Интернет библиотека во славу святого Таксиля (leotaxil.ru)

Нашли что - то интересное?
Сделайте отметку об этом с ссылкой на эту страницу в пару кликов, чтобы не забыть что и где:
Можно не бояться захломить многочисленными постами из книги свою стену в соц. сетях. Ведь потом из всех этих сообщений можно сделать один пост или статью, а все лишние сообщения удалить!

Х.А.Льоренте. История испанской инквизиции. Том I

001) ХУАН-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ И ЕГО КНИГА  Слов 4 543
002) ОТ АВТОРА.  Слов 4 292
003) КАТАЛОГ ЕЩЕ НЕ НАПЕЧАТАННЫХ РУКОПИСЕЙ, ПОСЛУЖИВШИХ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ"  Слов 1 505
004) ОБЪЯСНЕНИЕ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ, СВОЙСТВЕННЫХ ЯЗЫКУ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, КОТОРЫЕ СЛЕДОВАЛО СОХРАНИТЬ В ЭТОЙ ИСТОРИИ  Слов 3 637
Глава I
005) ПОРЯДОК И ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ ДО УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ДЕЛЕ РОЗЫСКА И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ  Слов 17
006) Статья первая. ПЕРВАЯ ЭПОХА ЦЕРКВИ ДО ОБРАЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА КОНСТАНТИНА  Слов 1 474
007) Статья вторая. ВТОРАЯ ЭПОХА ОТ IV ДО VIII ВЕКА.  Слов 1 444
008) Статья третья. ТРЕТЬЯ ЭПОХА - ОТ VIII ВЕКА ДО ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВА ГРИГОРИЯ VII.  Слов 1 705
009) Статья четвертая. ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА - ОТ ГРИГОРИЯ VII ДО ИННОКЕНТИЯ III.  Слов 2 151
Глава II
010) УЧРЕЖДЕНИЕ ВСЕОБЩЕЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВ ЕРЕТИКОВ В XIII ВЕКЕ  Слов 10
011) Статья первая. НАСТРОЕНИЕ УМОВ В ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВО ИННОКЕНТИЯ III.  Слов 546
012) Статья вторая. СОЗДАННАЯ ИННОКЕНТИЕМ III КОМИССИЯ ДЛЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ.  Слов 1 253
013) Статья третья. НАЧАЛО ИНКВИЗИЦИИ В НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ.  Слов 1 545
014) Статья четвертая. УСТАНОВЛЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПАПЕ ГОНОРИИ III В ИТАЛИИ.  Слов 1 429
015) Статья пятая. ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРИГОРИЕМ IX УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ФОРМЕ ТРИБУНАЛА И ДАННЫЙ ИМ ЕЙ УСТАВ.  Слов 2 220
Глава III
016) О ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ  Слов 7
017) Статья первая. УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В ИСПАНИИ ПАПОЙ ГРИГОРИЕМ IX.  Слов 2 444
018) Статья вторая. УСПЕХИ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XIV ВЕКА.  Слов 2 169
019) Статья третья. СОСТОЯНИЕ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XV ВЕКА.  Слов 2 069
Глава IV
020) ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ  Слов 7
021) Статья первая. ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА.  Слов 2 564
022) Статья вторая. О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 3 285
023) Статья третья. О СВОЙСТВЕ НАКАЗАНИЙ И ЕПИТИМИЙ, НАЛАГАВШИХСЯ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ  Слов 3 402
Глава V
024) УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ  Слов 7
025) Статья первая. ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕРДИНАНДА V И ИЗАБЕЛЛЫ.  Слов 767
026) Статья вторая. ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 1 328
027) Статья третья. УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 2 359
028) Статья четвертая. ПЕРВЫЕ КАЗНИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ.  Слов 2 638
Глава VI
029) УСТАНОВЛЕНИЕ ДОЛЖНОСТИ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА, КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТА ИНКВИЗИЦИИ, ПОДЧИНЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ И ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНОВ. УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В АРАГОНСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ  Слов 21
030) Статья первая. ГЛАВНЫЙ ИНКВИЗИТОР. СОВЕТ ИНКВИЗИЦИИ. ОРГАНИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ.  Слов 2 909
031) Статья вторая. УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В АРАГОНЕ. МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ.  Слов 821
032) Статья третья. УБИЙСТВО ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА.  Слов 661
033) Статья четвертая. ИСТОРИЯ БЕАТИФИКАЦИИ [346] ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА .  Слов 2 532
034) Статья пятая. НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ.  Слов 1 588
035) Статья шестая. СОПРОТИВЛЕНИЕ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ АРАГОНСКОЙ КОРОНЫ УЧРЕЖДЕНИЮ ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 467
Глава VII
036) ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ К ПЕРВЫМ ОСНОВНЫМ ЗАКОНАМ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ НИХ ПОСЛЕДСТВИЯ И АПЕЛЛЯЦИИ В РИМ ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ИМИ  Слов 21
037) Статья первая. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ.  Слов 4 646
038) Статья вторая. МНЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ.  Слов 937
039) Статья третья. ОБЖАЛОВАНИЯ В РИМ. ПОВЕДЕНИЕ РИМСКОЙ КУРИИ.  Слов 3 715
Глава VIII
040) ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ. ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ. СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ. СМЕРТЬ ТОРКВЕМАДЫ; ИСЧИСЛЕНИЕ ЕГО ЖЕРТВ. ЕГО ХАРАКТЕР, ВЛИЯНИЕ ЕГО НА ПОВЕДЕНИЕ И ДЕЛА ИНКВИЗИЦИИ  Слов 23
041) Статья первая. ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ.  Слов 1 392
042) Статья вторая. ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ.  Слов 1 282
043) Статья третья. СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ.  Слов 479
044) Статья четвертая. ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ ТОРКВЕМАДЫ.  Слов 2 102
045) Статья пятая. ГОНЕНИЕ ТОРКВЕМАДЫ НА КНИГИ.  Слов 633
046) Статья шестая. ЛИЧНЫЕ СВОЙСТВА ТОРКВЕМАДЫ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ.  Слов 410
047) Статья седьмая. О ЧИНОВНИКАХ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА.  Слов 322
Глава IX
048) СУДОПРОИЗВОДСТВО ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ  Слов 5
049) Статья первая. ДОНОС.  Слов 860
050) Статья вторая. ДОЗНАНИЕ.  Слов 789
051) Статья третья. ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ.  Слов 486
052) Статья четвертая. ТЮРЬМЫ.  Слов 499
053) Статья пятая. ПЕРВЫЕ СУДЕБНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ.  Слов 379
054) Статья шестая. ОБВИНЕНИЯ.  Слов 321
055) Статья седьмая. ПЫТКА.  Слов 870
056) Статья восьмая. ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ.  Слов 252
057) Статья девятая. ЗАЩИТА.  Слов 558
058) Статья десятая. ПРОВЕРКА.  Слов 620
059) Статья одиннадцатая. ОГЛАШЕНИЕ УЛИК.  Слов 235
060) Статья двенадцатая. ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ.  Слов 196
061) Статья тринадцатая. ПРИГОВОР.  Слов 563
062) Статья четырнадцатая. ЧТЕНИЕ И ИСПОЛНЕНИЕ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ.  Слов 241
063) Статья пятнадцатая. ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА.  Слов 926
064) Статья шестнадцатая. САНБЕНИТО.  Слов 792
065) Глава X. О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ ГЛАВНЫХ ИНКВИЗИТОРАХ ДЕСЕ И СИСНЕРОСЕ.  Слов 11
066) Статья первая. УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ В СИЦИЛИИ. УСИЛИЯ ДЛЯ УЧРЕЖДЕНИЯ ЕЕ В НЕАПОЛЕ.  Слов 739
067) Статья вторая. ИЗГНАНИЕ МАВРОВ. НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ЕВРЕЕВ.  Слов 1 296
068) Статья третья. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО, ОКАЗАННОЕ КОРОЛЕМ ИНКВИЗИТОРАМ. ПРОЦЕСС ПЕРВОГО АРХИЕПИСКОПА ГРАНАДЫ И ЗНАМЕНИТОГО УЧЕНОГО АНТОНИО ЛЕБРИХИ [428].  Слов 1 206
069) Статья четвертая. ЖЕСТОКОСТЬ ИНКВИЗИТОРА ЛУСЕРО. СКАНДАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ В КОРДОВЕ, БЫВШИЕ ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЕМ.  Слов 1 839
070) Статья пятая. ПОВЕДЕНИЕ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХИМЕНЕСАДЕ СИСНЕРОСА.  Слов 1 506
071) Статья шестая. ПРОЦЕСС ОДНОЙ СВЯТОШИ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ЛИЦ.  Слов 1 095
072) Статья седьмая. ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ КОРОЛЮ, ДОБИТЬСЯ ПУБЛИЧНОСТИ РАЗБИРАТЕЛЬСТВ.  Слов 1 157
073) Статья восьмая. ПРОТЕСТ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ КОРТЕСОВ АРАГОНА ПРОТИВ СУДОПРОИЗВОДСТВА СВЯТОГО ТРИБУНАЛА.  Слов 890
Глава XI
074) ПОПЫТКА РЕФОРМЫ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, СДЕЛАННАЯ КОРТЕСАМИ КАСТИЛИИ И АРАГОНА. О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ КАРДИНАЛЕ АДРИАНЕ, ЧЕТВЕРТОМ ГЛАВНОМ ИНКВИЗИТОРЕ  Слов 20
075) Статья первая. ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАСТИЛИЕЙ.  Слов 1 410
076) Статья вторая. ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ АРАГОНОМ.  Слов 1 077
077) Статья третья. ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАТАЛОНИЕЙ.  Слов 747
078) Статья четвертая. ИНТРИГИ В РИМЕ.  Слов 3 260
079) Статья пятая. ГРОМКИЕ ПРОЦЕССЫ И ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ.  Слов 3 226
080) Глава XII. ПОВЕДЕНИЕ ИНКВИЗИТОРОВ В ОТНОШЕНИИ МОРИСКОВ.  Слов 6
081) УКАЗ О ДОНОСАХ НА ЕРЕТИКОВ-МАГОМЕТАН  Слов 894
082) Статья вторая. МОРИСКИ КОРОЛЕВСТВА ВАЛЕНСИИ.  Слов 2 111
083) Статья третья. МОРИСКИ АРАГОНА И ГРАНАДЫ.  Слов 1 205
084) Статья четвертая. ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ОДНОГО МОРИСКА.  Слов 1 022
085) Статья пятая. МЕРЫ, ПРИНЯТЫЕ ДЛЯ ОБРАЩЕНИЯ МАВРОВ И МОРИСКОВ.  Слов 2 015
Глава XIII
086) О ЗАПРЕЩЕНИИ КНИГ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРЕДМЕТОВ ЭТОГО РОДА  Слов 11
087) Статья первая. КНИГИ.  Слов 6 379

088) Статья вторая. КАРТИНЫ И ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ.  Слов 1 529
Глава XIV
089) ЧАСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПО ПОДОЗРЕНИЮ В ЛЮТЕРАНСТВЕ И ПО НЕКОТОРЫМ ДРУГИМ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ  Слов 13
090) Статья первая. УКАЗЫ О ДОНОСАХ НА ЛЮТЕРАН, ИЛЛЮМИНАТОВ и т. д.  Слов 1 010
091) Статья вторая. ПРОЦЕССЫ, ВЧИНЕННЫЕ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ ЛИЦ.  Слов 4 826
092) Статья третья. ГРАМОТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СУДОПРОИЗВОДСТВУ.  Слов 2 388
Глава XV
093) ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ КОЛДУНОВ, ЧЕРНОКНИЖНИКОВ, ВОЛШЕБНИКОВ, НЕКРОМАНТОВ И ДР.  Слов 12
094) Статья первая. КОЛДУНЫ НАВАРРЫ, БИСКАЙИ И АРАГОНА.  Слов 4 498
095) Статья вторая. ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАМЕНИТОГО ЧЕРНОКНИЖНИКА.  Слов 3 866
Глава XVI
096) ПРОЦЕСС ЛЖЕНУНЦИЯ ПОРТУГАЛИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ВАЖНЫЕ ДЕЛА ЭПОХИ КАРДИНАЛА ТАВЕРЫ, ШЕСТОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА.  Слов 16
097) Статья первая. РАСПРИ С РИМСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ.  Слов 924
098) Статья вторая. ИСТОРИЯ ВИЦЕ-КОРОЛЕЙ СИЦИЛИИ И КАТАЛОНИИ.  Слов 1 279
099) Статья третья. ИСТОРИЯ ПАПСКОГО ЛЖЕНУНЦИЯ В ПОРТУГАЛИИ.  Слов 3 402
100) Статья четвертая. ИСТОРИЯ ОДНОЙ КОРДОВСКОЙ МОНАХИНИ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ЗА ВЕЛИКУЮ СВЯТУЮ.  Слов 2 957
Глава XVII
101) ИНКВИЗИЦИИ НЕАПОЛЯ, СИЦИЛИИ И МАЛЬТЫ И СОБЫТИЯ ЭПОХИ КАРДИНАЛА ЛОАЙСЫ, СЕДЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА.  Слов 15
102) Статья первая. НЕАПОЛЬ.  Слов 909
103) Статья вторая. СИЦИЛИЯ И МАЛЬТА.  Слов 2 453
Глава XVIII
104) ВАЖНЫЕ ДЕЛА, ПРОИСШЕДШИЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВОСЬМОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА. РЕЛИГИЯ КАРЛА V В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЕГО ЖИЗНИ  Слов 21
105) Статья первая. ПРОЦЕССЫ, РЕШЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВЫХ ЛЕТ СЛУЖБЫ ВАЛЬДЕСА.  Слов 4 153
106) Статья вторая. РЕЛИГИЯ КАРЛАУ.  Слов 4 153
Глава XIX
107) ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КАРЛА V И ФИЛИППА II КАК ПОКРОВИТЕЛЕЙ ЕРЕТИКОВ И СХИЗМАТИКОВ. ПРЕУСПЕЯНИЕ ИНКВИЗИЦШ ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ИЗ ЭТИХ ГОСУДАРЕЙ. ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО ОСОБЕННОЙ БЛАГОСКЛОННОСТИ К НЕЙ.  Слов 27
108) Статья первая. ПРОЦЕССЫ КАРЛА V, ФИЛИППА II И ГЕРЦОГА АЛЬБЫ.  Слов 3 405
109) Статья вторая. ИНКВИЗИЦИИ САРДИНИИ, ФЛАНДРИИ, МИЛАНА, НЕАПОЖ, ГАЛИСИИ, АМЕРИКИ И ОКЕАНСКИХ ОСТРОВОВ.  Слов 3 037
110) Статья третья. РАСПРИ С ПОРТУГАЛЬСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ.  Слов 1 089
111) Статья четвертая. ПРОЕКТ ВОЕННОГО ОРДЕНА ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 1 088
Глава XX
112) ИНКВИЗИЦИЯ ТОРЖЕСТВЕННО СПРАВЛЯЕТ В ВАЛЬЯДОЛИДЕ В 1559 ГОДУ ДВА АУТОДАФЕ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН. НА НИХ ПРИСУТСТВУЮТ НЕКОТОРЫЕ ЧЛЕНЫ КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬИ  Слов 20
Статья первая
113) ПЕРВОЕ АУТОДАФЕ  Слов 4 249
114) Статья вторая. ВТОРОЕ АУТОДАФЕ.  Слов 4 519
Глава XXI
115) ИСТОРИЯ ДВУХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН В СЕВИЛЬЕ  Слов 10
116) Статья первая. АУТОДАФЕ 1559 ГОДА.  Слов 3 818
117) Статья вторая. АУТОДАФЕ 1560 ГОДА.  Слов 4 799
118) Глава XXII. УКАЗЫ 1561 ГОДА, СЛУЖИВШИЕ ДО НАШИХ ДНЕЙ ПРАВИЛОМ В ПРОЦЕССАХ ИНКВИЗИЦИИ.  Слов 8 940
119) Глава XXIII. ПОДРОБНОСТИ НЕСКОЛЬКИХ АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫХ В МУРСИИ.  Слов 8
120) Статья первая. ЧАСТНАЯ ИСТОРИЯ СЫНА МАРОККАНСКОГО СУЛТАНА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУГИХ ЛИЦ.  Слов 2 319
121) Статья вторая. ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ ДВУХ КУПЦОВ.  Слов 5 360
122) Статья третья. ИСТОРИЯ ДРУГИХ АУТОДАФЕ В МУРСИИ.  Слов 2 634
Глава XXIV
123) АУТОДАФЕ, СПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ ПРОТЕСТАНТОВ И ДРУГИХ ОБВИНЯЕМЫХ ИНКВИЗИТОРАМИ ТОЛЕДО, САРАГОСЫ, ВАЛЕНСИИ, ЛОГРОНЬО, ГРАНАДЫ, КУЭНСЫ И САРДИНИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА II  Слов 22
124) Статья первая. ИНКВИЗИЦИЯ ТОЛЕДО.  Слов 1 664
125) Статья вторая. ИНКВИЗИЦИЯ САРАГОСЫ.  Слов 1 692
126) Статья третья. ИНКВИЗИЦИЯ ГРАНАДЫ.  Слов 458
127) Статья четвертая. ИНКВИЗИЦИЯ ВАЛЕНСИИ.  Слов 916
128) Статья пятая. ИНКВИЗИЦИЯ ЛОГРОНЬО.  Слов 1 168
129) Статья шестая. ИНКВИЗИЦИЯ САРДИНИИ.  Слов 933
Глава XXV
130) УЧЕНЫЕ, СТАВШИЕ ЖЕРТВАМИ ИНКВИЗИЦИИ  Слов 16 234
Глава XXVI
131) ПОКУШЕНИЯ, СОВЕРШЕННЫЕ ИНКВИЗИТОРАМИ ПРОТИВ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ И ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ  Слов 11
132) Статья первая. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ.  Слов 1 838
133) Статья вторая. ПОЗОРНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ, ВОЗНИКШИЕ ПО ПОВОДУ НЕКОТОРЫХ СПОРОВ МЕЖДУ ИНКВИЗИТОРАМИ И ДРУГИМИ СУДАМИ.  Слов 6 465
134) Статья третья. ДОЛЖНОСТНЫЕ ЛИЦА, ПОДВЕРГШИЕСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЮ.  Слов 4 912
135) ПРИМЕЧАНИЯ  Слов 39 852
Слов в книге: 277 403
Размер html страниц отображающих стринцы (в папке html и html_autostart_mp3):
0.00571 Gb / 5.84 Mb / 5984.74 Kb / 6128376 Байт
Размер страницы со всеми главами:
0.00196 Gb / 2 Mb / 2051.7 Kb / 2100936 Байт
В папках design, js, и css:
0.00014 Gb / 0.14 Mb / 146.32 Kb / 149830 Байт
Размер папки (dop) содержащей папок - 5:
0.0034 Gb / 3.48 Mb / 3561.29 Kb / 3646757 Байт
Размер всех файлов:
0.01128 Gb / 11.55 Mb / 11824.91 Kb / 12108706 Байт.

1

ХУАН-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ И ЕГО КНИГА

      Хуан Антонио Льоренте родился в 1756 г. в маленьком городке близ Калаоры в обедневшей старинной дворянской семье и, рано потеряв родителей, воспитывался в доме дяди-священника. С 14 лет он с тонзурой на макушке поступил учиться в монастырь и спустя три года в присутствии калаорского епископа и других духовных особ защищал на латинском языке диссертацию из области метафизики и логики и поступил в Сарагосский университет, чтобы изучать римское право. Три года он на варварской латыни упражнялся в римском праве и в 1776 г. получил степень бакалавра юридических наук. Через год мы уже видим его субдьяконом и каноником в Калаоре, обеспеченным ежегодным твердым доходом от бенефиции. По старому испанскому обычаю молодому духовенству разрешалось развлекаться составлением театральных пьес, и Льоренте решил отдавать свободные часы драматической литературе. Так, на театральной сцене Калаоры появилось "Отвращение к браку" - топорная мелодрама, не пришедшаяся по вкусу даже неизбалованной и непритязательной публике захолустного городишка Старой Кастилии. В 1778 г. Льоренте поступил в Валенсийский университет, чтобы специализироваться в каноническом праве.
      Вскоре Льоренте стал доктором канонического права, и молодому священнику дано было право исповедовать не только мужчин, но и женщин. В 1782 г. калаорский епископ назначил его генеральным викарием своей епархии, и Льоренте нужно было лишь терпеливо ждать смерти своего непосредственного почти семидесятилетнего начальника, чтобы самому стать епископом Калаоры и тем завершить свою карьеру. Не добившись успеха в области драматической литературы, Льоренте взялся за составление религиозно-философских статей, столь же плоских и безвкусных, как огромное множество схоластических упражнений испанских монахов и священников. Но "философия" не удовлетворяла Льоренте, и он перешел к истории. Его исторические монографии зачастую строились на архивном материале и свидетельствовали о значительной начитанности автора и умении классифицировать обрабатываемый им материал. Но темы его работ были жалки и ничтожны; главным образом это были жизнеописания местных святых, чудотворная слава которых никогда не выходила за пределы маленькой Калаоры. В 1784 г. Королевская академия святых канонов, литургии и церковной испанской истории, находившаяся в Мадриде, избрала Льоренте своим действительным членом, и молодой заместитель епископа имел основание мечтать уже не только о Калаоре, но и о крупном испанском центре.
      В это же время Льоренте встретился с каким-то образованным иностранцем, который стал ему доказывать, что при оценке того или иного религиозного и философского положения, равно как поэтических и моральных указаний, следует прежде всего руководствоваться собственным разумом и ни в коем случае не полагаться на чужой авторитет и вековой опыт, ибо зачастую высокие авторитеты и старинные традиции оказываются рассадниками всяких предрассудков и суеверий и ведут не к истине и правде, а к вреднейшим заблуждениям и опаснейшим ошибкам. Единственным мерилом истины, убеждал Льоренте случайно очутившийся в Калаоре иностранец, является наш собственный разум, а потому не следует воспринимать ничего, что ему противоречит и с чем он не мирится. К ссылкам на ежедневные факты следует точно так же относиться с недоверием, пока они лично не проверены на практике. Иностранец, который, вероятно, был французом-рационалистом, советовал Льоренте тщательно изучать сочинения Декарта, много и подробно беседовал с ним по поводу прочитанного, и, по словам Льоренте, эти частые собеседования производили на него особенно большое впечатление, которого даже и время не могло изгладить. Как ни велико было влияние этой случайной встречи, однако нельзя исключительно ею объяснить тот умственный перелом, который произошел в уме Льоренте в 80-х годах. Самое это влияние могло иметь место и быть благотворным только потому, что в XVIII в. в Испании происходила сильнейшая борьба между загнивавшим средневековым феодализмом, доведшим страну до полного истощения и гибели, и шедшей ему на смену буржуазией, богатой энергией и инициативой и представлявшей в тот исторический отрезок времени прогрессивную силу.
      Значительный социальный сдвиг, совершившийся в Испании в XVIII в., надломивший старую, традиционную политику испанского папистского духовенства, не мог не быть предметом продолжительных бесед Льоренте с тем иностранцем, который на многое открыл ему глаза и который в качестве рационалиста, естественно, поддерживал новое течение внутри испанской Церкви, всячески борясь с ультрамонтанскими тенденциями огромного большинства авторитетных представителей Церкви в Испании. В разгаре борьбы внутри самой Церкви каждый обмен мнений между Льоренте и рационалистом, каждая новая прочитанная антипапистская книга, философское произведение, политический трактат и публицистический памфлет находили отклик в душе Льоренте, будили его мысль, тревожили его и все дальше отталкивали от старого, папистского пути. В 1785 г. Льоренте, показав, что ни прадед, ни дед, ни отец его не привлекались к суду никаким инквизиционным трибуналом и никем не были заподозрены ни в какой ереси, засвидетельствовав чистоту своей крови и доказав, что в его жилах нет ни одной капли еврейской и арабской крови, получил должность комиссара инквизиционного трибунала в Логроньо. Кровавая хроника этого трибунала свидетельствует о значительном падении числа жертв в годы службы Льоренте в Логроньо (1785 - 1789) и об отсутствии смертных приговоров за этот короткий промежуток времени. Начавшаяся во Франции буржуазная революция вызвала на первых порах замешательство даже среди руководителей инквизиции, и главный инквизитор Рубин де Севальос в поисках нового человека, способного взять на себя ответственность за те или иные действия инквизиционных трибуналов, назначил Льоренте главным секретарем инквизиции. Льоренте все больше укреплялся в своей позиции практического смягчения инквизиционных приговоров и считал, что необходимо реорганизовать инквизицию, тем более что и министр Флорида-Бланка, авторитет которого в глазах Льоренте стоял очень высоко, склонился к мнению, что "дикому фанатизму не должно быть места в просвещенный век" и что можно крепко держать в руках руль государства без помощи ненавистного всей стране учреждения. Однако Флорида-Бланка вскоре должен был подать в отставку, и почти одновременно с ним ушел и генеральный секретарь инквизиции, пробыв на этом посту менее двух лет. Льоренте оказался в опале как заподозренный в снисходительности к религиозным преступникам и даже в скрытом сочувствии просветительным идеям, которыми он будто заразился от престарелого Флорида-Бланки.
      С 1791 г. Льоренте снова жил в Калаоре, занимая пост каноника и посвящая много времени научным работам, преимущественно в области церковной истории. Здесь же ему пришлось встретиться с бежавшими из Франции представителями контрреволюционного, так называемого неприсяжного духовенства. Судя по тому, что Льоренте собирал средства для этих эмигрантов, ненавидевших революцию, можно утверждать, что симпатии Льоренте не были на стороне революционной Франции и что он, подобно Флорида-Бланке, относился враждебно к деятельности французского Законодательного собрания и Конвента. Насколько близки ему были неприсяжные священники, видно из того, что он написал специальную книгу о французских представителях духовенства, эмигрировавших в Испанию. Книга эта не увидела света, она затерялась в лабиринте разных церковных комиссий по делам печати, и один из цензоров заявил Льоренте, что в настоящий момент (дело относится к концу 1792 г.) подобная книга была бы и неполитична и нецелесообразна; то был канун решительного присоединения Испании к антифранцузской коалиции. Имеется, однако, основание утверждать, что и в Калаоре в эти годы Льоренте продолжал стоять за необходимость реорганизации инквизиции и за смягчение налагаемых ею кар. Только этим можно объяснить, что Мануэль Абад-и-ла-Сьерра, назначенный 11 мая 1793 г. главным инквизитором, предложил Льоренте приступить к выработке плана реорганизации инквизиции путем введения в ее судопроизводство принципов, применявшихся в гражданских и уголовных процессах. Написанный рукою Льоренте план реорганизации испанской инквизиции был передан министру юстиции Ховельяносу, который благодаря своим публицистическим и экономическим работам пользовался славой решительного сторонника переустройства полуфеодальной Испании на буржуазных началах. Но общая неустойчивость правительственной политики тормозила всякие начинания, и план Льоренте задержался в своем странствовании из одного министерства в другое. В 1794 г. главный инквизитор Абад-и-ла-Сьерра должен был уйти со своего поста, вскоре в опале оказался и министр юстиции Ховельянос. Перед отправлением его в ссылку у него был сделан тщательный обыск, и на основании найденных у него бумаг начались аресты заподозренных в янсенизме лиц. Вовлечена была в дело принцесса Монтихо, у которой было найдено письмо Льоренте. Последний немедленно был задержан, удален в 1801 г. с поста секретаря инквизиции, а потом оштрафован на 50 дукатов и заточен на месяц в монастырь. Его богатейшая библиотека была конфискована в пользу инквизиции. Вещественным же доказательством его виновности были некоторые его рукописи о необходимости установления в Испании "свободной" Церкви, о чрезмерности папских притязаний и о предстоящем неотложном изменении инквизиционного судопроизводства. После отбытия своего наказания Льоренте в течение свыше четырех лет (1801 - 1805 гг.) был совершенно не у дел и много занимался историческими науками и философией. В это именно время он, по-видимому, ближе стал присматриваться к жизни, познакомился с реальными нуждами родной страны и внимательно следил за тем, что происходило по ту сторону Пиренейских гор. Однако тяжелое наследство церковно-инквизиционной деятельности тяготело над ним, и, когда ему в 1806 г. было предложено место каноника в Толедо, а потом должность инспектора школы и даже канцлера Толедского университета, Льоренте пошел на работу не только за страх, но и за совесть.
      Совершенно неожиданно мы находим его в 1808 г. среди приверженцев Мюрата. Отныне Льоренте - сторонник Франции. По распоряжению Мюрата он отправляется на собрание нотаблей в Байонну, где нотаблям предстоит принять начертанную Наполеоном испанскую конституцию и принести присягу в верности как конституции, так и новому испанскому королю Жозефу, родному брату Наполеона Бонапарта, императора французов. Льоренте принес требовавшуюся присягу, и его имя красовалось под конституционным актом нового Испанского королевства.
      В ответ на провозглашение Жозефа королем Испании в ней начались народные волнения, быстро превратившиеся в настоящую войну, подавить которую оказались не в силах французские войска, тем более что на помощь поднявшимся испанцам пришли англичане, которые и нанесли ряд тяжелых поражений французской армии. После несчастной для французов битвы 21 июня 1813 г. при Виттории часть армии вынуждена была покинуть испанскую территорию вместе с королем Жозефом и его приближенными, в числе которых находился и Льоренте, очутившийся в начале 1814 г. в Париже в качестве политического эмигранта. Дело в том, что за годы господства французов в Испании с именем Льоренте были связаны важные события в области религиозной политики, за которые он подлежал суровому наказанию со стороны восторжествовавшей в Испании реакции в лице короля Фердинанда VII Бурбона. Так, 4 декабря 1808 г. была уничтожена инквизиция как "противоречащее суверенитету светской власти учреждение", и Льоренте в 1809 г. было поручено стать во главе всего инквизиционного архива и приступить к работе по истории инквизиции в Испании. В течение свыше двух лет непосредственно Льоренте и множеством подчиненных ему лиц велась огромная работа по изучению, разбору и переписке бесчисленных документов различных инквизиционных трибуналов и высшего совета инквизиции. Льоренте обнаружил неимоверную энергию в деле организации и изучения архивов инквизиции и в 1812 г. опубликовал на испанском языке небольшой очерк по истории испанской инквизиции, который лег в основу его будущей знаменитой "Критической истории испанской инквизиции". В то же время Льоренте поручено было провести в жизнь изданный правительством Жозефа декрет о закрытии монастырей, которых насчитывалось до трех тысяч с почти сотней тысяч монахов и монахинь, и составить подробный инвентарь имущества закрытых монастырей. Льоренте удалось найти в монастырях массу интересного материала как по истории Церкви, так и связанной с ней истории инквизиции. Правда, во время бегства из Испании Льоренте потерял многое из собранных материалов, и ему в Париже нередко приходилось по памяти восстанавливать то, что он в подлиннике читал во время обследования переходившего к государству имущества монастырей. Тренировка памяти, столь усердно практиковавшаяся религиозно-философскими факультетами католического мира, сослужила теперь Льоренте большую услугу, и он оказался в состоянии цитировать наизусть целые протоколы инквизиционных трибуналов с точным указанием имен обвиняемых и свидетелей, а также даты всевозможных допросов и доносов.
      Эмигрировавшего во Францию Льоренте реакционное правительство Фердинанда VII лишило всех должностей, имущества, гражданских прав и права вернуться обратно в Испанию. Льоренте остался жить в Париже, где перебивался уроками испанского языка, и в течение почти трех лет работал над материалами для своей истории инквизиции. Она и была им опубликована в Париже в 1817 г. на французском языке в четырех томах под названием "Критическая история испанской инквизиции". Книга произвела огромное впечатление, была переведена на голландский, английский, итальянский и немецкий языки и в короткое время выдержала ряд изданий. Появились и краткие ее изложения, ставшие необходимой принадлежностью любой общественной библиотеки. Этим успехом книга меньше всего обязана литературному таланту Льоренте или яркой характеристике действующих лиц в многовековой драме, пережитой Испанией; с внешней стороны Льоренте - посредственный писатель; язык, слог и манера его письма носят явные следы серых и нудных церковно-философских произведений, над которыми он корпел в течение трех-четырех десятков лет и от которых полностью не освободился даже тогда, когда идейно отошел от них сравнительно очень далеко. Причина громкой известности и широкой популярности "Критической истории" лежала в ее неимоверном богатстве документов. Они с фотографической точностью воспроизводили сугубо сложную и крайне запутанную процессуальную систему инквизиционных трибуналов. Они вводили читателя в самые потаенные уголки инквизиционных застенков, до того времени герметически закрытых и тщательно замурованных от постороннего глаза; эта таинственность особенно остро возбуждала людскую любознательность, не находившую удовлетворения ни в фантастических измышлениях противников инквизиции, ни в цинично-лживой апологии ее друзей. Теперь перед читателем предстала правдивая картина, поразившая его своим реализмом и увлекшая его глубиной и искренностью убеждений автора, одновременно соучастника и жертвы кровавых деяний только теперь раскрытого сфинкса.
      Книга Льоренте вызвала возмущение духовенства и реакционных кругов Франции, и правительство Людовика XVIII лишило нашего автора права преподавать испанский язык в школах, а также церковной службы, которую Льоренте до того нес в одной из церквей Парижа. Эти репрессии, однако, не остановили Льоренте, и он решительно выступил против реакционного депутата Клозеля де Кусерги, заявившего, что после 1680 г. инквизиционные трибуналы Испании не вынесли ни одного смертного приговора. Льоренте с приведением чуть ли не всех имен доказал, что за период от 1700 до 1808 г. в Испании было сожжено живьем 1578 человек. Цифра эта, достоверность которой подтверждалась подлинными документами, ошеломила широкие круги французского общества, и либерально настроенный депутат Александр де Лаборд заявил в парламенте, что эта "чудовищная цифра была бы еще чудовищнее", если бы в годы секретарства Льоренте число жертв инквизиции не равнялось нулю. Слова де Лаборда не могли не произвести тем более сильного впечатления на палату депутатов, что отец де Лаборда, испанский крупный финансист, был во Франции гильотинирован революционерами в 1794 г. Тем ярче прозвучали слова сына казненного, что нет трибунала, который по жестокости и кровожадности мог бы сравниться с трибуналом святой инквизиции. В 1822 г. Льоренте опубликовал двухтомник "Политические портреты пап", в котором дана была крайне резкая характеристика многих пап с приведением различных скандальных событий из жизни римской курии. Написанная с большим подъемом, книга страдала местами некоторыми преувеличениями и подала повод к обвинению Льоренте в искажении фактов и в умышленном оскорблении памяти многих пап. Льоренте был выслан сначала из Парижа, а вскоре и из Франции; в три дня он должен был покинуть страну, которую любил и которой отдал свои лучшие произведения. Спешным порядком в зимнюю стужу шестидесятисемилетнему старику пришлось переходить через Пиренейские горы. На этот раз Испания встретила его радушно. Здесь в 1820 г. временно восторжествовала революция и была провозглашена либеральная конституция. В день ее провозглашения толпа бросилась на здание инквизиции, ее мрачные тюрьмы были разбиты, орудия пытки сломаны, огромный архив пущен по ветру. То была, как казалось, последняя минута жизни ужасного судилища. В тот же день инквизиция была отменена королевским указом. Общественная радость проявилась во множестве картин, стихов и памфлетов, прославлявших кончину "дамы с зелеными свечами". Для увековечения позорной памяти была издана на испанском языке в 1822 г. в 11 небольших томах "Критическая история испанской инквизиции" Льоренте. Переработать ее с привлечением новых документов, рассеянных в огромном количестве в разных городах Испании, Льоренте уже не суждено было - он умер 5 февраля 1823 г., через пять недель после перехода через Пиренейские горы. И книге его пришлось недолго пребывать на свободе в Испании; в том же 1823 г. снова восторжествовала реакция, и Фердинанд VII одним росчерком пера 1 октября отменил все распоряжения "так называемого конституционного правительства". Хотя инквизиция не была восстановлена с "должной торжественностью", как того требовала апостолическая партия, она скромно продолжала существовать под именем религиозных судов хунт веры (Juntas da fe). 29 сентября 1824 г. валенсийская хунта арестовала учителя Кайетано Риполя по обвинению в иудаизме; Риполь утверждал, что суть религии заключается в изречении: "Не делай другому того, что не желаешь, чтобы делали тебе". В течение почти двух лет томился Риполь в инквизиционной тюрьме, а 1 августа 1826 г. состоялось в Валенсии торжественное сожжение "несчастного еврея". Описание этого сожжения было дано на основании подлинных документов приблизительно через 55 лет парижским журналом "Revue des Etudes Juives".
      Сожжение 1826 г. вызвало в Европе огромное возмущение, и испанское правительство одновременно с папой Пием VIII приступило к обсуждению вопроса о судьбе инквизиционных трибуналов. 1 июля 1835 г. религиозным судам было приказано немедленно прекратить их деятельность. На этот раз отмена инквизиции была действительно окончательной. В историографии инквизиции Льоренте принадлежит исключительно большое место; по существу, он является первым по времени историком инквизиции Испании, так как все предшествующие труды в этой области лишь с большими оговорками можно считать историческими исследованиями. В Испании в течение долгого времени ничего вообще не писали об инквизиции и строго придерживались правила: молчи о короле и инквизиции. Но когда в годы Реформации появилось в Германии, Нидерландах и несколько позже в Швейцарии и Франции много резких памфлетов против "кровавых деяний страшного изуверства" инквизиционных трибуналов, на сцену выступили некоторые апологеты инквизиции, пытавшиеся аргументами от религии опровергнуть "клевету" протестантов. Последние в своих нападках точно так же редко пользовались фактическими данными и обычно лишь изливали свои чувства по поводу существования вообще такого "чудовища", каким была в их глазах испанская инквизиция. Наиболее значительным протестантским произведением XVI в., вызвавшим огромный к себе интерес, была книга Монтануса (псевдоним), опубликованная на латинском языке в 1567 г. в Гейдельберге под названием "Практические приемы святой испанской инквизиции". Монтанус был лютеранином и вместе с целым рядом единомышленников был привлечен к суду севильским инквизиционным трибуналом, вероятно, в 1564 г. Ему удалось бежать из тюрьмы, а в 1565 г. он был сожжен в изображении на торжественном аутодафе. В "Практических приемах" он описывает все, что он узнал, видел, слышал и пережил в застенках трибунала, а также злоключения ряда выдающихся лютеран, либо содержавшихся вместе с ним в тюрьме, либо хорошо известных по их общественной деятельности. Нидерландская революция, религиозные войны во Франции, восстание католиков в Англии и папская булла отлучения английской королевы Елизаветы придали книге Монтануса особенно актуальный характер, и она уже в 1568 г. была переведена на французский и немецкий языки, а в следующие годы выдержала много изданий и переводилась на разные языки. Быть может, в видах ослабления впечатления от книги Монтануса сицилийский инквизитор Людовик Парамо выпустил в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском языке "О происхождении и развитии святой инквизиции" - первый исторический труд, написанный в духе ортодоксального католицизма. Парамо начинает историю инквизиции с Адама и Евы и их считает первыми еретиками; первым же инквизитором был Бог: "Statim igitur Deus... primus magister et maximus". На Адама и Еву было надето и первое санбенито, а изгнание из рая означало первую конфискацию имущества еретиков. "Историческая" книга Парамо превращается в тем более смелую апологию инквизиции, что дело идет, по его словам, о строгом подражании действиям самого Бога, а потому всякое уклонение от них уже является неописуемым преступлением. Прошло почти целых сто лет, прежде чем появилось серьезное исследование голландского протестанта Филиппа Лимборха, давшего в своей латинской "Истории инквизиции" (Амстердам, 1692) научно разработанный и обширный материал по истории деятельности различных инквизиционных трибуналов. Но Лимборх лишь вскользь говорит об испанской инквизиции; все его внимание было сосредоточено на южнофранцузском движении альбигойцев, на его подавлении только что призванной к жизни инквизицией. Как ни важен был труд Лимборха в области историографии инквизиции вообще, для испанской он существенного значения не мог иметь, тем более что Лимборх, разумеется, не располагал правом доступа к богатейшим испанским архивам, и ему приходилось пользоваться случайными материалами, а не достоверными и подлинными, какие характеризовали его исследования по истории южнофранцузской инквизиции. Невозможность использования испанских архивов лицами, не принадлежавшими к числу служителей инквизиции, лишала значения и дальнейшие работы протестантских историков, и даже поздняя (Лейпциг, 1784) двухтомная немецкая книга Крамера страдала обычными недостатками антиинквизиционных работ, вышедших в свет до появления "Критической истории" Льоренте с легшими в ее основу двумя томами материалов, напечатанными в 1812 - 1813 гг. Льоренте в Мадриде. Для борьбы с влиянием книги Льоренте католический мир выдвинул знаменитого реакционного писателя Жозефа де Местра. Но, несмотря на резкий и победоносный тон и на смелость, с которой его памфлет "Lettres a un gentilhomme russe sur l'inquisition espagnole" защищал костры в делах веры, он не мог затмить книги Льоренте, и в течение свыше полустолетия "Критическая история" оставалась единственной авторитетной книгой в области испанской инквизиции. Все попытки бенедиктинца Гамса и епископа Геделе развенчать славу книги Льоренте путем указания на отдельные ее ошибки и промахи не имели успеха. Если теперь книга Льоренте потеряла часть своего значения, то причина лежит в обширной научной разработке, которой подверглись с 90-х годов прошлого века отдельные моменты деятельности испанской инквизиции. В Бельгии, Голландии и Германии было опубликовано большое количество архивных документов, проливших новый свет как на преследование нидерландских протестантов в царствование Карла V и Филиппа II, так и на искоренение лютеранства в течение 50 - 70-х годов XVI в. на Пиренейском полуострове. В этом отношении особенно ценны многочисленные работы школы гентского профессора Пауля Фредерика. Отдельные монографии, написанные на основании архивных данных, равно как опубликование многих протоколов инквизиционных трибуналов подготовили почву для создания и общей новой картины деятельности инквизиции. В 1906 - 1907 гг. и вышла четырехтомная "История испанской инквизиции" на английском языке американского ученого Генри Чарльза Ли, составившая новую веху в историографии инквизиции благодаря строго проведенному и научному подбору материала и обилию архивных данных. На русском языке в 1914 г. вышла "История инквизиции в Испании" С. Г. Лозинского; в 1927 г. - переработанное сокращенное издание этой книги под названием "Святая инквизиция".
      Как ни велико историографическое значение "Критической истории" Льоренте, с научной точки зрения эта книга страдает очень существенными недостатками. Несмотря на крики клерикалов и реакционеров о ренегатстве Льоренте, о его безбожии и измене делу религии, Льоренте в действительности был и оставался всю жизнь религиозно настроенным, верующим католиком, и "Критическая история" целиком проникнута религиозным чувством. Автор ее подходит к католицизму и инквизиции не с атеистической точки зрения, а с определенно католической, которая сводится к требованию предоставления "национальной" Церкви "свободы и независимости" путем устранения постоянного вмешательства во все дела римской курии и поддерживающих ее доминиканцев, францисканцев и иезуитов. Эта точка зрения Льоренте вполне совпадала с тем, что во Франции определенная часть духовенства отстаивала под названием галликанизма. То же явление имело место в Германии, где под однородным, по существу, лозунгом фебронизма шли архиепископы и крупнейшие епископы. Этот лозунг о свободе и независимости Церкви был своеобразным "анархизмом" верхушки епископата, желавшей самостоятельно вершить свои церковные и иные дела; он встретил отпор одновременно со стороны Рима, материально и морально заинтересованного в бдительном надзоре над деятельностью Церкви, и со стороны все усиливавшегося светского государства, не допускавшего мысли о неподчинении ему какого-либо сословия или "чина" в государстве. И Рим, и светский абсолютизм, исходя из разных интересов, одинаково отвергали "свободную" Церковь, но в ее требовании не было ничего антикатолического, а тем более безбожного. Наоборот, сторонники "свободной" Церкви ссылались на старину, на далекое прошлое, когда епископальная Церковь не знала над собою никакой власти, кроме Вселенского собора. Эту точку зрения разделял и Льоренте. Независимая от контроля Рима и иезуитов испанская Церковь не знала бы, по его убеждению, того страшного кошмара, в который ввергла Испанию римская курия, опирающаяся на ненавистные Льоренте монашеские и полумонашеские ордена. Льоренте не стоит даже на точке зрения обычной веротерпимости и уверен, что епископальная инквизиция, в противоположность папистской, римско-иезуитской, без особенного ущерба для страны и с пользой для католической религии искоренила бы в Испании всякие еретические учения, в том числе и протестантизм. Эта точка зрения была устарелой и в дни, когда жил Льоренте; она была преодолена не только в протестантских странах, но в значительной степени и в католических, и с этой стороны Льоренте был реакционно мыслящим церковным деятелем, а не передовым, прогрессивным. Эти взгляды Льоренте подверглись справедливой критике уже давно со стороны известного немецкого историка Леопольда Ранке. Ранке рядом примеров показал, как тесно связаны были между собою инквизиция и реакционный испанский деспотизм и как трудно зачастую провести грань между сферой влияния одного и другого органа. Сами факты, приводимые Льоренте в "Критической истории", находятся в резком противоречии с его утверждением о непричастности государственной власти к преступлениям инквизиционных трибуналов. Чем больше мы приближаемся к эпохе буржуазной революции во Франции, тем чаще пестреют страницы инквизиционных протоколов именами политических преступников и тем сильнее религиозная ересь оттесняется политической. Так, в отчете о деятельности инквизиционных трибуналов за период от 1780 до 1820 г. указывается более чем о пяти тысячах случаев привлечения к суду, но среди них едва одна треть падает на долю религиозных преступлений, огромное же большинство составляют так называемые "враги политического устройства Испании". Несмотря на то, что Льоренте была совершенно чужда мысль, что инквизиция, как и религия вообще, является орудием господствующего класса, его книга ценна как памятник одного из этапов того долгого пути, который прошло человечество в борьбе против господства Церкви.

