| Нашли что - то интересное? Сделайте отметку об этом с ссылкой на эту страницу в пару кликов, чтобы не забыть что и где: Можно не бояться захломить многочисленными постами из книги свою стену в соц. сетях. Ведь потом из всех этих сообщений можно сделать один пост или статью, а все лишние сообщения удалить! |
Польза, как мы уже сказали, должна быть единственным мерилом людских суждений. Быть полезным — значит содействовать счастью своих ближних; быть вредным — значит содействовать их несчастью. Исходя из этого, рассмотрим, выгодны или вредны, полезны или бесполезны человечеству установленные нами до сих пор принципы. Если человек всю свою жизнь ищет счастья, то он должен одобрять лишь то, что доставляет ему счастье или дает средства добиться его.
Все вышеизложенное уже должно было помочь нам разобраться в вопросе о том, что такое счастье: мы показали, что счастье представляет собой лишь дли тельное удовольствие. См. ч. I, гл. IX этого сочинения. Но, чтобы какой-нибудь предмет нравился нам, необходимо, чтобы впечатление, которое он на нас производит, восприятия и идеи, которые мы от него получаем,— одним словом, движения, которые он в нас вызывает, соответствовали нашей организации, нашему темпераменту, нашей индивидуальной природе, модифицированной привычкой и множеством обстоятельств, которые определяют наш более или менее постоянный или временный образ жизни. Для этого необходимо, чтобы воздействие на нас предмета или наши идеи о нем не ослабевали и не уничтожались, а, наоборот, всегда усиливались; чтобы этот предмет, не утомляя, не истощая и не расстраивая наших органов, сообщал нашему организму ту степень активности, в которой он постоянно нуждается. Какой же предмет соединяет в себе все эти качества? У какого человека органы могут непрерывно работать, не утомляясь, не истощаясь, не испытывая болезненного ощущения? Человек всегда хочет жить и чувствовать с максимальной интенсивностью, пока это можно осуществлять без страдания. Он часто даже готов скорее страдать, чем ничего не чувствовать. Он привыкает к тысяче вещей, которые вначале вызывают в нем неприятные ощущения, а под конец часто превращаются в новые потребности или же совсем перестают действовать на него. Действительно, где найти предметы, способные в любой момент доставлять нам дозу активности, соответствующую нашей организации с ее вечной подвижностью и колебаниями? Самые интенсивные удовольствия всегда и самые краткие, так как они особенно сильно истощают наш организм. Чтобы мы могли быть счастливыми без всяких перерывов, силы нашего организма должны быть неисчерпаемы; наш организм должен соединять с подвижностью несокрушимую крепость и прочность либо предметы, сообщающие ему движения, должны обладать способностью приобретать или терять известные качества в зависимости от различных состояний, через которые вынужден последовательно проходить наш организм, а свойства вещей должны изменяться в зависимости от изменений в наших способностях, подчиненных непрерывному влиянию тысяч причин, которые воздействуют на нас без нашего ведома и вопреки нам. Если наш организм во всякий момент испытывает более или менее заметные изменения, зависящие от величины давления, тяжести, прозрачности воздуха, теплоты и степени жидкости нашей крови, порядка и гармонии между различными частями нашего тела; если в любое мгновение нашей жизни мы не обладаем одинаковым напряжением нервов, одинаковой упругостью волокон, одинаковой активностью мысли, одинаковым жаром воображения и так далее, то ясно, что одни и те же причины не могут во всякое время действовать на нас одним и тем же образом, поскольку они не всегда сохраняют одни и те же качества. Вот почему предметы, нравившиеся нам вначале, перестают нам нравиться потом. Сами эти предметы не изменяются заметным образом, но зато изменяются наши органы, наши склонности, идеи, способы восприятия, и этим объясняется происшедшая в нас перемена.
Поскольку одни и те же предметы не в состоянии постоянно удовлетворять одного и того же человека то ясно, что они еще менее могут удовлетворять всех людей, и значит, у всех людей не может быть одинакового счастья. Существа, отличающиеся друг от друга своим темпераментом, силами, организацией, воображением, идеями, взглядами, привычками, испытавшие различные изменения со стороны тысячи обстоятельств физического и духовного порядка, необходимым образом должны составить себе весьма различные представления о счастье. У скряги представление о счастье не может быть тем же самым, что и у расточителя; у сластолюбца — что и у флегматика; у невоздержного — что и у рассудительного, заботящегося о своем здоровье человека. Счастье каждого человека находится в сложной зависимости от его естественной организации и от модифицировавших его обстоятельств, привычек, истинных или ложных идей. А так как эта организация и эти обстоятельства никогда не бывают одинаковы, то ясно, что то, к чему стремится один человек, совершенно не интересно или даже не нравится другому и что, как было сказано раньше, никто не может быть судьей в вопросе о счастье своего ближнего.
