Интернет библиотека во славу святого Таксиля (leotaxil.ru)
| Нашли что - то интересное? Сделайте отметку об этом с ссылкой на эту страницу в пару кликов, чтобы не забыть что и где: Можно не бояться захломить многочисленными постами из книги свою стену в соц. сетях. Ведь потом из всех этих сообщений можно сделать один пост или статью, а все лишние сообщения удалить! |
Все изложенное в этом сочинении должно было бы убедить людей, способных рассуждать, в ничтожности предрассудков, которым они придают такое значение. Но очевиднейшие истины оказываются бессильными против бредней воображения, привычки и страха; нет ничего труднее, как уничтожить веками укоренявшееся в человеческом мозгу заблуждение. Оно несокрушимо, поскольку поддерживается всеобщим согласием, распространяется воспитанием, укрепляется привычкой и примером, охраняется авторитетом и постоянно получает новую пищу благодаря надеждам и страхам народов, видящих в этом заблуждении лекарство от своих страданий. Таковы те объединенные силы, которыми держится господство религии в этом мире и благодаря которым ее царству как будто нет конца.
Не будем же удивляться тому, что большинство людей любит свое ослепление и боится истины. Мы наблюдаем, что люди повсюду упорно привязаны к призракам, с помощью которых они надеются снискать благополучие, в то время как эти призраки являются в действительности источниками всех их бедствий. Толпа, любящая чудесное, пренебрегающая тем, что просто и понятно, не знакомая с законами природы, не умеющая пользоваться услугами разума, всегда падает ниц перед невидимыми силами, которым ее заставляют поклоняться. Она обращается к ним с жаркими мольбами, взывает к ним в несчастьях, жертвует им плодами своего труда, постоянно благодарит пустые идолы за блага, которых не получает от них, или же просит у них милостей, которых не может от них добиться. Ни опыт, ни размышление не могут разубедить ее; она не замечает, что эти боги всегда были глухи к ее мольбам; она винит за это саму себя, считает богов разгневанными на себя, дрожит, стенает, вздыхает у их ног, покрывает их алтари дарами и не видит, что эти столь могущественные существа подчинены природе и оказывают людям помощь лишь тогда, когда сама природа содействует им. Так народы оказываются соучастниками тех, кто их обманывает, относясь так же враждебно к истине, как и те, кто вводит их в заблуждение.
Очень мало людей, которые в той или иной мере не разделяют в религиозных вопросах взглядов толпы. На всякого человека, уклоняющегося от общепринятых мнений, смотрят вообще как на самоуверенного безумца, высокомерно считающего себя более мудрым, чем другие. При упоминании магического имени религии и божества умами овладевает внезапный панический страх; при виде нападок на религию общество приходит в тревогу; каждому кажется, что владыка небес вот-вот направит свою мстительную руку против государства, в котором непокорная природа произвела чудовище, осмеливающееся не бояться его гнева. Даже самые спокойные лица считают мятежным безумцем того, что осмеливается оспаривать у этого мнимого владыки его сомнительные права. В силу этого всякий решающийся разорвать повязку предрассудков кажется безумцем, опасным гражданином; ему выносится почти единодушный приговор; общественное негодование, разжигаемое фанатизмом и обманом, не дает ему высказаться: всякий счел бы себя виновным, согласившись его выслушать; всякий боится оказаться его соучастником, не обнаружив своего негодования против него и своего рвения по отношению к грозному и разгневанному божеству. Таким образом, на человека, который прислушивается к голосу своего разума, на ученика природы, смотрят как на какое-то зачумленное существо; во враге тлетворного религиозного призрака видят" врага человеческого рода; человека, желающего установить прочный мир между людьми, считают нарушителем общественного спокойствия; единогласно изгоняют того, кто хотел бы ободрить напуганных смертных, разбив идолы, перед которыми заставляют их трепетать предрассудки. При одном упоминании атеиста даже деист делается неспокойным, верующий человек начинает дрожать, жрец впадает в ярость, тиран готовит свои костры, а толпа рукоплещет наказаниям, к которым нелепые законы приговаривают истинного друга человеческого рода.