   Проф. С. Г. Лозинский


      <> ТОМ ПЕРВЫЙ <>

      <> HISTOIRE CRITIQUE <>
      <> DE L'INQUISITION D'ESPAGNE <>

      depuis l'epoque de son etablissement par Ferdinand V, jusqu'au regne de Ferdinand VII,

      <> TIREE <>

      des pieces originales des archives du Conseil de la Supreme et de celles
      des Tribunaux subalternes du Saint-Office.

      <> PAR D. JEAN-ANTOINE LLORENTE, <>

      ancien Secretaire de l'Inquisition de la Cour; Dignitair-Ecolatre et
      Chanoine d'Eglise prima tiale de Tolede; Chancelier de l'Universite de
      cette ville; Chevalier de l'Ordre de Charles III; Membre des Academies
      royales de l'Histoire et de la Langue espagnole, de Madrid; de celle
      de Belles-Lettres de Seville; des Societes patriotiques de la Rioxa,
      des Provinces Basques, de l'Aragon, de la ville de Tudele de Navarre, etc.

      traduite de l'espagnol sur le manuscrit et sous les yeux de l'auteur

      <> PAR ALEXIS PELLIER. <>

      <> TOME PREMIER <>

      A PARIS,
      |
      | Truttel et Wurtz, rue de Bourbon, no 17;
      Ches < Delaunay, Palais Royal, Galerie de bois;
      | Mongie aine, Boulevard Poissonniere, no 18.
      |

      <> 1817 <>


      <> КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ <>
      <> ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ <>

      со времени ее учреждения Фердинандом V до царствования Фердинанда VII,

      <> ИЗВЛЕЧЕННАЯ <>

      из подлинных архивных документов верховного совета
      и подчиненных трибуналов инквизиции

      <> ДОН ХУАНОМ-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ <>


      бывшим секретарем инквизиции двора; сановником-инспектором школ и каноником первосвятительской церкви города Толедо; канцлером
      университета этого города; кавалером ордена Карла III; членом королевских
      академий испанской истории и испанского языка в Мадриде; членом
      академии изящных искусств в Севилье; членом патриотических обществ Риохи, баскских провинций, Арагона, города Туделы в Наварре и пр.,

      переведенная с испанского по рукописи и под наблюдением автора

      <> АЛЕКСИСОМ ПЕЛЛЬЕ <>

      <> ТОМ ПЕРВЫЙ <>

      В ПАРИЖЕ
      |
      | Трейтеля и Вюрца книгопродавцев, Бурбонская улица, N 17;
      у < Делонэ, Пале Ройяль, Галери де Буа;
      | П. Монжи старший, Бульвар Пуассоньер, N 18.
      |
      <> 1817 <>



      Еретика после первого и второго вразумления отвращайся,
      зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден.
      Послание Павла к Титу. Гл.3. Ст. 10-11

2

ОТ АВТОРА.

      {В основу данного издания положен перевод 1936 года. Главы, пропущенные в предыдущей публикации, восстановлены. (Примеч. ред.)}

      Несмотря на то, что уже более трех веков в Испании существует трибунал, преследующий еретиков {Напоминаем, что эта книга была написана еще во времена существования так называемого трибунала веры. (Примеч. исп. ред.)}, у нас все еще нет подробной истории его происхождения, становления и развития.
      Многие отечественные и зарубежные писатели говорили об учреждениях инквизиции в разных уголках земли, подвластных католической Церкви, в особенности об инквизиции в Испании, но никто не написал об этом достаточно полно.
      Это замечание относится в равной мере и к труду французского автора XVII века "История инквизиции", и к "Истории религиозных преследований в Италии, Испании и Португалии" г-на Лавалье, изданной в Париже в 1819 году. Предполагается, что материал для этой работы он нашел в Сарагосе. Об испанской инквизиции речь идет в 4-й, 6-й и 10-й книгах, в том числе упоминаются шесть вальядолидских процессов, но они неинтересны ни содержанием, ни составом участников, что дает мне право утверждать (хотя и с сожалением), что г-н Лавалье лишь умножил уже существующие заблуждения.
      Ошибок не избежали и испанские историки. Маканас, ученый весьма трудный для понимания, в своей бессмысленной "Апологии инквизиции"; отец Монтэйро в "Истории португальской инквизиции"; анонимный автор в "Историческом рассуждении о происхождении, развитии и пользе святой инквизиции в Испании", опубликованном в Мадриде в 1803 году, - все они, в сущности, обошли молчанием правдивую историю инквизиции.
      Таким образом, сами испанцы не пришли к единому мнению ни по поводу года начала существования инквизиции, ни относительно других важных обстоятельств ее возникновения. Даже современники - Бернальдес, настоятель храма в Лос-Паласиосе, и Эрнандо дель Пульгар - не были вполне единодушны в своих хрониках времен правления католических королей {Эрнандо дель Пульгар. Хроника католических королей. - Гл. 17; Бернальдес, священник из Лос-Паласиоса. Хроника католических королей. - Гл. 43, 44.}, и, следовательно, еще менее согласуются между собой Гонсало де Ильескас {Ильескас. Папская история. Т. II. Кн. 6, о католических королях.}, Херонимо Сурита {Сурита. Летописи Арагона. Т. IV. Кн. 20. Гл. 49, год 1485.}, Херонимо Роман {Роман. Республики мира. О христианской республике. Т. I. Кн. 5. Гл. 20.}, Эстеван де Гарибай {Гарибай. Исторический компендий Испании. Т. II. Кн. 17. Гл. 29; кн. 18. Гл. 12 и 17; кн. 19. Гл. 1.}, Луис де Парамо {Парамо. О происхождении и успехах инквизиции. Кн. 2. Гл. 4.}, Диего Ортис {Ортис. Летописи Севильи. Кн. 12, год 1478.}, Хуан Феррерас {Феррерас. История Испании. Век XV - ч. II.} и другие. Полагая, что святая инквизиция возникла между 1477 и 1484 годами, они, однако, не называют единого, по мнению всех, года основания.
      Как ни странно, все они правы, каждый со своим взглядом на инквизицию. Один исследователь справедливо предложил считать годом основания трибунала 1484, поскольку к этому году учреждения инквизиции уже вполне оформились. Для другого ориентиром послужила булла 1483 года, в которой папа назначил инквизитором Томаса де Торквемаду. Третьи же, изучая хронологию событий предшествующих лет и находя в ней каждый раз все новые подробности, предлагали, соответственно, более ранние даты возникновения инквизиционного суда.
      Испанская инквизиция не являлась новшеством королей Кастилии, Фердинанда V и Изабеллы, а возникла в результате расширения и переустройства старого управления надзора за чистотой веры, известного еще с XIII века (это обстоятельство также повлияло на разброс мнений по поводу действительной даты основания инквизиции), и даже притом, что не было написано ее правдивой истории, инквизиция тем не менее более трех веков давала всей Европе такую обильную пищу для злословия, какой никакое другое учреждение не могло бы дать. Полагаю, она заслуживает того, чтобы ее история была изучена отдельно, с тщательным изложением фактов и без сокрытия важных истин, ибо так поступали пишущие со стороны инквизиции, но и без преувеличения в изложении иных событий, что позволяли себе в порыве возмущения некоторые враждебно настроенные писатели; а также без заблуждений насчет тайного кодекса внутреннего управления трибунала, подобно многим исследователям, обманутым злонамеренно.
      Чтобы написать подробную историю, необходимо быть либо судьей, либо секретарем инквизиции. Только так можно изучить папские буллы, королевские указы, решения инквизиционного суда, процессы в подлиннике и другие архивные документы. Возможно, я единственный на сегодняшний день человек, имеющий все это в своем распоряжении.
      Я был секретарем мадридской инквизиции в 1789,1790, 1791 годах, и достаточно глубоко изучил ее устройство и методы, посему позволю себе расценивать их как изначально порочные, несмотря на множество оправдательных речей в ее пользу. С тех пор я занялся сбором данных, выписок и заметок с дословным переписыванием всего самого важного. Мое постоянство как в этом труде, так и в приобретении, ценою все более растущих расходов, рукописей некоторых книг и документов из архивов инквизиторов и других лиц, ныне почивших, позволили мне иметь в своем распоряжении целое собрание ценных материалов. Особенно много документов попало ко мне за последние 1809,1810 и 1811 годы в связи с упразднением инквизиционного трибунала. С ними я смог опубликовать в Мадриде в 1812 и 1813 годах два тома Анналов инквизиции и написать Памятную записку о мнении испанцев относительно установления инквизиции, а Королевская Академия истории (членом которой я имею честь состоять) выпустила ее в серии своих Памятных записок {Была недавно трижды переиздана под заглавием "Инквизиция и испанцы" (La Inquisition у los espanoles); в 1967 и 1968 годах в Мадриде, издательством "Ciencia Nueva", и в 1973 году Мигелем Кастельоте. (Примеч. исп. ред.)}. И этими документами я надеюсь заполнить пробел, существующий в литературе такого рода, и удовлетворить любопытство публики". {В 1816 году в Мадриде была опубликована одна книжонка Хосе Карнисеро под заглавием La Inquisition restablecida con razon (О пользе восстановления инквизиции). Она даже не заслуживает опровержения, ибо является абсурдным сборищем оскорблений, направленных против меня и других испанцев, разделяющих мои взгляды, кто публиковался в Кадисе в 1813 и 1814 годах; эти оскорбления направлены также против членов кортесов, объявивших об упразднении святого трибунала. (Примечание французской редакции 1817 года, опущенное в последующих испанских переизданиях.) (Примеч. исп. ред.)}
      Никто из заключенных или обвиненных никогда не видел своего дела, не говоря уже о делах других узников. Никто ничего не знал о своем процессе, кроме вопросов и обвинений, требующих ответа, отрывков из признаний свидетелей, зачитываемых без упоминания имени, места и времени и других обстоятельств, которые могли способствовать узнаванию этих лиц; скрывалось также все, что могло послужить в оправдание обвиняемого; ибо осужденному полагалось до конца испытать все тяготы следствия, а судья затем в меру своего благоразумия мог изменить ответы в пользу подсудимого. Так что Филипп Лимборх и другие писатели при всем их искреннем стремлении не могли написать правдивой истории инквизиции, ибо руководствовались в своих работах рассказами заключенных, не знающих внутренней стороны своих собственных дел, и тем небольшим, что они нашли в книгах Эймерича, Парамы, Пеньи, Кавены и других инквизиторов.
      Поэтому, надеюсь, вы не посчитаете излишней нескромностью заявление о том, что лишь я могу удовлетворить любопытство желающих знать истинную историю инквизиции в Испании. Повторюсь, что только в моем распоряжении имеются необходимые для этого материалы, изобилие которых восполнит во многом скудость моего дарования. Я осмеливаюсь писать эту историю потому, что, прочтя описания самых известных процессов, нахожу мои комментарии существенно отличающимися от комментариев других историков, в том числе и Филиппа Лимборха, наилучшего и наиточнейшего из всех. У меня получили значительное освещение процессы дона Карлоса де Австрия, принца Астурийского {Принц Астурийский - наследный принц испанского престола, как, например, принц Уэльский в Великобритании. (Примеч. перев.)}, дона Бартоломео Каррансы, архиепископа Толедо, и Антонио Переса, первого государственного секретаря в правление Филиппа II; я также пролил свет на процессы Карла V, императора Германии и испанского короля; Хуанны де Альбрет, королевы Наварры, Генриха IV, короля Франции, ее сына; Маргариты де Бурбон, герцогини Барской и королевской наместницы, его дочери; дона Хаиме Наваррского, сына дона Карлоса, принца Вианы, известного под именем инфанта Туделы; Хуана Пико, принца де ла Мирандола; дона Хуана Австрийского, сына нашего короля Филиппа IV; Алессандро Фарнезио, герцога Пармского, внука Карла V; дона Филиппа Арагонского, сына императора Марокко; Чезаре Борджиа, сына папы Александра VI, зятя короля Наварры; Хуана Альбрета, графа Валентинуа и пэра Франции; дона Педро Луиса де Борхи, последнего великого магистра рыцарского ордена Монтеса, и других особ высокого происхождения, которые испытали на себе жестокое воздействие инквизиционного трибунала.
      Те, кто интересуется историей, без сомнения встречали в ней упоминания о процессах против епископов и богословов, отцов Тридентского собора, осужденных на смерть по подозрению в лютеранстве и других ересях; в особенности известны среди них Герреро, архиепископ Гранады; Бланке, епископ Оренсе и Малаги и архиепископ Сант-Яго; Дельгадо, епископ Луго и Хаэна, избранный также архиепископом Сант-Яго; Куэста, епископ Леона; Горрионесо, епископ Альмерии; Фраго, епископ Хаки и Уэски; Кано, епископ Канарских островов; Лаинес, генерал ордена иезуитов; Педро Сото и Хуан Регла, духовники императора Карла V; Луденья и Доминго Сото, профессора университета Саламанки; Собаньос и Мансио дель Корпус, также профессор университета Алькалы, и Медина, плодотворный писатель той эпохи. Итак, речь идет о семи архиепископах, двадцати пяти епископах и о бессчетном количестве университетских профессоров.
      Также в этой истории вы найдете сведения о преследованиях некоторых святых и других весьма досточтимых мужей, как, например: св. Игнатио де Лойола, св. Франсиско де Борха, св. Хуан де Диос, св. Тереза Иисусова, св. Хуан де ла Крус, св. Хосе де Каласанса, св. Хуан де Рибера, Фернандо де Талавера, епископ Авилы, первый архиепископ Гранады, апостол мавров и духовник католической королевы; Хуан де Авила, апостол Андалусии; монах Луис де Гранада и дон Хуан де Палафокс, епископ Пуэблы и Осмы, архиепископ и вице-король Мексики.
      Также вы узнаете о многих испанских ученых, достойных всеобщего признания, но наказанных за лютеранство, из-за того, что они проявили излишнее рвение при исправлении и уточнении переводов Библии на латынь, сверяя их с греческим и древнееврейским вариантами, как, например: Антонио де Лебриха, Бенито Ариас Монтано, Педро де Лерма, Луис де ла Кадена, папские представители в университете Алькалы и профессора Парижского университета; дон Альфонсо де Вируэс, епископ Канарских островов; Хуан де Вергара, каноник в Толедо; его брат Бернардино де Товар; Мартин Мартинес де Канта-ла-Пьедра; Франсиско Санчес де лас Бросас; Луис де Леон, Фернандо дель Кастильо и другие, названные лжефилософами лишь за то, чго они выразили желание покончить с предрассудками и фанатизмом в Испании, такие, как: Асара, Каньюэло, Сентено, Клавихо, Фейхоо, Исла, Ириарте, Олавиде; Палафокс, епископ Куэнки; Гонсало, епископ Мурсии; Табрия, епископ Канарских островов, Осмы и Саламанки; Винсент, профессор Вальядолидского университета, и Йереги, наставник испанских инфантов.
      Из этой истории вы узнаете о преследованиях многих судей, тех, кто защищал королевскую судебную власть от посягательств инквизиции и Рима, узнаете о процессах против маркиза де Роды, графов Флорида-Бланки и Кампоманеса, знаменитых Чумасеро, первого графа Гуаро, Рамоса де Мансано, первого графа Франкоса, Маканаса, Мура, Сальседо, Сальгадо, Сесе, Солорсано и прочих защитников королевских регалий, тех, кто публиковал труды об истинных основах законности; также увидите, как у советников инквизиции хватало наглости отрицать, что свои обязанности они лишь временно выполняют по королевской милости, или называть дерзкими и подозрительными еретиками всех членов совета Кастилии за то, что участники этого высокого собрания указали королю на вторжение инквизиции в его полномочия.
      Вы узнаете, как инквизиторы, пользуясь плохой организацией и слабостью испанских министров, зачастую не считались с титулами вице-королей Арагона, Каталонии, Валенсии, Сардинии и Сицилии и, унижая их до крайности, вынуждали просить снятия епитимьи, налагаемой за защиту их собственных высоких привилегий и королевской судебной власти от посягательств инквизиции. Снималась же эта епитимья лишь через публичное покаяние, что было весьма позорно.
      Мы увидим, как инквизиторы, порицая часто совершенно противоположные воззрения в угоду Риму, всемогущему испанскому духовенству и монастырям, преследуя магистратов и ученых за их взгляды, способствовали тем самым падению вкусов в испанской литературе с эпохи Филиппа II до Филиппа V и в итоге сами оказались на грани полного невежества относительно подлинных норм католического права; как они, чрезмерно раболепствуя перед схоластической цензурой, бросающейся в своих изысканиях из одной крайности в другую, от доктрины Лютера к ей противоположной, не были способны задержаться где-то посередине, где открывается истина, а осуждали всякую правду как ересь и лютеранство.
      Узнаем также, как много способствовала святая инквизиция запустению испанской земли, в разные эпохи, вынудив эмигрировать многие семьи, изгнав евреев, мавров и морисков, предав огню около четырехсот тысяч человек и именем религии преградив путь расцвету искусств, ремесел и торговли, в коих преуспевали в то время Англия, Франция, Голландия и другие страны, несмотря на их протестантизм.
      Вы узнаете о процессах против герцогов: де Альба, де Альмодовар, де Ихар, де Нахера, де Оливарес и де Вильяэрмоса; против маркизов: де Авилес, Альканисес, Ариса, Наррос, Поза, Приего, Сьетеиглесиас и Терранова; против графов: де Аранда, Атарес, Беналькасар, Кабра, Ласи, Монтеррей, Монтихо, Мората, О'Рейли, Рикла, Састаго и Трульяс, против баронов и сеньоров: де Альбатена, Агравьесо, Аррайо, Айербе, Барболес, Бьескас, Кадрейта, Кастели, Кларавалье, Конкас, Лагуна, Лартоса, Лусеник, Монклус, Пинилья, Пуррой, Сьетамо и Сисамон, и против многих других детей, братьев и близких родственников испанских грандов, как, например, дон Педро Кардона, губернатор и капитан-генерал Каталонии, сын герцога Кардовского; дон Хуан де Арагон, правнук католического короля; дон Хуан Понсе де Леон, сын графа де Байлена; дон Луис де Рохас, наследник маркиза де Позы; дон Альваро и дон Бернадино де Мендоса, из рода герцогов Астурийских; дон Мигель де Гурреа, близкий родственник герцога де Вильяэрмоса; дон Хаиме Палафокс; маркиз де Ариса; дон Фадрике Энрикес де Рибера, брат герцога де Алькалы; дон Хуан Фернандес де Эредиа, сын графа де Фуэнтеса, и других, осужденных в большинстве своем из-за юридических споров.
      Вам станет известно, как инквизиторы дерзнули отлучить от Церкви епископа Мурсии и безвинно бросить его вместе с одним каноником в тюрьму за то, что оба чтили короля в лице его прелата. Подобно этому был осужден епископ Картахены в Америке, который, весьма прозорливо, отказал им в судебной власти. Они оскорбили епископа Толедо в самом его соборе и увели оттуда в свои застенки кантора хора и одного каноника прямо в облачении; а в другой раз в архиепископском соборе Севильи отлучили от Церкви регента и судей Королевского суда за отказ уступить в нем главенствующее место святому трибуналу.
      Кроме уже сказанного вы узнаете о том, что великий инквизитор и инквизиционный трибунал не подчинялись буллам Его Святейшества, когда те шли в разрез с их интересами, ссылаясь на противоречие папских приказов законам испанского королевства и указам правительства. При этом трибунал, когда хотел, не подчинялся и королю, грозя несогласным буллами с отлучениями; и, наконец, иногда инквизиция не подчинялась ни королю, ни папе, и дело втайне предавалось забвению, как это произошло с буллой Бенедикта XIV, Sollidta et provida, и указом Карла III, запрещающим объявлять вне закона литературный труд любого католика без слушания дела в суде под наблюдением короля или, в случае его смерти или отсутствия, какого-либо иного защитника. Под видом неразглашения тайны ничего из этого выполнено не было.
      Эта тайна и есть душа и суть инквизиционного трибунала, она дает жизнь, поддерживает и укрепляет его судебную власть; с ней инквизиторы осмеливаются, скрывая необходимые бумаги, пренебрегать многими судебными соглашениями Кастилии, Арагона, Каталонии, Валенсии, Майорки, Сардинии и Сицилии; с ней они возбуждают и поощряют множество скандальных споров лишь для того, чтобы после снять богатый урожай: аресты и отлучения дворцовых советников, алькальдов, председателей суда, регентов, судей, прокуроров и алькальдов королевского апелляционного и окружного судов, главных алькальдов и коррехидоров городов и районов; с ней же они обманывают (ибо истина - это часть их тайны) пап, королей, министров, советников, вице-королей, капитан-генералов и разного рода других должностных лиц, извлекая из дела бумаги, добавляя, уничтожая и исправляя процессуальные документы перед тем, как им попасть в руки папы или короля (поэтому из предосторожности их не нумеровали, как в документах архиепископа Толедо, главного нотариуса Арагона, и других), что в конце концов привело к неповиновению внутри самой инквизиции, ведь если великий инквизитор не повинуется королю и не исполняет его приказы, трибунал инквизиции, в свою очередь, поступает также и с ним, действуя по своему усмотрению в спорных случаях, а трибуналы провинций в своих внутренних делах не подчиняются центральному трибуналу. Но в одном они единодушны - все это делается в атмосфере строгой секретности, ибо без нее развалилось бы все здание.
      Вам станет очевидно, что Фердинанд V использовал иудаизм лишь как предлог для введения инквизиции, действительной же его целью было узаконить конфискации, а папа стремился, как обычно, расширить пастырскую вотчину Рима, желание, с которым Карл V не расстался по причине своего фанатизма, полагая что только так можно избежать вторжения лютеранства в Испанию; Филипп II сохранил его из-за предрассудков и деспотизма, превратив инквизицию в министерство полиции, вопреки Антонио Лопесу, и в главное таможенное управление по борьбе с контрабандой лошадей во Францию, приравнивая это преступление к ереси; Филипп III, Филипп IV и Карл II - из-за тех же предрассудков, опасаясь множества еврейских семей, вернувшихся в Испанию после объединения португальского королевства; а Филипп V - из-за ошибочной политики, унаследованной от деда, Людовика XIV, короля Франции, который полагал, что имея подле себя сорок церковников, можно считать, что корона в безопасности, ибо отсутствие религиозного единства- дурное знамение для трона; Фердинанд VI и Карл III - по той же причине, услышанной ими от отца, и Карл IV - потому, что революция во Франции послужила для него наглядным подтверждением этого суждения, чему также способствовали великие инквизиторы, которые не переставали упрочивать свои позиции и расширять влияние, как будто нет средства лучше и надежнее для укрепления королевской власти, чем террор.
      Беседуя в Париже и Лондоне с некоторыми правоверными католиками, я много раз слышал от них, что инквизиция полезна Испании для сохранения чистоты католического вероисповедания и что Франция только выиграла бы, имей она у себя что-либо подобное. Так они и живут в заблуждении, полагая, что достаточно быть добрым католиком, чтобы не оказаться в застенках инквизиции, в то время как из-за существования тайной системы уведомления девять из десяти осужденных были ревностные католики, по невежеству или злому умыслу своих доносчиков преследуемые за еретические взгляды. Заключение же об этом делал какой-нибудь малограмотный монах, слывущий в простонародье ученым лишь потому, что он когда-то изучал схоластику. Инквизиция лелеет и питает лицемерие, карая не умеющих лгать, но будучи бессильной обратить в свою веру, как мы наблюдали на примере евреев и мавров, которые крестились лишь для того, чтобы остаться в Испании. Первые погибли в огне, а вторые ушли в Африку, оставаясь такими же магометанами, как и их деды до крещения.
      Чтобы сохранить чистоту католицизма в Испании, бросив в огонь и выслав из страны более трех миллионов человек, представителей всех трех сословий, достаточно иметь лишь палачей, свод законов и судей, которые бы их применяли, и вовсе не обязательно, чтобы эти судьи были, по милости папы, служителями апостольской Церкви.
      Надеюсь, прочитав эту Историю, вы прозреете и выйдете из заблуждения, узнав об инквизиции еще неизвестное. Я сам принадлежу к римской католической апостольской Церкви и не уступлю ни одному инквизитору ни в чистоте веры, ни в желании видеть Испанию процветающей, но я все-таки искренне верю в то, что для моей родины было бы лучше, если инквизиция снова вернулась бы под опеку епископата, как было много веков назад; полагаю, что это более соответствует Священному Писанию, которое гласит нам устами апостола Павла, что Дух Святой, а не апостол Петр и не папа, "повелел епископам управлять Церковью, ее же стяжал честною своею кровию Господь наш Иисус Христос".
      Обо всем этом вы узнаете из моей Истории. Поскольку она совершенно оригинальна и исключительна по сути изложенных в ней фактов, я цитирую только уже опубликованных авторов, там, где опираюсь на них, а все остальные исходные данные взяты из рукописных первоисточников, и здесь я уже полагаюсь на доверие ко мне публики, впрочем, сомневающиеся могут проверить правдивость их изложения. И поскольку цитирование раздуло бы мое исследование до невероятных размеров, я счел более полезным дать в конце каждого тома каталог использованных мною рукописей. Если инквизиторы (или какое-либо уполномоченное ими лицо) захотят сопоставить цитируемые отрывки с документами инквизиционного трибунала, они увидят, что я был честен, как перед высшим Судом.
      Вам представится возможность оценить мою беспристрастность и в других случаях, когда я признаю наличие у инквизиторов доброты и человеколюбия и списываю их неблагопристойные деяния на счет изначальной порочности законов святого трибунала, не относя их к конкретным личностям. Особенно это видно в последних четырех главах, где мною руководит принцип первичного отрицания виновности; так у меня выходит, что инквизиторы времен правления Фердинанда VI, Карла III и Карла IV настолько отличаются от своих предшественников, что нам подобает смотреть на них как на образец учености, добросердечия, умеренности и благодушия, судя по небольшому количеству или вовсе отсутствию жертв, хотя это и не спасло от многих других зол, ибо последователи не могут избежать пороков системы.
      Так как История инквизиции потребует использования специальных слов, фраз, без которых пришлось бы сильно удлинить предложения, я счел необходимым предложить вниманию моих читателей комментарий, находящийся за каталогом рукописей.
      Ввиду того, что способности и характеры у людей рознятся, кто-то может не согласиться, из-за господствующих предрассудков, с определением жертвы инквизиции; поэтому я счел необходимым сделать кое-какие пояснения по этому поводу. Прежде всего, необходимо знать, что я называю лицо жертвой только после того, как лично видел его дело в виде напечатанных документов или в виде рукописей, имеющих хождение в большом количестве среди историков и известных также и в более широких кругах. Но важно помнить, что честь и достоинство какой-либо фамилии ни в коей мере не могут и не должны быть унижены ни из-за того, что один из ее членов был осужден инквизицией, ни из-за еврейского происхождения.
      Благороднее происходить от евреев, чем из дворян, ибо среди последних были те, кто приносил идолам человеческие жертвы, и испанцы только стараниями инквизиции стали презирать евреев, отказываясь вверять им свои судьбы. В Испании по мужской линии имеют еврейское происхождение род Ариаса Давиды, род графов де Пуньонростро и другие испанские гранды, по женской линии почти все. И, поднимаясь еще выше, скажу то же самое об испанских королях и обо всех правящих монархах Европы, связанных с династиями, известными в истории Испании и Португалии. Не вина, а достоинство является причиной поношений. Сам инквизиционный суд признавал невиновность некоторых приговоренных после их сожжения, и мы предполагаем, что эти случаи не единичны, но невозможно найти тому подтверждения из-за отсутствия заинтересованных лиц и доказательств или по причине сокрытия процессуальных бумаг. Нет стыда быть жертвой инквизиции, есть много случаев, когда слава семьи возрастала, если один из ее членов по злому навету должен был взойти на костер, как это случилось с детьми несчастного Антонио Переса.
      Возможно, такие размышления несвойственны инквизиторам, и я предвижу судьбу моей книги, но вдруг кто-нибудь из судей или цензоров страшного трибунала возьмет на себя труд прочесть этот пролог, который я завершу цитатой из Анналов Корнелия Тацита, когда он пишет об императоре Тиберии и о его первом министре Сеяне, пользовавшемся поддержкой римского сената. "Во времена консульства Корнелия Косса и Асиния Агриппы предстал перед судом Кремуций Корд за восхваление в своей недавно вышедшей книге Марка Брута (преступление до сих пор неслыханно), а также за утверждение, что Гай Кассий был последним римлянином. Его обвинители, Сатрий Второй и Пинарий Нат, были под покровительством Сеяна. Это обстоятельство было не в пользу обвиняемого, несчастье его усугублялось еще и тем мрачным видом, с каким Тиберии выслушал выступление перед сенатом защиты, в лице самого автора книги, уже готового умереть. Кремуций Корд сказал так: "Отцы сенаторы, мне ставят в вину то, что я написал; но нет книги, за которую меня можно было бы упрекнуть. Даже в этой книге не к чему придраться, ибо я не написал и не сказал ничего порочащего императора или его мать, единственных людей, хранимых законом от всякого оскорбления. Если моя вина только в том, что я хорошо отозвался о Бруте и Кассии, так нет историка, кто написал о жизни этих двух римлян и не восхвалил бы их. Тит Ливии, чья искренность соперничает с красноречием, так славословил Энка Помпея, что Август прозвал его Помпейцем, но не перестал из-за этого относиться к нему с прежним дружелюбием. Тот же писатель, многократно цитируя Сципиона Африканского, Брута и Кассия, не называл их ни ворами, ни отцеубийцами, как это делают сейчас, а всегда отзывался о них как о выдающихся мужах. Антоний Поллион всегда писал о них весьма достойно, а Мессала Корвин почитал для себя честью служить под началом Кассия, которого называл не иначе как мой генерал, несмотря на то, что оба в равной мере обладали почестями и богатствами. Диктатор Цезарь, как он ответил на книгу Цицерона, превознесшего до небес заслуги Катона? Он написал в ответ на это другую книгу, предоставив народу право рассудить. Письма Антония и приветственные речи Брута полны выпадов против Августа, конечно, неискренних, но весьма колких и обидных. Все читают стихи Бибакула и Катулла, несмотря на оскорбления в них памяти Цезарей. Див Юлий и Див Август проявляли терпимость к этим авторам и их произведениям, обнаружив тем самым мудрость и умеренность взглядов, ибо презрение к сплетням и слухам - это лучший способ их задушить, придавать же им значение- значит признать их обоснованность. Многие труды греков, написанные часто не от свободы, а по распущенности, оставались всегда без отмщения или кары, если же кто-либо из оскорбленных хотел наказать обидчика, то он мог написать ответную книгу, полную ругательств и брани. Никогда не считалось уголовно наказуемым говорить об уже покойных лицах, которые, будучи мертвыми, уже не могли причинить никакого вреда своим биографам. Может быть, я взял на себя смелость возмутить народ речами и поднять его на защиту Кассия и Брута, что стоят лагерем на Филиппских равнинах? Разве не хотел я, подобно другим летописцам, рассказать потомкам об этих двух римлянах, расставшихся с жизнью семьдесят лет назад, рассказать так, как иные это делали рисунками и скульптурой, и даже победитель не мог запретить эти изображения? Грядущие века каждому вынесут свой приговор. Пусть я осужден, но будут историки, которые, говоря о Кассии и Бруте, вспомнят обо мне! Так сказал Кремуций Корд и, выйдя из Сената, уморил себя голодом. Сенаторы приказали эдилам сжечь книги Корда; но были люди, которые взяли на себя труд сокрыть их, и они вновь попали в руки народа в эпоху последователей Тиберия. Мы видим в этом подтверждение того, что, стараясь своей нынешней властью запретить и предать забвению труды одаренных людей, правители иных держав только способствуют большей известности последних: жестоко обращаясь с ними, лишь обесчещивают себя и прославляют авторов и их творения" {Корнелий Тацит. Римские анналы. Царствование Тиберия. - Кн. IV.}.

3

КАТАЛОГ ЕЩЕ НЕ НАПЕЧАТАННЫХ РУКОПИСЕЙ, ПОСЛУЖИВШИХ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ "КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ"



      1) Собрание папских булл и бреве, касающихся испанской инквизиции со времени ее учреждения. Эти подлинники составляют четыре очень объемистых тома на пергаменте, с восковыми или свинцовыми печатями. Я велел их перенести из архива верховного совета инквизиции в собственную библиотеку короля. Существуют копии почти всех этих документов в четырех больших томах в лист. Первый том содержит копии, сделанные в 1566 году священником Франсиско Гонсалесом де Лумбрерасом в силу распоряжения великого инквизитора Фернандо Вальдеса; второй - копии, сделанные по распоряжению великого инквизитора Видаля Марина - доном Доминго де ла Кантольей, кавалером ордена Сант-Яго, вицесекретарем совета инквизиции; третий и четвертый - копии, сделанные поздней в секретариате совета разными лицами.
      2) Сто два тома в лист, относящиеся к двум секретариатам совета, к секретариату по делам королевств кастильской короны и секретариату по делам арагонской короны. Тома распределены в порядке материалов, каковы: королевские указы; консультации королевского совета; инструкции провинциальным трибуналам; результаты голосований; постановления судебных решений.
      3) Обзор булл: один том в лист, написанный Кантольей в 1709 году, для великого инквизитора Марина.
      4) Краткое изложение инструкций совета инквизиции провинциальным трибуналам, составленное Кантольей для великого инквизитора Марина.
      5) Заметки относительно того, что содержится в книгах совета инквизиции, составленные доном Мигуэлем де Чайде, экспедитором совета, в царствование Филиппа II и Филиппа III, для своего дяди, инквизитора Луиса де Парамо; два тома в лист.
      6) Ведомости дел, о которых говорится в книгах совета инквизиции, составленные доном Гаспаром Исидором д'Аргуэльо, экспедитором секретариата упомянутого совета, в 1650 году; один том в лист.
      7) Компиляция из всех инструкций святого трибунала, сделанная в царствование Филиппа II; один том в лист.
      8) Компиляция указов совета инквизиции провинциальным трибуналам, сделанная в то же царствование; два тома в лист.
      9) Обзор указов совета инквизиции, составленный в царствование Филиппа IV экспедитором секретариата названного совета; один том в лист.
      10) Ведомости дел святого трибунала, составленные инквизитором доном Кристовалом д'Инестросой в 1707 году; один том в лист.
      11) Компиляция бумаг, касающихся дел святого трибунала, составленная инквизитором доном Хуаном де Лоайсой в 1761 году; три тома в лист.
      12) Ведомость бумаг, находящихся в архивах святого трибунала Валенсии, составленная инквизитором доном Мануэлем Харамильо де Контрерасом в царствование Карла III; один том в лист.
      13) Обзор процессов, возбужденных трибуналом инквизиции Валенсии, того же автора; один том в лист.
      14) Золотая книга, в которой находятся извлечения судебных решений святого трибунала Валенсии и некоторых судебных решений инквизиции, того же автора; один том в лист.
      15) Собрание бумаг, относящихся к делам инквизиции, сделанное одним инквизитором в царствование Филиппа V, шестнадцать томов в лист.
      16) Зеленая книга Арагона, составленная Мисером Манен-те, асессором-инквизитором епархий Уэски и Лериды, в 1507 году; содержит генеалогию многих фамилий, происходящих от обращенных в христианство евреев; один том в лист.
      17) Собрание бумаг, касающихся дел инквизиции; двадцать больших томов в лист и десять томов в четвертку, содержащих несколько кратких извлечений из процессов, обсуждавшихся в совете инквизиции.
      18) Документы процессов, возбужденных разными провинциальными трибуналами, обсуждавшиеся советом в последней инстанции и содержащиеся в его архивах. Количество их столь значительно, что я не могу определить с точностью их число.
      19) Копии, обзоры и заметки, составляющие собрание бумаг, касающихся инквизиции, которое содержится в пятнадцати томах в лист и в тридцати шести томах в четвертку и сделано мною самим последовательно с 1789 по 1812 год.
      20) Извлечение из приказов совета инквизиции провинциальным трибуналам; один том в лист, находящийся в королевской библиотеке под сиглой D. 144.
      21) Решения святого трибунала Мурсии; собраны одним инквизитором в царствование Филиппа IV; один том в лист в той же библиотеке под сиглой X. 135.
      22) Ведомость процессов, возбужденных и обсуждавшихся в суде святого трибунала Толедо, составленная анонимным автором в царствование Фердинанда V и дополненная Сева-стианом д'Ороско в царствование Филиппа II; один том в лист, в той же библиотеке; у меня есть копия.
      23) Обзор нескольких аутодафе испанских инквизиций в царствование Филиппа II, составленный свидетелями-очевидцами; один том в лист, в той же библиотеке под сиглой АА. 105.
      24) Донесение о мученической смерти святого младенца Инносенсио де ла Гуардиа, составленное анонимным автором времени Карла V; брошюра в лист, в той же библиотеке под сиглой R. 29.
      25) Собрание исторических и политических бумаг времени Филиппа II; связка в той же библиотеке, в рукописном отделении под сиглой Н. 1.
      26) Несколько писем Фердинанда V, Филиппа II и Филиппа III и другие бумаги, касающиеся инквизиции; в той же библиотеке под сиглами D. 118, 144, 153; Н. 5; R. 29; X. 157 и в других местах в разных связках.
      27) Исторические заметки эпохи Фердинанда V и Карла V, составленные Педро де Торресом, жившим в это время. Брошюра в той же королевской библиотеке; я приказал сделать с нее копию.
      28) История католических королей, составленная Андресом Бернальдесом, капелланом великого инквизитора Десы, в конце XV века. Один том в лист, в той же библиотеке; я велел ее скопировать.
      29) Хроника католических королей, составленная Лоренсо Галиндесом де Карбахалом, советником этих королей; один том в лист, в той же библиотеке; я велел ее скопировать.
      30) Рассуждение о происхождении испанской инквизиции, составленное доном Хосе де Риберой, секретарем совета инквизиции, в царствование Филиппа IV; брошюра, находящаяся в библиотеке Королевской Академии истории; я велел снять с нее копию.
      31) Донесение об убийстве, совершенном над особой первого инквизитора Арагона Педро Арбуеса, и об аутодафе, состоявшемся над убийцами и другими еретиками, написанное анонимным автором времени Карла V; один том в четвертку, принадлежавший г-ну Луго, бывшему члену государственного совета Испании.
      32) Трактат о правлении государей, посвященный Карлу V, при жизни его деда, Фердинанда V; составлен анонимным автором; один том в четвертку, в котором много говорится о неудобствах способа судопроизводства в процессах инквизиции. Королевская библиотека Мадридского дома наук имени св. Исидора.
      33) Замечания о том, что содержится в некоторых книгах совета инквизиции относительно запрещения книг; составлены одним секретарем в 1633 году. Полагают, что то был упомянутый выше дон Хосе де Рибера. Эта брошюра принадлежит дону Району де Кабрере, члену Королевской Академии испанского языка.
      34) О прославлениях и триумфах Общества Иисуса, достигнутых при преследованиях; составил Педро де Рибаденей-ра, один том в четвертку, принадлежащий тому же г-ну Кабрере.
      35) Замечания о некоторых событиях, происшедших на Тридентском соборе; составлены домом Педро Гонсалесом де Мендосой, епископом Саламанки, одним из членов собора; один том в четвертку, также принадлежащий г-ну Кабрере.
      36) Донесение о том, что произошло в тюрьме принца Астурийского дона Карлоса Австрийского, сына короля Филиппа II; составлено присутствовавшим при этом приставом камеры этого принца; брошюра, находящаяся в первом государственном секретариате испанского короля; с нее была сделана для дона Хуана д'Ириарте, первого библиотекаря короля, копия, принадлежащая в настоящее время госпоже Ириарте, рожденной Техада, вдове дона Бернардо Ириарте, члена государственного совета.
      37) Собрание писем испанских королей капитулу толедской Церкви, первосвятительскоп в Испании; один том в лист, с которого равным образом была сделана копия для упомянутого дона Хуана д'Ириарте в 1755 году; она также принадлежит госпоже Ириарте.
      38) Мадридская летопись; составлена Леоном Пиннельо; один том в лист, в королевской библиотеке; я велел снять с него копию.
      39) Собрание любопытных бумаг, относящихся к различным предметам; составил дон Херонимо Гаскон де Торквемада, секретарь короля; три тома в лист, принадлежащие мне, как и последующие.
      40) Апология испанской истории, изданной Николаем Иисусовым Бельяндо, написанная доном Мельхиором де Мака-насом для представления в совет инквизиции; один том в лист.
      41) История Бургоса и его епархии, составленная доном Мельхиором Приэто, епископом города Дуранго в Америке; два тома в лист; оригинал написан собственноручно автором, по особому разрешению короля Филиппа IV, для его издания, которое не осуществилось из-за смерти автора.
      42) История города Херес-де-ла-Фронтеры, составленная доном Томасом Молеро; один том в лист.
      43) История принцев Астурийских, начатая с первого до Карла IV, составленная доном Франсиском де Риберой; один том в лист.
      44) Донесение о делах королевства Арагона в царствование Филиппа II, составленное Леонардом д'Аргенсолой; один том в четвертку.
      45) Хроника наваррских королей, составленная Диего Рамиресом Давалосом де ла Писсиной, в 1534 году; один том в лист.
      46) Общая хроника Бискайи, составленная доном Хуаном Раймондом д'Итурриса-и-Сабалой; один том в лист.
      47) Сборник сведений о событиях, происшедших в Мадриде до 1695 года, составленный доном Ласаро Кобос-и-Мирандой; один том в лист.
      48) Значительное число делопроизводств подлинных процессов, проверенных автором, из которых им самим были сделаны извлечения в архивах инквизиции, преимущественно в Мадриде, Сарагосе и Вальядолиде.