Интересом называют объект с которым каждый человек связывает — в зависимости от своего темперамента и своих идей — представление о своем счастье; иначе говоря, интерес — это попросту то, что каждый из нас считает необходимым для своего счастья. Отсюда следует, что ни один: смертный не бывает полностью лишен интересов. Интерес скупца заключается в том, чтобы собирать богатства; расточителя — в том, чтобы тратить их; честолюбца — в том, чтобы добиваться власти, чинов, отличий; мудреца — в том, чтобы наслаждаться покоем; распутника — в том, чтобы предаваться без разбора всякого рода удовольствиям; благоразумного человека — в том, чтобы воздерживаться от удовольствий, которые могут повредить ему. Интерес порочного человека побуждает его любой ценой удовлетворять свои страсти. Интерес добродетельного человека состоит в том, чтобы заслужить своим поведением любовь и одобрение других людей и не сделать ничего такого, что могло бы унизить его в собственных глазах.
Таким образом, говоря, что интерес есть единственный мотив человеческих действий, мы хотим этим сказать, что каждый человек по-своему трудится для своего счастья, которое он находит в каком-нибудь видимом или невидимом, реальном или воображаемом предмете — цели всего его поведения. Если принять это, то ни одного человека нельзя назвать бескорыстным, или лишенным интереса. Мы называем так лишь человека, мотивов поведения которого не знаем или интерес которого одобряем. Например, мы называем благородным, верным и бескорыстным человека, которому доставляет несравненно большее удовольствие помочь в беде своему другу, чем сохранить в своем сундуке бесполезные сокровища. Мы называем бескорыстным всякого человека, которого больше интересует слава, чем богатство. Наконец, мы называем бескорыстным всякого человека, приносящего крупные, на наш взгляд, жертвы ради предмета, с которым он связывает свое счастье и который не ценится нами так высоко.
Мы часто очень неправильно судим об интересах других людей или потому, что мотивы их поведения крайне сложны и у нас нет возможности узнать их, или же потому, что для одинаковой с ними оценки этих интересов мы должны были бы иметь те же самые глаза, органы, страсти, мнения, что и они. Вместе с тем, будучи вынуждены судить о поступках людей по их действиям на нас, мы одобряем одушевляющий их интерес, если от этого получается какая-нибудь выгода для человечества. Так, мы восхищаемся доблестью, благородством, любовью к свободе, великими талантами, добродетелью и так далее. В этих случаях мы одобряем те объекты, в которых находят свое счастье удостаивающиеся нашей похвалы лица. Мы одобряем их склонности, даже если не в состоянии испытать их следствий; но в этом суждении мы сами небескорыстны. Опыт, размышление, привычка, разум привили нам моральный вкус, и мы находим такое же удовольствие в зрелище великого и благородного поступка, какое человек с художественным вкусом находит в прекрасной, хотя и не принадлежащей ему, картине. Человек, привыкший поступать добродетельно, всегда стремится заслужить любовь, уважение и помощь своих ближних, а также испытывает потребность любить и уважать самого себя. Усвоив эти, ставшие для него привычными идеи, он воздерживается даже от скрытых преступлений, которые унизили бы его в собственных глазах. Он похож на человека, который с детства привык к чистоплотности и испытывал бы, запачкавшись, неприятное чувство, даже если бы никто не был свидетелем этого. Хороший человек — это человек, видящий свой интерес или свое счастье в поведении, которое другие люди ради собственного интереса должны любить и одобрять.