На такой прием должен рассчитывать всякий человек, осмеливающийся показать своим ближним истину, которую все как будто ищут, но боятся найти либо же не узнают, когда ее хотят им показать. Действительно, что такое атеист? Это — человек, уничтожающий пагубные для человечества иллюзии, чтобы вернуть людей к природе, опыту, разуму. Это — мыслитель, который, изучив материю, ее энергию, ее свойства и способы действия, не нуждается для объяснения естественных явлений и действий природы в каких-то идеальных силах, воображаемых интеллектах, вымышленных существах: все эти мнимые причины не только не объясняют природы, но делают ее непонятной, загадочной, бесполезной для человеческого счастья.
Таким образом, на людей, которые одни лишь обладают простыми и истинными представлениями о природе, смотрят как на нелепых мечтателей или недобросовестных мыслителей! Людей, составивших себе рациональные представления о движущей силе вселенной, обвиняют в отрицании существования этой силы; людей, видящих во всем происходящем в мире постоянные и твердые законы, обвиняют в том, что они приписывают все случаю; их называют слепыми и безумными фантазеры, воображение которых, блуждающее где-то в пустоте, приписывает естественные явления фиктивным, существующим лишь в их собственном мозгу причинам, мнимым существам, призрачным силам, которые эти фантазеры упорно предпочитают реальным, известным из опыта причинам. Ни один здравомыслящий человек не может отрицать существования энергии природы или силы, благодаря которой материя действует и движется; но точно так же ни один здравомыслящий человек не может приписывать этой силы существу, находящемуся вне природы, отличному от материи, не имеющему с ней ничего общего. Утверждать, будто эта сила находится в каком-то неизвестном существе, составленном из груды непонятных качеств и противоречивых атрибутов, то есть в каком-то немыслимом целом,— не значит ли это утверждать, что этой силы вовсе не существует? Неразрушимые элементы — атомы Эпикура, движение, столкновение и сочетание которых производят все вещи, несомненно, представляют собой более реальные причины, чем бог теологов.
Таким образом, подлинные безумцы — это сторонники воображаемого, противоречивого, непостижимого существа, которого никак нельзя понять, которое является пустым словом, относительно которого можно все отрицать и нельзя ничего утверждать; безумцы, повторяю я,— это люди, делающие из подобного призрака творца, двигателя и хранителя вселенной. Не являются ли настоящими атеистами мечтатели, неспособные связать никакого положительного представления с причиной, о которой они говорят без умолку? Не являются ли настоящими слепцами мыслители, делающие из чистого небытия источник всех вещей? Не верх ли безумия олицетворять абстрактные или отрицательные идеи и падать затем ниц перед плодом своего собственного воображения?
Между тем люди этого рода руководят общественным мнением, обрекая в жертву насмешек и мести людей более разумных, чем они сами. Если верить этим глубокомысленным фантазерам, то только безумцы могут отвергать существование в природе какого-то совершенно непостижимого двигателя. Но неужели безумно предпочитать известное неизвестному? Преступно ли обращаться к опыту за указаниями и считаться со свидетельством чувств при рассмотрении самого важного для нас вопроса? Неужели такое ужасное преступление — прислушиваться к голосу разума и предпочитать его веления высокопарным разглагольствованиям каких-то софистов, по их собственным словам ничего не понимающих в боге, которого они нам проповедуют? Между тем, по их утверждению, нет более гнусного злодеяния и более опасного для общества дела, чем отнять у религиозного призрака, которого они не знают сами, непонятные качества и все пышное великолепие свойств, которыми наделили его воображение, невежество, страх и обман; нет ничего более ужасного и преступного, чем пытаться успокоить людей и освободить их от кошмарного призрака, одна мысль о котором была источником всех их бедствий; нет ничего более важного, чем истребить смельчаков, дерзающих уничтожить невидимые чары, которые удерживают человечество в заблуждении: желание разбить оковы человечества рассматривается этими софистами как желание уничтожить самые священные его узы.