4

ОБЪЯСНЕНИЕ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ, СВОЙСТВЕННЫХ ЯЗЫКУ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, КОТОРЫЕ СЛЕДОВАЛО СОХРАНИТЬ В ЭТОЙ ИСТОРИИ



      1) Аутильо (Autillo) = малое аутодафе. Виновный приводится в залы инквизиции. Заседание может быть при открытых дверях, чтобы лица, желающие на нем присутствовать, могли войти, или при закрытых дверях, и тогда допускаются лишь лица, имеющие право присутствовать там.
      2) Аутодафе. Публичное и торжественное прочтение извлечения из судебных дел и приговоров, которые инквизиторы объявляют в присутствии виновных или перед их изображениями, в присутствии властей и наиболее уважаемых городских корпораций, в особенности светского королевского судьи, которому передают в это время осужденных или их изображения, чтобы он тотчас же объявил смертную казнь через сожжение, согласно законам государства касательно еретиков, и приказал привести ее в исполнение после того, как, на основании предварительного и секретного сообщения инквизиторов, он распорядится приготовить эшафот, дрова, машину для удушения и обычных исполнителей.
      3) Аутодафе единичное. Устраивается для одного виновного в церкви или на публичной площади, смотря по обстоятельствам.
      4) Аутодафе общее. На нем появляется большое количество виновных всех разрядов: лица, сжигаемые после удушения, как еретики-рецидивисты, хотя и раскаивающиеся; такие, которые представлены в изображениях, с их выкопанными из могил костями, как умершие нераскаянными; такие, от которых имеются только одни изображения, как приговоренные заочно. Бывают также еретики, примирившиеся с Церковью, исповедавшиеся и раскаивающиеся; отбывающие епитимью, уголовные преступники; лица, заподозренные в ереси, которые произносят отречение и освобождаются от наказания условно (ad cautelam), с предупреждением.
      5) Аутодафе частное. Оно бывает, когда выставляют на позор осужденных без приготовлений и торжественности общего аутодафе. На нем не присутствуют ни власти, ни корпорации города: там присутствует один только святой трибунал, а светский судья бывает каждый раз, когда появляется какой-нибудь виновный, подлежащий казни.
      6) Богословская отметка. Оценка, которую богословы делают поступкам и речам, составляющим содержание процесса, квалифицируя одни как формально еретические, другие как близкие к ереси, наводящие на ересь, благоприятные для ереси, дерзновенные, позорные, оскорбляющие благочестивый слух, антихристианские, противные Евангелию, католической вере и т. п. См.: Квалификация.
      7) Быть по сему (como parece). Формула, которую короли Испании имеют обыкновение писать собственноручно на полях запросов совета инквизиции и других королевских советов, когда они одобряют представленные им декреты или приговоры.
      8) Верховная (suprema), или верховный совет. Титул главной испанской инквизиции, руководимой главным великим инквизитором и королевским советом учреждения. Она управляет провинциальными инквизициями.
      9) Верховное отлучение от Церкви. Оно постановляется папою или инквизиторами против того, кто делает запрещенное или не делает то, что приказано; оно получает полное действие по отношению к нарушителю без необходимости, чтобы судья отлучил его от Церкви, когда преступление совершено.
      10) Вины (merita). Этим выражением имеют обыкновение обозначать извлечение из процесса инквизиции, читаемое секретарем перед аутодафе каждый раз, когда на основании окончательного судебного решения виновный должен выслушать свой обоснованный приговор.
      11) Внесудебная информация. Это собрание нескольких показаний, сделанных секретно, без присяги, лицами, которые были опрошены инквизиторами или комиссарами святого трибунала о поведении и религиозных воззрениях того, против кого сделан донос.
      12) Вызов в суд - см.: Повестка о вызове в суд.
      13) Вызов судебного разбирательства - см.: Требование дознания.
      14) Голосования. Мнения провинциальных инквизиторов и юрисконсультов о приговоре, который следует вынести. Они адресуются в совет, чтобы там подвергнуться обсуждению. Если совет высказывает свое мнение в противоположном смысле, он указывает трибуналу, какого поведения он должен держаться. Тогда инквизиторы видоизменяют, утверждают и произносят от своего имени окончательный приговор, который может быть противен их собственному убеждению и который они выносят под воздействием мнения членов верховного совета.
      15) Грамота всеобщая. Это указ, который посылается королевским верховным советом, состоящим под председательством главного инквизитора, провинциальным трибуналам с предписанием или запрещением мер, относящихся к тому, что происходит в святом трибунале; она обязательна, как внутренний и специальный закон учреждения.
      16) Грамота частная. Приказание главного инквизитора или верховного совета, адресованное провинциальным инквизиторам в форме официального письма по частным указанным делам. Иногда это название дается также приказанию, хотя бы оно было отправлено в виде извещения в обыкновенном порядке, или приказа, или предварительного решения.
      17) Добровольное сознание. Его делает человек, обвиняющий сам себя пред святым трибуналом в действиях и разговорах, прямо или косвенно противных католической вере, за которые он просит прощения и освобождения от церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя.
      18) Донос. Сообщение, сделанное святому трибуналу о действиях или разговорах, которые противны или кажутся противными католической вере, судопроизводству или правам этого трибунала.
      19) Допрос с пристрастием. Допрос судьи, сопровождаемый пыткою.
      20) Заслушание улик. Декрет, которым после рассмотрения подготовительной информации (summaria) инквизиторы вместо приказания заключить обвиняемого в секретную тюрьму инквизиции объявляют ему приказ явиться лично в зал судебного заседания для ответа на улики, которые фискал может выставить против него в продолжение процесса.
      21) Запретительный индекс (index librorum prohibitorum) - см.: Список запрещенных книг.
      22) Защитительная записка. Письменное прошение, в котором обвиняемый излагает статью за статьей в форме протокола допроса, факты, которые он считает полезными для своей защиты против прокурорского обвинения; оно содержит также имена лиц, которые могут удостоверить истину каждого приводимого факта.
      23) Инструкции. Это указы, данные главным великим инквизитором и советом инквизиции, утвержденные королем и обращенные к подчиненным трибуналам инквизиции, чтобы они исполнялись на местах как особые предписания их внутреннего управления при ведении процессов и решении дел их круга ведения.
      24) Интердикт. Это род церковного запрещения, объявляемого епископами и инквизиторами; сила его такова, что влечет за собою закрытие церквей и прекращение богослужения. Преподание последнего напутствия и соборование больных могут происходить только тайно, как и погребение мертвых, до тех пор, пока церковный судья не снимет интердикта.
      25) Каноническое доказательство. Отзыв двенадцати заслуживающих доверия свидетелей, которые заявляют под присягой, что они верят, что обвиняемый говорит правду, отрицая свою виновность в ереси или в приписываемом ему преступлении.
      26) Каноническое оправдание - см.: Каноническое доказательство.
      27) Камера пыток - см.: Пыточный застенок.
      28) Кара светской власти. Это кара, которою правительство и высшие трибуналы угрожают духовным лицам, злоупотребляющим своими привилегиями, чтобы отказать судьям в повиновении, которое они должны им оказывать. Она состоит в изгнании виновных из отечества и в секвестре их имущества и доходов.
      29) Карцер, или застенок. Подземная тюрьма, неудобная, темная и нездоровая.
      30) Квалификаторы. Это богословы, которые оценивают действия и речи, выражая свое мнение о внутреннем убеждении их авторов.
      31) Квалификация. Оценка действий и речей, произведенная богословами в делах, которые подлежат компетенции инквизиции. См. Богословская отметка.
      32) Квалификация объекта. Это оценка приписываемых обвиняемому поступков и слов, рассматриваемых без обсуждения намерения, которое обвиняемый мог при этом иметь.
      33) Квалификация субъекта. Мнение, которое квалификаторы устанавливают относительно внутреннего убеждения обвиняемого: они его квалифицируют не заподозренным в причастности к ереси, о которой идет речь, на основании разобранных ими поступков и слов; или подозреваемым в ереси в малой степени, или в высокой степени, очень серьезно, весьма сильно, или, наконец, формально еретическим.
      34) Кемадеро (quemadero), то есть площадь огня. Это площадь, где осужденные сжигаются живьем или фигурально в их изображениях. Она всегда отводилась в поле, вне города.
      35) Книга голосований. В нее заносятся и записываются, в оригиналах, мнения инквизиторов и юрисконсультов провинциальных трибуналов; из нее секретарь берет заверенную копию для пользования трибуналом. См.: Голосования.
      36) Краткий обзор. Собрание показаний нескольких свидетелей, которые были допрошены после данной ими перед началом процесса присяги и обещания хранить тайну относительно статей доноса.
      37) Лжекающийся. Это человек, признавшийся в своих преступлениях и просивший примирения с Церковью, но которого инквизиторы подозревают в неискренности раскаяния и в том, что он сделал признание только для того, чтобы избежать уголовной кары.
      38) Мантета (manteta, т. е. накидка). Это продолговатый кусок полотна, на нижней части которого написаны имя, звание, общественное положение и преступление осужденного, а также год судебного приговора; на верхней части виднеются нарисованные языки пламени или крест санбенито, смотря по свойству судебного приговора. Это одеяние вешают в приходской церкви осужденного, чтобы сохранить навсегда память о его осуждении.
      39) Мориски (moriscos). Это название давали маврам, сделавшимся христианами, а также их потомкам.
      40) Насилие. Смысл этого термина тот же, что и слов: насилие на деле и против права, в чем судьи иногда бывают повинны, злоупотребляя своей властью. См.: Обжалование против насилия.
      41) Недостаточное сознание. Оно имеет место, когда обвиняемый признается в части поступков и речей, в которых он обвиняется, отрицая другие, в то же время установленные судопроизводством или считаемые инквизиторами за таковые по предположению, вопреки отрицанию обвиняемого.
      42) Неимение препятствий. Это удостоверение, выдаваемое в святом трибунале лицам, оправданным или объявленным в подозрении, которое должно им служить доказательством всюду, где придется это сделать, что их арест и предание суду по делу религии не должны быть для них препятствием к достижению почестей, высоких званий, почетных мест и должностей, так как они не подверглись ни замечанию, ни наказанию судебного позора.
      43) Обжалование против насилия. Чрезвычайная апелляция к королю против злоупотребления, которое делают инквизиторы из своей независимости и из запрещения светским судам принимать жалобы на судебные приговоры, вынесенные инквизиторами. Человеку, находящемуся в секретной тюрьме, невозможно было прибегнуть к этому, так как он не мог ни с кем сообщаться. Бывали случаи, когда это средство было употребляемо родственниками заключенных.
      44) Оглашение свидетельских показаний. Такое название дают в святом трибунале неполной копии свидетельских показаний, в которой опущены: 1) то, что было показано в защиту обвиняемого как могущее дать возможность узнать свидетелей; 2) ответы тех, которые говорили, что ничего не знают; 3) те ответы, которые были вполне благоприятны для обвиняемого, вплоть до сообщения, что свидетелей было заслушано больше, чем приводится свидетельских показаний.
      45) Оговор - см.: Донос.
      46) Окончательное оправдание. Это оправдание происходит, когда трибунал объявляет обвиняемого невинным. Оправдание по суду инквизиторы выносят, когда они не находят в документах мотивов, достаточных для продолжения судопроизводства, хотя и думают, что подсудимый не невиновен.
      47) Опорочение или отвод свидетелей. Ссылка на факты, которые перед законом уменьшают доверие к показанию свидетелей.
      48) Освобождение от церковных наказаний. Инквизиторы даруют его тому, кто окончательно объявлен еретиком и произнес формальное отречение, обещаясь выполнить наложенные на него епитимий. Освобождение условное (absolutio ad cautelam), с предупреждением, инквизиторы даруют тому, кто объявлен подозреваемым в ереси. В последнем случае дело иногда происходит в присутствии некоторого числа свидетелей или зрителей, чуждых трибуналу и указанных деканом инквизиторов, или только под наблюдением хранителей секретного архива и секретарей святого трибунала.
      49) Откладывать. Это значит приостанавливать ведение процесса до тех пор, пока не явятся новые причины для его продолжения.
      50) Отмена. Она имеет место со стороны обвиняемого, когда он после заявления о своей виновности в каком-либо преступлении отрицает его и берет назад свое первое признание, говоря, что факты, в которых он сознался, не верны, и когда он излагает побудительные причины, заставившие его дать ложное показание.
      51) Отречение (abjuratio). Это проклятие ереси. Формальное отречение (abjuratio de formal!) произносит лицо, объявленное еретиком в окончательном приговоре. Сильное отречение (abjuratio de vehementi) касается того, кто тяжко или сильно заподозрен в ереси. Легкое отречение (abjuratio de levi) относится в человеку, объявленному находящимся в легком подозрении.
      52) Передать в руки светской власти (relaxatio). Это выражение употребляется, когда инквизиторы передают преступника в распоряжение светского судьи, чтобы он был судим на основании законов, установленных против проступка, за который он должен быть осужден светским судьею.
      53) Повестка о вызове в суд. Это распоряжение, извещение или письменное сообщение инквизиторов, которым они приказывают обвиняемому - отсутствующему, но не бежавшему - явиться лично для ответа на обвинение, направленное против него прокурором святого трибунала по делам, относящимся к католической вере. Образчик ее находится в процессе архиепископа Каррансы.
      54) Подготовительный краткий обзор. Подготовительное расследование. Секретная процедура или предварительное следствие, которое производится после доноса и до прокурорского обвинения и ответа обвиняемого.
      55) Покаянная одежда. Это старинное и первоначальное название того, что потом называлось "санбенито". См.: Санбенито, Самарра и Мантета.
      56) Положения (или тезисы). В уголовном праве этим словом обозначают вопросы, установленные прокурором и предъявленные обвиняемому для ответа на них. Они составляют содержание уголовного процесса перед святым трибуналом. Так называют статьи протокола прокурорского допроса.
      57) Пособник ереси. Тот, кто покровительствует или поддерживает ересь, равно как и те, которые разделяют эту ересь или следуют ей. Инквизиторы усматривают это преступление у тех, кто не повинуется их распоряжениям, в особенности у тех лиц, которые противятся прямо или косвенно исполнению этих распоряжений.
      58) Появление других свидетелей. Это случай, когда неожиданно появляются новые доносы против обвиняемого после того, как ему был сообщен его обвинительный акт; также случаи, когда другие трибуналы предъявляют улики, которые еще не были известны. Говорят также, что имеется совпадение или новая улика, когда после прекращения или отсрочки дела возникает новое дело, которое отягчает первое.
      59) Предание суду, или инстанция. Состояние процесса с момента, когда обвиняемый ответил на главные пункты обвинения прокурора, до окончательного приговора.
      60) Прекращение. Мера, посредством которой епископы или инквизиторы прекращают божественную службу и требоисправление католической религии в церквах какой-нибудь страны до тех пор, пока эта мера не будет совершенно отменена или не будет разрешено временно ее приостановить.
      61) Приговор - см.: Голосования.
      62) Приготовительное показание. Это показание, которое трибунал получает от того человека, который оговорен или против которого начинают вести дело, но который, не будучи еще рассматриваем как виновный, допрашивается лишь в качестве свидетеля на предварительном следствии в видах установления истины фактов сообразно с выводами из его показания. Это средство иногда бывает полезно обвиняемому, что доказывает история св. Терезы и ее монахинь.
      63) Примирение с Церковью. Освобождение от церковных наказаний, которые навлек на себя еретик, исповедовавшийся и покаявшийся.
      64) Приостановка краткого обзора. Состояние, в котором находится процесс, когда после получения под присягой показаний доносчика и свидетелей дело как бы прерывается, потому что не считают обстоятельств преступления и его улик достаточными для издания приказа о заключении в тюрьму и о заслушании улик.
      65) Производить розыск. Это значит допрашивать лиц, о которых думают, что они были свидетелями поступков и слов, за которые человек оговорен пред святым трибуналом. Это слово иногда означает также секретную справку, переданную комиссаром святого трибунала инквизиторам во исполнение приказа, полученного на этот предмет.
      66) Противящийся судопроизводству святого трибунала. Тот, кто препятствует или содействует препятствию для исполнения распоряжений инквизиторов; он квалифицируется как пособник ереси и подозреваемый в ереси в более или менее высокой степени, сообразно важности обстоятельств.
      67) Пытка. Чрезмерное мучение, могущее иметь гибельные последствия, как, например, переломы, раздробления разных частей тела, и даже смерть. Есть несколько способов ее применения. Различные авторы постарались их объяснить и изобразить в гравюрах. Цель, которой инквизиторы задаются, применяя ее, это добиться сознания в некоторых преступлениях, которые в процессе были приняты за вероятные.
      68) Пытка по чужому делу (in caput alienum). Ей подвергают заключенного, чтобы он показал в качестве свидетеля об обстоятельствах дела другого обвиняемого, в котором он обозначен как сосвидетель. Эта пытка применяется лишь тогда, когда трибунал допрашивал сосвидетеля и не мог ничего от него добиться и когда судьи предполагают, что он отказывается говорить то, что знает.
      69) Пытка по личному делу (in caput proprium). Ей подвергают обвиняемого для того, чтобы он показал то, что касается его лично.
      70) Пыточный застенок. Тюрьма, более глубокая, чем обычная инквизиционная, для того чтобы крики, вырывающиеся у обвиняемого от свирепости пытки, не были услышаны никем, даже в остальной части тюрьмы.
      71) Реабилитация. Это акт, восстанавливающий обвиняемого во всех правах, которыми он пользовался до того, как попал на замечание инквизиторов.
      72) Реестры. Это книги, где записывают имена и приметы лиц, о которых инквизиторы провинциального трибунала сообщают, что на них поступил донос; иногда там бывают секретные заметки касательно обвиняемого.
      73) Релаксация (relaxatio). Акт, которым инквизиторы передают преступника светскому королевскому судье для присуждения к уголовной каре согласно гражданским законам; это единственный случай, когда судьи святого трибунала предписывают эту меру.
      74) Рецидивист (relapsus). Человек, который, будучи объявлен еретиком или сильно подозреваемым в ереси, освобожден от наказания и вновь затем арестован за те же деяния и те же речи.
      75) Самарра (zamarra, т. е. баранья шкура, овчина). Этим именем обозначают иногда нарамник, санбенито. См.: Санбенито.
      76) Санбенито (sambenito, sanbenito). Это нарамник из желтого сукна, который надевают на осужденных еретиков, на сильно подозреваемых и в некоторых других особенных случаях. Санбенито бывают различного вида.
      77) Саори (zahori, т. е. ясновидящий). Это имя дают тому, кто уверяет, что видит предметы, спрятанные в земле, как, например, клады и проч.
      78) Свидетельское показание. Заявление свидетеля. Это понятие иногда означает также собрание показаний нескольких свидетелей на предварительном следствии; таким образом, говорят: имеются сильные показания против такого-то. Когда хотят дать понять, что против обвиняемого имеется много свидетелей, употребляют следующую формулу: такой-то был достаточно уличен; против него имеется достаточно показаний.
      79) Секрет. Название архива секретариата судебных дел по обвинению в ереси; поэтому секретарю святого трибунала, служащему там, присвоено название секретаря секрета, которым никогда не называются секретари секвестра или других комиссий.
      80) Совет инквизиции. Верховная судебная инстанция святого трибунала, обязанная помогать главному великому инквизитору, который является ее председателем, во всех делах учреждения. Он известен под именем верховного совета, то есть совета верховной инквизиции.
      81) Сокращенное дознание. Это данное под присягой показание свидетелей, опрошенных в начале процесса, прежде чем получено признание подсудимого и дан ход его делу.
      82) Сосвидетель. Это слово понимается в двух смыслах: 1) лицо, бывшее свидетелем факта, заявленного другим свидетелем; 2) лицо, заявляющее то же, что и другой. В последнем случае обыкновенно говорят: имеется согласие в показаниях; свидетели согласны; они показывают одно и то же.
      83) Список запрещенных книг. Это книга, содержащая каталог (рукописных) сочинений и (печатных) произведений, которые должны быть исправлены или запрещены.
      84) Справка в текущих делах. Просмотр записей текущих дел во всех инквизиционных трибуналах королевства, чтобы узнать, нет ли чего против обвиняемого, которого какой-нибудь из трибуналов только что привлек в суду.
      85) Требование дознания. Предложение судебного разбирательства, сделанное добровольно тем, кто, узнав, что кто-нибудь приписывает ему преступление против веры в частных разговорах, обращается к святому трибуналу с просьбой, чтобы его доносчик был принужден доказать свое обвинение, а сам он обязуется установить свою невиновность, под условием подвергнуться наказанию, в случае если он потерпит неудачу в этой попытке.
      86) Тюрьма обыкновенная. Посторонние лица могут там бывать и беседовать с узниками. Туда помещают лиц, обвиняемых в обыкновенных проступках, судимость коих принадлежит святому трибуналу по его привилегии.
      87) Тюрьма посредствующая, или переходная. Она предназначена для тех, кто подсуден святому трибуналу и был арестован за обыкновенные проступки.
      88) Тюрьма секретная. Такая тюрьма, где никто не может сообщаться с заключенными.
      89) Тюрьма сострадания. Тюрьма, в которую заключаются на известный срок люди, присужденные к епитимий. Ее называют иногда также Тюрьмою епитимий или милосердия; она находится вне помещения, где собирается трибунал, но поблизости его.
      90) Увещания (admonitiones) - см. под N 91.
      91) Увещевания (monitiones). Так в святом трибунале называются три предостережения, которые инквизиторы делают обвиняемому на трех первых аудиенциях, следующих за его арестом, чтобы побудить его старательно припомнить прошлое, испытать свою совесть и добровольно признаться во всем, что он помнит о сказанном или сделанном против католической веры, давая ему при этом понять, что никто не арестовывается без того, чтобы против него не было улики в проступке, что, если его сознание будет искренне и если он действительно раскается, по отношению к нему будет применено снисхождение; но что в противном случае с ним будет поступлено "со всей строгостью закона".
      92) Указ о вызове в суд. Это указ, который инквизиторы опубликовывают против обвиняемого, находящегося в отсутствии или в бегах, чтобы он явился на суд в определенный срок, под угрозой быть объявленным убежденным еретиком, строптивым, упорствующим и нераскаянным. Таков был указ, направленный против первого министра, статс-секретаря, Антонио Переса.
      93) Указ о доносах. Он обнародуется ежегодно в первое воскресенье Великого поста в одной из церквей того города, где существует трибунал инквизиции, в присутствии инквизиторов. Он обязывает доносить святому трибуналу в шестидневный срок на всех, кто совершил проступок или вел разговоры против веры или святой инквизиции, был ли кто лично свидетелем этого или узнал об этом через других лиц.
      94) Указ об отлучениях от Церкви (анафемах). Он читается ежегодно в церкви в воскресенье вслед за обнародованием указа о доносах. Он провозглашает наказание верховным, предоставленным в распоряжение инквизиторов отлучением от Церкви тех, кто не донес на лиц, обозначенных в указе о доносах, и возобновляет приказание это сделать, с угрозой тягчайших наказаний и проклятий ослушникам.
      95) Указ о помиловании. Его публикуют, чтобы объявить, что тайно помилуют того, кто добровольно донесет на самого себя инквизиторам, как на раскаивающегося еретика, прося прощения, без обязательства подвергнуться публичному покаянию.
      96) Цензура - см.: Квалификация и Богословская отметка.
      97) Чистота крови. На языке инквизиции принадлежать к чистой крови значит не происходить ни от евреев, ни от мавров, ни от еретиков, ни от предков, осужденных инквизицией.

5

  Глава I

ПОРЯДОК И ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ИДЕЙ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ ДО УЧРЕЖДЕНИЯ


ИНКВИЗИЦИИ В ДЕЛЕ РОЗЫСКА И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ

6

Статья первая

ПЕРВАЯ ЭПОХА ЦЕРКВИ ДО ОБРАЩЕНИЯ ИМПЕРАТОРА КОНСТАНТИНА

      I. Едва основалась христианская религия на земле, как среди ее чад зародились ереси. Апостол Павел дает наставление своему ученику Титу, епископу Крита, какого поведения он должен держаться по отношению к еретику, советуя ему предупреждать его один и другой раз и, если тот не обратится, избегать в будущем его присутствия. {Послание ап. Павла к Титу. Гл. 3.}
      II. Это правило, установленное языком апостолов, указывает нам на различие, какое надо делать между ересью и другими грехами, за которые Иисус Христос хочет, чтобы согрешившего призывали к обращению три раза, прежде чем прекратить с ним всякое общение, потому что только тогда, когда было сделано три предупреждения тем способом, какой предписан в Евангелии, позволено смотреть на него как на язычника и мытаря, то есть как на отлученного от единения с верными [1].
      III. Св. Павел хочет, чтобы еретика предупреждали всего два раза; быть может, потому, что ересь - заблуждение ума, и надо полагать, что, если он не окажется убежденным после того, как ему дважды показали истину, благоразумие не позволяет надеяться на то, что он убедится после третьего увещания, так как он дважды показал себя непослушным голосу своего брата, что заставляет отлучить его от Церкви. Налагая на него это наказание, Церковь надеется, что позор, к которому его приводит упорство, и скорбь об отлучении по своей вине от соборного общения приведут его к раскаянию [2]. Но св. Павел не говорит, что еретика надо лишать жизни; а Иисус Христос, говоря св. Петру, выражает желание, чтобы падшего вновь прощали и воссоединяли с Церковью не семь, а семьдесят семь раз [3], то есть так часто, как он будет раскаиваться; это предполагает, что его никогда не должно карать смертью по суду Церкви.
      IV. Такова была неизменная доктрина Церкви во время первой эпохи, то есть в первые три века, вплоть до примирения с Константином. Еретиков никогда не отлучали иначе, как после бесполезно пущенных в ход увещаний. Ввиду усвоения этой системы естественно, что писали против ересей, чтобы препятствовать их распространению. Это делали св. Игнатий [4], Кастор, Агриппа, св. Ириней [5], Климент Александрийский [6], св. Остин [7], св. Дионисий Коринфский, Тертулиан [8], Ориген [9] и многие другие.
      V. Были вообще убеждены, что по отношению к еретикам следует соблюдать это гуманное и снисходительное поведение, внушаемое милосердием, всегда долготерпеливым. Св. Дионисий, епископ Коринфский, говорил, что если еретик показывает себя послушным и расположенным вернуться к церковной вере, то следует с ним обращаться с кротостью, тщательно избегая подавать какой-либо повод к страданию, из опасения его раздражить и сделать упорствующим. {См.: Евсевий. Церковная история. Кн. 4; св. Епифаний, в трактате О ересях; се. Иероним, О церковных писателях. Гл. 39 и 40.} Ориген предписывает для того, чтобы обратить и вернуть еретика в лоно Церкви, делать вид незнания о выдвинутых им положениях, которых нельзя одобрить, лишь бы они по существу не затрагивали уже установленных догматов {Ориген в толковании на послание св. Павла к римлянам. См.: Тиллемон. Церковная история. Т. II. Ч 3.}. До тех пор, пока было возможно беседовать с еретиками, прежде чем объявлять против них анафему, пробовали приводить их обратно к вере либо посредством частных споров, как это видим из истории Феодота Византийского {Епифаний. О ересях. 54; Феодот. Еретические басни. Кн. 2. Гл. 5.}, либо путем собеседований, например: св. Юстина с Трифоном {См, этот Разговор в творениях св. Юстина}; Родона с Апеллесом, последователем Маркиона [10] и затем ересиархом; {Евсевий. Церковная история. Кн. 5. Гл. 13.} Кая [11] с Проклом, римским еретиком-монтанистом; {Там же. Кн. 6. Гл. 20.} Оригена с ересиархом Берилом, епископом Бокары [12] в Аравии, о божестве слова, и того же Оригена с арабами, отрицавшими бессмертие души; {Евсевий. Церковная история. Кн. 6. Гл. 33; Флери. Церковная история. Т. II. Кн. 6.} Архелая, епископа Каскара в Месопотамии, с Манесом, главою манихеев {Епифаний. О ересях. 66; Св. Кирилл Иерусалимский. Катехизис. 6; Евсевий. Летопись; Флери. Церковная история. Кн. 8. N 10.}, - так же, как и большое число других, о которых упоминается в истории соборов и в творениях Отцов Церкви. Например, известно, что в 235 году еретик Аммоний был обращен собеседованиями, которые с ним вели на Александрийском соборе.
      VI. Эти верные подражатели благости Иисуса Христа были врагами принципов угнетения. Хотя зло, причиняемое религии нечестивым Манесом, было столь велико, что епископ Архелай, о котором мы только что говорили, счел необходимым подумать о мерах к его аресту, однако он отказался от этого намерения, когда Маркелл, которому Манес только что написал, предложил ему еще раз побеседовать с Манесом. Архелаю удалось убедить ересиарха, и он не только не настаивал более на его задержании, но, когда спустя некоторое время народ хотел побить Манеса камнями и он убежал в одно селение, где продолжал еще спорить с Трифоном, Архелай прибежал к нему на помощь и спас ему жизнь. {Епифании и Флери в цитированных местах.}
      VII. Возможно, что такое поведение Церкви было до известной степени обусловлено невозможностью в ее тогдашнем положении употреблять против этих еретиков принудительные средства светской власти при государях, остававшихся еще язычниками. Но это не было единственной побудительной причиной ее терпимости, так как известно, что, когда не существовало указа о гонениях на христиан, императоры принимали жалобы от епископов, как и от прочих подданных. Это доказывается историей еретика Павла Самосатского [13], епископа Антиохийского. Собор этого города, собравшийся в 272 году, видя, что Павел снова впал в ересь, после того как отрекся от нее на соборе 266 года, низложил его и избрал на его место Домна. Низложенный епископ продолжал занимать епископский дом; ему предложили его покинуть, чтобы его преемник мог вступить в обладание им. Так как Павел отказался повиноваться, епископы обратились к императору Аврелиану, который еще не отдавал приказа преследовать Церковь; тот принял их жалобу и ответил: ввиду того, что неизвестно, которая из двух сторон права, следует сообразоваться с решением римского епископа и его Церкви. Святой престол тогда занимал св. Феликс I [14], который подтвердил решение собора, и император Аврелиан приказал привести его в исполнение. {Евсевий. Церковная история. Кн. 7. Гл. 24.}
      VIII. Это событие доказывает, что, если бы намерение Церкви было преследовать еретиков, епископы имели бы к этому возможности, пользуясь властью императоров, которых они могли легко расположить к этому, доказывая им, что еретики умножают секты, что большинство этих сект было причиной изданного в 296 году императорами Диоклетианом [15] и Максимианом [16] эдикта, присуждавшего к сожжению манихейских вождей и к разным наказаниям тех из этих сектантов, которые не отрекутся от их учения {Там же. Кн. 8. Гл. 25.}.
      IX. Церковь, далекая в то время от мысли об установлении физического воздействия, разрешала распространение еретических сочинений, не содержащих никакого заблуждения, и не запрещала их чтения из-за ненависти к их авторам, как это делалось во времена менее отдаленные и менее безупречные. Сочинения Тертулиана служат тому доказательством, а особенно греческая Библия, переведенная с еврейского Феодотионом Ефесским [17] при императоре Коммоде [18], в промежуток времени от 180-го до 193 года. Хотя Церковь и осудила Феодотиона, она сохранила и разрешила читать его перевод и в частности перевод книги Даниила, как мы узнаем о том от св. Иринея, современника этого отступника. {Св. Ириней. Против ересей.}
      X. Так как подобное отношение представляло общий дух Христианской Церкви, то нельзя думать, чтоб испанская Церковь следовала иным принципам; это доказывают многие факты, которые мы обнаруживаем в ее летописях. Василид и Марциал, епископы Асторги и Мериды [19], впадают в преступление отступничества; их примирили с Церковью без какого бы то ни было наказания, кроме низложения, которому они подчинились перед 253 годом, когда они подали на это апелляцию папе св. Стефану {Собрание соборов. Т. 1, второй Карфагенский собор 258 года.} [20].
      XI. Эльвирский собор [21], бывший в 303 году, издал правило, гласящее, что, если еретик попросит о возвращении его в лоно Церкви, он будет допущен к примирению и на него не будет возложено иного наказания, кроме канонической десятилетней епитимии {Там же. Т. 1, собор Эльвирский, канон 22.}. Эта мягкость тем более замечательна, что собор этот установил более строгие наказания за многие преступления, кажущиеся менее тяжкими; это меня приводит к уверенности, что испанские епископы, составлявшие этот собор, среди которых мы отмечаем великого Осия Кордовского, Сабина Севильского, Валерия Сарагосского и Мелан-тия Толедского, были убеждены, по примеру Оригена, что следует применять лишь кротость для возвращения еретиков, чтобы не ввергать их в упорство. Пока Церковь сохраняла свой первоначальный дух, она никогда не занималась расследованием того, где находятся еретики, чтобы арестовывать их и карать. Когда сами еретики давали о себе знать, старались их убеждать и обращать средствами кроткого внушения; если же этого было недостаточно, довольствовались тем, что отлучали их от Церкви, никогда не простирая дальше каноническую строгость по отношению к ним.
      XII. Папы и епископы в эти века не думали, что исповедание религиозных мнений, противных общеимперской вере, составляет преступление, которое надо наказывать различными карами, если только они не нарушают общественного спокойствия. Поэтому, когда языческие жрецы побуждали императоров и правителей провинций преследовать христиан, верные публиковали большое число апологий и настойчиво просили покровительства властей, доказывая, что они не действуют против гражданских законов, что они с покорностью повинуются императорским указам во всем, что не противоречит их религии, и что на своих собраниях они считают долгом молиться о благополучии государя и о благоденствии империи.

7

Статья вторая

ВТОРАЯ ЭПОХА ОТ IV ДО VIII ВЕКА

      I. Если бы после примирения с Константином точно следовали первоначальной системе Церкви по отношению к еретикам, как это должно бы быть, никогда не существовало бы трибунала инквизиции против ересей и, быть может, число ересей было бы тогда меньше и длительность их короче. Но папы и епископы IV века, пользуясь тем, что императоры приняли христианство, начали до некоторой степени подражать поведению, за которое они упрекали языческих жрецов. Эти первосвященники, достойные уважения за святость их жизни, иногда слишком далеко простирали одушевлявшую их ревность к торжеству вселенской веры и искоренению ересей и вообразили, что для успеха следует склонить Константина и его преемников к установлению гражданских законов против лиц, впавших в ересь.
      II. Этот первый шаг, сделанный папами и епископами вопреки учению св. Павла, был началом и возникновением инквизиции. Раз установился обычай подвергать телесной казни еретика, даже если он был верный и послушный законам подданный, то увидели себя вынужденными разнообразить эти наказания, увеличивать их число, делать их более или менее строгими, сообразно с более или менее суровым характером каждого государя, и установить подходящий способ преследования виновных, согласно с обстоятельствами. Особенно старались представить ересь преступлением против гражданских законов, за которое надо подвергать смертной казни, установленной государями; остальное было лишь побочным обстоятельством и естественным последствием этой меры.
      III. Я не буду останавливаться на законах против еретиков, изданных восточными и западными императорами; о них можно справиться в Кодексах Феодосия [22] и Юстиниана [23], где они сопровождены дополнениями Жака Годефруа [24] и работами некоторых других компиляторов. Я скажу только, что в числе других наказаний они устанавливали бесчестие, лишение должностей и почестей, конфискацию имущества, запрещение делать завещание, получать наследство по дарственной записи, осуждение на изгнание, а иногда ссылку, но никогда смертную казнь, если только дело не касалось манихеев, и то лишь в некоторых исключительных случаях. Однако по политическим соображениям находили нужным увеличивать число подобных случаев, потому что неоднократно императоров уверяли, что спокойствие империи было бы нарушено, если бы опасность не устранялась мерами, способными устрашать.
      IV. Император Феодосии [25] обнародовал в 382 году закон против манихеев; [26] этот закон повелевал подвергать их высшей мере наказания, конфисковать их имущество в пользу государства и поручал префекту претории учредить инквизиторов и доносчиков, чтобы обнаруживать потайных манихеев {Кодекс Феодосия. 9-й закон против еретиков.}. Здесь, говорит справедливо Годефруа, выплывает в первый раз вопрос об инквизиции и доносе в деле ереси, потому что до того времени подобные меры применялись лишь в случаях величайших преступлений, на которые было дозволено доносить публично, как на деяния, вредящие безопасности империи. Преемники Феодосия видоизменяли эти репрессивные законы сообразно с обстоятельствами времени и личностями. Бывали эдикты, обязывавшие еретиков обратиться и угрожавшие им преследованием со стороны императорских судей, если они не отрекутся добровольно от ереси {2-й и 3-й законы о вселенской вере; последний закон - против нападающих на вселенскую веру, 6-й и 38-й законы - прошв еретиков, 3-й закон - о запрете повторять крещение.}. Что касается тех, о которых знали, что они еретики, и которые не делали добровольного отречения, несмотря на постановление указов, то их предавали суду; но, прежде чем прибегнуть к этой крайности, их предупреждали, что они будут допущены к примирению с церковью и потерпят лишь каноническое наказание, если в определенный срок они пожелают обратиться. Сообразно с ответом этих еретиков с ними устраивались правильные конференции в виде наставления и приведения их вновь к здравому учению {Законы о еретиках, 40, 41, 52, 55, 62, 64. - Закон 4-й отдела Пусть святое крещение не... (Ne sanctum baptisma) и последний закон о религии.}.
      V. Когда эти примирительные средства оказывались недостаточными, прибегали к наказаниям, которые были очень разнообразны. Ученые, которые вопреки законам преподавали свои вредные доктрины, платили иногда значительные денежные штрафы {Закон 3-й о еретиках.}, изгонялись из городов и даже подвергались ссылке {Законы о еретиках, 2,3,13, 14,19,30,31,32,33,34,45,46,52,54,57,58.}. В некоторых случаях их присуждали к лишению имущества {Там же. 34, 54. Последний закон отдела Пусть святое крещение не... Nе sanctum baptisma).}. В других случаях они были обязаны платить в казну сумму в десять фунтов золота {Там же. 21, 39, 65.}, или их пороли кожаными ремнями и ссылали на острова, откуда они не могли вернуться {Там же. 32, 53,54, 63.}. Помимо этих наказаний им было запрещено устраивать собрания, и законы объявляли против нарушителей проскрипцию, изгнание, ссылку и даже смертную казнь, сообразно с обстоятельствами, точно определенными в законах {Там же. 4, 34, 36, 45, 51, 52, 58, 63. Последний закон отдела Пусть святое крещение не... (Ne sanctum baptisma).}.
      VI. Исполнение вышеупомянутых императорских декретов было поручено правителям провинций, магистратам, на обязанности которых было отправление правосудия, комендантам городов, городским декурионам [27] и высшим должностным лицам; в случае их небрежности или потворства все они должны были понести различные наказания {Там же. 4, 11, 12, 24, 30, 40, 45, 48, 52, 65. Закон 4-й отдела Пусть святое крещение не... (Ne sanctum baptisma).}.
      VII. Хотя большинство законов против еретиков было установлено папами и епископами, известными своей святостью, как замечает Годефруа, надо согласиться, что в их намерение не входило применение законов, которые заключали смертную казнь: они желали лишь того, чтобы их обнародование обуздало страхом смелость новаторов. Бывало даже, что они предупреждали их действие, когда совершение казни казалось неизбежным. Здесь уместно напомнить то милосердное рвение, с которым св. Мартин [28], епископ Турский, старался спасти Присциллиана [29] и его приверженцев от высшей меры наказания, к которой в 383 году решил их присудить император Максим; с этой целью св. Мартин приезжал в Трир, где усердно просил о помиловании Присциллиана и добился обещания, что этот еретик не будет казнен. Это обещание, однако, не было исполнено. Когда св. Мартин, полный доверия к слову Максима, отлучился, враги Присциллиана удвоили свои старания и сделали рвение святого епископа бесполезным.
      Св. Мартин говорил, что низложение и изгнание являются достаточным наказанием {Флери. Церковная история. Кн. 18. N29 и 30.}.
      VIII. Св. Августин [30] усвоил те же принципы. Когда император Гонорий [31] в 408 году приказал казнить смертью донатистов [32] вследствие смут, возбужденных ими в Африке и Риме, епископ Гиппонский [33] написал донату, проконсулу Африки, что правоверные далеки от желания, чтобы виновных наказывали особенно строго, что для них достаточно, чтобы донатисты подверглись умеренным наказаниям, способным их обратить, и умолял доната применить по отношению к ним кротость и милость {Св. Августин. Письмо 127, сотое в издании бенедиктинцев конгрегации св. Мавра.}.
      IX. Испанская церковь была во всем верна общей дисциплине при владычестве римских императоров; затем при готах она увидела установление среди нее могущества ариан [34], но с тех пор, как готские короли приняли вселенскую религию, законы и постановления испанских соборов знакомят нас с тем, как испанская церковь пользовалась ими применительно к еретикам.
      X. На четвертом Толедском соборе, созванном в 633 году, на котором присутствовал св. Исидор, архиепископ Севильский [35], занялись еретиками иудействующими; с согласия короля Сисенанда [36] было издано постановление о том, что они будут отданы в распоряжение епископов для наказания и принуждения, по крайней мере страхом, вторично отказаться от иудаизма: у них должны были отнимать детей и освобождать их рабов {Толедский собор. Канон 59, у Агирре в третьем томе.}.
      XI. В 655 году девятый Толедский собор более подробно установил способ, которым подобало карать еретиков. Он издал канон о том, что крещеные евреи обязаны праздновать христианские праздники вместе с епископами и что те, которые не подчинятся этому правилу, будут присуждены к наказанию кнутом или к посту, смотря по возрасту виновных{Канон 17 у Агирре.}.
      XII. Гораздо более суровости было проявлено по отношению к тем, кто вернулся от христианства к язычеству, и мы видим, что король Рекаред I [37] предложил на третьем Толедском соборе 589 года поручить священникам и светским судьям разыскивать и искоренять этот род ереси, наказывая виновных соразмерно с их преступлением, не применяя, однако, смертной казни {Третий Толедский собор. Канон 16.}.
      XIII. Эта мера строгости показалась недостаточной, и двенадцатый Толедский собор 681 года, на котором присутствовал король Эрбигий, решил, что виновный дворянин подвергнется отлучению от Церкви и изгнанию, а раб должен подвергнуться наказанию кнутом и быть отдан своему господину закованным в цепи; а если его господин не сможет за него отвечать, то он делается собственностью короля, чтобы получить назначение, которое будет сочтено надлежащим {Канон 11 в собрании Агирре.}.
      XIV. В 693 году шестнадцатый Толедский собор, собранный в присутствии короля Эгики [38], прибавил к уже установленным мерам закон, согласно которому сопротивляющийся усилиям епископов и судей уничтожить идолопоклонство и покарать идолопоклонников должен быть отлучен от церкви и наказан штрафом в три фунта золотом, если он дворянин; а если он человек низкого происхождения, то должен получить сто ударов кнутом, быть обрит и лишен половины своего имущества {Канон 2 в собрании Агирре.}.
      XV. Рецесвинт, царствовавший от 663 до 672 года, установил против еретиков особый закон, который безразлично лишал их почестей, должностей и имуществ, которыми они пользовались, если это были священники, и прибавлял к этим наказаниям пожизненное изгнание для светских людей, если они отказывались отречься от ереси {Закон 2 в Собрании готских законов. Кн. 2. Отд. II, О еретиках.}.