Эти принципы, если развить их должным образом, являются подлинной основой морали; нет ничего более иллюзорного, чем мораль, основывающаяся на побуждениях, связанных с мнимыми, помещенными где-то вне природы силами, или же на каких-то врожденных чувствах, которые иные мыслители считали предшествующими опыту и независимыми от выгод, доставляемых нам ими. 1 Человеку свойственно любить себя, стремиться к самосохранению и стараться сделать свое существование счастливым, поэтому интерес, или желание счастья, является единственным двигателем всех его поступков. Сенека говорит: («Следовательно, человеку должен быть наиболее свойствен тот вид любви, когда он любит самого себя и заботится о своей выгоде; если же он не любит себя и не заботится о своей выгоде, То его можно заподозрить в безумии».) Этот интерес зависит от его природной организации, его потребностей, приобретенных им идей и привычек. Человек, несомненно, заблуждается, когда под влиянием каких-то изъянов своей организации или ложных идей ищет свое счастье в бесполезных или вредных как для него, так и для других вещах. Он идет верным путем к добродетели, когда истинные идеи заставляют его искать свое счастье в полезном для человечества поведении, одобряемом другими людьми и делающем его интересным для них. Мораль была бы пустой наукой, если бы она не могла доказать человеку, что его величайший интерес заключается в том, чтобы быть добродетельным. Всякая обязанность может бить основана лишь на вероятном или несомненном шансе получить какое-нибудь благо или избегнуть какого-нибудь зла.
Действительно, ни одно чувствующее и разумное существо ни на минуту не может забыть о своем самосохранении и благополучии. Оно должно думать о своем счастье. Но вскоре опыт и разум показывают ему, что без помощи других оно не сумеет добиться всего необходимого для счастья. Это существо живет вместе с другими чувствующими, разумными существами, занятыми подобно ему вопросом о своем счастье и способными помочь ему добиться вещей, которых оно желает для себя. Оно замечает, что эти существа будут благоприятствовать ему лишь в том случае, когда это будет представлять интерес для их благополучия. Оно заключает отсюда, что ради своего счастья ему следует все время вести себя так, чтобы снискать привязанность, одобрение, уважение и помощь существ, которые могут оказаться особенно полезными для его собственных целей. Оно замечает, что для благополучия человека особенно необходим человек и последний будет помогать осуществлению чужих планов, только найдя в этом действительные преимущества для себя. Но доставлять реальные выгоды людям — значит быть добродетельным. Таким образом, рассудительный человек должен понять, что в его интересах быть добродетельным. Добродетель — это просто искусство сделаться счастливым посредством счастья других людей. Добродетельный человек — это такой человек, который делает счастливыми других людей, способных отплатить ему тем же, необходимых для его сохранения и способных доставить ему счастливое существование. Такова подлинная основа всякой нравственности; заслуга и добродетель основаны на природе человека и его потребностях. Только благодаря добродетели человек может стать счастливым. («Добродетель не что иное, как совершенная в себе и доведенная до своей вершины природа».) Cicero, De legibus, I. Цицерон говорит в другом месте: «Virlus rationis(«Добродетель можно определить как совершенство разума».) Без добродетели общество не может существовать и быть полезным своим членам. Только объединив людей, одушевленных желанием делать друг другу приятное и готовых трудиться для взаимной пользы, общество может дать им реальные преимущества. Семейная жизнь лишена услады, если члены семьи не желают оказывать друг другу содействия, помогать друг другу переносить тяготы жизни и объединенными усилиями устранять бедствия, которым подвергает их природа. Брачные узы приятны лишь тогда, когда интересы двух существ, объединенных потребностью в законном удовольствии, совпадают; и это содействует сохранению государства, подготовляя для него граждан. Дружба очаровательна тогда, когда она тесно соединяет добродетельных людей, одушевленных искренним желанием содействовать счастью друг друга. Наконец, лишь обнаруживая добродетель, мы можем заслужить благожелательное отношение, доверие, уважение всех тех, с кем мы связаны какими-либо отношениями. Одним словом, ни один человек не бывает счастлив в одиночку.
Действительно, счастье каждого человека зависит от чувств, вызываемых им у окружающих его людей. Знатность может ослепить их; обладание властью может вызвать у них невольную дань уважения; богатство может прельстить низкие и продажные души. Но лишь человечность, доброта, сострадание, справедливость могут без всяких усилий порождать столь сладкие чувства нежности, привязанности, уважения, в которых нуждается всякий разумный человек. Итак, быть добродетельным — значит видеть свой интерес в том, что совпадает с интересом других людей значит наслаждаться благодеяниями и радостями, которые им доставляешь. Тот, в ком природа, воспитание, размышления, привычки создали подобную склонность, удовлетворять которую позволяют ему обстоятельства, становится интересным для всех окружающих; он всегда наслаждается; он с радостью читает довольство на всех лицах; его жена, дети, друзья, слуги идут ему навстречу с открытым челом, обнаруживая признаки довольства и мира, в которых он видит дело своих рук. Все окружающие его готовы разделять его удовольствия, радости и страдания; всеобщее уважение и любовь приятно напоминают ему о нем самом; он знает, что приобрел права на признательность всех сердец; он гордится тем, что является источником счастья, благодаря которому все окружающие связаны с его судьбой. Наше чувство любви к самим себе становится во сто раз восхитительнее, когда его разделяют все те, с кем нас связал наш жребий. Привычка к добродетели создает в нас потребности, которые может вполне удовлетворить сама же добродетель; так добродетель всегда оказывается своей собственной наградой и сама служит платой за пользу, доставляемую нами благодаря ей другим.