Под влиянием этих обвинений, постоянно возобновлявшихся обманщиками и повторявшихся невеждами, народы никогда не осмеливались прислушаться к благодетельным указаниям разума, стремившегося освободить их от заблуждений. Друзей человечества не слушали, потому что они были врагами призраков. И вот народы продолжают пребывать в трепете; немногие мудрецы осмеливаются ободрять их; почти никто не дерзает выступать против зараженного суеверием общественного мнения; боятся могущества обманщиков и угроз тиранов, ищущих себе опору в иллюзиях человечества. Голоса торжествующего невежества и надменного фанатизма всегда заглушали слабый голос природы; природа вынуждена была умолкнуть, ее уроки были вскоре забыты; когда же она дерзала говорить, то чаще всего на каком-то загадочном языке, непонятном для огромного большинства людей. Разве мог простой народ, с таким трудом усваивающий очевиднейшие и яснейшие истины, понять скрытые за намеками и аллегориями тайны природы?
Наблюдая ярость, какую вызывают у теологов взгляды атеистов, присматриваясь к наказаниям, которым по их наущению подвергали последних, можно прийти к выводу, что эти ученые мужи вовсе не так уверены в бытии своего бога, как утверждают, и что они не считают взгляды своих противников столь нелепыми, как уверяют. Только недоверие, слабость и страх делают человека жестоким: на тех, кого презираешь, не сердишься; сумасшествие не считаешь подлежащим наказанию преступлением; над безумцем, который стал бы отрицать существование солнца, остается только смеяться: нужно самому быть безумцем, чтобы наказывать его. Бешенство теологов доказывает только слабость их позиции; бесчеловечность этих корыстных людей, профессия которых заключается в том, чтобы внушать народам иллюзии, доказывает, что только они одни извлекают выгоды из невидимых сил, которыми с таким успехом устрашают смертных. Лукиан1 описывает, как Юпитер в споре с Мениппом (2) пожелал поразить его молнией, на что философ заметил: «А! Ты сердишься, ты хватаешься sa свою молнию? Значит, ты неправ». Между тем именно эти тираны духа, не заботясь о последовательности своих принципов, уничтожают одной рукой то, что воздвигают другой: именно они, приписав божеству бесконечную благость, мудрость и справедливость, потом клевещут на него и порочат его, утверждая, что оно жестоко, капризно, несправедливо, деспотично и жаждет крови несчастных людей. Именно теологи — подлинные безбожники.
Тот, кто не знает божества, не может нанести ему оскорбления и, следовательно, не может быть назван безбожником. Быть безбожником, говорит Эпикур, вовсе не значит отнимать у толпы ее богов,— это значит приписывать богам взгляды толпы. Быть безбожником — значит оскорблять бога, в которого веришь, сознательно посягать на него. Быть безбожником — значит признавать благого бога, проповедуя в то же время преследование и истребление людей. Быть безбожником — значит обманывать людей во имя божества, используя его для удовлетворения своих собственных гнусных страстей. Быть безбожником — значит утверждать, будто бесконечно блаженный и всемогущий бог может терпеть какой бы то ни было ущерб от своих жалких творений. Быть безбожником — значит лгать во имя бога, которого выдают за врага лжи. Наконец, быть безбожником — значит пользоваться божеством, чтобы вызывать смуты в государстве и порабощать народы тиранам; значит убеждать людей, что ложь угодна богу; значит приписывать богу преступления, сводящие на нет его божественные совершенства. Быть безбожником, а заодно и безумцем — значит создавать пустой призрак из бога, которому поклоняешься.