8

Статья третья

ТРЕТЬЯ ЭПОХА - ОТ VIII ВЕКА ДО ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВА ГРИГОРИЯ VII

      I. В IV, V, VI и VII веках духовенство получило от императоров и королей множество привилегий, и в некоторых особых случаях судебная власть стала правом епископата. Эти приобретения и лжедекреталии, появившиеся в VIII веке [39], освященные, так сказать, почти всеобщим невежеством, последовавшим за вторжением варваров, доставили римским первосвященникам такое влияние на христианские народы, что все вообразили, будто папский авторитет безграничен и звание наместника Иисуса Христа дает ему право повсюду приказывать все, что ему заблагорассудится, не только в делах церкви, но и в делах исключительно светских.
      II. В 726 году, когда римляне выгнали своего последнего герцога Василия, папа Григорий II [40] завладел гражданским управлением Рима и получил помощь от палатного мэра [41] Карла Мартелла [42] против лангобардского короля [43], который хотел владычествовать в этой столице. Его преемник Григорий III [44], который также нуждался в помощи Мартелла, думал получить ее, предложив ему звание римского патриция, как будто бы он имел право раздавать это звание. Захария [45], вступивший на престол св. Петра в 741 году, в трактатах, заключенных им с лангобардским королем, держал себя как светский владыка. Узнав о событиях, происходивших во Франции, он в силу власти, которой считал себя облеченным, разрешил Пипину [46], сыну Карла Мартелла, принять титул короля Франции, лишив этого титула Хильдерика III, законного государя [47]. Он послал к Пипину и его брату Карломану [48] священника Сергия, чтобы запретить им войну против Одилона [49], герцога Баварии. Стефан II [50], избранный папою в 752 году, поехал во Францию, короновал там Пипина как законного государя монархии и употребил помощь, оказанную этим государем, на сохранение своей светской власти над Римом против лангобардского короля Астольфа [51], намеревавшегося лишить его этой власти. Наконец, Лев III [52] в день Рождества 800 года восстановил Западную Римскую империю, возложив императорскую корону на голову Карла Великого [53]. При этом торжестве, происходившем в Риме, Карл был провозглашен первым императором восстановленной монархии.
      III. Когда папы почувствовали себя в состоянии оказывать столь большое влияние на общественное мнение, они стали употреблять его, смотря по обстоятельствам, для сохранения и расширения своего владычества. Пипин и Карл Великий, которые так превосходно служили папской политике, не предвидели, как пагубен будет для их преемников пример, который они давали, склоняя Стефана II освободить французов от присяги в верности Хильдерику III и короновать Пипина. Эта церемония состоялась 28 июля 754 года в Сен-Дени [54]. После установления доктрины, что папам принадлежит право освобождать подданных от присяги в верности, все короли, очевидно, должны были оказаться в необходимости угождать папам, чтобы не подвергнуться опасности в один прекрасный день разделить участь Хильдерика III. Последующие события нам покажут, насколько доктрина была благоприятна для учреждения инквизиции.
      IV. Другое мнение, утвердившееся в эти времена невежества, не меньше повлияло на усиление папского могущества и на судьбы инквизиции. Создалось убеждение, что отлучение от Церкви само по себе производит все последствия, связанные с бесчестием, не только для христианина, которого оно поражает, но и для всех, кто с ним имеет какое-либо общение. До этой поры отлучение от Церкви направлялось лишь против еретиков; теперь сами гражданские законы стали подвергать виновных бесчестию, и христиане поверили, что каждый отлученный - опозоренный человек. Большинство людей принадлежало к тем варварам, у которых сохранилось учение друидов [55], по которому галлам запрещалось приходить на помощь тому, кого эти жрецы отлучили как нечестивого и ненавистного богам; даже запрещалось иметь с ним общение под страхом считаться согрешившим перед небом и недостойным общества людей {Цезарь. О галльской войне. Кн. 6. Гл. 13.}. Христианские священники, заставшие этот взгляд установившимся, сочли ненужным бороться с ним, потому что он давал особую силу церковным отлучениям. Таким образом, соединяя это верование с верой в свою власть освобождать народы от присяги на верность государям, папы в результате получали в свое распоряжение самые могущественные средства для низвержения королей, когда те отказывались слепо повиноваться их велениям. К счастью, папы средневековья не додумались еще до установления особых лиц, на которых бы возлагалась обязанность удостоверяться в правоверии христиан. Вследствие этого продолжали следовать прежнему правилу церкви по отношению к еретикам, прилагая усилия к их обращению либо путем частных собеседований, либо чтением и сообщением сочинений, в которых излагалось здравое учение; но когда эти средства оказывались недостаточны, еретики осуждались то соборами, то властью епископов.
      V. Феликс, епископ города Урхеля [56] в Испании, вместе с Элипандом, архиепископом Толедским, впали в ересь, утверждая, что Иисус Христос как человек является сыном Божиим лишь по усыновлению. Феликс вернулся к церковной вере, но спустя некоторое время впал вновь в ту же ересь, хотя и произнес свое отречение на Регенсбургском соборе в 792 году и в Риме перед папой Адрианом [57]. Франкфуртский [58] собор 794 года осудил его; его взгляды были опровергнуты разными испанскими богословами, между прочим Этерием из Осмы и Беатом де Льеваной. Такое поведение Феликса, как это видно, заслуживало большого порицания; однако на соборе 799 года в Риме к нему было выказано такое уважение, что папа Лев III не захотел отлучить его от Церкви безусловно и произнес против него анафему лишь на тот случай, если бы он отказался вторично отречься от ереси. В том же году Карл Великий поручил нескольким епископам и аббатам вернуть Феликса к церковному единению. Богословам удалось это предприятие, и епископ Феликс вторично отрекся от ереси на соборе в Ахене [59], не понеся другого наказания, кроме низложения и лишения епископского сана {См.: Общее собрание; Флери. Церковная история. Кн. 45.}.
      VI. Император Михаил [60], вступив в 811 году на престол Восточной империи, в первый год своего царствования возобновил все законы, присуждавшие к смертной казни еретиков-манихеев. Патриарх Никифор [61] указал ему, что более приличествовало бы попытаться обратить их кротостью. Император последовал совету Никифора; но дух, царствовавший тогда в церкви, был настолько противоположен системе умеренности, предложенной патриархом, что игумен Феофан [62], ученость и благочестие которого прославили его, давая в своей греческой истории отчет об этом событии, не колеблется называть Никифора и прочих советников государя невеждами и злонамеренными людьми. Он прибавляет, что сожжение еретиков согласуется с правилами Евангелия, потому что не следует надеяться, чтобы они когда-нибудь раскаялись и наложили на себя епитимью {Флери. Церковная история. Кн. 45. N 53.}.
      VII. В IX веке Готескальк [63] огласил ложную доктрину о предопределении. Гинкмар [64], архиепископ Реймсский [65], Рабан Мавр [66] и многие другие попытались показать ему его заблуждение, но это им не удалось; и он был осужден как упорный еретик на соборе тринадцати епископов, двух хорепископов [67] и трех аббатов, который собрался в 849 году во Франции, в Кьерси-сюр-Уаз [68]. На этом соборе Готескальк был лишен священства и на основании статутов ордена св. Бенедикта [69] и канонов Агдского [70] собора присужден к тюремному заключению и к ста ударам кнута. Он подвергся этому наказанию в присутствии короля Франции Карла Лысого [71], который велел сжечь его книги и заключить его самого в аббатство Овилье, Реймсской епархии {Флери. Церковная история. Кн. 48. N 49.}.
      VIII. Феодор Кринит, глава иконоборцев [72], был вызван на седьмой [73] Вселенский собор, созванный в 869 году в Константинополе. Убедившись, что его мнения противоположны убеждениям Церкви, он отрекся от своей ереси вместе с несколькими другими своими сторонниками и был примирен с Церковью без наказания. Император Василий [74], македонянин, присутствовавший на соборе, почтил его даже лобзанием мира {Там же. Кн. 51. N40.}. Из этого позволительно заключить: если бы церковь всегда подражала этому поведению, ересь, вероятно, не произвела бы таких опустошений среди христиан.
      IX. В 1022 году в Орлеане [75] и в некоторых других городах Франции обнаружили еретиков, которые, по-видимому, исповедовали учение манихеев. Этого было достаточно, чтобы смотреть на них как на таковых. В их числе был Этьен, духовник королевы Констанции [76], супруги Роберта [77]. Этот государь созвал в Орлеане собор под председательством архиепископа Санса [78]. Этьен был вызван; с ним вели несколько бесед, чтобы вернуть его к истинным убеждениям церкви. Старания епископов оказались тщетными; тогда решили покарать этих еретиков, и те из них, которые были облечены саном священства, были лишены его, а затем их отлучили от Церкви вместе со всеми остальными. Король, прибывший в Орлеан, решил непосредственно после этого предать их сожжению. До какой крайней свирепости может довести людей слепое рвение, показывает королева, которая исповедовалась в своих грехах у ног священника Этьена, а теперь не побоялась поднять на него руку и жестоко ударить его по голове палкой в тот момент, когда он выходил из собора, чтоб отправиться на место казни. Осужденные уже были охвачены пламенем, как вдруг многие из них закричали, что заблуждались и желают подчиниться Церкви; но было уже поздно: все сердца были закрыты для жалости {Там же. Кн. 58. N 54.}. Эти и другие примеры, которые я считаю бесполезным передавать, показывают мнение Церкви о способе обхождения с еретиками, а также то различие, которое делали между ними и манихеями, так как последние предавались в руки светской власти для сожжения, в то время как не доказано, что другие карались тою же казнью; довольствовались тем, что держали их на примете и отбирали у них их имущество или посылали их в изгнание. Подвергали их также тюремному заключению и наказанию кнутом, которое считалось самым тяжелым, что и было причиной его применения к Готескальку.
      X. Я считаю полезным для плана этого труда напомнить здесь о некоторых принципах, которые также проникли в церковное управление и в то время считались неопровержимыми истинами вследствие старания, которое некоторые папы и епископы прилагали для их поддержания, распространения и повсеместного их принятия. Первый принцип гласил, что следовало карать отлучением от Церкви не только упорных еретиков, как это делалось в первые века Церкви, но также пускать в ход это средство против всякого рода проступков, которые считались тяжкими в глазах епископов или пап. Злоупотребление это зашло так далеко, что сам кардинал св. Петр Дамиан упрекал в нем папу Александра {Св. Петр Дамиан. Письмо 20.}.
      XI. Согласно второму принципу отлученный от Церкви христианин, более года упорствовавший в своем отказе смириться и просить прощения, после канонической епитимьи считался еретиком в силу декрета, изданного папой Захарией в IX [79] веке против тех, кто удерживал поместья церковных владений {Письмо папы Адриана I Карлу Великому о втором Никейском соборе.}.
      XII. Третий принцип, утвержденный политикой римской курии, заставлял смотреть на преследование еретиков как на похвальное действие до такой степени, что жаловались апостолические индульгенции за этот род преданности делу религии как следствие доктрины, которую Иоанн VIII [80] открыто исповедовал к концу IX века, объявляя, что умершие на войне с неверными получают полное отпущение всех своих грехов {Письмо 144 папы Иоанна VIII. См.: Бараний. Церковная летопись, под 882 годом. N 3.}.
      XIII. Эти принципы вместе с другими, царившими издавна, образовали сущность доктрины, приготовившей умы в течение четвертой эпохи к принятию учреждения инквизиции, предназначенной для преследования еретиков и отступников.

9

Статья четвертая

ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА - ОТ ГРИГОРИЯ VII ДО ИННОКЕНТИЯ III

      I. Знаменитый Гильдебранд занял папский престол в 1073 году под именем Григория VII [81] в то время, когда его предшественник Александр II [82] потребовал от императора Генриха III [83] прибытия в Рим на суд собора. Этот государь был оговорен саксонцами, возмущенными им как еретиком и повинным в симонии. Так как император не явился, папа отлучил его от Церкви, освободил его подданных от присяги на верность и заставил их избрать государем Рудольфа, герцога Швабского [84]. Авторитет этого папы над христианскими государями превзошел все, что было видано при его предшественниках. Хотя формально это было противно духу Евангелия, его преемники ничем не пренебрегли, чтобы его сохранить, так что римская курия и ее приверженцы постоянно защищали этот авторитет как законный.
      II. Мрак невежества был в эти несчастные времена так непрогляден, что ни короли, ни епископы не были в состоянии сговориться, чтобы противодействовать злоупотреблению, которое этот папа и его преемники делали в течение всего двенадцатого столетия из отлучения от Церкви. Наоборот, они трепетали перед духовными громами до такой степени, что признавали свою зависимость от верховного первосвященника. Троны имели прочность лишь постольку, поскольку это было угодно допустить папам. Такое унизительное положение светской власти было следствием своего рода наваждения, которое произвело в христианском мире учение об абсолютном верховенстве наместников Иисуса Христа. Они освобождали подданных от их присяги, и эта мера, которую они применяли с торжественностью, сопровождалась анафемой против государей; вскоре представитель Иисуса Христа на земле начал подстрекать некоторых государей завладеть тронами, с которых он принудил сойти других королей, под условием, что они признают, что получили их от святого престола и что будут честно уплачивать лепту св. Петра [85].
      III. Это состояние слабости государей ясно показывает, что папы достигли того, что сделались всемирными монархами и что они повелевали царями неограниченным образом, с уверенностью в их повиновении, с каким бы отвращением эти цари ни подчинялись, потому что всякое сопротивление возбудило бы мщение Рима и заставило бы скипетр выпасть из их рук.
      IV. Папы приобрели эту громадную власть постепенно, заручаясь благоприятным мнением народов при помощи горячего усердия, которое они прилагали к делу сохранения чистоты догмата и к искоренению ересей. Доведя государей до положения, так сказать, своих вассалов, они дерзнули запретить им допускать в своих государствах еретиков и приказать им выгнать их без возврата. Какая пропасть между нижайшими просьбами, с которыми папы обращались к римским императорам, и повелительными буллами [86] двенадцатого столетия, которые налагали на императоров наказание в виде отлучения от Церкви, потери трона и многих других нестерпимых строгостей! Как бы ни был велик промежуток, отделяющий эти две крайности, мы видели, какими способами папы дошли от одной к другой.
      V. Все, казалось, было готово для установления инквизиции, и идеи, пущенные в ход в эпоху крестовых походов [87], обеспечивали ей блестящий успех. Мы видели, как папа Иоанн VIII изобрел к концу восьмого столетия [88] полные индульгенции для тех, кто умирал, сражаясь с неверными.
      VI. Знаменитый французский монах Герберт, будучи избран в 999 году папой под именем Сильвестра II [89], обратился ко всем христианам с посланием, которое Бароний [90] поместил в свою Летопись. В послании он заставляет говорить иерусалимскую Церковь: из глубины своих развалин она призывает всех христиан взяться за оружие ради Иисуса Христа и мужественно сражаться, чтобы освободить ее от угнетения, которое ее удручает {Бароний. Церковная летопись, под 1003 годом. N 5.}. Григорий VII, несмотря на смуты, существовавшие на Западе, предпринял в 1074 году организацию крестового похода против турок в пользу восточного императора Михаила {См. призывы этого папы и другие подробности по этому вопросу у Барония, под 1074 годом. N 50 и сл.} [91]. Так как смерть не позволила ему исполнить свое намерение, то его преемник Урбан II [92] велел огласить его в 1095 году на Клермонском соборе [93]. Христианское войско должно было идти на завоевание Палестины [94] и изгнать оттуда турок. Воззвания папы имели невероятный успех: вскоре из Европы отправилась многочисленная армия, которая завладела сперва Антиохией [95], а затем, в 1099 году, Иерусалимом. Эта экспедиция была названа крестовым походом, и добровольно вступившие в нее были названы крестоносцами, потому что все носили на груди крест для обозначения, что они воины распятого Иисуса Христа.
      VII. Эта война и другие последовавшие за ней походы того же рода возмутили бы всю Европу своей несправедливостью, так как завоеватели не имели никакого справедливого побуждения их предпринимать, если бы народы не были уже одурманены нелепой идеей, что для возвышения и славы христианства позволительно вести войну, что такая война настолько достойна награды, что все те, кто примет в ней участие, получат отпущение всех своих грехов и что христианам, которые потеряют в ней жизнь, обеспечен мученический венец. Это заявление не преминуло бы оказать свое действие, если бы сами папы не устыдились держать свои обещания при виде столь громадного количества беспрестанно совершавшихся крестоносцами чудовищных преступлении всякого рода, которые составляли предмет скандала как для христианской Европы, так и для неверной Азии. Если папы не осмелились канонизовать крестоносцев, они тем не менее щедро раздавали индульгенции [96] вербуемым для освобождения Святой земли [97], потому что конечным результатом этих предприятий было предоставление в распоряжение пап грозных армий, которыми они могли располагать против создавших их государей в случае, если бы последние отказались выполнить приказы, исходящие от святого престола [98]. Отлучая от Церкви непокорного монарха, называя его схизматиком и пособником ереси, объявляя, что он отказывается признать власть наместника Христа, обещая его государство тому, кто пожелал бы им завладеть и предпринять для этого войну, которую в этом случае называли законной, верховные первосвященники достигали всего, что могло льстить их властолюбию, не касаясь своих сокровищ и не теряя ни одного человека из собственных владений: до такой степени в те времена христиане стремились получить обещанные им индульгенции, которые были столь мало похожи на индульгенции, жалованные церковью в первые века!
      VIII. Последствия столь пагубной для светской власти системы сказались во Франции на примере отношения к катарам [99], патариям и некоторым другим последователям Манеса. Папа Александр III [100] послал в Тулузу [101] к графу Раймонду V [102] Петра, епископа Мо [103], кардинала церкви Св. Хрисогона. Этот легат в 1178 году заставил его, а также дворян государства обещать под присягой, что они не будут покровительствовать еретикам, которые взялись за оружие, чтобы отстаивать свои права {Флери. Церковная история. Кн. 73. N 13} и свое существование. На открывшемся в следующем году Латеранском соборе [104] святые отцы объявили: хотя церковь не одобряет, как говорит св. Лев [105], обычая наказаний, при которых проливается кровь еретиков, она не отказывается от предлагаемой ей христианскими государями помощи для их наказания, потому что страх смертной казни является иногда душеполезным средством. Поэтому Александр не довольствуется отлучением от Церкви еретиков, их приверженцев и защитников; он объявляет, кроме того, всех, имеющих с ними дела, свободными от всех своих обязательств, увещевает их взяться за оружие для уничтожения этих еретиков и дарует им отпущение грехов. Он выражает желание, чтобы государи, имеющие в числе своих вассалов еретиков, если последние будут упорствовать в ереси, привели бы их в состояние рабства и завладели их имуществом; он обещает, что те, кто умрет в этой войне, получат непременно отпущение грехов и вечную награду. Он предлагает отныне на два года индульгенции тем, кто возьмется за оружие, а епископы сообразно с обстоятельствами могут даровать более широкие индульгенции. Короче говоря, собор хочет, чтобы крестоносцы считались под покровительством Церкви в такой же степени, как и участвующие в походе в Святую землю {Третий Латеранский собор, при папе Александре Ш. Канон 27.}.
      IX. В 1181 году кардинал Анри, епископ Альби, раньше бывший аббатом в Клерво [106], был послан папою Александром III во Францию в качестве легата [107] с тем, чтобы добиться войны против еретиков-альбигойцев [108]. Этот прелат, став во главе значительного войска, овладел замком Лавор [109] и заставил Рожера, графа Безье [110] и других государей отречься от ереси {Флери. Церковная история. Кн. 73. N35.}. Однако этой экспедиции оказалось недостаточно для полного уничтожения ереси, и папа Луций III [111] собрал в 1184 году в Вероне новый собор, на котором пожелал присутствовать император Фридрих I [112]. На нем среди прочих мер постановили ввиду распространившегося большого равнодушия к церковной дисциплине передавать в руки светского правосудия всех, кого епископы объявят еретиками и кто не сознается в своем преступлении. Собор в то же время предлагал епископам лично посещать, один или два раза в год, свои епархии или доверять эту заботу своим архидиаконам [113] или другим членам своего клира, в особенности следить за теми городами, деревнями и прочими местами, где предполагается существование еретиков; обязывать некоторых наиболее известных жителей, даже всех, если они сочтут это необходимым, давать клятвенное обещание, что в случае обнаружения ими еретиков или лиц, которые образуют тайные собрания и жизнь коих отличается от жизни общины верующих, они донесут на них епископу или архидиакону, которые привлекут их к суду для наказания, если они не очистят себя от подозрения в ереси, согласно обычаям страны. Надлежало также обязать их доносить на тех, которые вторично впадут в ересь; если бы они отказались это делать, то обращаться с ними самими как с еретиками. Собор определил также, чтобы графы, бароны и другие сеньоры, как и их уполномоченные, поклялись оказать вооруженную помощь Церкви для отыскания и наказания еретиков под страхом отлучения от Церкви и потери своих земель и должностей; чтобы епископские города, которые не будут считаться с этой мерой, переставали быть резиденцией епископа, а другие города лишались приобретенных их торговлей привилегий; чтобы пособники ереси были объявлены опозоренными навсегда и лишены занимаемых ими общественных должностей; чтобы они не могли быть ни свидетелями, ни адвокатами и чтобы те, которые оказались бы изъятыми от действия светского правосудия, не могли воспользоваться этим обстоятельством, так как в этом случае епископы получат от папы полномочие, необходимое для их преследования {Веронский собор, в 10-м томе Собрания соборов.}.
      X. Умный Флери [114] думал, что в этом соборе он открыл начало инквизиции; он не ошибся по существу, потому что главная мысль этого канона составила основу для устава это-то учреждения. Однако не в эту эпоху последовало действительное создание церковной корпорации инквизиции, так как епископы оставались тогда еще единственными лицами, уполномоченными охранять веру, как это было и до того времени, и собор лишь привел в порядок те меры, которые он считал необходимыми для преследования еретиков {Флери. Церковная история. Кн. 73. N54.}.
      XI. В Испании кардинал Грегорио де Сант-Анджело, прибывший туда в качестве легата папы Целестина [115], созвал а Лериде собор. История не говорит о нем почти ничего, и его нельзя найти в Собраниях соборов; но о нем имеется упоминание в архивах Калаоры. На этом соборе кардинал убеждал Альфонса II [116], короля Арагона, маркиза Прованса [117], государя нескольких графств, расположенных к северу от Пиренеев, обнародовать против еретиков своих государств декрет, принятый на Веронском соборе. Этот государь в 1194 году последовал совету легата и приказал выгнать из своих владений Вальденсов [118] (Vaudois), Лионских нищих [119] (Pauvres de Lyon) и других еретиков, какой бы то ни было секты без различия, и запретил своим подданным давать им убежище под страхом наказания за оскорбление величества и лишения имущества. Епископам и губернаторам городов было предписано оглашать этот указ в церквах в воскресные дни; те, которые этого не сделали бы, должны были подвергнуться тем же наказаниям. Отсрочка, данная еретикам для выселения, должна была продолжаться до первого ноября; если после этого срока оказалось бы, что кто-нибудь не повиновался, то относительно таких лиц было позволено употреблять все виды дурного обращения, за исключением смерти и изувечения {Франсиско Пенья опубликовал этот указ в Комментариях к Руководству для инквизиторов Николая Эймерика, во второй части, комментарий 39, заимствовав его из процесса, происходившего в Риме по поводу разделения епархий Хаки и Уэски и учреждения епархии в Барбастро; он отнесен к статье Хака, лист 75.}.
      XII. Сын Альфонса, король Арагона Педро II [120], приказал в 1197 году архиепископу Таррагоны и епископам Хероны, Барселоны, Вика и Эльны собраться в Хероне. Там вынесли декрет, который кардинал Агирре поместил в своем Собрании испанских соборов. Декрет этот содержит те же распоряжения, что и декрет Альфонса, и он был одобрен всеми грандами [122] провинции Каталонии. Эта новая мера доказывает, что прежний декрет не оказал почти никакого действия. Поэтому в новом указе было добавлено, что наместники короля, бальи и судьи должны понудить еретиков покинуть места их юрисдикции до воскресенья Страстной недели; что у оставшихся после этого срока в стране будет конфисковано имущество, треть которого поступит в пользу тех, кто на них донесет; что те, вторые окажут им приют или покровительство, сами потеряют свое имущество и с ними будет поступлено, как с виновными в оскорблении величества; что губернаторы и судьи в течение недели обязуются присягою перед епископами употребить все свои старания для обнаружения еретиков и наказания их; если они будут уличены в небрежности в этом отношении, то сами подвергнутся той же каре и будут лишены своего имущества {Агирре. Собрание соборов. Т. IV.}.
      XIII. После того как была определена эта каноническая дисциплина, по-видимому, ничего более не оставалось, как учредить церковную корпорацию, отдельную от епископов и зависящую непосредственно от пап, которой было бы поручено обнаруживать и преследовать еретиков и организация которой была бы такова, что короли и другие государи были бы обязаны, по ее требованию, покровительствовать исполнению приказов римской курии [123], под страхом быть отлученными от церкви, и должны были лишиться своих государств, пример чего вскоре увидели в судьбе несчастного Раймонда VI, графа Тулузы. Это происшествие относится к началу XIII века. Оно имеет несомненную связь с инквизицией, история которой составит предмет следующей главы.

10

Глава II

УЧРЕЖДЕНИЕ ВСЕОБЩЕЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВ ЕРЕТИКОВ В XIII ВЕКЕ


11

Статья первая

НАСТРОЕНИЕ УМОВ В ПЕРВОСВЯЩЕННИЧЕСТВО ИННОКЕНТИЯ III

      I. В XIII веке вкус к аллегорическому толкованию Священного Писания развился до такой степени, что буквальный смысл его почитался почти ни за что. Точное правило, данное Церкви относительно обхождения с еретиками, ограничивающееся запрещением общаться с ними после первого и второго их предупреждения, было признано недостаточным. Появилось убеждение, что еретиков следует преследовать, установив корпорацию людей, специально назначенных, чтобы их обнаруживать всеми возможными средствами, доносить на них, не предупреждая их лично, подвергать их ужасным наказаниям. Назначать эти наказания, по установившемуся обычаю, церковная власть не имела права, йо она всячески понуждала светскую власть применять их, угрожая ей самой громами и проклятиями Церкви, которые не один раз заставляли законных государей терять корону. Представители Церкви совсем не думали о том, что такое поведение их противно духу Евангелия; наоборот, они видели его оправдание в аллегории о двух мечах св. Петра [124], о смерти Анании и Сапфиры [125], в некоторых других событиях этого рода, которые не имели никакого отношения к новому учению в глазах того, кто читал Священное Писание с чистосердечием христианина первых трех веков церкви.
      II. В 1198 году, когда Иннокентий III [126] вступил на папский престол, такая перемена в мыслях была всеобщей. Иннокентий III был способен поддерживать эту новую систему идей, даже дать ей распространение, так как он был не только одним из первых юристов своего времени, но, кроме того, царствовал в качестве светского государя над Папской областью [127], обладание которой послужило его предшественникам для торжества их политики. Эта же побудительная причина заставила его самого в продолжение всего своего понтификата присоединять к наследию св. Петра [128] новые земли. Он обладал слишком большой проницательностью, чтобы не видеть, как важно было для успеха его замыслов умножать религиозные корпорации, которые все исповедывали преданность святому престолу и повиновались только его приказаниям; поэтому он утвердил несколько монашеских орденов. Он замечал, что, вопреки канонам Веронского собора и указам королей Арагона, маркизов Прованса, в Нарбоннской Галлии [129] и соседних с ней странах альбигойская ересь торжествует над папскими буллами благодаря покровительству, оказываемому еретикам графом Тулузы и другими сеньорами. Он предположил, что страх, внушаемый епископам графами Тулузы, Фуа [130] и некоторых других областей, и другие человеческие побуждения препятствовали строгому исполнению тех мер, которые были утверждены против еретиков Веронским собором. Поэтому он воспользовался правом, которое, по-видимому, ему давало такое положение дела, чтобы послать на места комиссаров с поручением исправить зло, которому епископы не оказали противодействия.
      III. Между тем папа не решился лишить самих епископов руководства этими делами, так как он знал, что оно принадлежало им по божественному праву. Но действие средств, изобретенных его политикой, было таково, что с течением времени епископская власть впала в состояние почти полного ничтожества, как это мы увидим в дальнейшем изложении этой Истории.
      IV. Иннокентий III не желал давать учреждаемой им инквизиции форму и устойчивость постоянной и непрерывной корпорации из боязни, чтобы она не была плохо принята и чтобы основные положения, которые он хотел установить, не встретили слишком большого сопротивления. Он удовольствовался образованием особой комиссии, будучи убежден, что время поможет завершить и упрочить его дело. Мы видим здесь, что глава Церкви вел себя с большой осторожностью и искусно устанавливал основы инквизиции, чтобы его преемники были в состоянии продолжать воздвигать начатое им здание, если смерть помешает ему его докончить, что и случилось как раз в середине его предприятия.

12

 Статья вторая

СОЗДАННАЯ ИННОКЕНТИЕМ III КОМИССИЯ ДЛЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ И НАКАЗАНИЯ ЕРЕТИКОВ НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

      I. В 1203 году папа поручил цистерцианским [131] монахам монастыря Фонфруад в Нарбоннской Галлии Пьеру де Кастельно [132] и Раулю проповедовать против ереси альбигойцев.
      Их проповеди не оказались бесполезными, как это доказывает один подлинный документ, который Гильом Катель [133] включил в свою Историю графов Тулузы и который был подписан 11 марта 1203 года, что соответствует 1204 году, так как в то время во Франции стали обозначать начало года со дня Пасхи. Из этого документа видно, что на обращенную к двум посланным папы просьбу жителей города Тулузы подтвердить его именем некоторые приобретенные ими привилегии Пьер и Рауль обещали это сделать только в том случае, если жители клятвенно обязуются всеми силами поддерживать католическую религию и бороться с ересью. Этот обет должен был доказать папе незапятнанность их веры; если же они отказались бы его дать, то они должны были подвергнуться наказанию как еретики {Этот документ можно видеть в Летописи цистерцианского ордена, составленной Манрике, под 1204 годом. Гл. 2. N 4.}.
      II. Успехи, достигнутые Пьером и Раулем в их миссии, показались папе благоприятной предпосылкой для приведения в исполнение составленного им плана учредить в католической Церкви независимых от епископата инквизиторов, которые имели бы право преследовать еретиков как делегаты святого престола. 4 июня седьмого года своего папства (что соответствует 29 мая 1204 года) он назначил в качестве апостолических легатов аббата цистерцианцев и двух монахов, Пьера и Рауля. Изложив в своей учредительной булле, под видом аллегории, несчастия, причиненные беспечностью епископов, и признав, что в цистерцианском ордене имеется несколько духовных лиц, образованных и полных рвения, Иннокентий III объявлял аббату, что после совещания с кардиналами решил поручить ему труд по искоренению ереси, и повелевал ему принять все необходимые меры, чтобы еретики были приведены вновь в католическую веру, а те, кто откажется подчиниться, по отлучении их от Церкви были преданы в руки светской власти. Это наказание должно было сопровождаться конфискацией имущества и объявлением их самих вне закона. Для облегчения выполнения приказов святого престола комиссары должны были обязать именем папы короля Франции Филиппа II [134] и его старшего сына Людовика [135], графов, виконтов и баронов королевства преследовать еретиков и обещать им в награду за их рвение к святому учению, что им будут дарованы святым престолом полные индульгенции, подобные тем, которые получали христиане, лично отправлявшиеся в Святую землю сражаться с неверными. Чтобы поставить этих трех монахов в возможность выполнить с успехом поручаемую им миссию, папа облек их всеми необходимыми полномочиями в церковных провинциях Экса [136], Арля [137], Нарбонны [138] и в других епархиях, где находились еретики, и дал им право упразднять или учреждать то, что они найдут нужным для своей цели, а также для наказания по церковным канонам тех, кто будет этому противиться. Он только рекомендовал в случаях важных и сомнительных обращаться к святому престолу и действовать по меньшей мере вдвоем, когда окажется невозможным действовать всем сообща.
      III. Облекая аббата и двух других цистерцианских монахов столь широкими полномочиями, папа предписывал Филиппу II помогать его уполномоченным в их предприятии. Он приглашал его конфисковать имущество графов, виконтов, баронов и других жителей, о которых составилось убеждение, что они покровительствуют ереси или не прилагают усилий для ее уничтожения, и даже, если это будет необходимо, послать предполагаемого наследника своей короны, во главе войска, против еретиков, чтобы устрашить их по крайней мере светским оружием, если церковные анафемы окажутся бессильными для их обращения {Бреве, изданные папой по этому случаю, можно видеть у Манрике под 1204 годом. Кн. 2. N 6 и сл.}.
      IV. Папские легаты испытали довольно большие затруднения, потому что их поручение не понравилось епископам. Король Франции не принял в этом деле участия; графы Тулузы, Фуа, Безье, Комменжа [139], Каркассона [140] и другие сеньоры этих провинций, видя, что альбигойцы необыкновенно умножились, и будучи убеждены, что лишь небольшое их число согласится добровольно обратиться, отказались изгнать людей, потеря которых должна была ослабить населенность их государств и, следовательно, повредить их собственным интересам. Эта причина тем более способна была удержать их, что эти еретики были в общем спокойные и покорные подданные.
      V. Когда главный легат цистерцианский аббат Арно (потом бывший архиепископом Нарбонны) был принужден отлучиться и оставить Пьера и Рауля в Тулузе одних, последние вскоре заметили, что миссия их не имеет того успеха, которого они хотели и обещали достигнуть. Пьер, отказавшийся от архидиаконства в Магелоне [141] для принятия монашества, любил уединение; он написал папе, прося позволения вернуться в свой монастырь Фонфруад. Иннокентий III ему отказал в этом и в письме от 26 января 1205 года даже увещевал его продолжать порученное ему дело с новым рвением. В то же время он отправил новые бреве: [142] Филиппу II, чтобы упрекнуть его в равнодушии, и архиепископу Нарбонны и епископу Безье, чтобы заклеймить позором их поведение, которого они держались по отношению к его легатам {Эти бреве приведены Манрике под 1205 годом. Гл. 1 и 2.}.
      VI. Пьер де Кастельно и Рауль начали поучать еретиков; они имели также совещание с главарями этих фанатиков, известными под именем совершенных; но число тех, кого они обратили, было незначительно. Арно, пользуясь полномочиями, полученными им от святого престола, приказал явиться в нему двенадцати аббатам своего ордена, выбранным капитулом в 1206 году. Во время своего пребывания в Монпелье [143] они допустили также к своим работам двух испанцев, рвение которых побуждало их проповедовать еретикам и которые впоследствии сделались знаменитыми. Первый, известный под именем Диего Асевес, был епископом Осмы, возвращавшимся из Рима в свою епархию, а другой был Доминго де Гусман [144], каноник-монах ордена св. Августина [145] и помощник приора [146] в кафедральном соборе той же епархии, сопровождавший епископа в его путешествии. Те и другие обратили нескольких альбигойцев. Когда испанский епископ решил переправиться через границу, он позволил св. Доминику остаться во Франции. Диего Асевес умер в Осме 30 декабря 1207 года, как это значится в его эпитафии {Лоперраэс. Описание епархии Осмы Т. 1. Статья о Диего; Манрике, под 1206 годом Гл. 1 и сл.; Райнальди. Продолжение Летописи Барония. Т. I, под годом 1205 и сл.; Флери. Церковная история. Кн. 76. N12 и 27.}.
      VII. Крупные феодалы Прованса и Нарбоннской Галлии были тогда почти постоянно в войне друг с другом. Когда папские легаты потребовали от них преследования в их владениях упорных еретиков, эти сеньоры им возразили, что они не могут выполнить приказаний папы вследствие войны, которую они должны вести против своих соседей. Иннокентий III, осведомленный о происходящем, послал своим легатам формальное приказание прекратить своим посредничеством разногласия, приведшие государей и сеньоров этой страны к вооруженному столкновению, и заставить их всех клятвенно обещаться искоренить ересь и истребить еретиков в своих владениях. Легаты, верные приказам римской курии, пригрозили, что отлучат от Церкви тех, кто не будет повиноваться, объявят интердикт [147] в их владениях, освободят вассалов от присяги на верность и, наконец, накажут их всеми теми способами, которые Церковь вправе употребить против непокорных. Действие этой меры устрашило государей, которые, боясь несчастий более тяжких, чем бедствия войны, отказались на время от обоюдных претензий и согласились заключить мир.
      VIII. Наиболее могущественным из этих государей был Раймонд VI [148], граф Тулузы. Пьер де Кастельно угрожал ему несколько раз, так как он не исполнял своих обещаний. Обращение Раймонда с папским посланником было таково, что подстрекнуло его подданных, еретиков-альбигойцев, убить этого легата, который 9 марта 1208 года был возведен в блаженные и причислен в лику мучеников церкви. Папа написал в то же время всем графам, баронам, сеньорам и дворянам провинций Нарбонны, Арля, Амбрена [149], Экса и Вьенны [150] в Дофине [151], понуждая их соединить свои силы и выступить против еретиков; при этом он обещал им те же индульгенции, как если бы они сражались с сарацинами [152]. В этой экспедиции Иннокентий III назначил своим легатом епископа Кузеранского [153], которого цистерцианский аббат должен был сопровождать {См.: папское бреве в Летописи Манрике. Т. III, под 1208 годом. Гл. 2; Райнальди. Продолжение Летописи Барония; Флери. Церковная история.}.