Нам, может быть, скажут и попытаются даже доказать, что при существующем положении вещей добродетель не только не доставляет благополучия тем, кто ее обнаруживает, но, наоборот, часто доводит их до бедствий и ставит постоянные препятствия их счастью. Добродетель повсюду лишена награды; мало того, тысячи примеров могут убедить нас, что почти во всех странах ее ненавидят, преследуют, заставляют стонать под бременем людской неблагодарности и несправедливости. В ответ на это я готов признать: неизбежные заблуждения человеческого рода обусловливают то, что добродетель редко приводит к тому, в чем толпа видит счастье. В большинстве государств, правителей которых невежество, лесть, предрассудки, злоупотребление властью и безнаказанность чаще всего делают врагами добродетели, уважение и награды достаются обыкновенно только недостойным гражданам. Здесь награждают за ненужные или вредные качества, а заслуга не получает должного воздаяния. Но добродетельный человек не заботится о наградах и мнении столь дурно устроенного общества; довольствуясь счастьем своего домашнего очага, он не желает умножать свои общественные связи, которые могут лишь увеличить число подстерегающих его опасностей; он знает, что порочное общество есть своего рода вихрь, с которым добродетельный человек не может сообразовать своих действий. Поэтому такой человек держится в стороне, подальше от проторенной дороги, где он был бы неминуемо раздавлен. Он в меру сил творит добро в своей сфере; он оставляет свободным поприще, на котором желают проявить себя дурные люди. Он скорбит по поводу причиняемых ими самим себе неприятностей и доволен своим скромным жребием, дающим ему безопасность; он жалеет народы и общества, несчастные из-за своих заблуждений и страстей, являющихся их роковыми и необходимыми следствиями. В этих обществах живут только несчастные граждане; вместо того чтобы думать о своих настоящих интересах, трудиться ради счастья друг друга и осознавать, как должна быть дорога им добродетель, они лишь открыто борются между собой или втайне вредят друг другу и ненавидят добродетель, стесняющую их беспорядочные страсти.
Говоря, что добродетель есть своя собственная награда, мы хотим сказать этим лишь то, что в обществе, руководствующемся указаниями истины, опыта, разума, каждый человек узнает свои истинные интересы, поймет цель жизни в обществе, увидит преимущества или реальные мотивы, побуждающие его исполнять свои обязанности,— одним словом, убедится, что для достижения прочного счастья он должен интересоваться благополучием своих ближних и заслужить их уважение, любовь и помощь. Наконец, в благоустроенном обществе правительство, воспитание, законы, пример окружающих, образование должны стремиться доказать каждому гражданину, что народ, частью которого он является, есть такое целое, которое не может существовать и быть счастливым без добродетели. Опыт должен ежеминутно убеждать его, что благополучие частей может вытекать лишь из благополучия целого. Правосудие должно показать ему, что общество может быть полезным для своих членов лишь в том случае, если оно является системой воль, в которой воли, действующие в соответствии с интересами целого, неизменно испытывают выгодную для них реакцию.
Но, увы, под влиянием заблуждений люди перевернули вверх дном порядок вещей: впавшая в немилость, изгнанная, преследуемая добродетель не находит ни одной из выгод, на которые она вправе рассчитывать. Приходится обещать ей в потустороннем мире те выгоды, которых она почти всегда лишена в мире посюстороннем; считают необходимым обманывать, обольщать, запугивать людей, чтобы побудить их придерживаться добродетели, которую все делает им в тягость. Их питают надеждами на какое-то далекое будущее; их устрашают, чтобы заставить следовать добродетели, которую все окружающее заставляет их ненавидеть, или же, чтобы отвратить их от зла, которое, наоборот, под влиянием окружающего кажется им приятным и необходимым. Так политика и суеверие надеются заменить химерами и мнимыми интересами те реальные и истинные мотивы, которые могут быть внушены людям природой, опытом, просвещенным правительством, законодательством, образованием, примером, разумными взглядами. Люди, увлеченные силой примера и привычки, ослепленные опасными и непреодолимыми страстями, не обращают внимания на туманные обещания и угрозы. Реальный интерес их удовольствий, страстей, привычек всегда берет верх над интересом, который связывают с каким-то благополучием после смерти или со спасением от бедствий, представляющихся спорными при сравнении их с преимуществами земной жизни.