С другой стороны, быть благочестивым — значит служить своему отечеству, быть полезным своим ближним и трудиться ради их счастья; каждый может сделать это в меру своих способностей; мыслитель может оказаться полезным, если он имеет мужество провозглашать истину, бороться с заблуждениями, сражаться с предрассудками, повсюду мешающими счастью человечества; поистине полезно и даже нравственно обязательно вырывать у смертных кинжалы, которые вкладывает им в руки фанатизм, лишать обман и тиранию пагубной власти над общественным мнением, которой они пользовались всегда и везде, чтобы строить на обломках свободы, безопасности, общественного счастья свое собственное благополучие. Быть поистине благочестивым — значит с благоговением соблюдать святые законы природы и верно следовать налагаемым ею на нас обязанностям, быть человечным, справедливым, добрым, уважать права людей. Быть благочестивым и рассудительным — значит отвергать бредни, мешающие понять советы разума.
Итак, что бы ни говорили фанатики и обманщики, человек, отрицающий бытие божие, основывающееся, как он видит, лишь на тревогах испуганного воображения; отвергающий вечно противоречащего самому себе бога; прогоняющий мысль о боге, вечно враждующем с природой, разумом, счастьем людей; избавляющийся от столь пагубного призрака, — может почитаться благочестивым, хорошим и добродетельным, если его поведение не уклоняется от неизменных предписаний природы и разума. Разве из того, что человек отказывается признать бытие внутренне противоречивого бога, а также приписываемые ему непонятные пророчества, следует, что он отказывается признать явные и очевидные законы природы, от которой зависит, власть которой испытывает, требования которой должен выполнять под угрозой наказания здесь, на земле? Правда, если бы добродетель по странному стечению обстоятельств заключалась в постыдном отказе от разума, в пагубном фанатизме, в бесполезных обрядах, то атеиста нельзя было бы считать добродетельным; но если добродетель заключается в том, чтобы каждый делал обществу все то добро, на которое способен, то атеиста можно признать добродетельным: нельзя считать его преступным, если при всей своей мягкости он мужественно выразит законное негодование против пагубных для счастья человечества предрассудков.
Прислушаемся, однако, к обвинениям, возводимым теологами на атеистов; хладнокровно и без гнева выслушаем изрыгаемую ими на атеистов брань. Теологам кажется, что атеизм—это верх безумия и извращенности; стремясь очернить своих противников, они объявляют абсолютное неверие плодом преступления или безумия. Мы не видим, говорят они, чтобы в гнусные заблуждения атеизма впадали люди, которые могут надеяться, что будущая жизнь будет для них блаженной жизнью. Одним словом, по мнению наших теологов, только голос страстей заставляет сомневаться в бытии существа, перед которым придется отчитываться за все злоупотребления, совершенные в земной жизни; только страх наказания порождает атеистов: нам без конца повторяют слова еврейского пророка, будто только безумцы могут отрицать существование божества. ("И сказал безумец в сердце своем: нет бога».) Если отбросить отрицание, то это предложение будет более верным. Кто захочет познакомиться с тем, как теологи ругают атеистов, пусть прочтет сочинение доктора Бентли4, переведенное на латинский язык под названием («Глупость атеизма»). Если верить некоторым, то нет ничего более черного, чем сердце атеиста, ничего более лживого, чем его ум: атеизм может быть лишь плодом нечистой совести, старающейся избавиться от терзающих ее мыслей. «Правы те,— говорит Дерхем3, — кто считает атеиста каким-то чудовищем среди разумных существ, одним из редких монстров, которые, противореча всем другим людям, восстают не только против разума и человеческой природы, но и против самого божества».
Мы ответим на всю эту брань, предоставив самому читателю судить, действительно ли система атеизма так абсурдна, как утверждают эти глубокомысленные фантазеры, вечно спорящие друг с другом по поводу уродливых, противоречивых и странных созданий своего воображения. Наблюдая, как теологи не перестают обвинять атеистов в нелепостях, можно подумать, что они совершенно не знают возражений, выдвигаемых против них атеистами; правда, они недурно устроились в этом отношении: попы могут говорить и печатать все, что им угодно, в то время как их противники не могут нигде показаться. Правда, система натурализма до сих пор не была развита во всем своем объеме; но непредубежденные люди могли бы все же разобрать, плохо или хорошо рассуждает автор-атеист, утаил ли он серьезнейшие трудности, добросовестен ли он, прибегает ли он подобно врагам человеческого разума к разного рода уловкам, софизмам, ухищрениям и тонкостям, всегда заставляющим подозревать, что автор либо не обладает подлинным знанием, либо боится истины. Таким образом, только чистые, добросовестные, разумные люди вправе судить, лишены ли оснований вышеизложенные принципы; суду этих честных людей ученик природы представляет свои взгляды: он вправе отвергнуть суждения заблуждающихся фанатиков, самоуверенных невежд и своекорыстных плутов. Привыкнув рассуждать, люди найдут во всяком случае основания сомневаться в этих несуразных понятиях, представляющихся бесспорными истинами лишь тем, кто никогда не исследовал их согласно требованиям здравого смысла.