13

Статья третья

НАЧАЛО ИНКВИЗИЦИИ В НАРБОННСКОЙ ГАЛЛИИ

      I. Война, предпринятая против еретиков-альбигойцев и их покровителя Раймонда VI, графа Тулузы, совпала с началом инквизиции в 1208 году. Смерть Пьера де Кастельно возбудила против его убийц пыл большинства католиков Нарбоннской Галлии. Арно сумел извлечь выгоду из этого момента, чтобы заставить выполнить приказания, полученные им от папы. Он поручил двенадцати монахам своего ордена, которые были ему даны в помощь, св. Доминику и, вероятно, нескольким другим священникам проповедовать крестовый поход против еретиков; обещать индульгенции тем, кто примет участие в этой войне; взять на примету тех, кто откажется участвовать в ней; осведомиться, каковы их верования; примирять с Церковью тех, которые обратятся, а упорствующих передавать в распоряжение Симона, графа Монфора [154], стоявшего во главе крестоносцев.
      II. Подлинный акт, которым цистерцианский аббат приказывал выполнить все эти меры, до нас не дошел. Но его существование тем не менее доказывается как событиями того времени, так и удостоверением о примирении с Церковью, которое св. Доминик де Гусман выдал одному еретику по имени Понс Роже и в котором этот святой объявляет, что он действует как делегат аббата Арно. Мы вернемся к этому документу, когда будем говорить о способах действия первой инквизиции. Здесь я ограничусь лишь замечанием, что на копии не имеется даты, извлеченной из книги доминиканского монастыря Св. Екатерины в Барселоне, в которую инквизитор Николас Росельи (впоследствии кардинал римской Церкви) поместил ее около половины XIV века. Но епископ Бадахоса дом Анхело Манрике, который был цистерцианским монахом, думает не без основания, что это примирение с Церковью произошло в 1209 году {Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1210 годом. Гл. 4.}.
      III. Нелегко определить число несчастных альбигойцев, погибших на кострах с 1208 года, который был годом начала инквизиции. Но нельзя не проникнуться живым состраданием при чтении повествований того времени. Они изображают гибель нескольких миллионов [155] людей среди самых ужасных мучений, как торжество религии, на которой ее божественный основатель напечатлел характер кротости, человеколюбия, доброжелательства и милосердия. Апостолы однажды просили своего божественного учителя низвести с неба огонь на самаритян [156], бывших еретиками и схизматиками еврейского исповедания. Он не только упрекнул их за эту мысль, но и дал понять, что она ему ненавистна, обойдясь с ними при этом с такой суровостью, другого примера которой мы не встречаем в Евангелии. В XIII веке этот урок пропал даром, потому что были уверены, что история Самарии не имеет ничего общего с тем поведением, которого надо было держаться по отношению к еретикам тогдашней эпохи.
      IV. Причины, объяснение которых не входит в план моего труда, заставили в 1214 году папу Иннокентия III послать в качестве легата во Францию Пьетро из Беневента [157], кардинала церкви Св. Марии д'Аквила [158], с письмами к архиепископам Амбрена, Арля, Экса и Нарбонны, их викариям, аббатам и священникам всех этих провинций. Он велел им повиноваться легату и оказывать ему помощь во всем, что он найдет нужным предпринять против еретиков-альбигойцев {Флери. Церковная история. Кн. 77. N 32 и cл.}. По-видимому, с прибытием этого кардинала у цистерцианского аббата, бывшего с начала 1212 года архиепископом Нар бонны, полномочия не были отняты {Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1212 годом. Гл. 1.}. Но ему было предписано, как и другим, повиноваться новому легату; из этого, по крайней мере, вытекает, что он не был более главою инквизиции. Мы видим поэтому, что св. Доминик в разрешении не носить покаянной одежды, дарованном одному примиренному с Церковью, заявляет, что это разрешение имеет силу, лишь пока кардинал-легат не даст об этом иного повеления. Нет даты на копии этого документа, извлеченного из старинной книги барселонского монастыря, о которой я уже говорил. Но последующие события указывают, что он относится к 1214 или к началу 1215 года, потому что кардинал Пьетро возвратился в Рим около июля {Флери. Церковная история. Кн. 77. N 36.}, а немного спустя св. Доминик совершил то же путешествие, чтобы испросить у папы утверждения ордена, который он подготовлял с тех пор для проповеди против ереси и в который он уже принял нескольких духовных лиц, причисленных к его ведомству. Один из них, Тома Селлан, принял их в своем доме, откуда они ходили для совершения богослужения в церковь Св. Романа в Тулузе, уступленную им в пользование епископом Фульконом, бывшим цистерцианским монахом, другом и ревностным покровителем св. Доминика {Там же. N 54.}.
      V. В 1215 году Иннокентий III торжественно открыл десятый [159] Вселенский собор, который был четвертым Латеранским, и приказал постановить по отношению к еретикам Лангедока [160] следующее: 1) те, что будут осуждены епископами как нераскаянные еретики, должны передаваться в руки светской власти для понесения справедливо заслуженного ими наказания после лишения сана священства, если это были священники; 2) имущество мирян будет конфисковано, а имущество священников будет употреблено в пользу их церквей; 3) жители, заподозренные в ереси, будут принуждены оправдаться каноническим путем; не желающие подчиниться этой мере подвергнутся отлучению от Церкви; если они останутся отлученными в течение года, не прибегая к помилованию Церкви, с ними поступят как с еретиками; 4) сеньоры будут предупреждены и даже понуждены посредством церковных наказаний клятвенно обязаться изгнать из своих владений всех жителей, объявленных еретиками; 5) сеньоры, уличенные в небрежном исполнении этой меры, будут отлучены от Церкви митрополитом или его викариями; если к концу года они не исполнят возлагаемой на них обязанности, о них будет доложено папе, чтобы Его Святейшество мог объявить их подданных свободными от присяги на верность и предложить их земли тем католикам, которые пожелают ими завладеть; последние по изгнании оттуда еретиков будут пользоваться ими спокойно, в силу решения собора; они будут хранить старательно католическую веру и нести ту же службу по отношению к своему сюзерену, если только он не ставил никакого препятствия для исполнения соборного декрета; 6) католики, участвующие в крестовом походе для истребления еретиков, получат индульгенции, даруемые отправляющимся в Святую землю; 7) отлучение от Церкви, постановленное собором, распространяется не только на еретиков, но также на всех тех, кто будет им покровительствовать или принимать их в своих домах; они будут объявлены лишенными чести, если к концу года не выполнят своих обязанностей, и, как таковые, будут сняты с общественных должностей и лишены права избирать своих должностных лиц; они будут объявлены неправоспособными для дачи показаний на суде, составлять завещания и получать наследство; никто не будет обязан являться в суд ответчиком, если он будет истцом; если это судьи, то их приговоры будут объявлены недействительными и ни одно дело не может поступить к ним на судебный разбор; если это адвокаты, они не будут иметь права защиты; акты нотариусов, подвергшихся действию этого декрета, перестанут считаться подлинными; священники будут присуждаемы к снятию сана и лишению церковных доходов; все те, кто стал бы общаться с этими отлученными от Церкви после объявления их таковыми Церковью, будут под анафемой: им не могут преподаваться церковные таинства, даже в смертный час; они будут лишены церковного погребения; их дары и приношения не будут приняты; священники, которые не станут сообразоваться с этим последним распоряжением, будут отрешаемы, если они принадлежат к белому духовенству, и лишены привилегий, если они монахи; 8) никто не имеет права проповедовать, не получив на это полномочия от святого престола или от католического епископа; те, кто не будет считаться с этим декретом, должны быть отлучены от Церкви и подвергнуться прочим наказаниям, если не подчинятся тотчас же; 9) ежегодно каждый епископ должен посещать лично ту часть своей епархии, где предполагается существование еретиков, или поручать это дело опытному человеку; призвав трех наиболее уважаемых жителей (или даже больше, если сочтет это нужным), он должен обязать их обнаружить мест-: ных еретиков - лиц, собирающихся на тайные сходки, или тех, кто ведет жизнь странную и отличную от жизни остальных христиан; он должен распорядиться о приводе к себе тех* на кого поступит донос, и наказать их по каноническим правилам, если они не докажут своей невиновности или если после отречения от ереси снова впадут в нее; если кто-либо из жителей откажется повиноваться епископу в том, что ему поручено, и дать клятвенное обещание объявлять обо всем, что ему станет известным, он должен сам быть тотчас же объявлен еретиком; наконец, с епископами, уличенными в допущенной небрежности по очищению своих епархий от еретиков, будет поступлено как с виновными, и они будут низложены со своих кафедр{13-й канон 28-го тома королевского Собрания соборов.}.
      VI. Буквальный смысл этого декрета четвертого Латеранского собора доказывает вполне, что Иннокентий III в то время не установил еще апостолического трибунала уполномоченной инквизиции, потому что он предоставил ее обязанности епархиальным епископам как обычным судьям в делах веры со времени апостолов. Но это совмещалось с мерою, которой папа создавал уполномоченных инквизиторов и разрешал им действовать против еретиков заодно с епископами или без них, как это уже происходило и как это увидим впоследствии. Если декрет не говорит об этом, то надо думать, что, когда Иннокентий поручил цистерцианскому аббату и его двум товарищам преследование еретиков-альбигойцев, он еще не думал об основании постоянного учреждения, предоставив себе сделать это, когда обстоятельства докажут его необходимость.
      VII. Доминиканские монахи и авторы, которые с них списывали, заставили думать, что в 1215 году-после Латеранского собора папа пожаловал св. Доминику де Гусману титул апостолического инквизитора для искоренения ересей и преследования еретиков во всех частях христианского мира, и они заключили из этого, что св. Доминик был первым великим инквизитором. Но не существует никакого документа, который доказывал бы правильность этого мнения и достоверность декларации папы Сикста V [161] в его булле о канонизации св. Петра-мученика [162], инквизитора Вероны, потому что она почти на четыре века позже этих событий. Этот исторический вопрос был выяснен епископом Бадахоса домом Анхело Манрике { Манрике. Цистерцианская летопись. Т. III, под 1204 годом. Гл. 5.}, и не следует придавать никакого значения противоположным доводам, выдвинутым Монтэйро, автором Истории португальской инквизиции {Монтэйро. История португальской инквизиции. Т. I Ч. 1. Кв. 1. Гл. 57 и cл.}.

14

Статья четвертая

УСТАНОВЛЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ ПРИ ПАПЕ ГОНОРИИ III В ИТАЛИИ

      I. Папа Иннокентий III умер 16 июля 1216 года, не успев дать устойчивой формы уполномоченной инквизиции, которая была отлична от инквизиции епископов. Быть может, причиной тому было продолжение войны, которую вели против альбигойцев: можно также видеть другую причину в оппозиции, встреченной этим папой в среде Латеранского собора со стороны большинства епископов. Гонорий III [163] наследовал ему 18 июля и приготовился продолжать дело, которое начал его предшественник.
      II. Иннокентий III отправил св. Доминика де Гусмана обратно в Тулузу с тем, чтобы он совместно со своими товарищами избрал один из одобренных Церковью уставов для монашеского ордена, который он собирался учредить. Св. Доминик выбрал устав ордена св. Августина, к которому он принадлежал уже давно в качестве каноника Осмы. По возвращении св. Доминика в Рим 22 декабря 1216 года Гонорий утвердил его орден; назначением ордена была проповедь против ересей.
      III. 26 января 1217 года Гонорий написал св. Доминику и его товарищам, чтобы похвалить их рвение и поощрить продолжать с тем же жаром предприятие, начатое ими для славы католической религии. Св. Доминик послал несколько своих монархов в Париж, в Испанию, Италию и в другие королевства. Неизвестно, были ли они облечены необходимыми полномочиями для отпущения преступления ереси и для примирения еретиков с Церковью; еще менее известно, было ли им дано звание уполномоченных инквизиторов святого престола для борьбы с учениями, противными вере. Историки ордена предполагают это, но не приводят в подтверждение своего мнения ни одной буллы и ни одного бреве. Я принимаю их предположение, несмотря на недостаток прямых доказательств, основываясь на событиях, которые произошли впоследствии и о которых я сообщу в свое время.
      IV. В том же 1217 году папа послал в провинцию Лангедок и Прованс в звании легата кардинала-священника церкви Св. Иоанна и Св. Павла [164] Бертрана (а не Бернарда, как его называли многие испанские историки). Он прибыл с письмами к архиепископам Амбрена, Экса, Нарбонны, Оша и к их викариям. В этих письмах папа предлагал им точно выполнять то, что предпишет им легат. Главной целью его миссии было продолжение с новой силой войны против альбигойцев, поддержание рвения миссионеров, проповедовавших против ересей, проверка примирения с Церковью обращенных еретиков и наказание упорствующих. Правдоподобно, что легат был согласен с св. Домиником относительно посылки в эти провинции монахов его ордена и что он одобрил решение основателя ордена самому приехать в Рим для ходатайства пред папой о даровании этим монахам власти уполномоченных инквизиторов и о рекомендации их епископам и королям.
      V. Брат Эрнандо де Кастильо, правдивый историк происхождения и основания монастырей ордена св. Доминика, приводит письма папы Гонория св. Фердинанду [165], королю Кастилии [166] и Леона [167] {Кастильо. История св. Доминика. Ч. 1. Гл. 41.}. Райнальди, продолжатель Церковной летописи Барония, включил в них бреве, направленное Гонорием 8 декабря 1219 года ко всем христианским епископам. Папа очень горячо рекомендует им братьев проповедников, вспоминая важные заслуги, оказанные ими католической вере, и обязывает епископов помогать им всей своей властью, чтобы они могли выполнить поручение, для которого посланы. Этот документ еще не доказывает, что они были апостолическими инквизиторами. Однако возможно, что папа их облек полномочиями посредством особого бреве, так как мы видим четыре года спустя, что монахи, проповедовавшие в Ломбардии, имели подобное бреве.
      VI. Св. Доминик, бывший тогда в Риме, основал уже второй орден, для женщин: они должны были вести в уединении религиозную жизнь и молить Бога о торжестве католической веры и об истреблении ересей. Св. Доминик установил в Риме еще третий орден, для светских лиц, живших в миру. Он предписал всем его членам обязанность молиться о том же, помогать, поскольку это для них возможно, проповедникам против ереси и преследовать еретиков. Этот третий орден обозначался иногда названием третьего ордена покаяния, но чаще назывался милицией Христа, потому что его члены боролись с еретиками и помогали инквизиторам исполнять их обязанности. На них смотрели как на членов семьи инквизиции, и поэтому они носили имя близких (famihares). Эта ассоциация породила впоследствии другую, известную под именем Конгрегации Св. Петра-мученика. Она была одобрена Гонорием; его преемник Григорий IX ее утвердил. Ввиду того, что она была учреждена св. Домиником в 1219 году (время, когда его монахи разошлись по разным местам для проповеди), правдоподобно, что доминиканские монахи имели уже характер инквизиторов {Кастильо История св. Доминика Ч. 1. Гл 49; Монтэйро История португальской инквизиции. Ч 1. Гл. 36; Парамо. О происхождении инквизиции Кн. 2. Отд. 1.Гл 3.}.
      VII. Гонорий декретировал устав против еретиков, который получил силу гражданского закона через императора Фридриха II [168] в день его коронации, то есть 22 ноября 1221 года. Это историческое событие подробно передано продолжателем Барония {Райнальди, под 1221 годом. N 19 и сл.}. В том же году папа послал в Нарбоннскую Галлию, в качестве нового легата, Конрада, епископа Порто [169], для дел инквизиции и войны против альбигойцев. Именно тогда решили основать в этой стране новый рыцарский орден, назначенный для преследования еретиков, по образцу ордена тамплиеров (храмовников) [170], под названием милиции Христа. Гонорий дал свое одобрение этому проекту и приказал выбрать один из монашеских уставов для основания религиозного ордена {Там же. N41.}. По-видимому, именно этому ордену милиции Христа папа Григорий IX [171] написал поздравительное письмо за рвение, оказанное им в помощи епископам и инквизиторам, и употребление полученного ими вооружения в защиту католической религии и для преследования гибели ее врагов{Там же, под 1233 годом, заметка Манрике.}. Эта ассоциация почти тотчас же слилась с милицией Христа третьего ордена св. Доминика и с ассоциацией "близких" к инквизиции.
      VIII. В 1224 году инквизиция существовала уже в Италии под ведением доминиканских монахов. Это подтверждается узаконением Фридриха II, опубликованным в Падуе [172] против еретиков 22 февраля двенадцатого индикта, что соответствует указанному выше году. Закон этого императора гласил, что еретики, осужденные Церковью и преданные ею светскому правосудию, будут наказаны соответственно их преступлению; если боязнь казни приведет кого-либо из них к воссоединению с Церковью, он будет подвергнут канонической епитимий и заключен пожизненно в тюрьму; если в какой-либо части империи окажутся еретики, учрежденные папой инквизиторы или ревностные к вере католики могут требовать от судей хватать их и сажать в тюрьму до тех пор, пока, после отлучения от Церкви, они не будут осуждены и казнены; поддерживающие их или покровительствующие им подвергнутся той же казни; еретики, вернувшиеся в лоно Церкви, обязуются отправляться на розыски виновных, пока их не обнаружат; произнесший отречение от ереси в смертный час и затем вторично впавший в нее по выздоровлении одинаково будет подвергнут смертной казни; преступление оскорбления Божия величества сильнее преступления оскорбления величества человеческого; так как Бог наказывает детей за грехи отцов, чтобы научить их не подражать своим родителям, то и дети еретиков, до второго поколения, будут объявлены неправоспособными к занятию общественной должности и пользованию почетом, исключая детей, сделавших донос на своих отцов, которые в силу этого должны считаться невинными. "Мы хотим также, - прибавляет император, - чтобы все знали, что мы взяли под свое особое покровительство монахов ордена проповедников, посланных в наши владения для защиты веры против еретиков, также и тех, кто будет им помогать в суде над виновными, будут ли эти монахи жить в одном из городов нашей империи, или переходить из одного города в другой, или сочтут нужным возвращаться на прежнее место; и мы повелеваем, чтобы все наши подданные оказывали им помощь и содействие. Поэтому мы желаем, чтоб их принимали всюду с благорасположением и охраняли от покушений, которые еретики могли бы против них совершить; чтобы та помощь, в которой они нуждаются для выполнения своего дела в миссии, порученной им ради веры, была им оказана нашими подданными, которые должны арестовывать еретиков, когда они будут указаны в местах их жительства, и держать их в надежных тюрьмах до тех пор, пока они, осужденные церковным трибуналом, не подвергнутся заслуженному наказанию. Делать это надо в убеждении, что содействием этим монахам в освобождении империи от заразы новой установившейся в ней ереси совершается служба Богу и польза государству". {См. этот устав в булле папы Иннокентия IV, в приложении к Комментариям Пеньи на руководство для инквизиторов, составленное Эймериком.}
      IX. Усилия инквизиции в Нарбоннской Галлии не имели еще достаточного успеха, на который рассчитывал папа, потому что военные события не всегда были благоприятны для крестоносцев. Гонорий, приписывая это небрежности кардинала Конрада, отозвал его и послал на его место Романа, кардинала-диакона церкви Св. Ангела [173]. Новый легат должен был отправиться в провинции Тарантеса [174], Безансон [175], Амбрен, Экс, Арль и Вьенна. Это новое распоряжение Гонория относится к 1225 году. Настояния нового легата заставили Людовика VIII, короля Франции, решиться стать во главе армии крестоносцев, чтобы выступить против графов Тулузы, Фуа, Безье, Беарна [176], Каркассона и против многих других сеньоров, поддерживавших альбигойцев. Между тем дела не подвигались: Людовик умер 8 ноября того же года, и папа последовал за ним 18 марта 1227 года, раньше, чем успел дать прочную форму и устав для судебного порядка нового трибунала инквизиции, который вводился во Франции {Райнальди, под 1225 годом. N 29; под 1227 годом. N 12; Флери. Церковная история. Кн. 79. N 8,18 и 28.}.

15

Статья пятая

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРИГОРИЕМ IX УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ФОРМЕ ТРИБУНАЛА И ДАННЫЙ ИМ ЕЙ УСТАВ

      I. Григорий IX вступил на первосвященнический трон 13 марта 1227 года. Он с таким старанием занялся инквизицией, что успел дать ей прочную форму. Он был горячим покровителем св. Доминика Гусмана и близким другом св. Франциска Ассизского [177]. Поэтому не следует удивляться, что он сохранил за доминиканскими монахами функции инквизиторов и поручил их также францисканцам, посылая их в те провинции, где не было доминиканцев, и приобщая их к работам последних во многих провинциях, где они утвердились.
      II. Кардинал Роман имел во Франции больше успеха, чем предшествующие ему легаты. Государи, истощенные двадцатилетней войной и боявшиеся полного разорения своих государств, мечтали об окончании бедствий, постигших их народы. Такое настроение и вступление на престол Франции Людовика IX [178], под регентством королевы Бланки [179], воодушевленной величайшим рвением к религии, изменили в корне положение дела.
      III. Граф Тулузы, Раймонд VII [180], решил окончить войну, которую он вел в пользу альбигойцев. После смерти своего отца, начавшего ее, он примирился с св. Людовиком и с Церковью на Нарбоннском соборе, возглавляемом архиепископом этой митрополии, преемником Арно, Пьером Амьеном, в присутствии папского легата. Раймонд, между прочим, обещал изгнать из своих владений всех еретиков, которые откажутся вернуться в лоно Церкви {См.: Нарбоннский собор в королевском Собрании соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. Кн. 79. N 8, 18, 28.}.
      IV. В 1229 году в Тулузе состоялся новый собор, на котором присутствовали граф Раймонд, архиепископы Нарбонны, Бордо, Оша, много епископов и депутаты Тулузы и многих других городов. На нем установили с посланным папой способ поведения по отношению к еретикам. Принятые там меры в сущности были те же, что и постановленные на Веронском и Латеранском соборах. Я отмечу лишь меру, которая поручала епископам в каждом приходе их епархии назначить одного, двух или нескольких священников и клятвенно обязать их производить исправные и частые розыски еретиков, в какие бы места они ни скрылись, арестовывать их, принимать все необходимые предосторожности, чтобы помешать их побегу, и извещать епископа и местного сеньора или губернатора об их аресте. Это распоряжение гласит также, что никто не может быть наказан как еретик иначе, как после объявления его таковым со стороны епископа; еретики, добровольно обратившиеся, не могут оставаться на учительстве в той же стране, потому что они подозреваются в заражении ересью; для улики в уклонении в заблуждение, в которое впали, они будут носить на своих одеждах по кресту на каждой стороне груди; те, кого приведет к обращению страх смерти, будут подвергнуты заключению под юрисдикцией епископа. В каждом приходе будет выставлен список всех жителей; из него все мужчины, достигшие четырнадцатилетнего возраста, и женщины, достигшие двенадцатилетнего возраста, дадут под присягой обещание исповедовать католическую веру, проклинать ересь, какого бы рода она ни была, и преследовать еретиков. Они будут обязаны возобновлять эту присягу через два года; отказавшиеся это сделать будут заподозрены в ереси. Все жители, внесенные в список, должны являться к исповеди в своих приходах трижды в год - на Рождество, Пасху и Троицын день; отсутствующий будет равным образом состоять на подозрении в религиозном заблуждении. Наконец, запрещается светским лицам чтение Священного Писания на народном языке. Я встречаю подобное запрещение в истории Церкви в первый раз {Тулузский собор в королевском Собрании соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. Кн. 79. N 58.}.
      V. Кардинала Романа в его обязанностях легата сменил епископ Турне [181] Вальтер. В 1233 году он собрал в Мелене собор, на котором присутствовали граф Тулузы и архиепископ Нарбонны со своими викариями. На этом соборе было постановлено относительно преследования еретиков несколько канонов, схожих с предшествовавшими. В особенности же на нем было предписано, чтобы все бароны, рыцари, коменданты городов и прочие вассалы графа были принуждены принять все необходимые меры для розыска, ареста и наказания еретиков; чтобы каждый город, где окажутся еретики, платил доносчику, способствовавшему их аресту, марку серебра за каждого; чтобы все дома, служившие им убежищем, были снесены с лица земли, подобно тем, где они проповедовали, и чтоб имущества владельцев этих домов были конфискованы; чтобы выжигали все пещеры, где можно было предполагать их убежище; чтобы вся собственность еретиков была секвестрована, без права для их детей требовать хотя бы самую малую долю; чтобы их пособники, укрыватели и защитники присуждались к тому же наказанию; чтобы каждый подозреваемый в ереси житель был обязан исповедовать свою веру, дав под присягой обещание говорить правду, под страхом быть наказанным как еретик; чтобы примиренные с Церковью носили два креста на груди таким способом, чтоб все могли их видеть; чтоб они были лишены всего своего имущества или подвергались другим наказаниям, если откажутся считаться с этим распоряжением: конфискация должна включать и то имущество, которое было бы обманным образом продано с целью сокрытия его от действия закона; все те, кто после отлучения от Церкви по истечении года не будут ходатайствовать об отпущении, будут принуждаться к тому секвестром, налагаемым на их имущество {Королевское Собрание соборов. Т. 28; Флери. Церковная история. кн. 80. N 25; Райнальди, под 1233 годом. N 58.}.
      VI. В том же году легат провел другой собор в Безье. Здесь он заставил издать новый регламент о розыске и преследовании еретиков, который был разделен на несколько статей, подобных прежним. Приказывалось каждому арестовывать еретиков; священникам повелевалось, под страхом присуждения их самих к потере их церковных доходов, после однократного предупреждения составить список всех тех из их прихожан, которые подозревались в ереси, и заставлять их каждое воскресенье и праздник присутствовать при церковной службе. Другая статья обязывала примиренных с Церковью еретиков носить два креста на верхней одежде, один на груди, другой на плече; они должны быть сделаны из желтого сукна, иметь три пальца в ширину, две с половиной ладони в вышину и две ладони в поперечнике; если одежда с капюшоном, то на нем тоже должен быть крест. Не сообразующиеся с этими статьями должны считаться еретиками-рецидивистами и быть лишены своего имущества {Бэйль. Обзор соборов. Т, I, в соборах Франции под 1246 годом; Пенья. Комментарий 42 к Руководству Эймерика. N175; Флери. Церковная история. Кн. 80. N 26.}.
      VII. В то время как это происходило во Франции, альбигойская ересь проникла в самую столицу католического мира. Если бы мнения, получившие начало в IV веке, в эпоху обращения в христианство Константина [183], не приобретали от столетия к столетию новой силы, дойдя до того, что они открыли в Евангелии достаточные основания для наказания еретиков смертью, то можно думать, что Григорий IX, видя, что крайние средства, применяемые против еретиков, не имеют большого действия, отказался бы от системы принятых им репрессий. Хотя их упорное применение погубило несколько тысяч еретиков на кострах Франции и Италии, он не только не добился того, что предполагал, но эти еретики, как бы желая сделать вызов его авторитету, принесли свои ошибочные доктрины в сердце его столицы и доказывали этим дерзновенным поведением, как мало они были чувствительны к церковным анафемам и угрозам страшных мучений, которые Григорий мог применить против них как глава Церкви и как светский государь Рима. К несчастию, умы были подавлены предрассудками и неспособны видеть вещи с истинной точки зрения. Поэтому Григорий IX, далекий от изменения системы и принятия за правило духа благоволения кротости, отличавшего первые три века христианства, в 1231 году разразился против еретиков буллой, начало которой его духовник, доминиканец св. Раймонд де Пеньяфорте [184], включил в главу "Отлучаем" (Excommunicamus) в отделе о еретиках (de hereticis) сборника декреталий этого папы; остальная часть была переписана Райнальдом вместе со статутами правителей Рима, утвержденными Григорием IX.
      VIII. В этой булле папа отлучал от Церкви всех еретиков, в особенности те их разряды, которые были в ней обозначены. Он приказывал, чтобы осужденные предавались в руки светских судей для получения справедливого наказания за их преступление, после лишения сана, если они находились в церковном звании; чтобы просивший об обращении подвергался епитимье и наказанию пожизненным заключением; чтобы принявшие их учение были считаемы еретиками; чтобы жители, которые приняли бы их в свои дома, покровительствовали им и защищали их, были отлучены от Церкви и объявлены бесчестными и лишенными права занимать общественную должность, голосовать, давать показания на суде, делать завещание, принимать участие в каком-либо наследстве, предъявлять пред судом какой-либо иск, если после их отлучения они будут пренебрегать просьбой о примирении с католической Церковью. Булла гласила также, что, если виновные были судьями, никакой процесс не должен был вестись в их суде и вынесенные ими решения должны считаться недействительными; если они были адвокатами, им не должно позволять выступать с защитой на суде; если они были нотариусами, их акты не должны иметь никакой силы; если они были священниками, они должны быть лишены своего сана и своих церковных доходов. Лица, не избегающие иметь дела с этими отлученными, должны быть сами присуждены к отлучению и подвергнуться другим наказаниям; заподозренные в ереси, если не поспешат рассеять этого подозрения путем канонического испытания или каким-нибудь иным способом, соответствующим их званию и причинам подозрения, должны быть отлучены от Церкви и признаны еретиками, если в течение года не удовлетворят требованиям Церкви; было запрещено принимать их заявления и апелляции; ни нотариусы, ни адвокаты не могли им оказывать содействия ни в какой сделке, ни в каком процессе, под страхом вечного интердикта; священникам было запрещено допускать их к участию в таинствах, получать от них милостыню и приношения; то же запрещение по отношению к этой последней статье было сделано иоаннитам [185], тамплиерам (храмовникам) и другим монашеским орденам [186]. Кто не будет сообразоваться с этим запрещением, должен быть лишен своего звания и мог быть восстановлен в нем лишь с разрешения святого престола. Кто предоставлял этим преступникам церковное погребение, тот подвергался каре отлучения, от коего он мог избавиться, только вырыв из земли их трупы своими собственными руками, причем это место навсегда переставало служить местом погребения христиан. Никто из мирян не может рассуждать о предметах веры ни публично, ни в частной беседе, под страхом быть отлученным от Церкви. Знающий, что где-нибудь находятся еретики или лица, устраивающие тайные собрания, или образ жизни которых отличается от других, обязывался довести об этом до сведения своего духовника или кого-нибудь другого, кто об этом сообщил бы епископу, а в случае недонесения он сам подвергался анафеме. Наконец, дети еретиков и тех, кто их укрывал и защищал, не могли быть допускаемы ни к какой должности, ни пользоваться никакими доходными местами до второго поколения, под страхом аннулирования всего того, что было бы противно этой мере {Райнальди, под 1231 годом. N 14; Пенья, в приложении к Комментариям на Эймерика. Руководство для инквизиторов.}.
      IX. Сенатор Аннибал и другие члены управления Рима с целью содействовать папе, их светскому государю, во исполнение постановленных им мероприятий издали разные муниципальные законы о розыске и наказании еретиков. Они были почти те же, что и узаконения императора Фридриха II. Замечу, что один из этих законов обязывал римского сенатора приказывать хватать находящихся в городе еретиков, в особенности тех, кто будет обнаружен инквизиторами святого престола или иными католиками, держать их в тюрьме до их осуждения Церковью и казнить их через неделю после осуждения. Тот же закон предоставлял треть имущества преступника доносчику, другую треть сенатору-судье, а третья часть должна была поступить на расходы по ремонту стен Рима. В этом кодексе римского муниципального правосудия было сказано также, что дома, служившие местом тайных сборищ еретиков, будут снесены с лица земли навсегда; точно так же и дома тех жителей, которые получили от еретиков рукоположение. Знающий сторонников ереси и не донесший на них присуждался к штрафу в двадцать ливров; если он был не в состоянии их уплатить, он подвергался проскрипции до тех пор, пока не удовлетворит требованию закона. Если кто-либо покровительствовал, защищал или укрывал еретиков, то лишался третьей части своего имущества, которая поступала на те же муниципальные нужды; если эта кара оказывалась недостаточною для обращения еретиков к вере, они должны были изгоняться из Рима навсегда. Выбранный сенатором перед вступлением в свою должность должен был дать под присягой обещание соблюдать и выполнять все законы, направленные против ереси; если он отказывался подчиниться этому условию, все документы, подписанные им как сенатором, вследствие его отказа теряли свою силу и никто не был обязан ему повиноваться, даже после присяги на подчинение ему и верность; если же, взяв на себя указанное обязательство, он изменил бы ему, с ним следовало поступать как с клятвопреступником, он должен был заплатить двести марок (которые шли на те же расходы, что и другие штрафные деньги) и объявлялся неспособным занимать какую-либо общественную должность. Судьи св. Мартины [187] должны были наблюдать за исполнением этих постановлений, которые включались в их акты; и ни одно из этих разных наказаний не могло быть отменено, ни в силу народного голосования, ни единогласно народом, ни при каком-либо другом обстоятельстве.
      X. Григорий IX послал узаконения римского управления вместе с теми, которые он издал сам, архиепископу Миланскому [188] с тем, чтобы тот приказал строго исполнять их в своей епархии, в епархиях своих викариев и в некоторых других частях Цизальпинской Галлии [189], где ересь сделала уже внушающие тревогу успехи {Райнальди, под 1231 годом. N 18.}. Это мероприятие папы заставило императора Фридриха II возобновить узаконения, которые он опубликовал в 1224 году против еретиков, и в частности закон против богохульников, присуждавший всех без различия еретиков к сожжению или отрезанию языка, если бы епископы нашли уместным даровать им эту милость, для того чтобы им было невозможно в будущем порочить святое имя Божие. Император написал об этом папе и известил его, что еретические учения проникли в Неаполь [190] и Сицилию [191], что он решил преследовать их с величайшей строгостью и что множество виновных попало уже в руки правосудия. Действительно, он послал в Неаполь архиепископа Регина с подобным поручением, и многие из еретиков были обнаружены и казнены {Райнальди, под 1231 годом. N 19 и 20.}.
      XI. Такова была форма, которую инквизиция приняла уже во Франции и Италии, когда Григорий IX ввел ее в Испании. Я прослежу ее в различных частях этого королевства, потому что она является главным предметом взятого мною на себя труда и предпринятых исследований.

16

Глава III

О ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

17

Статья первая

УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В ИСПАНИИ ПАПОЙ ГРИГОРИЕМ IX

      I. В 1233 году французская инквизиция получила устойчивую форму, данную ей св. Людовиком на основании определений соборов в Тулузе, Нарбонне и Безье. В это время Испания, не считая магометанских государств, была разделена на четыре христианских королевства: Кастилию, Наварру [192], Арагон [193] и Португалию [194]. Кастилия находилась под властью св. Фердинанда, который не замедлил присоединить к ней королевства Севилья [195], Кордова [196] и Хаэна. Хайме I [197] правил Арагоном. Этот государь вскоре оказался владыкой королевства Валенсия [198] и Майорка [199]. Наварра подчинялась Санчо VIII [200], который в следующем году умер, оставив свою корону Теобальду I [201], графу Шампаньи [202] и Бри [203], Санчо II [204] царствовал в Португалии.
      II. В этих четырех католических королевствах Испании находились доминиканские монастыри со времени учреждения этого ордена; поэтому, вероятно, там была учреждена инквизиция, как уверяют в этом многие авторы, между прочим, монах Педро Монтэйро {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 5.}. Между тем ни один подлинный документ не подтверждает ее существования в этих государствах до 1232 года, когда папа Григорий IX обратился к архиепископу Таррагоны дому Эспараго и к его викариям с буллой от 26 мая, в которой, после пышного вступления, извещает их, что до него дошли сведения о проникновении ереси во многие города их епархий. Он увещевает их, чтобы они противодействовали ее успехам, самолично разыскивая еретиков и распространителей ереси или приказывая это делать монахам-проповедникам [205] и другим лицам, согласно тому, как он уже повелел в 1231 году в своей булле против еретиков и их сообщников. Извлечение из этого документа мы видели в предшествующей главе. Папа прибавляет: если какой-либо еретик захочет вернуться в лоно Церкви, можно ему дать отпущение согласно формам, предписанным канонами, после наложения на него обычной епитимьи. Но он усиленно советует не оказывать этой милости иначе, как уверившись в искренности обращения виновных способами, диктуемыми благоразумием и согласными со всеми постановлениями на этот счет, дабы избегнуть скандала вторичного отпадения.
      III. Автор Истории португальской инквизиции утверждает, что архиепископ Таррагоны сообщил полученное им папское бреве брату Суэро Гомесу, первому провинциалу [206] испанских доминиканцев, уроженцу Португалии, одному из первых учеников св. Доминика, поручая ему определить монахов своего ордена, которых он сочтет наиболее подходящими для исполнения обязанностей уполномоченных папою инквизиторов и поставить их именем Его Святейшества. Утверждение этого историка не основано ни на каком свидетельстве; однако я далек от того, чтобы оспаривать его истинность, Суэро умер 7 апреля 1233 года, и архиепископ обратился к брату Хилю Родригесу де Вальядаресу, который его сменил и функции которого простирались на четыре христианских королевства полуострова вследствие небольшого числа монастырей его ордена, тогда существовавших. Он послал папскую буллу также дому Бельтрандо, епископу Лериды, который приказал ее исполнить в своей епархии, где была основана первая испанская инквизиция {Фр Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 4. Гл. 3}.
      IV. 8 ноября 1235 года Григорий IX возобновил и сделал общим для всего христианства узаконение, изданное им в 1231 году против римских еретиков. Видя, что доминиканцы справляются успешно с порученной им обязанностью, он доверил им исполнение своей буллы, выпустив 20 мая 1233 года бреве с поручением приору и монахам-доминиканцам Ломбардской провинции. Этот документ находится в Собрании соборов {Том 28 королевского Собрания соборов.}.
      V. По смерти архиепископа Эспараго его заместил дом Гильерме Монгриу. Не зная, как держаться в отношении некоторых пунктов последней папской буллы, он запросил римскую курию. Григорий IX ему ответил 30 апреля 1235 года, послав при этом для руководства инквизиторов примечания, которые были редактированы его духовником св. Раймондом де Пеньяфорте, испанцем, доминиканским монахом {Фр. Диего. История ордена проповедников или доминнканцев в провинции Арагон.}. Новому архиепископу было предложено доставить их инквизиторам и с точностью их выполнять.
      VI. Гильерме Монгриу с помощью инквизитора доминиканского монаха Педро де Планедиса и епископа Урхеля приступил к исполнению папской буллы против еретиков своей епархии. Это стоило жизни монаху Педро, почитаемому ныне за святого в Урхельском соборе. Архиепископ овладел крепостью Кастельбон, которая принадлежала Гильому Раймонду, графу Форкалькье [207], сыну Раймонда, графа Форкалькье, и его супруги Тимборозы {Фр. Диего. История ордена... Кн. 1. Гл. 4.}.
      VII. После того как епископ Барселоны, дом Беренгер де Палау, принявший также в свою епархию инквизицию, умер в 1241 году, не успев дать ей правильное устройство, его дело закончил тот, кому было поручено управление вдовствующей епархией {Там же. Гл. 3.}.
      VIII. В 1242 году дом Педро Альбалате, архиепископ Tapрагоны, преемник дома Гильерме Монгриу, собрал в этом городе поместный собор. На нем определили способ, каким инквизиторы должны были действовать против еретиков, и канонические епитимий, которым примиренные с Церковью должны были подвергаться и которые, несомненно, были гораздо суровее, чем епитимьи теперешней испанской инквизиции. Одна из этих епитимий состояла в том, что примиренный должен был в течение десяти лет каждое воскресенье Великого поста стоять у церковных дверей в одежде кающегося, на которую нашивались два креста из материи отличного от одежды цвета, чтобы все могли их заметить. Было постановлено также, чтобы нераскаянные передавались светскому правосудию для смертной казни {Таррагонский собор в собрании Агирре и др. IV}.
      IX. Папа Иннокентий IV [208] покровительствовал инквизиции и умел ценить услуги, которые ей оказывали доминиканцы. 9 июня 1246 года он отправил генералу и монахам ордена бреве. В нем он позволял генералу и его преемникам не признавать монахов, которые явились бы от святого престола для проповеди крестового похода или для борьбы с ересью; посылать этих инквизиторов куда ему заблагорассудится и заменять их другими по выбору. В случае отказа этих делегатов римской курии доминиканцы были уполномочены принуждать их посредством церковных наказаний. Каждый провинциал мог это делать по отношению к монахам своей провинции {Монтэйро. Ч. I. Кн. 2.Гл. 7.}.
      X. Особое доверие, которое папа оказывал испанским доминиканцам, доказывает бреве от 22 октября 1248 года, адресованное провинциальному приору братьев проповедников королевства и монаху этого ордена св. Раймонду де Пенья-форте. Папа заявляет, что эти монахи особенно отличились в деле обращения еретиков; это заставляет его счесть уместным уполномочить приора и св. Раймонда выбрать и назначить некоторых из их среды в качестве инквизиторов той части Нарбоннской Галлии, которая находится под властью арагонского короля Хаиме I, и обязать их взять за правило своего поведения узаконения папы Григория IX { Там же.}.
      XI. 21 июня 1253 года тот же папа отправил доминиканским монахам, инквизиторам Ломбардии и Генуи [209], новое бреве, распоряжения которого относились также и к инквизиторам Испании. Он им давал власть истолковывать регламенты и права городов таким способом, чтобы считать их недействительными во всех тех случаях, когда они могли бы повредить интересам инквизиции; лишать должностей, почестей и звания тех, кого сочтут достойными этого наказания, и вести судебные дела, не сообщая обвиняемым имен свидетелей. Даруя эти новые привилегии и преимущества, папа повелевал инквизиторам распорядиться, чтобы показания подтверждались свидетелями в присутствии уважаемых особ, дабы не возникало никакого сомнения в их подлинности {Книга бреве в совете главной испанской инквизиции.}.
      XII. 9 марта 1254 года папа подтвердил свои распоряжения новым бреве. Права инквизиторов получили новое расширение, так как им было позволено лишать почестей, должностей и званий не только еретиков, но и их пособников, сообщников и укрывателей. Бреве гласило также, что свидетельские показания будут иметь силу в судопроизводстве, хотя имена свидетелей и оставались неизвестными" { Там же.}.
      XIII. 7 апреля того же 1254 года папа адресовал частное бреве приорам доминиканских монастырей Лериды, Барселоны и Перпиньяна [210], чтобы они, когда того потребует арагонский король Хаиме I, предоставляли ему монахов своего ордена для исполнения обязанностей инквизиторов в тех владениях этого государя, где их еще не было {Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1. Гл. 3.}.
      XIV. Доминиканцы, назначенные при этом, были, вероятно, брат Педро де Тоненес и брат Педро де Кадирета, так как они произнесли 11 января 1257 года вместе с Арнольдо, епископом Барселоны, окончательное осуждение памяти умершего Раймонда, графа Форкалькье и Урхеля, объявили его еретиком, вновь впавшим в ересь после отречения от ереси при кардинале Пьетро Беневентском, перед епископом Урхеля домом Понсе, и приказали выкопать из земли его кости и лишить их церковного погребения {Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1. Гл. 3.}.
      В то же время они привели к примирению с церковью его вдову Тимборозу и его сына графа Гильома, которому оставили имущество и суверенитет его отца {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 1.}.
      XV. Папа Урбан IV [211], видя, с каким рвением доминиканцы преследуют еретиков, выпустил бреве, в котором заявлял, что отныне в королевстве не будет иных инквизиторов, кроме доминиканских монахов-проповедников. Он уполномочивал их вытребовать к себе все процессы, начатые каким-либо другим инквизитором, кто бы он ни был, за исключением тех дел, которые должны разбираться епархиальным епископом. В то же время он даровал им власть арестовывать в согласии с епископом не только еретиков, но и их пособников, сообщников и укрывателей; лишать их церковных доходов, если они ими обладают, отлучать их от Церкви и привлекать к суду всех тех, кто воспротивится мерам, которые инквизиция сочтет нужным принять {См.: Эймерик. Руководство для инквизиторов. Рубрика 2. О десяти апостолических посланиях. С. 129, mihi.}.
      XVI. 1 августа того же года [212] Урбан IV предоставил всем провинциалам доминиканцев Испании право назначать двух инквизиторов, смещать их, если ими останутся недовольны, и выбирать на их место других. 4 августа он прибавил к этому праву привилегию, состоящую в том, что инквизиторы не могут быть никем отлучаемы от Церкви или отрешаемы от священнослужения, кроме папы или по специальному апостолическому поручению, и что они могут освобождать друг друга взаимно от всякого рода отлучения {См. в числе бреве, приведенных у Эймерика.}. Бреве 28 июля было возобновлено папою Климентом IV [213] 2 октября 1265 года, как это можно видеть у Эймерика {С. 133 той же рубрики.}.
      XVII. Инквизиторы Барселоны Педро Тоненес и Педро де Кадирета во время своего пребывания в этом городе судили Арно, виконта Кастельбона и Серданьи [214], и его дочь Эрмензинду, графиню Фуа, которая вышла замуж за графа Роже Бернара II. Приговором от 2 ноября 1269 года их присудили обоих - отца и дочь - к бесчестию, как умерших в ереси, и распорядились выкопать их кости из земли, если окажется возможным их распознать на месте общего погребения {Фр. Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Гл. 5.}. Они умерли оба до 1241 года, когда умер Роже, женившийся вторично и оставивший нескольких детей. До какого фанатизма надо дойти, чтобы начать и вести процесс против государей, уже давно умерших, несмотря на опасение, что в убежище мертвых нельзя найти следов их погребения! Но поведение инквизиторов было принято с одобрением и рассматривалось как следствие их ревности по вере. Между тем реальным побуждением была жажда мести, потому что доказано, что в 1237 году инквизиторы Тулузы велели Роже явиться к ним на суд в качестве обвиняемого в ереси. Роже не только отнесся с презрением к этому требованию, но приказал инквизиторам своего графства Фуа лично явиться к нему в качестве его вассалов и подданных. Этот властный поступок заставил непокорных инквизиторов отлучить графа от Церкви, а после его смерти они предали память его бесчестию. Этот акт мести не воспрепятствовал историкам дать Роже имя Великого, которое он сумел заслужить своими военными успехами и своими общественными и личными добродетелями. Инквизиторы Барселоны унаследовали дух инквизиторов Тулузы и Фуа {Искусство проверять даты. О графах Фуа и Форкальке.}.
      Монах Педро де Кадирета был побит камнями, и его считают в Урхельском округе мучеником {Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Гл. 5.}.
      20 июля 1263 года брат Пабло Кристиано из ордена св. Доминика в присутствии короля Хаиме I вел диспут со знаменитым евреем Хероны, раввином Моисеем, а 12 апреля 1265 года с другим евреем того же города в присутствии епископа Арнольдо. Мы имеем сведения об этих двух происшествиях в письме короля от 29 августа того же года, адресованном всем евреям королевства, в котором он им приказывает уплатить издержки, сделанные братом Пабло во время его путешествия, за счет государственных податей, которые они должны внести в этом году, и быть спокойными относительно спора, который с ними вели об их книгах именно для того, чтобы дать им возможность узнать истину {Диего. История графов Барселоны. Ст. о короле Хаиме.}.
      XVIII. 27 января 1267 года папа Климент IV утвердил за провинциалом Испании дарованное его предшественником право назначать инквизиторов и дозволил в его отсутствии делать то же его наместнику. {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 12.}
      Причина этого, без сомнения, заключалась в следующем: так как на четыре королевства Испании была только одна провинция доминиканцев, то, естественно, каждый государь обязывал провинциала иметь в его государстве наместника, способного быть его представителем в тех случаях, когда сам приор бывал обязан переезжать из одного королевства в другое.
      XIX. Короли Арагона продолжали покровительствовать инквизиции, и Хаиме II [215] 22 апреля 1292 года объявил королевский указ, которым предписывалось всем еретикам, к какой бы секте они ни принадлежали, покинуть его владения, а всем судебным трибуналам - оказывать полную поддержку доминиканским монахам - апостолическим инквизиторам: сажать в тюрьму тех, на которых ими будет указано; исполнять приговоры, выносимые этими монахами; устранять все препятствия, которые могли бы повредить свободному исполнению их функций, и облегчать их путешествия, доставляя им лошадей и необходимые съестные припасы {Там же. Ч. I. Кн. 11. Гл. 11.}. Ненависть, которую в первый век инквизиции повсюду внушало ремесло инквизиторов, была причиной смерти множества монахов-доминиканцев и некоторых францисканцев. В хрониках этих двух орденов находятся их имена, название их родины и обозначение места и времени их насильственной смерти, которая им стяжала честь мученичества. Однако я замечу, что из них лишь св. Петр Веронский был канонизован папами после смерти, последовавшей в 1252 году, хотя брат Пенсе д'Эспира, отравленный в 1242 году, является объектом культа, принятого в каталонском Урхеле, точно так же, как и брат Педро де Кадирета, побитый камнями в 1277 году {Кастильо. История ордена св. Доминика. Т. I. Кн. 2. Гл. 28.}.
      XX. Инквизиция не замедлила проникнуть также в На-варрское королевство, потому что известно, что 23 апреля 1238 года Григорий IX назначил там инквизиторами настоятеля францисканского монастыря Памплоны и брата Педро де Леодегариа, доминиканского монаха {Парома О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 2.}.
      XXI. Как кажется, папа вознамерился ввести инквизицию в Кастилию посредством бреве, выпущенного в 1236 году и адресованного епископу Пален сии {Реестр писем Григория IX. Кн. 10. Письмо 182; Райнальди. Церковная летопись, продолжение Барония под 1233 годом. N 59.}. Дом Лука из Туи сообщает, что св. Фердинанд III носил лично дрова, назначенные для сожжения еретиков {Дом Лука из Туи. Всемирная летопись, о св. Фердинанде; Пульгар. История Паленсии. Т. II. Кн. 2, у дона Тельо.}. До такой степени общий дух этого века извратил наиболее чистые евангельские мысли у людей выдающегося благочестия, каковы святые короли Фердинанд кастильский и Людовик IX французский. Эти государи, являвшиеся честью трона и религии, повелевали эти поступки, увлекаемые избытком своей добродетели и горячею ревностью по вере.
      XXII. Мы не знаем ничего верного о происходившем тогда в Португалии; по-видимому, в течение XIII века там не было постоянной инквизиции, кроме епархий Таррагоны, Барселоны, Урхеля, Лериды и Хероны, которые были смежны с Южной Францией, где это учреждение было во всей своей силе.