Так суеверие, вместо того чтобы сделать людей принципиально добродетельными, лишь налагает на них тяжкое и бесполезное бремя. Его несут только фанатики или малодушные люди, которых их взгляды делают несчастными или опасными и которые, не становясь лучше, в бешенстве грызут вложенные им в рот хрупкие удила. Действительно, опыт показывает, что религия является плотиной, неспособной сдержать непреодолимый поток порочности, питаемый столькими источниками. Мало того, разве сама эта религия не увеличивает общественного беспорядка, разнуздывая и освящая опасные страсти? Добродетель почти повсюду является уделом немногих людей, достаточно сильных, чтобы противиться потоку предрассудков, довольствующихся сознанием приносимого ими обществу добра, достаточно скромных, чтобы удовлетворяться похвалами немногих, наконец, не интересующихся пустыми привилегиями, которые несправедливое общество раздает обыкновенно за низости, интриги и преступления.
Несмотря на царящую в мире несправедливость, в нем все же есть добродетельные люди; даже среди самых порочных народов можно встретить благородных людей, понимающих цену добродетели, знающих, что она вызывает похвалу даже из уст своих врагов.
Есть лица, довольствующиеся скрытыми в глубинах душ наградами, которых не может лишить их никакая власть на земле. Действительно, добродетельный человек приобретает право на уважение, почитание, доверие и любовь даже со стороны тех, чье поведение идет вразрез с его собственным поведением. Порок вынужден уступить добродетели, превосходство которой он признает с краской стыда на лице. Но независимо от этого столь надежного, значительного и приятного для всякого честного человека превосходства у него остается еще одно неоценимое преимущество, даже если весь мир окажется несправедливым по отношению к нему, а именно возможность любить и уважать самого себя, с радостью углубляться в тайники своего сердца, смотреть на свои поступки так, как на них должны были бы смотреть другие, если бы они не были ослеплены. Никакая сила на свете не может отнять у него это заслуженное самоуважение. Уважение к самому себе может быть смешным лишь тогда, когда оно беспочвенно; его можно порицать лишь в том случае, если оно обнаруживается в обидной и унизительной для других форме: тогда мы называем его высокомерием, Если самоуважение зиждется на всякого рода пустяках — это тщеславие. Но в других случаях самоуважение невозможно осуждать: его считают законным и обоснованным, его называют возвышенностью, величием духа, благородной гордостью, когда оно опирается на действительно полезные для общества добродетели и таланты, даже если общество не способно их оценить.
Перестанем же прислушиваться к пустым словам защитников суеверия, которые, будучи врагами нашего счастья, хотят искоренить стремление к нему в наших сердцах и предписывают нам ненавидеть и презирать самих себя, намереваясь отнять у добродетельных людей чуть ли не единственную награду добродетели в этом извращенном мире. Ведь уничтожить в нем столь справедливое чувство самоуважения значило бы сломить сильнейшую из пружин, заставляющих его творить добро. Действительно, какими побуждениями сможет он руководствоваться в этом случае в большей части общества? Разве мы не видим, что добродетель в них попирают ногами и презирают; смелое преступление и ловкий порок награждают; любовь к общественному благу считают безумием; аккуратность в исполнении своих обязанностей признают глупостью; сострадание, отзывчивость, супружескую нежность и верность, искреннюю и ненарушимую дружбу окружают презрением и высмеивают? Человек всегда действует под влиянием каких-то мотивов. Он поступает хорошо или плохо, лишь руководствуясь мыслью о своем счастье. То, что он считает своим счастьем, составляет его интерес; он ничего не делает даром; когда у него отнимают награду за его полезную деятельность, он или становится таким же злонамеренным, как другие, или получает эту награду из собственных рук.