Мы охотно согласимся с Дерхемом, что атеисты встречаются редко: суеверие до того извратило природу и ее права, фантазерство до того ослепило человеческий разум, страх до того смутил человеческое сердце, обман и тирания до того сковали мысль, а заблуждения, невежество и безумие до того спутали очевиднейшие понятия, что найдется мало людей, способных мужественно отрешиться от взглядов, внушаемых им со всех сторон. Действительно, некоторые теологи, несмотря на все свои выпады против атеистов, в иные минуты, по-видимому, сомневались даже в том, существуют ли вообще на свете последние, имеются ли люди, искренне отрицающие бытие божье. Те самые люди, которые утверждают, что атеизм в наше время встречается так редко, допускают, однако, что в прошлом могли быть атеисты. Но как? Неужели природа обделила нас разумом по сравнению с людьми прошлого? Или, быть может, теперешний бог менее нелеп, чем боги древности? Неужели человечество достигло теперь больших знаний относительно этого скрытого двигателя природы? Неужели бог современной мифологии, отвергнутый Ванини, Гоббсом, Спинозой и некоторыми другими мыслителями, более правдоподобен, чем боги языческой мифологии, отвергнутые Эпикуром, Стратоном, (5) Теодором (6), Диагором (7) и Так далее? Тертуллиан утверждал, будто христианство рассеяло невежество язычников относительно сущности божества и среди христиан не было такого ремесленника, который бы не видел и не знал бога. Но сам Тертуллиан признавал телесность бога, а значит, согласно воззрениям современной теологии, был атеистом. См. прим. I гл. VО этой части. В своих сомнениях эти теологи исходили, несомненно, из нелепых взглядов, приписывавшихся ими их противникам, которых они упорно обвиняли в приписывании всего случаю, слепым причинам, инертной и мертвой материи, неспособной действовать самостоятельно. Я думаю, мы достаточно подробно показали абсурдность этих нелепых обвинений; мы доказали ранее и повторяем теперь, что случай лишенное смысла слово, которое подобно слову бог свидетельствует лишь о незнании истинных причин. Мы доказали, что материя не мертва; что природа, деятельная по своему существу и необходимо существующая, обладает достаточной энергией, чтобы произвести все заключающиеся в ней вещи и наблюдаемые в ней явления. Мы показали далее, что эта причина реальнее и понятнее, чем иллюзорная, противоречивая, непостижимая, немыслимая причина, которой теология приписывает все поражающие нас явления природы. Мы указали, что непостижимость естественных явлений не должна служить поводом для того, чтобы приписывать их причине еще более непонятной, чем все известные нам явления. Наконец, если нельзя на основании непостижимости бога отрицать его бытие, то все же несовместимость приписываемых ему атрибутов позволяет утверждать, что соединяющее их в себе существо — простой призрак, существование которого невозможно.