18

 Статья вторая

УСПЕХИ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XIV ВЕКА

      I. Когда доминиканские монастыри в Испании размножились, главный капитул ордена издал в 1301 году указ о разделении их на две провинции: первая в честь имени и загробной памяти будет называться Испанской провинцией и будет заключать Кастилию и Португалию; вторая получит название Арагонской и будет составлена из королевств Валенсия, Каталония, Руссильон [216], Серданья, Майорка, Минорка [217] и Ивиса [218]. Эрнандо де Кастильо говорит, что наименование Испании было дано преимущественно Кастилии из уважения к памяти святого первоначальника инквизиции Доминика де Гусмана, родившегося в Калеруэге, в епархии Осмы в Кастилии. Этот автор не говорит, к какой провинции принадлежала Наварра; но мы узнаем от Монтэйро, что она зависела от Арагонской провинции. {Кастильо. История ордена св. Доминика. Ч. II Гл. 2; Монтэйро. Ч. I. Кн. 2. Гл. 23.}
      II. Небесполезно было решить, какой из двух провинций будет принадлежать имя и достоинство Испанской провинции, потому что обозначавшийся этим именем провинциал до того времени обладал множеством апостолических и королевских привилегий, и надо было знать, на чью долю выпадет это могущество. Одним из этих прав была власть испанского провинциала назначать монахов своего ордена на должность инквизиторов. Этой должности настойчиво домогались, несмотря на множество инквизиторов, убитых при исполнении своих обязанностей, так как эта опасность компенсировалась очень широкой властью, которою они пользовались, тем уважением, которым они были окружены, а также теми привилегиями, которые были присвоены их должности, и тем вниманием, которое оказывали их личности государи, епископы и должностные лица. Такое отношение к ним было основано на многих папских бреве и некоторых королевских указах, опубликованных Эймериком и Франсиско Пеньей, его комментатором.
      III. Таким образом, право назначать апостолических инквизиторов, которые должны быть отправляемы в провинции, было присвоено или, вернее, сохранено именно за провинциалом доминиканцев Кастилии, которому было дано имя провинциала Испании. Тем не менее провинциал Арагона также претендовал на право назначения инквизиторов в города своей провинции; надо признать, что его претензия имела основание, потому что бреве папы Иннокентия IV от 9 июня 1246 года, о котором я говорил в предыдущей статье, даровав генералу ордена доминиканцев власть назначать инквизиторов, удалять и даже устранять тех, которые назначены папой, прибавляет, что то же право принадлежит провинциалам и что они могут пользоваться им в своих провинциях.
      IV. В 1302 году брат Бернардо был инквизитором Арагонской провинции; он был назначен братом Ромео Алеманом, последним провинциалом всей Испании. В 1267 году папа Климент IV объявил, что должность инквизитора не прекращается со смертью того, кто его назначил {См.: гл. 10 О еретиках шестой книге декреталий.}, вследствие чего Бернардо в этом году справил несколько аутодафе, приведя к примирению с церковью многих еретиков и передав других в руки светского правосудия {Фонтана. Доминиканские документы. Гл. II.}.
      V. В 1304 году монах Доминго Перегрино, инквизитор Арагона и Валенсии, приказал устроить другое аутодафе; опираясь на власть короля Хаиме II, он изгнал из владений этого государя тех, которых не счел удобным предать в руки светского правосудия {Там же. Гл. 12; Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.}.
      VI. В 1308 году папа Климент V [219] предписал арагонскому королю и инквизиторам-доминиканцам арестовать как заподозренных в ереси рыцарей-тамплиеров этого королевства, которые до того не подвергались преследованию; завладеть их имуществом и удержать его в пользу святого престола. В силу этого брат Хуан Лотеро, главный инквизитор Арагона, и брат Гильерме, духовник короля, 3 декабря того же года решили собрать тамплиеров в монастыре Валенсии для рассмотрения их веры и поведения {См. двух авторов, цитированных выше.}.
      VII. Занялись также и в Кастилии розыском тамплиеров согласно распоряжениям, данным архиепископами Толедо и Сант-Яго [220] и братом Эймериком, монахом ордена св. Доминика. Эта мера была указана Климентом V, который 31 июля 1308 года дал им на этот предмет особое поручение, как это утверждает в своих исторических рассуждениях о тамплиерах граф Кампоманес, хотя Парамо и другие авторы писали, что инквизиторы не принимали в этом деле никакого участия.
      VIII. 30 декабря 1308 года тот же папа писал португальскому королю, предлагая ему принять по отношению к тамплиерам те же меры, если в его владениях имеются такие рыцари, которые еще не арестованы {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 16.}.
      IX. В 1314 году в Арагонском королевстве открыли других еретиков; брат Бернардо Пуигсеркос, главный инквизитор этого королевства, присудил многих из них к изгнанию, а прочие были сожжены {Фонтана. Доминиканские документы. Гл. 13; Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.}. Между тем он примирил с церковью ересиарха брата Бонато, а также некоего Педро д'Олерио, учившего ереси, и, кроме того, множество соблазненных ими лиц, которые потом отреклись от ереси {Там же. Ч. 2. Гл.1 Диего. Кн. 1.}.
      X. Брат Арнольдо Бургете, исполнявший должность главного инквизитора в королевстве, приказал арестовать и предать королевскому правосудию для сожжения как вновь впавшего в ересь Педро Дурандо де Бальдах; эта казнь происходила в присутствии короля Хаиме, его двух сыновей и двух епископов 12 июля 1325 года {Фонтана и Диего, в тех же местах.}.
      XI. В 1334 году главный инквизитор брат Гильерме де Коста велел осудить и предать сожжению вновь впавшего в ересь несчастного брата Бонато и примирил с Церковью большое число тех, которые, по его мнению, были совращены этим монахом {Фонтана. Доминиканские документы. Ч. 2. Гл. 3; Диего, в указ, месте.}.
      XII. В 1350 году брат Николас Росельи (достигший впоследствии звания кардинала) был главным инквизитором Арагона. Он осведомил папу о распространявшейся вредной доктрине относительно реального присутствия тела Христова в причастии и добился ее осуждения. Он обнаружил в Валенсии нескольких еретиков, называемых бегардами [221], имевших во главе Иакова Юста. Росельи приказал их судить и справил аутодафе, где эти еретики были примирены с Церковью. Иаков был приговорен к вечному заключению; в силу этого суда вырыли из земли для предания их пламени кости трех еретиков, которые умерли нераскаянными и упорствующими {Там же. Гл. 7 и 8.}.
      XIII. По-видимому, провинциалы Кастилии с неудовольствием смотрели на назначение инквизиторов провинциалом Арагона, потому что последний жаловался Клименту VI [222], который 10 апреля 1351 года направил к Росельи бреве, коим он утверждал навсегда за провинциалами Арагона право делать в их провинции все то, что делал провинциал всей Испании до разделения ее территории относительно назначения инквизиторов и всего, что из этого вытекало {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 14.}.
      XIV. В 1352 году Росельи обнаружил в Каталонии несколько еретиков и приказал казнить их {Фонтана. Ч. 2 Гл. 8; Диего. Кн. 1.}.
      XV. В 1356 году инквизиторы брат Николай Эймерик и брат Хуан Гомир арестовали и присудили к разным епитимьям многих жителей Арагона и Валенсии; второй приказал казнить знаменитого еретика из города Эмпуриаса [223] по имени Раймонд Кастельи.
      XVI. В том же году Росельи был возведен в достоинство кардинала, и Иннокентий VI [224] сделал его преемником брата Николая Эймерика, который вскоре допустил к примирению с Церковью калабрийского еретика по имени Николай, наложив на него епитимью пожизненного ношения санбенито; обнаружив вскоре, что его отречение от ереси было лишь притворно, он велел 30 мая 1357 года сжечь его живьем, после снятия сана {Диего. История ордена проповедников или домининканцев в провинции Арагон. Кн. 1.}.
      XVII. В 1359 году Бартоломео Генуэзец проповедовал и писал, что в 1360 году, в Пятидесятницу, появится Антихрист, что совершение церковных таинств прекратится, что католическое вероисповедание прервется и что те, кто присоединится к этому врагу Бога, больше не могут ни обратиться, ни надеяться на прощение. Ввиду того, что его учение соблазнило множество лиц, он был арестован, раскаялся и был примирен с Церковью Эймериком, который приказал сжечь все его книги {Там же. N 4}.
      XVIII. Брат Бернардо Эрменголо, инквизитор Валенсии, устроил в 1360 году аутодафе в этом городе. Он разобрал очень большое количество процессов. Многие обвиняемые были примирены с церковью, выполнив назначенные им епитимьи. Большое число других было изгнано из королевства, а некоторые преданы в руки светского правосудия, которое приказало их сжечь. {Фонтана. Доминиканские документы. Ч. 2. Гл. 8; Диего. Там же. Кн. I.}
      XIX. Главный инквизитор Николай Эймерик составил сочинение под заглавием Руководство для инквизиторов ("Directorium inquisitorum"), для пользования членов первой инквизиции. Он соединил в одном томе гражданские законы Кодекса Юстиниана, касающиеся еретиков, и все папские повеления из свода канонического права, помещенные в Сексте [225], в Клементинах [226] и в Экстравагантах [227] всех разрядов, с толкованиями, которые были опубликованы до того времени. В этом руководстве он с достаточной ясностью разбирает все возникавшие вопросы о способе суда и наказания еретиков и кончает свою книгу примерами тех случаев, которые могут представиться инквизиции. В 1578 году это сочинение попечением Франсиско Пеньи было переиздано с комментариями и посвящено папе Григорию XIII [228]. В 1587 году появилось новое издание его в самом Риме.
      XX. В вопросе 46 второй части этого сочинения (где идет дело о том, могут ли подвергаться суду инквизиции не получившие крещения) автор рассказывает, что епископ Барселоны и он сам заключили в тюрьму святой инквизиции одного иудействующего, по имени Астручо де Пиера, за то, что тот, желая оправдаться в совершении особого культа демонам и в вызывании их, утверждал, что и то и другое принадлежит им не меньше, чем самому Богу. Когда светская власть хотела воспротивиться этому посягательству инквизиторов и освободить узника, он был путем секвестра передан в руки епископа Лериды. На запрос об этом папа Григорий XI [229], через кардиналов Гвидо, епископа Порто, и Эгидия, епископа Тускулума [230], приказал 10 апреля 1371 года епископу Лериды передать заключенного в распоряжение епископа Барселоны и инквизитора. Означенные лица примирили с Церковью виновного, который произнес отречение от ереси 1 января 1372 года в Барселонском соборе и был тотчас же присужден к вечному заточению.
      XXI. Эймерик в течение всей своей жизни исполнял должность главного инквизитора королевств арагонской короны. В качестве доминиканского провинциала он назначил особых инквизиторов в Арагон, Каталонию, Валенсию, Майорку и графства Руссильон и Серданью. В его Руководстве для инквизиторов находятся наибольшие подробности относительно судебных приговоров, произнесенных им самим или другими арагонскими инквизиторами.
      XXII. Мы не знаем, пользовался ли своим правом главного инквизитора и назначал ли особых инквизиторов провинциал Кастилии, которому было дано звание провинциала Испании, потому что мы не нашли ни одного самого незначительного исторического документа, который доказывал бы, что эти провинциалы использовали полномочия, которыми, они должны были обладать в силу бреве Иннокентия IV и его преемников. Быть может, им было нечего делать в кастильских государствах, так как туда ересь не проникала, или потому, что, если время от времени обнаруживали какого-либо еретика, его судили епископы по указаниям канонического права, а государи не считали для этого необходимым прибегать к доминиканским монахам.
      XXIII. Одной из вероятных причин такого бездействия кастильских провинциалов было то случайное обстоятельство, что в течение XIV века на место провинциалов призывалось большое число португальцев; действительно, в числе их мы встречаем брата Лопе из Лиссабона [231], брата Эстевана, брата Лоренсо, брата Гонсало де Кальсаду и брата Висенте. В истории Португалии не находится ни одного акта инквизиторской юрисдикции, совершенного провинциалами в этом королевстве. По-видимому, наоборот, они от нее отказались, потому что папа Григорий XI отправил 17 января 1376 года бреве Агапиту, епископу Лиссабона, в котором он поручает ему, за недостатком инквизитора, назначить, только на этот раз, для исполнения его обязанностей монаха из ордена миноритов [232] св. Франциска Ассизского. Другим бреве от того же дня он жалует этому уполномоченному ежегодную пенсию в двести золотых флоринов из доходов епархий Браги, Лиссабона и нескольких других епархий королевства. Епископ Агапит во исполнение папского приказания назначил брата Мартина Веласкеса {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл.35.}.
      XXIV. Когда папа Григорий XI умер 27 марта 1378 года, римляне 8 апреля того же года выбрали в преемники ему Урбана VI [233], но несколько кардиналов собрались вне Рима и 20 сентября избрали другого папу, под именем Климента VII [234]. Это было началом великой западной схизмы, продолжавшейся до избрания Мартина V [235] на Вселенском Констанцском соборе [236] 11 ноября 1417 года или, согласно другим, до 1429 года, когда дом Хиль Муньос, каноник Барселоны (которого избрали папой под именем Климента VIII [237], отказался от папства. Этот переворот должен был повлиять на положение инквизиции, как и на другие стороны церковной дисциплины. Кастилия признала Климента VII, а Португалия Урбана VI. Орден доминиканцев также разделился: монахи, жившие в монастырях провинций, признававших Урбана, имели одного генерала, а те, которые повиновались Клименту, другого. По этой причине португальские доминиканцы, стоявшие за Урбана, избрали генерального викария, юрисдикцию которого они признали, чтобы освободиться от юрисдикции их кастильского провинциала.
      XXV. Урбан VI умер 15 октября 1389 года, и его партия 4 ноября того же года избрала Бонифация IX [238]. Узнав, что в Португалии нет апостолического инквизитора, Бонифаций IX назначил 4 ноября 1394 года на эту должность брата Родриго из Синтры, францисканского монаха, духовника короля Хуана 1 { Там же. Гл. 37.} [239]. 2 декабря того же года он дал полномочия инквизитора королевств Португалия и Альгарвия [240] брату Висенте из Лиссабона, доминиканскому монаху, который должен был исполнять должность инквизитора до тех пор, пока это будет угодно папе; его назначение не сопровождалось ущербом привилегиям, дарованным его ордену и инквизиторам. Наконец 14 июля 1401 года он назначил его главным инквизитором Испании {Там же. Гл. 35.}, без сомнения, чтобы в нем иметь лицо по своему выбору для всех стран королевства, которые его признали, точно так же, как имелся один главный инквизитор для Кастилии, Арагона и Наварры, подчиненных тогда Бенедикту XIII241, избранному папой в 1393 году, после смерти Климента VII. Таково было положение инквизиции в Испании к концу XIV века.

19

Статья третья

СОСТОЯНИЕ ПРЕЖНЕЙ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ТЕЧЕНИЕ XV ВЕКА

      I. Неизвестно, существовала ли в начале XV века инквизиция в Кастилии. В самом деле, хотя Бонифаций IX 14 июля 1401 года назначил брата Висенте из Лиссабона главным инквизитором Испанской провинции, а по смерти его своим бреве от 1 февраля 1402 года поручил обязанности главных инквизиторов провинциалам-доминиканцам Испанской провинции, власть его не признавалась в королевствах Кастилии, подчиненных тогда Бенедикту XIII [241], которого после Констанцского собора не называли иначе, как антипапой Педро де Луноу. Возможно, что, будучи сам арагонцем и видя, что в его стране инквизиция находится в силе, он хотел, чтобы провинциал доминиканцев Кастилии пользовался полномочиями, предоставленными ему бреве Иннокентия IV, если даже и не считал удобным их возобновить {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 36.}.
      II. В 1406 году надо было разобрать дело, в котором ризничий прихода Св. Факунда в Сеговии был замешан в дело евреев этого города по случаю похищения освященной гостии [242]. Историю этого дела можно прочесть у Кольменареса {Кольменарес. История Сеговии. Гл. 28.}. Парамо утверждает, что епископ дом Хуан де Тордесильяс единолично приказал преследовать виновных, получив о том приказ короля Энрико III [243]; но Кольменарес вводит в этот процесс приора [244] доминиканского монастыря Св. Креста в этом городе; он прибавляет, что этот монах получил от еврея чудотворную гостию и осведомил об этом епископа. Видя, что этот еврей обращается к приору, и вспоминая, что доминиканские монахи считались инквизиторами во всем христианском мире, можно думать, что евреи Сеговии признавали инквизитора в лице приора.
      III. Булла Бонифация IX от 1402 года не оказала почти никакого действия в Португалии, потому что доминиканские монахи этого королевства во все время схизмы не имели никаких сношений с кастильским провинциалом, будучи подчинены генеральному викарию. Быть может, по этой причине Иоанн XXIII [245] (признанный в этих провинциях) на третий год своего первосвященничества, 1 июня 1412 года, отправил бреве, которым он назначал брата Альфонсо д'Афраона, монаха-францисканца, на должность инквизитора королевств Португалия и Альгарвия, но с оговоркою, что это распоряжение не должно причинить никакого ущерба правам тех монахов, которые были инквизиторами {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 37.}.
      IV. Город Перпиньян был резиденцией одной из провинциальных инквизиций королевства Арагона, юрисдикция которого распространялась на графства Руссильон и Сер-данью и на три Балеарских острова - Майорку, Минорку и Ивису. Бенедикт XIII (который был признан в этой части Испании) счел целесообразным внести реформу в это положение вещей. Он разделил эту провинцию, создал особую инквизицию для трех островов и назначил первым инквизитором Майорки брата Гильерме Сегарру, оставив во главе инквизиции Руссильона брата Бернара Паже {Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Гл. 8.}. Эти два инквизитора, которые были доминиканцами, справили несколько аутодафе, допустили к примирению с Церковью многих обвиняемых и предали довольно большое количество лиц в руки светской власти, которая приговорила их к сожжению {Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1.}.
      V. Избрание Констанцским собором Мартина V (происшедшее 11 ноября 1417 года) положило конец великой западной схизме. Португальские монахи должны были подчиниться власти провинциала Испанской провинции, которым тогда был монах их национальности, по имени брат Хуан де Сант-Юст. Но доминиканцы, бывшие на Констанц-ском соборе, убедили папу, что юрисдикция Сант-Юста слишком обширна; это побудило верховного первосвященника бреве от 5 февраля 1418 года определить, чтобы Испанская провинция была разделена на три провинции. Первая из них, под названием провинции Испания, включала Кастилию, Толедо, Мурсию, Эстремадуру, Андалусию [246] и Бискайю [247] с Сантильянской Астурией [248]. Вторая, провинция Сант-Яго, была составлена из королевств Леон, Галисия [249] и Овиедской Астурии [250]. Третья провинция, или Португалия, простиралась на ее королевство и на все земли, подчиненные законам ее государя {См. копию этого бреве у Монтэйро. Ч. Г. Кн. 2. Гл. 38.}.
      VI. С этого времени португальские провинциалы стали главными инквизиторами королевства и имели право назначать особых инквизиторов в свои провинции, в силу бреве Иннокентия VI [251]. Впрочем, по-видимому, они на это получили особое разрешение, подобное тому, которое было направлено арагонским провинциалам, когда они отделялись от кастильской короны {Там же и гл. 39}.
      VII. Король Арагона Альфонс V [252], видя, что Каталония, Руссильон и Майорка имеют провинциальные инквизиции, счел малопочетным для королевства Валенсии не иметь своей. Если таково было мнение о сущности инквизиции столь мудрого короля, каким был Альфонс, то что думать о происшедшей в умах революции? Мартин V, в удовлетворение желания этого государя, 27 марта 1420 года отправил буллу, которою предписывалось провинциалу Арагона учредить, в силу данных ему полномочий, провинциальную инквизицию в городе Валенсии, а не довольствоваться посылкой туда комиссаров, как это делали его предшественники и он сам.
      VIII. Провинциал исполнил папское приказание и назначил первым инквизитором брата Андрея Роса, который начал свою деятельность преследованием нескольких мавров и евреев, пытавшихся совратить христиан. Преемником его был брат Доминго Корте в 1425 году, а после него брат Антонио из Кремоны, духовник королевы. В то время как эти три инквизитора стояли во главе инквизиции, они покарали множество жителей, принявших учение вальденсов. То же, по-видимому, произошло на острове Майорка во время управления брата Педро Мурта, который заступил место брата Бернара Паже {Монтэйро, История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 30.}.
      IX. В 1434 году в Мадриде умер знаменитый дон Энрико Арагонский, граф де Тинео, маркиз де Вильена. Так как его образованность ставила его выше современников, то он приобрел репутацию некроманта [253]. Король Кастилии Хуан II [254] (который не менее своих подданных был предубежден против маркиза де Вильены) приказал брату Лопе де Барриентосу, доминиканскому монаху, преподавателю его сына, принца Астурийского [255], разыскать книги маркиза и сжечь их, что в действительности и произошло, но не в такой полноте, чтобы некоторые из них, по признанию самого монаха комиссара, не ускользнули от проскрипции {См. заметки дона Висенте Ногары, сделанные на полях Истории Испании, соч. Марианы, изд. в Валенсии. Т. VII. Кн. 20. Гл. 6.}.
      X. Писатели приводили этот факт, чтобы установить, что тогда не было еще в Кастилии инквизиции, и они полагали, что это дело было проведено епископом Куэнсы {Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 1.}. Это обстоятельство, вместо доказательства их мнения, совершенно ему противоречит: брат Лопе не был тогда еще епископом Куэнсы и стал им лишь гораздо позже. В 1438 году он был назначен на епископскую кафедру Сеговии; в 1442 году он перешел в Авилу [256], обменявшись местом с кардиналом домом Педро Сервантесом, и только в 1444 году по смерти дома Альваро д'Исориа" {Кольменарес. История Сеювии. Гл. 30; Хуан Мартир Риссо. История Куэнсы. Гл. 9.} он занял епархию Куэнсы. Итак, брат Лопе был лишь доминиканским монахом, когда король поручил ему разыскать книги Энрико Арагонского, и можно думать, что он был послан в качестве инквизитора провинциалом Кастилии или Испании. Может быть, в одном месте толкования на Паралипоменоны, составленного Альфонсом Тостадо, епископом Авилы, идет речь именно о брате Лопе и других доминиканцах, когда он говорит: "В настоящее время между нами находятся инквизиторы, посланные для преследования ереси и старающиеся обнаружить виновных" {Л'Абуленсе. Т. VIII его сочинений. - Книги Паралипоменон. Гл. 17. Вопр. 14.}. Во всяком случае, это положение означает, что при жизни этого автора в Кастилии были инквизиторы.
      XI. Инквизитором Арагона в 1441 году был брат Мигуэль Феррис, а инквизитором Валенсии брат Мартин Трильес. Мы знаем, что они, каждый в своей провинции, примирили с церковью некоторых сторонников заблуждения Виклефа [257] и передали огромное количество их в руки светской власти, приказавшей сжечь их {Диего. История ордена проповедников или доминиканцев в провинции Арагон. Кн. 1; Фернандес. Проповеднические состязания. 1440.}.
      XII. В 1442 году секта бегардов сделала некоторые успехи в Дуранго, в Бискайе, в епархии Калаоры. Обвиняли брата Альфонсо Мелью в том, что он перешел в эту секту и защищал ее; это был монах-францисканец, брат епископа Саморы [258], дом Хуана де Мелья, который был впоследствии кардиналом. Узнав об успехах, которыми пользовались еретики, король Кастилии Хуан II послал из Вальядолида в Бискайю Франсиско де Сориа и своего советника дома Хуана Альфонса Черино, аббата монастыря Королевская Алькала, чтобы удостовериться в положении вещей. Мелья, бывший главным вождем еретиков, бежал с несколькими женщинами в королевство Гранаду [259] и окончил свои дни в нищете среди мавров. Из еретиков очень многие были арестованы; одни были сожжены в Вальядолиде, а другие в Сан-Доминго-де-Кальсада {Хроника дона Хуана II, под 1442 годом. Гл.6; Мариана. История Испании, с примечаниями в валенсийском издании. Т. VII. Кн. 21. Гл. 17.}.
      XIII. Это событие заставило также предполагать, что в Кастилии в то время еще не было инквизиции; но мнение это необоснованно, потому что нам неизвестно, не был ли брат Франсиско де Сориа доминиканским инквизитором. Помимо того, что хроника Хуана II не сообщает никаких подробностей об этом событии, правдрподобно, что король, осведомившись о деле, поручил епископу Калаоры и Кальсады преследование еретиков как относящееся по праву к его юрисдикции. В результате этой судебной процедуры обвиняемые были отправлены в город Сан-Доминго, который был ближе к Дуранго, чем Калаора. Я отмечу, что, вероятно, из желания вознаградить рвение, показанное в этом деле епископом домом Диего де Суньигой, братом герцога Пласенсии, король назначил его архиепископом Толедо по смерти дома Хуана де Сересуэлы, единоутробного брата коннетабля [260] дона Альваро де Луны. Дом Диего не занял епископской кафедры в Толедо, потому что он умер в 1444 году. Если бы, ввиду того, что не было никакого вопроса об инквизиторах, позволительно было из этого заключить, что их не было тогда в Кастилии, тогда следовало бы вывести отсюда и другое заключение, что епископ не вмешивался в это дело, что, конечно, неправдоподобно, потому что расследование этих дел ему принадлежало по праву и более специально, чем кому-либо другому.
      XIV. В 1452 году брат Кристовал Гальвес был арагонским инквизитором; он продолжал исполнять свои обязанности до времен новой инквизиции. Так как Сикст IV [261] был недоволен им, он должен был покинуть свой пост, как мы увидим это далее.
      XV. Брат Мигуэль Юст стоял во главе инквизиции Валенсии. Историки ордена св. Доминика уверяют, что он очистил это королевство от яда ереси; между тем мы видим, что он имел преемника в лице брата Арнольдо Коиро, который в 1454 году примирил с церковью нескольких иудействующих еретиков { Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кн. 2. Гл. 32.}.
      XVI. В 1460 году брат Альфонсо Эспина, францисканский монах, составил книгу, озаглавленную "Fortalicium fidei" (Укрепление веры), в которой находят самое положительное доказательство, что в его время в Кастильском королевстве не было уполномоченных папой инквизиторов, потому что, обращаясь к королю Энрико IV [262], он жалуется на бедствия, испытываемые религией вследствие отсутствия защищающих ее инквизиторов, и прибавляет, что она подвергается оскорблениям со стороны евреев и еретиков, не имеющих никакого страха ни в отношении королей, ни священников.
      XVII. Этот монах (которого воодушевляло самое горячее рвение ко всему, что было важно для религии) сам предлагал себя многим епископам для розыска и преследования еретиков от их имени, и его услуги были приняты в некоторых епархиях {Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 2.}. Историки ордена св. Доминика говорят, что немного спустя, при папе Павле II [263], брат Антонио Риччо, провинциал Кастильского королевства, был назначен инквизитором этой страны и исполнял эту должность в течение семи лет {Фернандес. Проповеднический состязания. 1460; Фонтана. Teatro Domm. c. 583. (Ссылка у Монтэйро. Ч. I. Кн. 2. Гл. 40).}.
      XVIII. Наиболее достоверно, что, когда Педро из Осмы был преследуем за богословские заблуждения, допущенные им в своих сочинениях, его осудил архиепископ Толедо дом Альфонсо Каррильо, который запросил мнение пятидесяти двух богословов, собранных им в 1479 году в Алькала-де-Энаресе [264]. В силу этого приговора Педро отрекся от всех заблуждений, замеченных в его книгах. Их было восемь; осуждение, произнесенное архиепископом, было подтверждено папой. В этом деле не видно, чтобы появлялся какой-либо инквизитор; {Агирре. Собрание испанских соборов. Т. V, под 1479 годом.} вероятно, его и не было. Заставляет это предполагать еще и то, что, когда папа в 1474 году поручил генералу доминиканцев назначить инквизиторов для всех областей, тот послал в Арагон брата Хуана Франко, в Каталонию брата Франсиско Видаля, в Валенсию брата Хаиме, на Майорку брата Николая Мерулу, духовника арагонского короля, в Руссильон брата Матиаса из Валенсии, в Барселону брата Хуана и в Наваррское королевство (где царствовал тогда гонский король Хуан II [265]) доминиканца, известного в истории также под именем брата Хуана; но не видно, чтобы кто-нибудь был назначен в Кастилию {Монтэйро. История португальской инквизиции. Ч. I. Кв. 2. Гл. 31.}.
      XIX. Таково было состояние испанской инквизиции в 1474 году, когда Изабелла I [266], супруга Фердинанда V [267] Арагонского, короля Сицилии, по смерти своего брата Энрико IV вступила на кастильский трон. Когда царствовавший в Арагонии Хуан II умер, сын его Фердинанд соединил в 1479 году эту корону с короной Сицилии; вскоре он присоединил к Кастилии королевство Гранада, отвоеванное им в 1492 году у мавров, и, наконец, отнятую у Жана д'Альбре [268] Наварру, которая была обеспечена за ним вследствие капитуляции жителей. Таким образом своей дочери Хуанне [269] он оставил во владение всю Испанию, за исключением Португалии.