А если это так, то добродетельный человек никогда не может быть совершенно несчастным; он не может быть полностью лишен полагающейся ему награды:
добродетель может заменить все то, в чем обычно видят благо или счастье, но нет ничего такого, что могло бы заменить добродетель. Это не значит, что добродетельный человек избавлен от неприятностей. Как и дурной человек, он подвержен физическим страданиям, может оказаться в нужде, часто является мишенью для клеветы, несправедливости, неблагодарности, ненависти, но среди всех своих несчастий, бедствий и горестей добродетельный человек находит опору в самом себе; он доволен самим собой, уважает себя, обладает чувством собственного достоинства, знает свою правоту и утешается верой в правоту своего дела. У дурного человека нет такой поддержки: подверженный, как и добродетельный человек, всяким недугам и капризам судьбы, он находит в глубине своего сердца только заботы, сожаления, угрызения совести. Он теряет под собой почву, не находит никакой опоры в своей совести; его дух и его тело испытывают натиск одновременно со всех сторон. Добродетельный человек вовсе не бесчувственный стоик: добродетель не обязательно влечет за собой бесстрастие; но если он хворает, то его не приходится так жалеть, как заболевшего дурного человека; будучи беден, он менее несчастен, чем дурной человек в нищете; будучи в немилости, он менее удручен, чем очутившийся в таком же положении дурной человек.
Счастье каждого человека зависит от его темперамента и от изменений, которым подвергался последний Природа производит счастливых людей; воспитание, образование, размышление улучшают почву, созданную природой, и дают ей возможность производить полезные плоды. Счастливо родиться — значит получить от природы здоровое тело, точно функционирующие органы, здравый ум и сердце, страсти и желания которого соответствуют обстоятельствам нашей судьбы. Таким образом, природа сделала для нас все, если она дала нам крепость и энергию, достаточные, чтобы добиться вещей, которых заставляют нас желать наше состояние, наш образ мыслей, наш темперамент. Но эта природа была неблагосклонна к нам, если она дала нам слишком горячую кровь, слишком пылкое воображение, бурные желания и стремление к предметам, которых в нашем положении мы не можем добиться или по крайней мере не можем получить без невероятных усилий, угрожающих нашему счастью и способных нарушить общественный покой. Самые счастливые люди обыкновенно те, кто обладает спокойным сердцем, желающим лишь вещей, которых можно доставить себе трудом, способным поддержать активность духа, не вызывая в нем слишком бурных потрясений. Философ, потребности которого нетрудно удовлетворить, будучи чужд честолюбия и доволен тесным кругом друзей, без сомнения, более счастлив, чем честолюбивый завоеватель, который в своей ненасытности приходит в отчаяние от того, что может опустошить всего лишь один мир. Тот, кто удачливо родился или кого природа наделила гармонической организацией, не является существом, вредным для общества; обычно покой общества нарушают неудачно родившиеся, буйные и недовольные своей судьбой, опьяненные страстями, увлекающиеся недоступными предметами люди, готовые довести общество до катастрофы, лишь бы добиться тех воображаемых благ, в которых они видят свое счастье. Александру Македонскому было необходимо разрушить государства, утопить в крови народы, обратить в прах города, чтобы удовлетворить ту страсть к славе, о которой он составил себе ложное представление и которой алкало его воображение. Диогену было достаточно бочки и свободы казаться чудаком. Сократ испытывал нужду лишь в удовольствии подготавливать своих учеников к добродетельной жизни.
Будучи по своей природе существом, которому всегда необходимо движение, человек должен всегда чего-то желать. Вот почему, если вещи, которых он желает, достаются ему слишком легко, они вскоре теряют для него всякий интерес. Чтобы чувствовать счастье, необходимо предпринимать усилия, стремясь достигнуть его; чтобы находить прелесть в удовлетворении желания, его следует разжигать препятствиями; вещи, которые не стоят нам никаких усилий, немедленно нам надоедают. Ожидание счастья, необходимый для его достижения труд, многочисленные и разнообразные его картины, которые рисует нам воображение, сообщают нашему мозгу необходимое движение, дают работу его способностям, приводят в действие весь его механизм — одним словом, обеспечивают ему приятную деятельность, отсутствие которой не может нам компенсировать даже наслаждение самим счастьем. Действие есть подлинная стихия человеческого духа; перестав действовать, он сразу же начинает томиться скукой. Наша душа нуждается в идеях, как наш желудок — в пище. Преимущество ученых и писателей перед невежественными и ничем не занимающимися или не привыкшими мыслить и исследовать людьми зависит лишь от обилия и разнообразия идей, доставляемых им размышлением и умственным трудом. Дух мыслящего человека находит больше пищи в хорошей книге, чем дух невежды во всех удовольствиях, доставляемых ему его богатствами. Изучать что-нибудь — значит накапливать идеи. Обилие и сочетание идей — вот источник всех различий между людьми, это же дает человеку преимущество перед другими животными.