Теперь мы сможем установить смысл слова атеист, часто без разбора применяемого теологами ко всем тем, кто в чем-нибудь отклоняется от принятых ими взглядов. Если под атеистом понимать человека, отрицающего существование присущей материи силы, без которой невозможно понять природу, и если эту движущую силу назвать богом, то атеистов не существует и это слово могло бы применяться только для обозначения сумасшедших. Ну, а если под атеистами понимать людей, не вдающихся в фантазерство; руководствующихся опытом и свидетельством своих чувств; наблюдающих в природе лишь то, что в ней реально находится или что они способны в ней познать; считающих материю по существу своему активной и подвижной, находящейся в разнообразных сочетаниях, по природе обладающей различными свойствами и способной произвести все наблюдаемые в ней вещи? Если под атеистами понимать физиков, убежденных, что можно без помощи всякой призрачной причины объяснить все явления одними законами движения, взаимоотношениями между разными вещами, их сродством, аналогиями, притяжением и отталкиванием, пропорциями, соединениями и разъединениями? Доктор Кедворт в гл. II своей «Systema intellectuale» насчитывает у древних четыре категории атеистов: 1) учеников Анаксимандра, называвшихся гилопатами, которые приписывали образование всего бесчувственной материи; 2) атомистов, или учеников Демокрита, приписывавших все столкновениям атомов; 3) атеистов-стоиков, признававших слепую, но действующую по неизменным правилам природу; 4) гилоаоистов, или учеников Стратона, приписывавших материи жизнь. Полезно заметить, что способнейшие физики древности были явными или скрытыми атеистами; но их учение постоянно подавлялось суеверием простого народа и было почти совершенно затемнено фанатической и фантастической философией Пифагора и особенно Платона. Ведь неопределенное, загадочное, фантастическое берет обыкновенно верх над простым, естественным, понятным (Le Clerc (8) Bibliolheque Choisie, t. II). Если под атеистами понимать людей, которые не знают, что такое дух; не видят необходимости одухотворять, или делать непонятными, телесные, чувственные и естественные причины, являющиеся единственно реальными и активными; не считают целесообразным с точки зрения познания движущей силы мира отделять эту силу от мира и приписывать ее какому-то совершенно непонятному, помещенному вне великого целого существу, местопребывание которого никак нельзя установить? Если под атеистами понимать людей, которые откровенно сознаются, что не способны ни понять отрицательные атрибуты и теологические абстракции, ни примирить их с человеческими и моральными качествами, приписываемыми божеству, или же людей, которые утверждают, что из этой смеси несовместимых качеств может получиться только вымышленное существо, так как чистый дух лишен органов, необходимых для пользования человеческими качествами и способностями? Если под атеистами понимать людей, отвергающих призрак, отвратительные и несовместимые качества которого способны только нарушить спокойствие человеческого рода и довести его до пагубнейшего безумия? Если, скажу я, называть атеистами мыслителей этого рода, то нельзя сомневаться в их существовании. Их было бы множество, если бы учения здравой физики и истины здравого смысла были более распространены: тогда на них смотрели бы не как на безумцев или бесноватых, но как на людей, свободных от предрассудков, взгляды или, если угодно, невежественные представления которых были бы полезнее человечеству, чем мнимые знания и пустые гипотезы, издавна являющиеся истинными причинами его бедствий.
С другой стороны, если атеистами станут называть людей, вынужденных признать, что они не имеют никакого представления о призраке, почитаемом и проповедуемом ими другим; неспособных объяснить ни природу, ни сущность своего обоготворенного призрака; • никогда не согласных между собой по вопросу о доказательствах бытия, качествах и способе действия своего бога; путем бесчисленных отрицаний превращающих этого бога в чистое небытие; простирающихся или заставляющих других простираться ниц перед нелепыми вымыслами своего безумствующего воображения,— если, говорю я, атеистами назовут людей этого рода, то придется признать, что мир полон атеистов и к ним можно отнести даже искуснейших теологов, без конца рассуждающих о том, чего они не понимают; спорящих по поводу существа, бытия которого они не могут доказать; успешно устраняющих своими противоречиями возможность этого бытия; сводящих на нет совершенства бога бесчисленными несовершенствами, которыми они его наделяют; восстанавливающих людей против бога приписываемой ему жестокостью. Наконец, можно было бы считать подлинными атеистами те легковерные народы, которые, почитая традиции, слепо падают ниц перед существом, представление о котором они получают от своих духовных руководителей, сознающихся в своем непонимании бога. Атеист — это человек, который не верит в существование бога; но никто не может быть уверенным в бытии существа, которого не понимает и которое, как уверяют, должно соединять в себе несовместимые качества.