20

 Глава IV

ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ


21

Статья первая

ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА

      I. Хотя папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси [270] (причем отступничество от веры рассматривалось как частный случай), однако с самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам; вовсе не являясь уликой проступка, она устанавливала лишь простое подозрение. Это подозрение вытекало из действий или слов, указывавших на вредные убеждения и ошибочные мнения насчет католических догматов; оно допускалось лишь в том случае, когда преступное поведение и разговоры были вполне доказаны. Преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям. Однако в числе этих преступлений были такие, о которых папы думали, что нельзя в них быть виновными без проникновения вредных учений; поэтому, хотя светские судьи преследовали совершителей их согласно обыкновенным законам, инквизиторам было вменено в обязанность рассматривать этих обвиняемых как заподозренных в ереси и действовать против них, чтобы удостовериться, совершили ли они эти преступления по свойственной человеку наклонности ко злу или потому, что они не считали этих деяний преступными. Последнее обстоятельство позволяло думать, что они заблуждались в догматах. К этому разряду проступков принадлежит род богохульств, известных под именем еретических. Они произносились против Бога и его святых, что указывало у виновных на ошибочное представление о всемогуществе Божием или о каком-либо другом свойстве божества. А это давало повод к подозрению в ереси, хотя бы эти богохульства и были произнесены в запальчивости, во время спора или в опьянении, потому что инквизиторы могли смотреть на них как на доказательство того, что привычные убеждения богохульников были противны вере {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 1.}.
      II. Вторым родом проступков, вызывавших подозрение в ереси, были колдовство и ворожба. Эймерик признает, что эти проступки всецело принадлежат компетенции светского суда, когда виновные стараются открыть будущее простыми, естественными средствами, как, например, посредством чтения линий на ладонях рук или чего-нибудь в этом роде; но он прибавляет, на основании апостольских правил, что всякий гадатель и всякий человек, предающийся колдовству, становится подозреваемым в ереси и должен быть караем инквизицией как еретик, когда он для прорицания будущего совершает крещение умершего, вновь крестит ребенка, употребляет святую воду от таинства крещения, святое миро от таинства миропомазания, масло от оглашения [271] или масло от соборования [272], освященные гостии, пелены и священные богослужебные сосуды или другие предметы, что доказывает его пренебрежение к ним или злоупотребление таинствами, религиозными тайнами и обрядами.
      III. То же подозрение тяготело над лицами, обращавшимися в своей суеверной деятельности к демонам или употреблявшими какую-либо другую процедуру в этом роде для целей, о которых идет речь {Там же. Вопр. 52.}. По мере возрастания в Европе просвещения мы видим исчезновение глупой доверчивости к этим и тому подобным суеверным средствам, употребляемым для отгадывания будущего. Но ввиду того, что в средние века этого рода преступления были очень обыкновенны, сочли важным для политики римской курии подчинить их ее юрисдикции.
      IV. Третьим родом проступков, влекших за собою подозрение в ереси, было вызывание демонов. Это преступление может быть совершаемо при тех же обстоятельствах, как и богохульство, потому что люди призывают злых духов в гневе, запальчивости, буйстве, ярости или скуке, и это в силу част ого употребления становится привычкой, конечно, преступной, но не имеющей ни малейшего отношения к ереси. В XIII и последующих веках ложные мнения (возникшие в эпоху, когда не было здравой критики) сделали очень обыкновенным преступление вызывания демонов, от которых надеялись получить милости. Николай Эймерик во всех своих сочинениях кажется добросовестным писателем, и, когда он рассказывает факты, которые для него являются необыкновенными, на него можно положиться. Он сообщает нам, что в бытность свою инквизитором он достал и затем сжег по прочтении две книги о вызывании демонов, одну под заглавием Ключ Соломона и другую - Сокровище некромантии. И в той и в другой шла речь о могуществе демонов (причем оно было изображено очень широким), о культе, который им следует воздавать, и о молитвах, с которыми к ним обращаться для получения их покровительства. Верившие учению этих книг имели обыкновение, когда хотели взаимно связать себя относительно чего-либо клятвою, клясться на словах книги Ключ Соломона, как это делают христиане, клянясь на Евангелии.
      Тот же автор прибавляет, что в его время в Каталонии было очень много процессов о преступлении вызывания демонов и что многие обвиняемые доходили то того, что воздавали сатане поклонение [273] со всеми знаками, обрядами и словами, которыми католики сопровождают свое обращение к самому Богу, потому что они почитали сатану божеством, враждебным Богу и облеченным могуществом, равным или даже большим, чем могущество Бога {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 43.}. Другие верили лишь в то, что злые духи равны добрым ангелам и христианским святым, и поэтому воздавали им почитание [274]. Среди злых духов они различали их главу, Люцифера, которого считали самым могущественным. Существовал также и третий сорт людей, преданных тому же культу; они прибегали к помощи заклинаний для вызывания теней, подобно Саулу, прибегшему к помощи волшебницы для вызова тени Самуила {Там же.} [275]. Благодаря прогрессу просвещения человеческий ум может не бояться возвращения подобных сумасбродств.
      V. Существовал четвертый род преступлений, дававший повод к заподозрению в ереси: это был тот случай, когда отлученный от Церкви пребывал год или дольше без ходатайства о снятии отлучения, не исполняя при этом наложенной на него епитимьи. Папы уверяли, что ни один безупречный в вере католик не может жить под тяжестью церковного наказания с таким равнодушием, и, соединив такого рода пренебрежение с подозрением в ереси, приказали инквизиторам считать еретиком каждого, кто пропустит год без просьбы о снятии отлучения {Там же. Вопр. 47.}".
      VI. Схизма [276] была пятым поводом к подозрению в ереси. Она может существовать без этого подозрения или же сопровождать его. К первому разряду принадлежат схизматики, признающие все догматы веры, но отрицающие долг послушания римскому епископу как видимому главе Церкви и наместнику Иисуса Христа на земле. Второй состоит из тех, кто думает подобно этим схизматикам и, кроме того, отказывается верить в какой-либо один из установленных догматов. Таковы греки, которые верят в исхождение Святого Духа не от Отца и Сына, а только от одного Отца [277]. Инквизиция должна поступать сурово с первыми, потому что они находятся на подозрении в исповедании дурных чувств к главе Церкви и определенно враждебны к чистоте догмата {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 48.}.
      VII. Инквизиция должна была также действовать против укрывателей, пособников и приверженцев еретиков как оскорбляющих католическую Церковь и разжигающих ереси; это делало их подозрительными в смысле исповедания осужденных и противных догмату мнений, если только они не выставят мотивов, оправдывающих их поведение, и таким образом не уничтожат тяготеющее над ними подозрение {Там же. Вопр. 50 - 53.}. Седьмой разряд подозреваемых состоял из противодействовавших инквизиции или мешавших инквизиторам исполнять их обязанности. Расследование этого проступка было предоставлено папами трибуналу инквизиции, потому что они предполагали, что нельзя быть хорошим католиком и в то же время ставить препятствия распознанию истины касательно религиозных верований подданных государя, который не позволял ни одному еретику оставаться в пределах своих владений {Там же. Ч. III. Вопр. 33 и 35.}.
      VIII. К восьмому разряду относились сеньоры, которые, по требованию должностных лиц инквизиции клятвенно обещавшись изгнать еретиков из своих владений, потом отказывались это исполнить: такое сопротивление делало этих сеньоров подозреваемыми в ереси и до некоторой степени пособниками ее. Читатель видел уже несколько соборных и папских постановлений, которые давали повеление об этой мере. Девятый разряд состоял из правителей королевств, провинций и городов, которые не защищали церкви от еретиков, когда этого требовали инквизиторы. Такое поведение было достаточной причиной для подозрения в ереси {Там же. Вопр. 32.}.
      IX. Десятый разряд подозрительных жителей состоял из тех, кто не соглашался отменять действовавшие в городах статуты и узаконения, когда они были противны мерам, применяемым инквизиторами; такие люди должны были рассматриваться как препятствующие действиям святой инквизиции и, следовательно, подозреваемые в ереси {Там же. Вопр. 34 и 36.}.
      X. Одиннадцатый случай для подобного подозрения являлся, когда адвокаты, нотариусы и другие представители закона покровительствовали делу еретиков, помогая им своими советами и другими способами ускользнуть из рук инквизиторов; когда они скрывали бумаги, документы процесса или деловые акты, из которых можно узнать заблуждения еретиков, место их жительства и их положение или которые могли каким-либо другим способом послужить к обнаружению ересей. Такое поведение ставило их в разряд пособников и защитников еретиков {Там же. Ч. III. Вопр. 33.}.
      XI. В двенадцатом разряде подозреваемых находились лица, дававшие церковное погребение еретикам, публично признанным за таковых, по их собственному признанию или в силу окончательного приговора; если каноническое запрещение было известно, оно являлось причиной подозрения нарушителей его в ереси {Там же. Вопр. 40.}.
      XII. Тот, кто во время судебного разбирательства по делу вероучения отказывался давать присягу относительно какого-либо пункта, когда этого у него требовали, тоже становился подозреваемым в заблуждениях в вере. Такое упорство заставляло смотреть на него как на виновного в сопротивлении режиму святой инквизиции {Там же. Вопр. 41 и 118.}.
      XIII. В четырнадцатый разряд подозреваемых надо поставить умерших, на которых поступил донос как на еретиков. Такое распоряжение могло быть основано на многих папских декреталиях, которые с целью сделать ересь еще ненавистнее приказали, чтобы производилось расследование об ославленных умерших, их трупы вырывались из земли и сжигались рукой палача. Их имущество также конфисковалось, а память их предавалась бесчестью {Там же. Вопр. 63, с комментарием Пеньи.}.
      XIV. То же подозрение падало на сочинения, содержащие еретическое учение или могущие к нему привести, и на их авторов. Эймерик приводит различные судебные приговоры с осуждением книг, постановленные им самим или иногда епископом той епархии, в которой он выполнял свои обязанности. Между прочим он приводит сочинения: Раймонда Лудлия [278], знаменитого францисканского монаха Майорки; Раймонда Тарраги, доминиканского монаха, недавно обращенного из иудаизма, в которых говорилось о некромантии и вызывании демонов; Арно де Вильнева, каталонского медика; Гонсало из Куэнсы и Николая из Калабрии [279]; еретиков-виргилиан [280], эти сочинения содержали учение, которое, по уверению Гонсало, он узнал от самого демона, являвшегося ему несколько раз лично, как об этом передается в его процессе; наконец, книги Бартоломее Генуэзца о пришествии антихриста {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. II. Вопр. 9,26,27,28.}.
      XV. Кроме того, считали за подозреваемых в преступлении ереси тех, кто, не принадлежа ни к одному из предыдущих разрядов, тем не менее заслуживал той же квалификации своими деяниями, своими разговорами или своими сочинениями {Там же.}.
      XVI. Наконец, евреи и мавры также считались подсудными святой инквизиции, когда они склоняли католиков своими словами или сочинениями принимать их веру. На самом деде они не были подчинены законам Церкви, потому что не получили крещения; но папы пришли к убеждению, что они становились, так сказать, под каноническую юрисдикцию самим актом своего преступления. Государи, без сомнения, одобряли такую политику, потому что папы не могли применять свою духовную власть к подобным вассалам иначе, как с их согласия.
      XVII. Эймерик не ставит в число особых преступлений, которые инквизиция имела право преследовать, магию и колдовство, потому что, согласно его системе, они принадлежали к вызыванию демонов и к ворожбе посредством некромантии, пиромантии [281] и другим подобным операциям, предполагавшим договор с дьяволом. Этот проступок становился с каждым днем все реже, по мере уменьшения легковерия публики, что легковерие является единственной опорой этой профессии, адепты которой стараются вытянуть деньги одураченных ими людей и обеспечить себе преступную наживу посредством мошенничества и приманки суеверий.
      XVIII. Хотя лиц, виновных в только что названных преступлениях, подчиняло юрисдикции инквизиторов общее узаконение, но существовали обстоятельства, когда такие лица оставались от нее независимыми. Так, папа, его легаты, его нунции [282], его должностные лица и приближенные были изъяты из ее компетенции. Хотя бы на них поступил донос как на формальных еретиков, инквизитор имел право получить только секретную информацию и направить ее к папе. То же изъятие существовало по отношению к епископам; короли не пользовались этим правом {Там же. Ч. V. Вопр. 25,26,27 и 31.}.
      XIX. Ввиду того, что епископы были обычными инквизиторами по божественному праву, казалось справедливым, чтобы их не лишали права получать осведомления и доносы, направленные против апостолических инквизиторов в отношении веры; между тем папы сделали своих делегатов независимыми от обычной юрисдикции, постановив, что лишь один апостолический инквизитор имеет право преследовать другого {Там же. Вопр. 30.}.
      XX. Инквизитор и епископ действовали с общего согласия; в то же время каждый из них имел право преследовать обвиняемых единолично. Приказы о заключении в тюрьму могли выноситься только одновременно; то же имело силу и по отношению к пытке и к окончательному приговору, для которых соучастие того и другого лица было необходимо. Когда они не были согласны, то обращались к папе. Если каждый постановлял свое решение отдельно, они сообщали его друг другу, чтобы прийти к соглашению об окончательных мероприятиях, которые следовало предпринять {Там же. Ч. III. Вопр. 47 и 53.}.
      XXI. Инквизиторы могли потребовать содействия светской власти для поднятия их авторитета, и в нем нельзя было отказать без того, чтобы не навлечь на себя кары в виде отлучения от Церкви и преследования по подозрению в ереси; впрочем, чтобы не попасть впросак, инквизиторы умели окружать себя достаточным числом альгвасилов [283] и вооруженных людей для защиты себя, своих секретарей и чиновников {Там же. Ч. III. Вопр. 56 и 57.}.
      XXII. Епископ был обязан предоставлять свою тюрьму для заключения в ней привлекаемых к суду; помимо этого инквизиторы имели особую тюрьму, чтобы обеспечить сохранность обвиняемых {Там же. Вопр. 58.}.
      XXIII. Если процесс представлял сомнения или трудности применении канонов, декреталий, булл, апостольских бреве и гражданских законов, инквизитор мог созвать собрание Юрисконсультов, чтобы осведомиться об их мнении. Когда это случалось, он сообщал им документы процесса, иногда в виде копии, где были опущены имена обвиняемых, доносчица и свидетелей, а также обстоятельства, которые могли бы их обнаружить; иногда показывали подлинные документы, взяв юрисконсультов клятвенное обещание хранить тайну. Этот обычай впоследствии создал институт советников святой инквизиции, должность которых была сведена к нулю, потому что инквизиторы были сами канонистами и считали себя достаточно образованными, чтобы обходиться без постороннего вмешательства {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. с 77 по 81.}.
      XXIV. Первые инквизиторы не получали никакого определенного жалованья. Святая инквизиция была создана набожностью и ревностью по вере. Исполнявшие обязанности инквизиторов были монахами и почти все давали обет бедности. Священники, которые иногда участвовали в их трудах, рыли каноники [284] или духовные лица, пользующиеся доходами от прихода [285], и поэтому не думали об ассигновании им жалованья. Но такое положение вещей должно было измеряться, когда инквизиторы начали совершать путешествия в Сопровождении секретарей, альгвасилов и вооруженной свиты. Тогда все их расходы были возложены папами на епископов под тем предлогом, что инквизиторы трудились над уничтожением ересей и преследованием еретиков в их епархиях. Это мероприятие римской курии не понравилось епископам; оно показалось им тем более несправедливым, что лишало их части авторитета. Обращались также к сеньорам с намерением побудить их принять на себя эти издержки, основываясь на том, что на них было возложено обязательство не терпеть в своих владениях ни одного еретика. Однако этогo основания было недостаточно, чтобы помешать общему ропоту и недовольству. Наконец настало время, когда на расходы инквизиции были предоставлены средства от продажи имущества или из доходов конфискованных у еретиков имений. На это употребляли также штрафные деньги, налагаемые на еретиков в некоторых случаях, когда не было постановления о конфискации имущества. Эти ресурсы составляли единственный фонд, на котором инквизиция могла основывать свои расходы, и она никогда не имела ни прочной дотации, ни определенной на этот предмет суммы, как это согласно утверждают Эймерик и его комментатор Пенья {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Вопр. 108.}.

22

Статья вторая

О СПОСОБЕ ПРОИЗВОДСТВА ДЕЛ В ТРИБУНАЛАХ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

      I. Когда в 1232 году в силу буллы Григория IX в Испании была принята первая инквизиция, там начали преследовать еретиков на основании общих узаконений уголовного права, которые были применены к частному преступлению ереси на Веронском, Римском и Тулузском соборах, согласно с другой буллой того же папы и с гражданскими законами государства. В следующем 1233 году к этому кодексу были прибавлены новые статьи на соборах в Мелене и Безье, и на этой базе Таррагонский собор 1242 года установил для испанских инквизиторов особые правила, которые мы могли бы вполне верно назвать первоначальной и подлинной инструкцией святого трибунала испанской инквизиции.
      II. Папы, не терявшие из виду нового учреждения, посылали установившимся в разных частях католического мира инквизициям декреталий для разрешения затруднений, встречавшихся в судебной практике как до, так и после постановления приговоров. Эта корреспонденция существовала в особенности с Арагоном, Сицилией и Ломбардией. Хотя многие из этих апостолических посланий противоречили уголовному праву, они приобрели такой авторитет, что даже в сомнительных случаях доходили до того, что давали им самое узкое толкование. Напрасно возражали против этой системы, столь способной делать закон ненавистным; инквизиция утверждала, что такое применение закона не только не гибельно для обвиняемых, но благоприятно, потому что обеспечивает торжество религии. Странный способ толковать законы, делать добро и заглушать враждебные чувства!
      III. Декреталии, посланные ломбардской инквизиции, были одинаковыми с посланными в Арагон, чтобы служить там правилом поведения в сходных случаях. Арагонская инквизиция с бблыпим основанием получала декреталии, посланные сицилийской инквизиции, так как это королевство почти как раз в это время перешло во владение арагонских королей, которым оно было подчинено в течение нескольких столетий. Это дало возможность Николаю Эймерику около середины XIV века собрать значительное количество декреталий, касающихся святой инквизиции. Это собрание в XVI веке особенно увеличил его комментатор Франсиско Пенья. Если бы в наши дни понадобилось прибавить к нему все те декреталии, которые были изданы при новой инквизиции, с трудом хватило бы толстого тома, чтобы все их вместить.
      IV. Так как главным предметом этого сочинения не является изложение полной истории прежней испанской инквизиции, я не стану останавливаться на сообщении подробностей о способе судопроизводства первых инквизиторов. Но чтобы представить более методично и ясно учреждение новой инквизиции, мне кажется уместным наперед сосредоточить внимание читателя на некоторых фактах, вызванных появлением только что указанных декреталий и судебных форм, сохраненных инквизитором Эймериком, воздерживаясь, однако, от того, что удалялось от практики церковных уголовных трибуналов, и говоря лишь о том, что заслуживает особого внимания.
      V. Когда священник получал от папы или какого-нибудь делегата святого престола назначение на должность инквизитора, он писал об этом королю. Государь выдавал ему вспомогательную королевскую грамоту, обязывающую все трибуналы городов, через которые инквизитор должен был проезжать для выполнения своих обязанностей под страхом строжайших наказаний, доставлять ему всякую помощь, в которой он имел нужду: арестовывать всех лиц, на которых он укажет как на еретиков или подозреваемых в ереси; посылать их в назначенные им для них места и подвергать наказаниям, к которым он их приговорит. Тот же указ предписывал трибуналам или магистратам предоставлять инквизитору помещение, доставлять нужные удобства для путешествия, так же как и его коллеге, секретарю и чиновникам, и не допускать нанесения им хотя бы малейшего оскорбления или ущерба.
      VI. Когда инквизитор прибывал в город, где предполагал приступить к деятельности (и где обыкновенно было местопребывание епископа), он официально извещал об этом начальника города и приглашал его к себе явиться, назначая день и час аудиенции, для того чтобы тот мог осведомиться о цели его миссии. Нам не надо другого обстоятельства, кроме этого, чтобы получить представление о королевской власти в то время, потому что представители ее признавали себя обязанными лично являться к инквизитору на основании полученного о том извещения. Какая извращенность в мыслях!
      Комендант города представлялся посланному инквизицией и давал клятвенное обещание - держа свои руки в его руках [286], - выполнять все законы против еретиков и в особенности доставлять все необходимые средства для их открытия и ареста. Если этот чиновник государя, или должностное лицо, отказывался повиноваться, инквизитор прибегал к отлучению его от Церкви и объявлял его устраненным от исполнения должности до тех пор, пока с него не будет снято это отлучение. Если этой меры оказывалось недостаточно, отлучение от Церкви объявлялось публично, и тому же наказанию подвергались те, которые соучаствовали в его ослушании. Этого сопротивления со стороны королевских должностных лиц инквизитору было достаточно, чтобы на город был наложен интердикт и в нем было прекращено совершение божественной службы. Если губернатор и магистрат не делали никакого затруднения в выполнении данных им инквизитором приказаний, он назначал им праздничный день, когда им вместе с народом явиться в церковь, где он должен был проповедовать и объявить жителям налагаемое на них обязательство доносить на еретиков, а затем прочесть указ, которым повелевалось, под страхом отлучения от Церкви, сделать в предписанный срок указанные доносы. После этого оповещения инквизитор объявлял, что лица, виновные в ереси, которые до предания их суду и до истечения льготного срока сами явятся для обвинения себя, получат отпущение и должны будут подвергнуться лишь легкой канонической епитимьи; но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся, что на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.
      VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно будет, не явится ли оговоренный по собственному почину. По истечении дарованного срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три способа судопроизводства: обвинение, донос и инквизиция; его спрашивали, какому он отдает предпочтение. Если он указывал на первый, его приглашали для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он подумал о грозящем ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только смельчак, который думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности. Большинство объявляло, что побуждение, которое толкало их делать доносы, было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам, которыми закон угрожал тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали желание, чтоб их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности, которой они подвергаются, если он будет известен, и они называли лиц, которых считали более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали даже такие, которые заявляли, что их намерение состояло не в том, чтобы выдать оговоренного за еретика, так как они об этом ничего не знают, а только сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что, по-видимому, эти люди подозрительны в отношении веры. В последнем случае против подсудимых возбуждалось дело официально.
      VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны, чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.
      IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора.
      X. Если обвиняемый отрицал обвинения и предпринимал свою защиту, ему выдавали копию судебного дела; но этот документ был неполным: в нем были опущены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые помогли бы ему их обнаружить. Вначале папы предоставляли на усмотрение инквизиторов допускать или отказывать в этом сообщении обвиняемым; но большое количество досадных случайностей, бывших последствием таких сообщений, заставило верховных первосвященников запретить их раз навсегда. Впрочем, обвиняемые ходатайствовали об этом весьма редко, потому что при этом не допускалось отвода ни по какому другому мотиву, кроме случая самой сильной вражды. Для того чтобы узнать, действительно ли она имеет тут место, обвиняемого спрашивали, не имеет ли он врагов, с какого времени они проявились и каковы были мотивы их нерасположения. Ему позволялось также заявить, не опасается ли он, что кто-нибудь имеет намерение ему вредить. Во всех таких случаях допускалась улика, и инквизитор считался с ней при постановлении судебного приговора. Инквизиторы спрашивали иногда обвиняемого, после его первого показания, не знает ли он таких-то: эти лица были доносчик и свидетель, что от него скрывалось; если ответ был отрицательный, он не имел более права их отводить как врагов. С течением времени всем стало понятно, что эти лица были доносчики и свидетели, и этого было достаточно, чтобы инквизиторы отказались от этого средства. Обвиняемый мог отвести самого инквизитора, изложив свои мотивы; если последний признавал их справедливыми и достаточными, он поручал продолжать судебное дело третьему лицу; в противном случае суд происходил, вопреки этому инциденту, согласно обыкновенным правилам.
      XI. Обвиняемому равным образом позволялось апеллировать к папе относительно действий трибунала и принятых инквизитором мер. Папа признавал или отвергал апелляции, сообразуясь при этом с правилами закона. Инквизиторы имели право приезжать в Рим, когда считали это нужным, и защищать там свое поведение. Эймерик, однако, показал, что это имело много неудобств и что гораздо лучше было вести себя благоразумно и с уважением к правосудию, чтобы судьи не были поставлены в положение тяжущейся стороны. С этого времени обычай, о котором я говорю, перестал существовать.
      XII. В инквизиционном трибунале не было правильного ведения дела, и судьи не определяли срока для установления улик. После ответа и защиты обвиняемого приступали без отсрочки и без всякой формальности к разбору дела инквизитором и епархиальным епископом или их уполномоченными. Если обвиняемый отрицал преступление, хотя и был в нем уличен или сильно скомпрометирован, его подвергали пытке, чтобы вынудить признание его вины. Если не находили причин для назначения пытки, судьи выносили судебный приговор на основании данных процесса.
      XIII. Если преступление, вменяемое обвиняемому, не было констатировано, это объявлялось в приговоре и обвиняемого оправдывали, выдавая ему копию этого приговора. Тем не менее он продолжал оставаться в неведении относительно имени своего доносчика, которое от него старательно скрывали потому, что предполагали, что в этом доносе ненависть не играла никакой роли и что доносчик не претендовал на гарантию верности своего обвинения, но доносил просто то, что видел и слышал, следуя указу, касающемуся еретиков. Если ересь осталась недоказанною, а была налицо только дурная слава обвиняемого, он должен был очиститься от нее каноническим путем в том самом городе, где она была распространена; затем он произносил отречение от всех ересей и получал условное освобождение от церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя.
      XIV. Самый обыкновенный случай во всех этих процессах был тот, когда не было установлено, что обвиняемый был еретиком, и он казался только подозреваемым в этом преступлении, вследствие совершенных им поступков или некоторых писаний или разговоров, в которых обвинялся. Так как хотели распределить наказания пропорционально тяжести подозрения, то его разделили на три степени: легкое, тяжелое и очень сильное. Таким образом судебный приговор гласил, что осужденный виновен в том, что вел себя относительно религии предосудительно, давая основание смотреть на него как на еретика или заподозренного в этом преступлении в такой-то и такой-то степени.
      XV. Обвиняемому, объявленному заподозренным, хотя бы он был таким в самой малой степени, предъявляли требование отвечать, согласен ли он на отречение от всех ересей и в частности от той, в которой подозревался; если он отвечал утвердительно, то с него снимали отлучение от церкви условно и его примиряли с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи; если он отказывался взять на себя обязательство отречься, его отлучали от Церкви; если в конце года он не просил прощения и не давал обещания отречься от ереси, на него смотрели как на упорного еретика и поступали с ним как с таковым.
      XVI. Трибунал, признав, что оговоренный был формальным еретиком, готовым сделать отречение и нисколько не виновным в преступлении вторичного впадения в ересь, разрешал ему примирение с Церковью, наложив на него наказания и епитимьи. Как на рецидивиста смотрели на того, кто был уже осужден как формальный еретик или как очень сильно заподозренный в тех же самых заблуждениях. Хотя бы он и не был в таком положении, но при отказе его отречься от ереси он передавался в руки светской власти, не только когда признавал себя за формального еретика или когда это преступление было ему вменено по справедливости, согласно положительным уликам, несмотря на его отрицания, но также и тогда, когда просто был на подозрении по третьей категории.
      XVII. Отречения происходили в том самом месте, где инквизитор устроил свою резиденцию, иногда в епископском дворце, в монастыре доминиканцев или в самом помещении, занимаемом инквизитором. Но обыкновенно это происходило в церквах, служивших для аутодафе. Отречения сопровождались церемониями, которые видоизменялись согласно с обстоятельствами. В воскресенье, предшествующее этому своего рода торжеству, во всех церквах города объявляли день, когда оно должно было состояться, и предлагали жителям присутствовать на проповеди, которую инквизитор должен был произнести о католическом учении. В назначенный день духовенство и народ собирались вокруг эстрады, где обвиняемый в легком подозрении помещался стоя, с обнаженной головой, чтобы быть у всех на виду. Служили мессу, и инквизитор, прервав божественную службу после чтения апостола, произносил проповедь против ересей, которые были причиной церемонии этого дня. После сильного их порицания он заявлял, что тот, кого видят на эшафоте, находится в легком подозрении во впадении в эту ересь; чтобы доказать это всем, инквизитор сообщал о действиях, словах и писаниях, составлявших содержание процесса, и кончал свое сообщение словами, что виновный готов сделать отречение и что для этого отданы все нужные распоряжения. После этого обвиняемому подносили крест и Евангелие и заставляли его читать свое отречение, которое он должен был подписать, если был грамотен; затем инквизитор давал ему отпущение, примирял его с Церковью, прочитывал принесенный приговор (а в приговоре изложена была кратко ересь, подозрение в которой навлек на себя осужденный) и накладывал на обвиняемого наказания и епитимьи, которые считал полезными.
      XVIII. Когда подозрение в ереси было очень сильное, в воскресенье или в праздничный день устраивалось аутодафе. В этот день не позволялось произносить проповеди ни в одной церкви, чтобы стечение народа было наибольшим в той церкви, где происходила церемония. Виновного предупреждали, что в будущем он должен вести себя не только как хороший католик, но и с осторожностью, необходимой, чтобы не быть обвиненным вторично, имея в виду, что в случае нового впадения в ту же ересь он потерпит кару релаксации и может подвергнуться смерти, хотя он и отречется от ереси и получит примирение с Церковью. Отчет о вменяемых ему действиях и словах читался секретарем, а инквизитор возвещал, что осужденный расположен просить примирения с Церковью.
      XIX. Если виновный был заподозрен в крайней степени, с ним обращались как с еретиком; его заставляли носить в церкви одежду кающегося, сделанную из обыкновенной материи темного цвета, с нарамником без капюшона и двумя нашитыми крестами из желтого сукна; каждый крест имел три ладони в длину и две в поперечнике; сукно, из которого они были сделаны, имело пол-ладони ширины во всех своих частях. При этом соблюдались те же церемонии, какие совершались при допущении к примирению формального еретика.
      XX. Когда подсудимый должен был пройти через каноническое оправдание, то о дне этой церемонии также оповещалось заранее. Она происходила в соборе или в другой главной церкви в воскресенье или в один из больших праздников. Секретарь читал изложение удостоверенных фактов, которые подтверждали подозрение в ереси, и отзывов о репутации, которую составил себе обвиняемый. Затем подымался на кафедру инквизитор для произнесения проповеди и для извещения, что подозреваемому приказано опровергнуть дурную славу, которая над ним тяготеет, посредством собственной присяги и присяги двенадцати достойных доверия свидетелей, которые его знали и посещали в течение последних десяти лет. После его присяги в том, что он не был еретиком, свидетели под присягой объявляли, что они верят правдивости его заявления. После того как эта двойная формальность была исполнена, обвиняемый делал отречение от всех ересей вообще и в частности от той, в которой стал заподозренным и подвергся диффамации.
      XXI. Если обвиняемый раскаивался и просил о примирении с Церковью, но находился в разряде рецидивистов, его следовало передавать в распоряжение светской власти, и было известно, что он предназначен для смертной казни. Вследствие этого инквизитор, постановив приговор обвиняемого, поручал доверенным священникам осведомить обвиняемого о положении, в котором он находится, и о том, чего он может ожидать от папских булл и гражданских законов, и побудить его ходатайствовать пред инквизитором о милости быть допущенным к таинствам исповеди и причастия. После того как эти священнослужители проводили с осужденным два или три дня, по всей стране объявлялось об аутодафе, которое справлялось посреди городской площади, на таком же эшафоте, о каком я уже говорил. Читался приговор, в силу которого осужденный должен быть передан в руки светской власти, причем последним словом этого приговора была просьба к судьям обращаться с осужденным человеколюбиво. Затем он передавался им после лишения сана епископом, если это был священник.
      XXII. Если обвиняемый был нераскаянным еретиком, не рецидивистом, он присуждался к релаксации [287]. Но никогда не доводили дела до аутодафе, не попробовав в течение долгого времени обратить его и привести к единению с католической Церковью всеми средствами, которые могла внушить опытность в этом деле. Обеспечив надежность его тюремного заключения, позволяли и даже в некотором роде побуждали его родных, друзей, соотечественников, духовных лиц и всех людей, известных своим образованием, посещать его в тюрьме и беседовать с ним. Сам епископ и инквизитор приходили к обвиняемому и убеждали его вернуться в лоно Церкви. Хотя он выражал в своем упорстве самое сильное желание быть поскорее сожженным (что случалось часто, потому что эти люди считали себя мучениками и выказывали свойственную им твердость), инквизитор на это никогда не соглашался; наоборот, он удваивал доброту и кротость, удалял все, что осужденному могло внушать ужас, и старался уверить его, что, обратившись, он избегнет смерти, лишь бы только он снова не впал в ересь, что и бывало в действительности, так как накануне аутодафе релаксация заменялась пожизненным тюремным заключением.
      XXIII. Эти меры, имевшие целью обращение осужденного, не мешали оповещению об аутодафе во всех окрестностях, чтобы жители их стеклись для присутствия на нем. Если обращение не состоялось, воздвигали на площади эшафот; секретарь читал перед собравшимся народом изложение вин и приговор осужденного; затем инквизитор произносил проповедь. По окончании ее присужденный к релаксации передавался в руки королевского судьи, который отправлял его на костер, где он погибал в пламени, по прочтении приговора, вынесенного во исполнение предписаний гражданского закона.
      XXIV. Если несчастный еретик был рецидивистом, то напрасно он объявлял о своем решении вернуться к вере; ему было невозможно избежать смертной казни; единственною милостью, которую ему оказывали, было избавление от мук костра: после исповеди и причастия его удушали руками палача и бросали в огонь его труп.
      XXV. Заочно присуждали тех подсудимых, которые бежали из тюрьмы или раньше, до ареста, обратились в бегство. Справляли их аутодафе, выставляя их статую, и ее предавали пламени вместо приговоренного заочно (contumax), который в нем погиб бы сам, если б не бежал и был бы уличен в ереси и упорстве.
      XXVI. Я обхожу молчанием другие частности способа судопроизводства прежней инквизиции, потому что, мне кажется, я сказал достаточно, чтобы показать, до какой степени она отличалась от других трибуналов. Читатели, которые пожелают детальнее удовлетворить свою любознательность, могут прочесть Руководство, составленное инквизитором Николаем Эймериком.

23

Статья третья

О СВОЙСТВЕ НАКАЗАНИЙ И ЕПИТИМИЙ, НАЛАГАВШИХСЯ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

      I. Трибунал уполномоченной инквизиции, будучи церковным учреждением, мог сам по себе присуждать только духовные наказания: отлучение от Церкви, лишение сана, запрещение в священнослужении, отрешение от должности и снятие монашества по отношению к лицам, а по отношению к городам и селениям - интердикт и прекращение божественной службы. Однако законы христианских императоров IV и последующих веков; мнения, установившиеся в течение и после VIII века; общее извращение канонических идей и принципов в течение XI века (чудовищно возросшее в последующие века); опасение, внушаемое государям косвенным средством церковных наказаний, за целость их корон; всеобщее полное неведение истинных границ церковного могущества и светской власти, гораздо более древней, чем ее соперница, - все эти обстоятельства послужили причиной того, что инквизиторы XIII века сочли себя вправе налагать чисто светские наказания, за исключением смертной казни. Поэтому можно наблюдать, что, если объявление смертной казни не было во власти инквизиторов, они установили в виде своего рода компенсации пытку и релаксацию, в полной уверенности, что светский судья не посмеет не послать отпущенного ими на смертную казнь, так как по государственному закону для составления смертного приговора ему нужно было иметь только выписку из приговора инквизиторов, которые предоставляли ему преступника как еретика. Нельзя не удивляться при виде того, как инквизиторы заканчивали свои приговоры формулой, в которой они просили судью не применять к еретику смертной казни, тогда как несколькими примерами было доказано, что если судья, сообразуясь с просьбою инквизитора, не посылал преступника на казнь, то сам предавался суду как заподозренный в ереси, на основании распоряжения статьи IX регламента, гласившей, что подозрение являлось естественным следствием небрежения судьи в исполнении гражданских законов, направленных против еретиков, хотя бы он был обязан присягой их соблюдать. Эта просьба была, следовательно, пустой формальностью, диктуемой лицемерием, которого одного было бы достаточно для опозорения трибунала святой инквизиции.
      II. Приговоры, выносимые инквизиторами, налагали на виновных штрафы и личные наказания, которые разнообразились в зависимости от обстоятельств и свойства судебного дела. Таковыми были: полная или частичная конфискация имущества, пожизненное или временное тюремное заключение, изгнание или ссылка, бесчестие, потеря должностей, почестей и званий и лишение права на них претендовать; наконец, все, установленное декретами святого престола и соборов или гражданскими законами. Светский судья не имел права расследовать преступление, за исключением только случаев, когда виновный предавался в руки светской власти; в других случаях инквизитор исполнял должность церковного судьи, назначая кару отлучения от Церкви, снятия монашества, запрещения священнослужения, лишения сана или отнятия церковных доходов, и, кроме того, исполнял функции судьи светского, присуждая к наказаниям гражданским и светским. Эта вторая часть приговора имела силу лишь с согласия светской власти, которая редко противилась его исполнению и, молчаливо одобряя его, дала укорениться обычаю, сделавшемуся в конце концов обычным правом трибунала инквизиции.
      III. Виновные, которые делали отречение как тяжко заподозренные в ереси, никогда не приговаривались к пожизненному заключению; срок этого наказания был ограничен, и проступки, которые им вменялись, должны были быть важными и многочисленными {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о пятом способе вершения суда.}.
      IV. Если подозрение было очень сильно, обвиняемый присуждался к тюрьме до конца своих дней или, по крайней мере, на значительный срок. Однако инквизиторы могли сократить этот срок, когда опытность их позволяла им верить, что узник воодушевлен истинным раскаянием. Эта мера основана на том, что во всех случаях окончательного приговора за судьями сохранялось право усилить или смягчить наказание. Это доказывает, что их полномочия простирались за пределы приговора, вопреки принципам уголовного права, по крайней мере в первой инстанции {Там же, о шестом способе вершения суда.}. Если предметом отречения была формальная ересь, то назначалось непременно пожизненное заключение, несмотря на право судей смягчать наказание или избавлять от него {Там же, о восьмом способе вершения суда.}.
      V. Среди наказаний, налагаемых на осужденных, надо считать наказанием ношение одежды кающегося, известной в Испании под названием санбенито [288], что является искажением слова saco bendito (благословенный мешок). Настоящее его название по-испански было самарра. Первое название сделалось общенародным, потому что со времен евреев мешком называли покаянную одежду, как мы это видим в истории царя Ахава и некоторых других лиц в Библии [289]. До XIII века обычно освящали мешок, который должны были носить лица, присужденные к публичному покаянию, и это дало мешку название благословенного. Это был кафтан, застегнутый подобно священнической сутане; он был принят инквизицией со времени ее учреждения, до того как соборы в Безье, Тулузе и Таррагоне сделали о ней постановление. Так, св. Доминик де Гусман обрядил в него еретиков, примиренных с Церковью, как это доказывает документ, привести который здесь я считаю полезным, чтобы дать понятие об обычае того времени. В этом документе говорится:
      VI. "Всем верным христианам, которые будут осведомлены о настоящем послании, брат Доминик, каноник Осмы, самый малый из проповедников, шлет привет во Иисусе Христе.
      VII. В силу власти господина аббата цистерцианцев, апостолического легата святого престола (которого нам поручено представлять), мы примирили с Церковью предъявителя этого послания Понса Роже, который милостию Божией оставил общество еретиков; и мы ему приказали (после того, как он клятвенно обещался исполнять наши повеления) позволять водить себя безо всякой одежды три воскресенья подряд от ворот города до дверей церкви священнику, который будет его бить розгами. Мы предписываем ему равным образом ввиду епитимьи не есть ни мяса, ни яиц, ни сыра и никакой другой пищи из животного царства в течение всей жизни, исключая дней Пасхи, Пятидесятницы и Рождества нашего Господа, в каковые дни мы приказываем ему ее есть, в знак отвращения к его прежней ереси; держать три поста в году, не вкушая в это время рыбы; поститься, воздерживаясь от рыбы, масла и вина, три дня в неделю в течение всей своей жизни, за исключением случаев болезни или усиленных полевых работ; носить монашескую одежду, как по форме, так и по цвету, с двумя небольшими крестами, нашитыми по обе стороны груди; слушать мессу ежедневно, когда на это имеется возможность, и присутствовать на вечерне по воскресеньям и праздникам; вычитывать аккуратно дневную и ночную службу, Отче наш [290] читать семь раз днем, десять раз вечером и двадцать раз в полночь; жить целомудренно и предъявлять настоящее послание раз в месяц священнику местечка Серери в его приходе, которому мы приказываем наблюдать за поведением Роже, который должен верно исполнять все ему приказанное до тех пор, пока господин легат не осведомит нас о своей воле. А если указанный Понс нарушит данное слово, мы приказываем рассматривать его как клятвопреступника, еретика и отлученного от Церкви и удалить его из общества верных, и т. д." {Парома. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1, Отд. II. Гл. 2.}.
      VIII. Этот драгоценный документ второго года учреждения инквизиции знакомит нас с тем, какие тогда накладывались епитимьи. Особенно следует заметить, что Понсу Роже не было велено исповедоваться три раза в год, что установилось как обычай лишь впоследствии, ибо все это происходило до третьего Вселенского Латеранского собора, состоявшегося в 1215 году, который вынес посредством формального канона приказ исповедоваться своему приходскому священнику по меньшей мере один раз в году, а именно на Пасхе. Из этого не следует заключать, что исповедь началась с того времени; она была известна с первых веков христианства, но она не являлась предметом соборного предписания.
      IX. Заслуживает также замечания наложенная на Понса Роже епитимья появления без одежды в течение трех воскресений подряд к воротам города и шествия до церковных дверей, при получении от священника ударов розгами; эта практика восходит к восьмому веку Церкви, когда христиане, приговоренные к публичному покаянию, получали из рук священника удары розгами, как рабы из рук своих господ. Об этом наказании мы можем составить себе верное представление, если справимся с Историей испанских соборов, которую я привел в первой части этого сочинения. Мы читаем также у некоторых авторов, что наказание это иногда исполнялось епископом, потому что оно состояло не столько в причинении кающемуся физической боли от ударов розгами, сколько в намерении смирить его и покрыть спасительным смущением.
      X. Собор в Безье 1233 года внес некоторые изменения в эту дисциплину, издав указ, чтобы еретик, присужденный к произнесению отречения, являлся публично в церковь каждое воскресенье и каждый праздник в одежде кающегося и с розгами в руках и чтобы между чтением Апостола и Евангелия священник бил его ими, сообщая всему народу то прегрешение, за которое кающийся был приговорен к этому наказанию {Собор в Безье. Гл. 27; Пенья, в его Комментариях на Эймерика. Ч. 111, о шестом способе вершения суда,}.
      XI. Третий предмет, который следует отметить в епитимье Роже, это строгость наложенных на него постов и воздержания, потому что его не только лишили употребления мяса и всех прочих животных продуктов в течение остатка его дней, но и обязали соблюдать три раза в год посты, не позволяя питаться рыбой, но только травами и овощами, помимо тех трех дней в неделю, в которые он должен был в течение всей жизни обходиться без рыбы, мяса и вина. Таким образом питание его было сведено почти на хлеб, воду и фрукты, потому что без масла не легко было питаться растениями и овощами. Все эти правила показывают, что новая инквизиция на этот счет была гораздо умереннее, чем прежняя.
      XII. Четвертая особенность, замечательная в этой епитимье, это возложенная на Роже обязанность повторять столь часто Отче наш в ночные и дневные часы, а особенно делать это двадцать раз в полночь, потому что это равносильно обязанности читать утреннюю службу, как будто он был каноником XIII века или членом какого-нибудь монашеского ордена. Это обстоятельство и обязательство присутствовать все праздники на вечерне и находиться под наблюдением своего приходского священника делало положение кающегося очень неудобным, потому что если бы он этого не исполнил, то был бы рассматриваем и наказан как еретик, клятвопреступник и отлученный от Церкви, согласно акту его отречения от ереси, и это наказание было бы тем более страшно, что оно делало его рецидивистом и приводило к смертной казни.
      XIII. Пятое важное обстоятельство, которое следует заметить в этой епитимье, относится к одежде кающегося; вид одежды уже описан. Я считаю полезным прибавить лишь некоторые подробности, чтобы лучше дать понять тот обычай, который был впоследствии принят теперешней инквизицией.
      XIV. Мы видим, что в первые годы инквизиции не назначали ни цвета, ни формы этой одежды, потому что св. Доминик удовольствовался приказанием, чтобы она была и в том и в другом отношении монашеской. Сначала думали, что форма одежды должна быть формой застегнутого кафтана, как мешок (или вретище) кающихся первых веков церкви. Позднее было установлено, чтобы на обыкновенной одежде носили монашеский нарамник и чтобы в нем было сделано посредине отверстие для просовывания головы, но не было капюшона. Во времена св. Доминика было безразлично, какого цвета эта одежда: достаточно было цвета монашеских одежд, то есть темного и скромного; но потом не замедлили предписать, чтобы она была синеватого или фиолетового цветов {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, рубрика о шестом способе вершить процесс веры.}.
      XV. Что касается двух крестов, которые должны были нашиваться на одежду кающегося, то в этом отношении произошли разные перемены. Ввиду того, что инквизиция началась во времена альбигойцев и эти еретики были очень многочисленны в Нарбоннской Галлии, не было почти ни одного католика, не взявшего креста, чтоб идти с ними сражаться или, по крайней мере, быть полезным религии в братстве, принявшем название милиции Христа или семьи инквизиции. Среди католиков были такие жестокие люди, что убивали всех, кто был известен как еретик, даже когда встречали их безоружными. Этого было достаточно, чтобы заставить большинство сектантов взять крест, который они прикрепляли к груди для обозначения, что они католики, надеясь этим способом избежать смерти, которая постоянно им угрожала. Вот причина, почему св. Доминик и другие инквизиторы приказывали примиренным еретикам носить крест для безопасности их личности. Чтобы, однако, не смешать их с настоящими католиками (к этому мера эта могла бы привести), их обязали носить два креста. Но для того, чтобы два креста были заметны и выполняли свое назначение, то есть унижали примиренного еретика, который был подвергнут епитимье, Тулузский собор приказал в 1229 году, чтобы эти два креста отличались по цвету от одежды; собор в Безье, бывший в 1233 году, повелел, чтобы эти кресты были желтого цвета. Что касается места, где эти кресты должны были пришиваться, то св. Доминик хотел, чтобы это были две стороны груди. Это правило было одобрено Тулузским собором. Вскоре собор в Безье, быть может, по особым, непредвиденным соображениям, захотел еще полнее определить употребление и заметность этого отличительного знака и вынес декрет, изложенный в таких выражениях:
      XVI. "Обращенные еретики будут носить на своей верхней одежде, в знак отвращения к их прежним заблуждениям, два креста желтого цвета длиною в две с половиной ладони, шириной в две ладони, сделанные из полос материи в три пальца шириною; один из этих крестов будет находиться на груди, а другой на плечах. Одежда, на которой эти два креста должны быть нашиты, будет отличаться по цвету от двух крестов, и кающиеся не могут носить никакой другой верхней одежды ни вне дома, ни у себя дома. Если они приговорены к ношению одежды, покрывающей их голову, то на капюшоне, если это мужчина (и на вуали, если это женщина), должен быть нашит третий крест величины, пропорциональной этой части одеяния. Если идет речь об отступнике или человеке, который старался вовлечь других в отступничество, он будет носить на верхней части двух крестов, нагрудного и наплечного, поперечную полосу длиною в ладонь или около того и того же цвета. Если они предпримут путешествие морем, они будут носить их, пока не прибудут в иностранную землю, и там могут их скинуть до тех пор, пока снова не пустятся в море, чтобы вернуться в свое отечество. Тогда они снова их возьмут и не перестанут носить ни во время плавания, ни во время пребывания на островах" {Собор в Безье. Гл. 26.}.
      XVII. Таррагонский собор, состоявшийся в 1242 году, предпочел распоряжения, постановленные Тулузским собором, тем, которые были сделаны на соборе в Безье. Речь шла лишь о двух крестах, которые должны были носить на груди. Но испанские инквизиторы Каталонии не замедлили принять меру, предписанную собором в Безье, и ею руководствовались, согласно тому, что нам сообщает Эймерик в XIV веке {Эймерик. Руководство для инквизиторов. Ч. III, о шестом способе вершить процесс веры.}. В это же время был введен обычай вместо старинных крестов употреблять кресты, скрещенные наискось, и мы видим, что обычай этот сохранился и при теперешней инквизиции { Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 1.Отд. II. Гл. 5.}.
      XVIII. Что епитимьи, налагавшиеся прежней инквизицией, были гораздо суровее в отношении позора, который должен был из них вытекать для примиренных, чем те, которые постановлялись теперешней инквизицией, показывает самый текст резолюции, принятой в 1242 году испанскими епископами на вышеупомянутом Таррагонском соборе. В ней сказано: "Если формальные еретики и учителя ереси попросят обращения, они будут заключены в тюрьму и останутся в ней до смерти после того, как отрекутся от ереси и получат отпущение".
      XIX. "Что касается тех, кто одобряет ошибочные мнения еретиков, они выполнят следующую епитимью: в день Всех Святых, в первое воскресенье рождественского поста, в праздник Рождества, обрезания, Богоявления, Сретения Господня, Благовещения и во все воскресенья Великого поста они будут отправляться в собор и присутствовать при процессии, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, и там будут бичуемы епископом или священником, за исключением дней Благовещения и Вербного воскресенья, когда они будут принимать примирение в приходской церкви. В первый день Великого поста они также отправятся в собор, в рубашке, с босыми ногами, с руками, сложенными крестом, согласно постановлению; они будут выгнаны из церкви на все время Великого поста и принуждены стоять в ее дверях и оттуда слушать божественную службу. Они будут занимать это же место и в Великий четверг. В этот же день получат они примирение в самой церкви по способу, предписанному святыми канонами. Кроме того, постановляется, что епитимья, наложенная на них в первый день Великого поста и в Великий четверг, а также епитимья, которая предписывает держаться вне церкви в течение остальных дней Великого поста, будет возобновляться ежегодно до самой смерти примиренных. В воскресные дни Великого поста они будут входить в церковь и после принятия примирения пойдут на свои места у двери и там будут оставаться до Великого четверга, Они будут всегда носить на груди два креста цвета, различного с цветом их одежды, чтобы все могли легко узнать в них кающихся. Запрещение входить в церковь во время Великого поста будет продолжаться лишь на протяжении десяти лет".
      XX. "Епитимья вновь впавших в ересь как пособников ереси будет столь же торжественна, как и епитимья христиан, впавших в ересь, и будет происходить в те же дни; но от них не будут требовать ношения двух крестов, и церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут возобновляться лишь в течение десяти лет".
      XXI. "Та же епитимья будет наложена на пособников ереси, которые не впадут вновь в ересь, но будут только подозреваемы в ереси в высшей степени; она будет происходить в дни Всех Святых, Рождества, Богоявления, Сретения Господня и в течение всего Великого поста, на протяжении семи лет; церемонии первого дня Великого поста и Великого четверга будут повторены, и примиренные должны также держаться в дверях церкви во все дни Великого поста".
      XXII. "Епитимья пособников ереси, находящихся в сильном подозрении, будет продолжаться пять лет и будет такой же, как и епитимья подозреваемых в высшей степени".
      XXIII. "Епитимья пособников ереси, находящихся в легком подозрении, будет продолжаться три года и будет такой же, как и предыдущая".
      XXIV. "Эти епитимьи будут исполняться в соборе, предназначенном для жителей города, а для других - в их приходских церквах, если только не последует льгота со стороны епископа или его викария".
      XXV. "Если епископ или его викарий позволит им подвергаться наложенной на них епитимьи в другом месте, они должны запастись удостоверительными письмами, которыми эти должностные лица церкви засвидетельствуют положение их епитимьи. Эти письма будут переданы епископу или его викарию нового местожительства, и кающиеся будут продолжать епитимью, которую они должны были выполнять в их прежнем приходе. Когда же они захотят вернуться домой, они должны попросить у того прихода, где они временно проживали, новые письма, с точным указанием, что им остается еще сделать, чтобы их епитимья была окончена".
      XXVI. "Если произойдет случайно и без малейшего подозрения в обмане или надувательстве со стороны кающихся, что они не смогут явиться вовремя в церковь, чтобы там подчиниться осуждающему их приговору и выполнить назначенную им епитимью в первый день Великого поста и в Великий четверг, эта церемония будет совершена над ними в другие торжественные дни, назначенные епископом, и они подвергнутся епитимье в соборе, перед лицом народа, с церемониями, соблюдаемыми в эти обязательные два дня" {Таррагонский собор 1242 года, в 28-м томе королевского Собрания соборов.}.
      XXVII. Это распоряжение Таррагонского собора неопровержимо доказывает строгость смирительных епитимий, которые налагались на отрекавшихся от ереси еретиков как примиренных, так и заподозренных. Во всяком случае, следует заметить, что они не продолжались всегда так долго, как это было назначено в приговоре, потому что обычай допускал частичное или полное снисхождение и потому что с первого же времени социальное положение личностей и другие причины заставляли отменять их вполне или по меньшей мере частично. Существовало освобождение от ношения одежды кающегося, установленной св. Домиником. Этот дошедший до нас документ вследствие его древности показался мне заслуживающим того, чтобы он стал общеизвестным. Вот его текст:
      XXVIII. "Всем верным христианам, которые будут читать настоящее послание, брат Доминик, каноник Осмы, смиренный слуга проповедования, шлет поклон и желает искренней любви во Христе Иисусе. Настоящим мы вас уведомляем, что мы дали Раймонду Гильельмесу из Альтарипы позволение носить дома те же одежды, какие носят и другие христиане, так же как и Гильерме Угунья, который, согласно тому, что до нас дошло, носит в настоящее время одежду кающегося как примиренный и еретик; эта мера продлится, пока господин кардинал не сделает другого приказания либо нам, либо вышесказанному Раймонду. Кроме того, объявляем, что эта перемена не должна причинить вышеназванному Гильерме ни бесчестия, ни какого-либо иного рода вреда {Паромо. О происхождении святой инквизиции. Кн. 2. Отд. I. Гл. 2. N 8.}".
      XXIX. Кардинал, о котором говорит св. Доминик, был Пиетро из Беневента, легат папы Иннокентия III, прибывший в Тулузу в 1214 году.
      XXX. Я не мог найти, и мне кажется, что это не легко узнать, каков был гербовый щит или печать инквизиции. Я склонен думать, что он был тот же, что у ордена св. Доминика, потому что служил для конгрегации Приближенных или милиции Христа, которая существует еще и теперь под названием Конгрегации Св. Петра-мученика.
      Я думаю, что дал достаточно верное представление о прежней инквизиции и о способе ее судопроизводства. Теперь мне остается сказать о новой инквизиции, уничтоженной во время последней испанской революции.