Таким образом, импульс, сообщаемый нам желаниями, сам по себе является большим благом, для духа этот импульс играет ту же роль, что физические упражнения для тела; без него мы не находим никакого удовольствия в доставляемой нам пище; жажда делает столь приятным для нас удовольствие от питья жизнь — это вечный круг зарождающихся и удовлетворенных желаний. Отдых — благо лишь для того, кто трудится; он источник скуки, печали и пороков для того, кто не трудится. Беспрерывно наслаждаться — все равно что совсем не наслаждаться; человек, которому не остается ничего желать, наверное, более несчастлив, чем тот, который страдает.
Эти основанные на опыте размышления доказывают нам, что зло, как и добро, зависит от природы вещей. Для того чтобы счастье можно было ощущать, оно не должно быть непрерывным; труд необходим человеку, чтобы ввести промежутки между его удовольствиями; его тело нуждается в физических упражнениях; его сердце нуждается в желаниях; лишь неудовлетворенность доставляет нам возможность наслаждаться счастьем; именно она оттеняет картину человеческой жизни. В силу неумолимого закона судьбы люди вынуждены быть недовольными своим жребием, делать усилия, чтобы изменить его, завидовать счастью друг друга, которым никто из них не наслаждается в полной мере. Так, бедняк завидует роскоши богача, в то время как богач часто менее счастлив, чем бедняк. Так, богач завидует бедняку, которого он видит деятельным, здоровым, а часто даже веселым в нищете.
Если бы все люди были совершенно довольны, то в мире не было бы никакой деятельности, чтобы быть счастливым, надо желать, действовать, трудиться: таков закон природы, жизнь которой заключается в действии. Человеческие общества могут существовать лишь при условии непрерывного обмена вещей, в которых люди видят свое счастье. Бедняк вынужден испытывать желания и трудиться, чтобы получить то, что он считает необходимым для поддержания своей жизни; пища, одежда, жилище, семья — вот предметы первых потребностей, обусловленных его природой. Удовлетворив свою нужду в них, он бывает вскоре вынужден создавать себе совершенно новые потребности, или, вернее, его воображение начинает придавать более утонченный характер старым потребностям. Оно старается сделать их более разнообразными и пикантными. Когда же, став богачом, человек удовлетворяет все потребности и их сочетания, для него начинается полоса пресыщения и скуки. Его тело, освобожденное от труда, накапливает в себе органические соки; сердце, лишенное желаний, начинает томиться; перестав быть деятельным, он вынужден уделить часть своих богатств более деятельным и трудолюбивым людям; последние ради собственных интересов начинают трудиться для него, заботиться об удовлетворении его потребностей, выводить его из томления, выполнять его причуды. Так богачи и вельможи возбуждают у бедняка энергию, деятельность и трудолюбие; последний, работая на других, трудится ради собственного благополучия. Так желание улучшить свою судьбу делает человека необходимым человеку; так всегда возрождающиеся и никогда не удовлетворяемые желания являются принципом жизни, здоровья, деятельности общества. Если бы каждый человек мог обходиться собственными силами, у него не было бы потребности жить в обществе. Наши потребности, желания, фантазия ставят нас в зависимость от других людей, вынуждают каждого из нас в собственных интересах быть полезным существам, способным доставить нам предметы, которых мы сами не имеем. Всякий народ есть объединение множества людей, связанных друг с другом своими потребностями и удовольствиями; самые счастливые из них те, у кого меньше всего потребностей и кто имеет больше всего средств удовлетворить их.
Рост потребностей отдельных людей, как и политических обществ, представляет собой необходимое явление. Он основан на природе человека. Когда удовлетворены естественные потребности, то они неизбежно заменяются потребностями, которые мы называем мнимыми, или условными (besoins d'opinions); последние становятся столь же необходимыми для нашего счастья, как и первые. Та самая привычка, которая позволяет дикарю Америки ходить голым, заставляет цивилизованного жителя Европы носить одежду; бедняк довольствуется скромным платьем и носит его круглый год; богачу нужно особое платье для каждого времени года: он страдал бы, если бы не мог менять свою одежду; он был бы удручен, если бы его платье не говорило окружающим о его богатстве, социальном положении, превосходстве. Именно привычка умножает потребности богача. Даже само его тщеславие становится потребностью, заставляющей работать тысячи рук; это тщеславие доставляет, таким образом, средства существования бедным людям. Человек, привыкший носить роскошные и пышные одежды и лишенный этих признаков богатства, с которыми для него связано представление о счастье, так же несчастлив, как бедняк, не имеющий никакой одежды. Ныне цивилизованные народы некогда были дикими; они вели бродячую жизнь, занимаясь охотой и войнами, с трудом обеспечивая свое существование; мало-помалу они осели, стали заниматься земледелием, а затем торговлей; их первоначальные потребности стали утонченнее; они расширили их область и придумали тысячи средств для их удовлетворения. Подобное развитие необходимо и естественно у деятельных существ, обладающих способностью ощущения и нуждающихся, чтобы быть счастливыми, в смене своих ощущений.