Все вышеизложенное доказывает, что теологи сами не всегда понимали, в каком смысле ими употреблялось слово атеист; они пользовались этим словом как бранным обозначением людей, взгляды и принципы которых расходились с их собственными воззрениями. Действительно, мы знаем, что эти хитроумные ученые мужи, всегда с упорством придерживающиеся своих взглядов, любили обвинять в атеизме всех тех, кому хотели повредить, кого желали очернить, чьи взгляды стремились выставить в невыгодном свете; поступая так, они были уверены, что встревожат неразумную чернь таким туманным обвинением, таким прозвищем, с которым невежество связывает представление о чем-то ужасном, не зная его истинного смысла. В результате подобной политики сторонники одних и тех же религиозных учений, поклонники одного и того же бога нередко в пылу своих религиозных распрей обвиняли друг друга в атеизме: быть атеистом в данном случае значило, собственно, не разделять во всем взглядов тех, с кем споришь по религиозным вопросам. Толпа во все времена считала атеистами тех, кто думал о божестве иначе, чем вожди, за которыми она привыкла следовать. Сократ, почитатель единого бога, был в глазах афинского народа атеистом.
Мало того, как мы уже указывали, в атеизме часто обвиняли даже таких лиц, которые особенно потрудились над установлением бытия божьего, но не привели для этого удовлетворительных доказательств; так как в этом вопросе все аргументы более или менее неполноценны, то врагам таких лиц нетрудно было выдать их за атеистов, которые коварно предали дело божье и нанесли ему вред его слабой защитой. Я не буду останавливаться на том, как шатка истина, которую называют совершенно очевидной и в то же время постоянно пытаются доказывать, никогда не удовлетворяя, однако, этими доказательствами даже лиц, по их словам, вполне убежденных в ней. Во всяком случае остается фактом, что в результате рассмотрения принципов авторов, пытавшихся доказать бытие бога, их находили обыкновенно слабыми или ложными, так как они не могли быть ни убедительными, ни истинными; сами теологи должны были сознаться, что их противники могли бы извлечь из этой аргументации выводы, противоречащие выгодным для них взглядам; под влиянием этого теологи часто резко выступали против тех людей, которые воображали, что нашли убедительнейшие доказательства бытия божьего; последние, без сомнения, не понимали, что аргументация тех, кто пытается доказать бытие мнимого и противоречивого существа, которое всякий человек видит по-своему, не может быть неуязвимой. Что сказать о взглядах человека, выражающегося подобно Паскалю в § VIII его «Мыслен», где он обнаруживает полную неуверенность в существовании бога? «Я исследовал,— пишет он,— не оставил ли этот бог, о котором все говорят, каких-нибудь своих следов. Я смотрю во все стороны и повсюду вижу лишь мрак. Все, что я наблюдаю в природе, дает повод для сомнений и тревог. Если бы я не видел в ней ничего, что указывает на признаки божества, то решился бы ничему не верить. Если бы я повсюду видел признаки творца, то успокоился бы в лоне веры. Но, видя слишком много, чтобы отрицать, и слишком мало, чтобы вполне увериться, я нахожусь в плачевном положении; сотни раз я хотел, чтобы природа, если ею управляет бог, указала на это недвусмысленным образом или, если свидетельства, доставляемые ею, сомнительны, окончательно уничтожила их; я хотел видеть в ней все или ничто, чтобы знать, чего мне придерживаться". Вот каково состояние сильного ума, борющегося со сковывающими его предрассудками.
Одним словом, в атеизме и безбожии обвиняли почти всех, кто с особенным жаром защищал бога теологов; на его усерднейших сторонников смотрели как на перебежчиков и изменников; от этого упрека не могли избавиться даже самые набожные теологи; они беспощадно обвиняли в этом друг друга, и, без сомнения, все заслужили обвинения в атеизме, если под атеистами понимать людей, мнения которых о их боге не выдерживают малейшего прикосновения критики.