Вместе с ростом потребностей людей становится все труднее их удовлетворять; каждый человек попадает в зависимость от большего числа себе подобных. Чтобы побудить их к деятельности и заставить содействовать своим целям, человеку приходится доставать предметы, способные побудить их удовлетворить его желания. Дикарю достаточно протянуть руку, чтобы сорвать плод, служащий ему пищей; богатый же гражданин цветущего государства вынужден заставить тысячи рук работать, чтобы получить пышный, изысканный обед, необходимый для возбуждения его ослабевшего аппетита или льстящий его тщеславию. Отсюда ясно, что в той же мере, в какой возрастают наши потребности, мы вынуждены умножать и средства их удовлетворения. Богатства представляют собой не что иное, как условные средства, с помощью которых мы можем заставить множество людей трудиться ради удовлетворения наших желаний или побудить их во имя собственного интереса способствовать нашим удовольствиям. Что, собственно, делает богач? Он просто говорит нуждающимся людям, что может доставить им средства к существованию, если они согласятся исполнять его желания. Что делает обладающий властью человек? Он просто показывает другим, что в состоянии обеспечить им средства стать счастливыми. Монархи, вельможи, богачи кажутся нам счастливыми лишь потому, что располагают достаточными средствами, или поводами, чтобы побудить множество людей работать для их счастья.
Чем внимательнее мы вглядываемся в сущность вещей, тем больше убеждаемся в том, что истинным источником несчастий людей являются их ложные взгляды. Счастье так редко среди них лишь потому, что они видят его в не имеющих значения, бесполезных для их благополучия вещах или в вещах, которые становятся для них подлинным злом. Богатства сами по себе ничего не значат; лишь то или иное использование делает их полезными или вредными. Равнодушный к деньгам дикарь не знает, что с ними делать; скряга собирает их, но для него они становятся бесполезными; расточитель и сластолюбец тратят их, пользуясь ими только для того, чтобы нажить себе болезни и раскаяние в своем безрассудстве. Удовольствия ровно ничего не представляют для того, кто не способен ими пользоваться; они становятся настоящим злом, когда нарушают функционирование нашего организма, заставляют нас забывать наши обязанности и делают достойными презрения в глазах других людей. Власть сама по себе ничто: она бесполезна нам, если мы не пользуемся ею для своего собственного счастья; она становится пагубной, если мы злоупотребляем ею; отвратительной, если мы употребляем ее, чтобы делать людей несчастными. Не понимая своих настоящих интересов, прибегая ко всевозможным средствам, чтобы стать счастливыми, люди чаще всего не знают, как побудить других служить своему счастью. Искусство наслаждаться наименее известно; прежде чем желать чего-нибудь, следовало бы научиться этому искусству; Земля полна людей, непрерывно думающих о том, чтобы добиваться средств, цели которых они не знают. Все люди желают богатства и власти, но лишь немногих делает счастливыми обладание этими вещами.
Желать того, что может содействовать увеличению нашего счастья, вполне естественно, необходимо, разумно. Удовольствия, богатства, власть вполне достойны наших стремлений и усилий, если мы умеем пользоваться ими и с их помощью делать свою жизнь более приятной. Мы вправе порицать тех, кто желает преимуществ, и презирать или ненавидеть тех, кто обладает таковыми, лишь тогда, когда для получения удовольствий, богатства и власти они прибегают к гнусным средствам или, добившись этих предметов своих желаний, употребляют их пагубным для себя или других образом. Будем стремиться к власти, могуществу, влиянию, если мы можем добиваться их, не рискуя собственным покоем или покоем ближних. Будем стремиться к богатству, если мы действительно сумеем использовать его на пользу себе и другим. Но не будем никогда прибегать, чтобы добыть его, к средствам, за которые мы должны будем упрекать себя или которые навлекут на нас ненависть наших сограждан. Будем всегда помнить, что наше прочное счастье должно быть основано на самоуважении и пользе, доставляемой нами другим, и что для человека, живущего в обществе, нет ничего более безрассудного, чем желание сделать счастливым только себя одного.