24

Глава V

УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В ИСПАНИИ

25

Статья первая

ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ФЕРДИНАНДА V И ИЗАБЕЛЛЫ

      I. В главе III мы видели, каково было положение инквизиции в королевстве Арагонском, когда эта страна была соединена с Кастилией через брак Фердинанда с Изабеллой, по смерти Энрико IV. Трибунал инквизиции был тогда введен в эту монархию, подвергшись предварительно реформе посредством статутов и регламентов столь суровых, что арагонцы сильно воспротивились новому ярму, которое хотели на них наложить, хотя они давно привыкли переносить старое иго.
      II. Это была та самая инквизиция, которая господствовала в Испании с 1481 года до нашего века; та самая, уничтожение которой во удовлетворение всей Европы мы видели; та самая, наконец, которая только что восстановлена, к великому сожалению всех испанцев, друзей просвещения, и историю которой я предпринял писать на основании документов, доставленных мне ее собственными архивами и переданными в мое распоряжение правительственным приказом.
      III. Война с альбигойцами была предлогом, послужившим папам для учреждения прежней инквизиции. Что касается теперешней, то для введения ее послужила якобы необходимость наказать отступничество новообращенных испанских евреев.
      IV. Важно заметить, что огромная торговля, которую вели испанские евреи, передала в течение XIV века в их руки наибольшую часть богатств полуострова и что они приобрели благодаря этому большую сипу и влияние на управление в Кастилии в царствование Альфонса XI [291], Педро I [292] и Генриха II [293] и в Арагоне при Педро II [294] и Хуане I [295].
      V. Христиане, которые не могли с ними соперничать в промышленности, почти все стали их должниками, и зависть не замедлила сделать их врагами своих заимодавцев. Такое настроение было подстрекаемо и старательно поддерживаемо людьми, проникнутыми плохими, своекорыстными намерениями; в результате часто происходили ожесточенные споры, перебранки и народные волнения почти во всех городах двух королевств вплоть до Наварры.
      VI. В 1391 году народная ярость умертвила в городах более пяти тысяч евреев. Было известно, что некоторые из них избегли смерти, сделавшись христианами. Другие в большом количестве искали спасения, подражая им, и церкви наполнились евреями обоего пола, всякого возраста и положения, которые спешили принять крещение. В короткое время более ста тысяч семейств, то есть, быть может, миллион человек, отказались от закона Моисеева, чтобы принять веру Иисуса Христа.
      VII. Число обращений значительно возросло в течение первого десятилетия XV века благодаря рвению св. Висенте Ферреры и некоторых других миссионеров, которые в момент вышеупомянутого возмущения начали произносить проповеди против иудейского закона, чтобы побудить следовавших ему оставить его.
      VIII. Им помогли происходившие в 1413 году знаменитые диспуты между некоторыми раввинами и обращенным евреем Иеронимо де Санта-Фе [296], врачом антипапы Педро де Луны, называвшего себя Бенедиктом XIII, в присутствии этого первосвященника, приехавшего в Тортосу.
      IX. Все эти новообращенные евреи обозначались названием новых христиан, или новохристиан, потому что они лишь недавно приняли христианство. Народ звал их также обращенными, как переменивших веру, и исповедниками, потому что, делаясь христианами, они исповедали упразднение закона Моисеева.
      X. Евреи между собою как бранное слово употребляли еврейское выражение мараны (marranos), происходящее от искажения слов маран-афа (maran-atha), что значит Господь наш пришел [297]. Вследствие этого не новохристиане (коренные христиане) из презрения называли новых христиан поколением маранов или проклятой расой.
      XI. Наконец, им давали также имя евреев, потому что их смешивали еще с теми, которые не переставали быть евреями, и это обыкновение сделалось тем более всеобщим, чем число крещеных евреев, возвращавшихся к иудаизму, было более значительным.
      XII. Ввиду того, что страх смерти являлся более побудительной причиной обращения этих новохристиан, чем истинное убеждение, а надежда разделить с христианами общественные места и должности также привела большое число их к просьбе о крещении, многие из них раскаялись в отречении от прежней веры и вернулись к иудаизму тайно, сообразуя тем не менее свое внешнее поведение с поведением остальных христиан.
      XIII. Принуждение, которому их заставляли подчиняться, было для них слишком тягостно. Многие из них были опознаны; это послужило мотивом, по видимости религиозным, который побудил Фердинанда V приказать учредить трибунал, дававший ему возможность конфисковать многие имущества. Сикст IV не мог его не одобрить, потому что введение его должно было увеличить влияние ультрамонтанских принципов, то есть власти святого престола. Этому двойному замыслу, скрытому под видимостью рвения к защите веры, испанская инквизиция обязана своим происхождением.
      XIV. Вопреки мнению некоторых историков, достоверно известно, что ни кардиналы Хименес де Сиснерос [298] и Мендоса [299], ни даже сам Томас Торквемада [300] (ставший впоследствии столь знаменитым как великий инквизитор) не принимали участия в этом предприятии, и римская курия и Фердинанд V воспользовались для этого некоторыми другими учениками св. Доминика.

26

Статья вторая

ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ ИНКВИЗИЦИИ

      I. Брат Филипп де Барберис, инквизитор королевства Сицилии, прибыл в Севилью в 1477 году, чтобы получить от Фердинанда и Изабеллы подтверждение дарованной в 1233 году императором и королем Фридрихом II сицилийской инквизиции привилегии, в силу которой инквизиторы вступали в обладание трети имущества осужденных еретиков. Изабелла подтвердила эту привилегию в Севилье 2 сентября 1477 года, а Фердинанд сделал это в Херес-де-ла-Фронтере [301] 18 октября того же года.
      II. Барберис из рвения к интересам папы и в качестве должностного лица инквизиции постарался убедить короля, что христианская религия извлечет большие выгоды из святого трибунала благодаря страху, который внушали ее судебные приговоры.
      III. Альфонсо де Охеда, приор доминиканского монастыря в Севилье, горячо советовал учредить в Испании святую инквизицию против христиан, которые отпадали от веры, чтобы вернуться к иудаизму.
      IV. Никколо Франко, епископ Тревизо, папский нунций при испанском дворе, приложил все свои силы для исполнения проекта, который не мог не быть полезным и приятным его владыке.
      V. Тогда начали распространять молву, что во многих местах королевства новохристиане вместе с некрещеными евреями издеваются над иконами Иисуса Христа и даже распинают христианских детей, чтобы представить страдания и смерть, которым был подвергнут спаситель мира.
      VI. Альфонсо де Охеда рассказал Фердинанду и Изабелле, что один рыцарь из семьи де Гусман, тайно спрятавшись в семье одного еврея, дочь которого он любил, видел там совершение этого преступления в день, когда христиане празднуют установление евхаристии [302].
      VII. Фердинанд V был особенно расположен принять в свои владения инквизицию. Она ему предоставляла легкую возможность увеличить свои сокровища посредством конфискации громадных богатств, принадлежащих евреям, и тем самым получить преимущество перед другими королями для исполнения своего намерения о помощи папе. Единственным препятствием, которое надо было преодолеть, был отказ королевы Изабеллы в согласии на то, что предполагалось совершить в Кастилии.
      VIII. Эта превосходная королева не могла одобрить того средства, которое открыто претило мягкости ее характера; но, если потревожить ее совесть, все были уверены в получении ее согласия, и ей дали понять, что при сложившихся обстоятельствах мера эта была для нее религиозным долгом.
      IX. Изабелла поддалась представлениям своего совета и поручила своему послу дому Франсиско де Сантильяну, епископу Осмы, ходатайствовать от ее имени перед римской курией о булле для учреждения в Кастильском королевстве трибунала инквизиции.
      X. Этот документ был выпущен 1 ноября 1478 года. Он уполномочивал Фердинанда и Изабеллу назначить двух или трех архиепископов и епископов или других церковных сановников, известных своей мудростью и добродетелью, из белых священников [303] или монахов в возрасте не моложе сорока лет и безупречного поведения, магистров или бакалавров богословия, докторов или лицентиатов канонического права [304], после того как они выдержат полный экзамен. Этим священнослужителям во всех королевствах и государствах Фердинанда и Изабеллы должно быть поручено обнаружение еретиков, вероотступников и пособников этих преступлений. Папа присвоил им необходимую юрисдикцию, чтобы действовать против виновных согласно с правом и обычаями, и позволял обоим государям отзывать их и назначать на их место других лиц, с особой оговоркой, что булла не может быть аннулирована без специального упоминания о ее содержании.
      XI. Ввиду того, что вводимая мера не нравилась Изабелле, совет этой королевы, по ее приказанию, велел отсрочить исполнение этой буллы: пробовали прекратить зло, на которое жаловались, другими, менее суровыми мерами.
      XII. Кардинал Мендоса, архиепископ Севильи, составил катехизис, приспособленный к существовавшим обстоятельствам, для употребления его новохристианами. Этот прелат опубликовал его в своем дворце в 1478 году и особенно рекомендовал всем приходским священникам пользоваться им, чтобы часто и с величайшим старанием объяснять неофитам на особых собраниях христианское учение.
      XIII. В 1480 году один еврей обнародовал сочинение, в котором нападал на управление Фердинанда и Изабеллы и говорил много дурного о христианской религии. Фернандо де Талавера, иеронимитский монах [305], духовник королевы, известный одинаково как своей ученостью, так и своими добродетелями, опубликовал в следующем году сочинение под заглавием Католическое опровержение еретического пасквиля, вышедшего в Севилье в 1480 году.
      XIV. Королева поручила дому Диего Альфонсо де Солису, епископу Кадиса, управлявшему за кардинала Севильской епархией, Диего де Мерло, префекту Севильи, и брату Альфонсо Охеде, приору доминиканского монастыря, проследить за действием этих мер кротости и дать об этом верный отчет. Их донесения были такими, каких можно было ожидать при том положении вещей, и отцы доминиканцы, папский нунций и сам король желали, чтобы средство, выбранное Изабеллой, было признано недостаточным.
      XV. Тем временем пришлось заняться ересью, приписанной Педро д'Осме, доктору Саламанки, который выставил и обнародовал некоторые богословские положения, противные догматам. Дом Альфонсо Каррильо, архиепископ Толедо (которому донесли об учении доктора д'Осмы), созвал несколько богословов, которые рассмотрели это учение и объявили его ошибочным. Архиепископ вызвал автора на суд перед этим собранием и укорял его за его дурные принципы. Педро д'Осма обещал отказаться от них тотчас же, если ему докажут его заблуждение. Богословы выполнили это с успехом, и дело это не только не имело последствий, но поведение архиепископа было одобрено папою.
      XVI. Если бы следовали такому способу воздействия на обвиняемых в ереси, несчастия, созданные инквизицией, не составили бы позора для Испании; это происшествие достаточно доказывало, что было бесполезно создавать в Кастилии трибунал инквизиции.
      XVII. Впрочем, события этого года не позволяют сомневаться, что это учреждение не понравилось кастильянцам. В начале 1480 года в Толедо состоялось общее собрание кортесов306 королевства. На нем занялись делами религии и особенно средствами воспрепятствовать злу, которое может быть причинено католической вере общением евреев с христианами. Были возобновлены старинные узаконения, между прочим то, которое обязывало некрещеных евреев носить на одежде отличительный знак, помогавший их распознавать, жить в отдельных кварталах, называемых еврейскими (juderia), и возвращаться в них до полуночи, и запрещало им профессии медика, хирурга, купца, цирюльника и кабатчика. Между тем кортесы [306] нисколько не помышляли ни просить, ни одобрять учреждения в королевстве инквизиции.
      XVIII. Но так как король и папа хотели, чтобы трибунал был принят, то стало возможным получить на это согласие королевы. Папский нунций и доминиканцы ничем не пренебрегали для успеха в этом деле. Оба государя, будучи в Медина-дель-Кампо, назначили 17 сентября 1480 года первыми инквизиторами брата Мигуэля Морильо и брата Хуана де Сан-Мартино, доминиканцев (первый был инквизитором в арагонской провинции Руссильон), а в качестве советника и асессора этих двух монахов доктора Хуана Руиса де Медину, светского аббата [307] коллегиальной церкви в Медина-де-Рио-Секо, советника королевы, который впоследствии достиг последовательно звания епископа Асторги, Бадахоса, Картахены, Сеговии и посла в Риме. В качестве прокурора двум инквизиторам дали Хуана Лопеса дель Барко, капеллана Изабеллы.
      XIX. 9 октября от имени короля и королевы был послан всем губернаторам провинций приказ снабдить инквизиторов и их свиту дорожными вещами и провизией, в которых они будут нуждаться при своем проезде в Севилью, - странное для того времени распоряжение, доказывающее степень влияния, которое доминиканцы уже приобрели в инквизиции! Их привилегии были одинаковы с теми, которые даровал в 1223 году император Фридрих II в качестве короля Сицилии.
      XX. Население королевства Кастилия с таким недовольством встретило учреждение у них инквизиции, что, когда, инквизиторы прибыли в Севилью и показали свои мандаты и королевский приказ, им оказалось невозможно собрать небольшое число людей и получить другие средства, в которых они нуждались для того, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей.
      XXI. Совету Фердинанда и Изабеллы, которые находились еще в Медина-дель-Кампо, понадобилось послать 27 декабря новый приказ, чтобы префект и другие власти Севильи и епархии Кадиса помогли инквизиторам водвориться и вступить в должность; при этом королевский приказ был истолкован в том смысле, что он относится только к жителям городов и местечек, которые непосредственно принадлежали владениям королевы. Тогда почти все новохристиане переселились на земли герцога Медина-Сидонии, маркиза Кадиса, графа д'Аркосы и некоторых других частных владельцев.
      XXII. Это добровольное выселение было причиной того, что инквизиторы получили королевский указ против переселенцев. Новый трибунал объявил их почти уличенными в ереси в силу факта их переселения и желания бегством избавиться от наблюдения и власти инквизиции.

27

Статья третья

УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ

      I. Инквизиторы учредили свой трибунал в доминиканском монастыре Св. Павла в Севилье, и 2 января 1481 года был обнародован первый акт их юрисдикции в виде эдикта, объявлявшего, что на основании дошедшего до них сведения об эмиграции новохристиан они повелевают маркизу Кадиса, графу Аркосе и герцогам, маркизам, графам, рыцарям, грандам Испании и другим дворянам Кастильского королевства схватить их в двухнедельный срок, выслать беглецов под конвоем в Севилью и наложить секвестр на их имущество, под страхом отлучения от Церкви тех, кто не выполнит этого приказания, сверх тех наказаний, которые они навлекут на себя по справедливости как пособники еретиков, а именно: конфискацию их собственного имущества, потерю званий и должностей и владетельных прав. Инквизиторы оставляли за собою или предоставляли папе право освобождать виновных от церковных наказаний. Здесь ясно видно начало первых поползновений нового трибунала против светской власти под влиянием ультрамонтанских принципов.
      II. Число пленников вскоре сделалось столь значительным, что монастырь, назначенный инквизиторам, не мог более их вместить, и трибунал устроился в замке Триана, расположенном в предместье Севильи. О плохом вкусе, царившем тогда в литературе, можно судить на основании варварской надписи, которую инквизиторы выгравировали там спустя некоторое время. Вот она:
      III. "Sanctum Inquisitionis officium contra hereticorum pravitatem in Hispaniae regnis initiatum est Hispali anno MCCCCLXXXI, sedente in trono apostolico Sixto IV, a quo fuit concessum, et regnantibus in Hispania Ferdinando V et Isabellae, a quibus fuit imprecatum. Generalis inquisitor primus fuit Fr. Thomas de Torquemada, prior conventus Sanctae-Crucis Segoveensis, Ordinis praedicatorum. Facit Deus ut in fidei tutelam et augementum in fmem usque saeculi permancat, etc... Exurge, Domine; judica causam tuam. Capite nobis vulpes" {См.: Ортис де Суньига. Летопись Севильи. Кн. 12.}.
      IV. Перевод ее: "Святой трибунал инквизиции, учрежденный против нечестия еретиков в королевствах Испании, начался в Севилье в 1481 году, в бытность папою Сикста IV, которым он разрешен, и в царствование Фердинанда V и Изабеллы, которыми он испрошен. Первым главным инквизитором был брат Томас Торквемада, приор монастыря Святого Креста в Сеговии, ордена братьев проповедников. Бог да устроит, ради распространения и поддержания веры, чтобы он продолжался до скончания века и т. д. Воскресни, Господи. Суди свое дело. Ловите для нас лисиц".
      V. Заблуждение и предрассудки до такой степени ослепили современных испанских авторов, что, не зная или забыв о недовольстве, сопротивлении и даже восстаниях, сопровождавших учреждение в Испании инквизиции в XV веке, они поздравляли свое отечество с возвращением в него инквизиции и прилагали столько старания, чтобы открыть, в какой стране она получила начало, как будто вопрос шел о родине Гомера. Город Сеговия был одним из претендовавших на эту честь, и историки серьезно разделились на два лагеря по вопросу о том, имела ли святая инквизиция свои заседания в доме майората Касереса или в доме маркиза де Мойи {Кольменарес. История Сеговии. Гл. 34; Пинель де Монрой. Жизнь первого маркиза де Мойи. Кн. 12. Гл. 16.}. Что можно думать о народе, который черпает тщеславие из своих несчастий и занимается серьезно подобными вопросами?
      VI. Инквизиторы вскоре обнародовали второй указ, который они назвали льготным указом, для побуждения тех, кто отступил в вере, добровольно отдаться в их руки. Они обещали тем отступникам, которые придут к ним с истинной скорбью о своих грехах и твердым намерением отбыть епитимью, даровать прощение и не конфисковать имущества. Если кто пропустит льготный срок и будет оговорен другими, то будет преследуем согласно строгости закона.
      VII. Нашлось немало людей, которые попались на эту удочку. Инквизиторы дали им отпущение только тогда, когда они под присягой сообщили имена, положение, местожительство и приметы всех тех, о которых знали как о вероотступниках, все равно, были ли они заведомо таковыми или о них шла только такая молва. Их заставили также дать обещание сохранять обо всех этих сообщениях тайну, и инквизиторы успели этим путем уловить в свои сети бесконечное множество новохристиан, которые не хотели открыть своего вероотступничества.
      VIII. Когда льготный срок, дарованный инквизиторами, истек, они опубликовали новый указ, который повелевал под угрозой смертного греха и верховного отлучения от Церкви донести в трехдневный срок о лицах, известных тем, что они приняли иудейскую ересь. Легко понять, до какой степени эта мера противоречит закону Христа, который повелевает увещевать согрешившего трижды и еретика дважды, прежде чем их наказывать. Пагубные последствия этого постановления были таковы, что еретик узнавал о своем предании суду лишь в момент своего ареста и заключения в тюрьму инквизиции.
      IX. Та же участь ожидала обращенного еврея, если он, не впадая обратно в иудаизм, сохранял некоторые привычки своего детства, которые вовсе не были противны христианству, но при зложелательстве могли быть приняты за явные признаки отступничества. Это дало инквизиторам повод установить в их указе различные случаи, когда донос становился обязательным. Он должен был последовать:
      1. Когда еврей, ставший христианином, ожидает Мессию или говорит, что он еще не пришел; что он придет для искупления людей его народа, освободит от пленения, в котором они стонут, приведет их в землю обетованную.
      2. Когда возродившийся в крещении снова принимает иудейскую религию.
      3. Если он говорит, что закон Моисея в настоящее время так же действителен для нашего спасения, как и закон Иисуса Христа.
      4. Если он соблюдает субботу из уважения к покинутому им закону, что достаточно доказывается тем, что он в этот день носит рубашку и платье более чистые, чем обыкновенно, что покрывает чистой скатертью свой стол и воздерживается зажигать в своем доме огонь с вечера предыдущего дня [308].
      5. Если он выбирает из мяса животных, которыми питается, сало или жир; если выпускает всю кровь, моя его в воде, или отрезает некоторые части, как, например, железу или ядро из ляжки барана или какого-либо другого убитого для еды животного.
      6. Если перед тем, как его зарезать, как и овец, которыми он хочет питаться, он смотрит, нет ли на лезвии ножа, которым он должен воспользоваться, какой-либо зазубрины, проводя им по ногтю пальца; если он покрывает кровь землею, произнося по еврейскому обычаю известные слова.
      7. Если он ест мясо в дни Великого поста или в назначенное для воздержания время без необходимости и думая, что это можно делать, не оскорбляя Бога.
      8. Если он соблюдает еврейский Великий пост, известный под разными названиями - пост покаяния, искупления, кипурим или йом-кипурт [309], падающий на десятый еврейский месяц, называющийся тишри [310]. Это доказывается, если он ходит во время этого поста босым, наподобие настоящих евреев; если он читает их молитвы или находится в то время с евреями, чтобы следовать их образу действий, в особенности обычаю, просить ночью друг у друга прощения; если отец кладет руку на голову своих детей, не делая крестного знамения и не произнося других слов, кроме следующих: "Будь благословен Господом и мною". Все эти обряды принадлежат закону Моисееву.
      9. Если он держит пост царицы Эсфири [311], который евреи соблюдают в месяце адаре в память поста, соблюдавшегося их отцами во времена их пленения в царствование Ассура [312].
      10. Если он держит пост ребиаш [313], называемый постом гибели святого дома, который бывает в девятый день месяца аба, в память разрушения храма, происходившего два раза - один раз при Навуходоносоре [314], а другой - при Тите [315].
      11. Если он соблюдает предписанные Моисеевым законом посты в понедельник и четверг каждой недели, что можно предположить, если он воздерживается в эти дни от еды до восхода первой звезды ночи; если он лишает себя употребления мяса; если моется накануне; если стрижет ногти и концы волос и хранит их или бросает их в огонь; если произносит некоторые еврейские молитвы, попеременно опуская и подымая голову, с лицом, обращенным к стене, вымыв предварительно руки водой и землей, одевшись в саржу, власяницу или льняное полотно и туго подпоясавшись нитяным шнуром или кожаным ремнем.
      12. Если празднует Пасху опресноков, поедая в эти дни утром сельдерей, салат-латук или другие овощи и огородные растения.
      13. Если соблюдает праздник Кущей, начинающийся в десятый [316] день месяца тишри; это можно узнать, если он воздвигает перед своим домом ветки зеленых деревьев, предлагает какое-либо угощение или принимает на него приглашение и если посылает или принимает подарки к столу во время этого еврейского торжества.
      14. Если соблюдает праздник Светильников, который евреи празднуют в двадцать пятый день месяца кислева, в память восстановления храма при Маккавеях; [317]если он в эти дни зажигает свечи с часа до десяти и если он их тушит, читая молитвы, как делают евреи в таком же случае.
      15. Если он благословляет стол тем же способом, как и евреи.
      16. Если он пьет вино кошер, что значит законный, считая таковым то вино, которое приготовлено лицами, исповедующими иудейскую веру.
      17. Если он произносит бахору [318], то есть благословение, беря в свои руки наполненную вином чашу и произнося над нею некоторые слова перед тем, как дать ее каждому из присутствующих. - Словом Сераха, откуда происходит слово бахара, евреи обозначают всякий род молитвы, употребляемой для благодарения Бога и для прославления его. После празднования субботы, которое оканчивается некоторыми обычными в синагогах молитвами, евреи возвращаются к себе домой и садятся за стол. На нем они ставят солонку, два хлеба, покрытые скатертью, и чашу, полную вина. Отец семейства берет чашу и, прочитав молитву, отпивает глоток н тотчас же передает чашу присутствующим, которые пьют из нее один за другим.
      18. Если он ест мясо какого-либо животного, зарезанного евреями.
      19. Если он съел то же мясо, что и евреи, и сидел за их столом.
      20. Если он читал псалмы Давида, не говоря в конце: слава Отцу и т. д. [319].
      21. Если из уважения к закону Моисееву женщина не явилась в церковь на сороковой день после родов.
      22. Если кто-нибудь совершил обрезание [320] или распорядился совершить его над своим сыном.
      23. Если он дал ему еврейское имя, выбранное из тех имен, которые носят евреи.
      24. Если после крещения своих детей новохристианин обмывает ту часть их головы, которая была помазана святым миром.
      25. Если через семь дней после рождения он погружает своих детей в таз, где положены в воду, по обычаю евреев, золото, серебро, зерна жемчуга, пшеницы, ячменя и другие вещества, в то же время произнося некоторые слова.
      26. Если он составляет гороскоп [321] своих детей в момент их рождения и объявляет, что должно с ними в жизни случиться, на основании наблюдения светил, что является особым суеверием фаталистов.
      27. Если он женится, соблюдая обычаи, предписываемые законом Моисея.
      28. Если он совершает руайа - обряд, состоящий в приглашении на обед своих родственников и друзей накануне дня отъезда; его называют обедом разлуки. - Какое широкое поле для личной злобы! Это правило заставило бы в наши дни принять за евреев множество христиан, которые следуют этому обычаю, совсем не думая о Моисеевом законе.
      29. Если он носит на себе ладанки, употребительные у евреев. - У христиан встречается своего рода подражание этому в привычке, общей многим, носить самим и заставлять своих детей носить модель санбенито и другие предметы подобного рода, с тем же намерением.
      30. Если при выпекании хлеба он берет часть теста и сжигает ее в знак жертвы, по примеру евреев, которые приносят Богу в жертву кусок теста, как начатки им принадлежащих благ.
      31. Если в смертный час он повертывает лицо к стене или если его кто-нибудь другой кладет в такое положение раньше, чем он испустит дух. - Этот обычай был свойствен евреям, как доказывает пример царя Езекии. Но если это действие есть признак иудаизма, мы можем узнать у докторов, а также у больных и находящихся в агонии, каким образом приходится умирать большинству христиан.
      32. Если он вымыл или велел вымыть теплою водою тело умершего человека; если он приказал побрить его лицо, подмышки и другие части тела; если он распорядился похоронить его в новом саване, в штанах, рубашке и накидке; если он положил под его голову подушку из свежей земли или вложил монету в рот.
      33. Если он обращался к мертвым со словами похвалы или читал над ними печальные стихи. Это напоминает обычай евреев произносить речь или стихи в похвалу умерших. - Можно ли это счесть за ересь? Что думать тогда о надгробных речах и о речах академических?
      34. Если он разливал из кувшинов или другой посуды воду в доме умершего и в соседних с ним домах, чтобы согласоваться с обычаем евреев.
      35. Если он садился позади двери покойника в знак траура; если он ел рыбу и оливки вместо мяса, чтобы почтить его память.
      36. Если он остается дома в течение года после похорон кого-либо, чтобы доказать свою скорбь. - Это, по-видимому, не должно было доставить инквизиции много жертв.
      37. Если он велел похоронить умершего в нетронутой земле или на еврейском кладбище.
      X. Легко усмотреть, насколько многие из этих статей смешны и нелепы, другие несправедливы и почти все дышат произволом. Факты, обозначенные как улики иудаизма в статьях 4, 5, 6, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 31, 32, 33, 34, 35 и 36, до такой степени двусмысленны, что, собранные вместе, они с трудом составили бы в наше время простую презумпцию; взятые отдельно, они не могут быть законно вменены никому, потому что по своей сущности они ничего не означают.
      XI. Все эти статьи доказывают искусство, с которым инквизиторы принялись за дело, чтобы породить обстоятельства, способные убедить королеву Изабеллу, что в Испании, в особенности в епархиях Севильи и Кадикса, действительно существует очень большое число иудействующих еретиков. Если бы все новохристиане после совершения столь невинных самих по себе вещей с достаточным основанием могли быть признаны за еретиков, то инквизиторам было бы легко принять свои преувеличения за неопровержимые истины. Но здравая критика нашего века далека от того, чтобы извинить личный интерес и лицемерие, которые двигали пружинами этой жестокой политики. Какой пользы можно было ожидать от учреждения, которое началось таким образом? Легко было предвидеть последствия этого; история их изложит, а вместе с ними и всю правду об инквизиции, которую важно знать людям.

28

Статья четвертая

ПЕРВЫЕ КАЗНИ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

      I. Средства, столь пригодные для умножения числа жертв, не могли не произвести ожидаемого от них эффекта. Поэтому трибунал начал вскоре свои жестокие экзекуции. 6 января 1481 года он приказал сжечь шесть осужденных, 26 марта того же года семнадцать, а месяцем позже еще большее число. 4 ноября того же года двести девяносто восемь новохристиан уже подверглись казни сожжения, семьдесят девять обвиняемых были ввергнуты в ужасы пожизненного заключения, и все это произошло в одном городе Севилье, на жителей которой пали первые удары кровавого трибунала. В других частях провинции и в епархии Кадикса, по сообщению Марианы, две тысячи этих несчастных были преданы огню в 1481 году; другие в большом числе, за отсутствием их, были казнены фигурально [322], и семнадцать тысяч подверглись различным каноническим карам {Мариона. История Испании. Кн. 24. Гл. 17.}. Среди тех, кто погиб в пламени, мы встречаем значительных людей и много богачей, состояние коих стало добычей казны.
      II. Большое количество осужденных, подвергавшихся сожжению, вынудило префекта Севильи построить на поле, называемом Таблада [323], постоянный каменный эшафот, который сохранился до наших дней под именем Кемадеро [324] и на котором воздвигались четыре большие каменные статуи четырех пророков. Новохристиане, отпавшие от веры и закоренелые в отступничестве, замуровывались в этих изображениях заживо и там погибали, поджариваясь от пламени общего костра {После опубликования этого тома меня уверяли, что лица, присужденные к сожжению, только привязывались к статуям четырех пророков, а не замуровывались внутри их. Андрее Бернальдес, современный писатель и очевидец, от которого я почерпнул этот факт, не выражается достаточно ясно, чтобы рассеять все наши сомнения. Однако я очень охотно допускаю новое сообщенное мне мнение как менее противоречащее законам гуманности.}, постепенно нагревавшего каменные изваяния пророков.
      Кто из людей осмелится объявить, что это наказание, наложенное за простое заблуждение разума, соответствовало духу Евангелия?
      III. Страх, внушаемый подобными казнями новохристианам, заставил бесчисленное множество их эмигрировать во Францию, в Португалию и даже в Африку. Многие, осужденные заочно, спаслись в Рим и там просили у папы правосудия против своих судей. Верховный первосвященник писал об этом 29 января Фердинанду и Изабелле. Он жаловался на то, что два инквизитора, Мигуэль Морильо и Хуан де Сан-Мартино, не следуют правилам закона, объявляя еретиками тех, кто ими не был. Его святейшество прибавлял, что он отрешил бы их от должности, если бы не имел уважения к королевскому декрету, который их поставил на место; тем не менее он отменяет данное им полномочие на назначение других лиц, за исключением того случая, когда найдутся люди, способные к этим обязанностям, среди назначенных генералом и провинциалом доминиканцев, которым одним принадлежит эта привилегия; привилегия, посланная королю и королеве, относилась лишь к отправлявшим ее лицам {Писатель, скопировавший эту буллу из сборника, составленного в 1566 году Франциском Гонсалесом де Лумбрерасом, ошибся насчет даты этого бреве, проставив 1481 год - время менее всего верное, потому что приводимые в нем факты не могли иметь место с тех пор, как инквизиторы вступили в должность. Эти ошибки в дате иногда зависят от способа исчисления годов понтификата, которые начинались с самого дня избрания пап. Бреве, о котором идет речь, было отправлено на одиннадцатом году папства Сикста IV, которое началось 9 августа 1471 года, и, следовательно, истинную дату этого документа надлежит отнести к 29 января 1482 года Та же двусмысленность наблюдается во многих других бреве, которые я буду иметь случай цитировать; я предупреждаю об этом читателя, чтобы он не удивлялся разнице, которую заметит между датами этой Истории и датами собрания Лумбрераса, которым я пользовался.}.
      IV. Поразительно, как Фердинанд и Изабелла могли стерпеть оскорбление, сделанное им римской курией, решение которой, вопреки их власти, благоприятствовало генералу и провинциалу доминиканцев. Как ни был этот поступок возмутителен, папа пошел еще дальше. 11 февраля следующего года он отправил новое бреве, в котором, не упоминая о первом бреве, он говорил, что так как генерал доминиканцев Альфонсо де Сан-Себриано доказал ему необходимость увеличить число инквизиторов, он счел необходимым призвать к этим обязанностям самого дома Альфонсо и других монахов его ордена, Педро де Оканью, Педро Марильо, Хуана де Сан-Доминго, Хуана де Сан-Эспириту, Родриго де Сегарру, Томаса Торквемаду и Бернардо де Санта-Мариа, и что он отправил этим монахам мандаты, чтобы они немедленно вступили в исполнение своих обязанностей вместе с епархиальными епископами [325] при соблюдении процедуры согласно с другим специально на этот предмет данным бреве.
      V. Я не мог найти этого другого документа; но вероятно, что он был подписан, как и первый, 17 апреля и послан в одно и то же время инквизиторам Арагона. Эта процедура нарушала так открыто законы уголовного права, что тотчас же дала повод к бесконечному количеству жалоб. Король счел себя даже вынужденным написать об этом папе. Ответ папы гласил, что булла была послана на основании мнений нескольких кардиналов, которые из страха чумы принуждены были уехать из Рима; что дело будет передано им для пересмотра после их возвращения и что пока он разрешает приостановить исполнение бреве от 17 апреля, лишь бы инквизиторы сообразовались при исполнении своей должности с уголовным правом и апостолическими буллами, в согласии с епархиальным епископом.
      VI. В это именно время королева Изабелла просила папу дать новому трибуналу устойчивую форму, способную удовлетворить всех. Она просила, чтобы судебные решения, вынесенные в Испании, были окончательными и не допускали апелляции в Рим; в то же время она жаловалась, что многие усиленно распространяют про нее слух, будто все сделанное ею для трибунала имело в виду лишь овладение имуществом осужденных.
      VII. Когда Сикст IV получил письмо Изабеллы, он узнал, что буллы, посланные им в Сицилию по делам инквизиции, встретили там сопротивление со стороны вице-короля и высших должностных лиц королевства. Папа сумел ловко извлечь выгоду для обеспечения своей власти в Сицилии из просьбы Изабеллы, с которой она только что обратилась. 23 февраля 1483 года он ответил королеве. Он похвалил ее рвение к инквизиции и утишил угрызения ее совести по вопросу о конфискациях. Он уверял ее, что исполнил бы все, о чем она его просила, если бы кардинал и мудрые люди, управляющие делами, не находили для этого непреодолимых препятствий. Папа умолял королеву продолжать поддерживать инквизицию в своих владениях и в особенности сделать нужные распоряжения для принятия и исполнения апостолических булл в Сицилии.
      VIII. Среди параграфов этого письма особенно замечателен тот, где папа заявляет, что он сильно желает видеть учреждение инквизиции в Кастильском королевстве. Такое желание папы не вызывает удивления, когда изучаешь в истории церкви обычную систему римской курии. Но важно знать, что Сикст IV делает в этом признание, потому что оно подтверждает сказанное нами о старании апостолического легата Никколо Франко покровительствовать, как он делал это пять лет тому назад, учреждению этого трибунала в Кастилии.
      IX. Папа, верный обещанию, данному им Изабелле, передал предложение этой государыни на рассмотрение многих важных особ Испании, которые были тогда в Риме, и особенно кардинала Родриго де Борхи (который был потом папой под именем Александра VI Борджиа); [326] кардинала церкви Св. Пракседы [327]дома Хуана де Мельи (брата еретика Альфонсо де Мельи, о котором мы говорили и который был сожжен в изображении после того, как убежал в Гранаду к маврам); кардинала дома Ауксиаса Деспуига из Майорки, архиепископа Монреаля в Сицилии; кардинала дома Рафаэле Галеото-и-Риарио, племянника папы и епископа Осмы, в Испании; епископа Хероны дома Хуана де Молеса Маргарита (который потом был кардиналом) и Гонсало де Вильядиего, испанского капеллана [328] папы, а позднее епископа Овиедо.
      X. Все эти советники одобрили создание должности апостолического апелляционного судьи для Испании, которому будет поручено выносить решения на все апелляции против судебных приговоров, сделанных инквизицией. Одновременно они постановили не допускать в среду судей и к делам святого трибунала ни одного епископа, ни наместника или генерального викария, происходящих от евреев, все равно по, мужской или по женской линии, и, наконец, при помощи разных форменных бреве установить другие пункты, относящиеся к тому же делу.
      XI. Первое из этих бреве было адресовано Фердинанду и Изабелле. Папа говорил, что вопрос этот был зрело обсужден им самим и его советниками, что он решил назначить дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, единственным апелляционным судьей по делам веры, и он дал повеления, позволяющие ему надеяться, что поведение инквизиции не даст более повода ни к какой жалобе. Он убедительно просил обоих государей продолжать с рвением начатое ими дело, напоминая им, что Иисус Христос укрепил свое царство на земле разрушением идолопоклонства, и уверял их, что победа, одержанная ими над маврами, являлась наградою за их любовь к чистоте веры и что в настоящих условиях им предстоят не менее славные успехи. Папа прибавлял, что дурное поведение Кристовала Гальвеса, инквизитора Валенсии, известно всем, что его бесстыдство и его нечестие заслуживают примерного наказания; однако он удовольствовался лишением его должности, поручая Фердинанду и Изабелле назначить ему преемника, которому он с момента его назначения дарует юрисдикцию и необходимые полномочия.
      XII. Что касается инквизитора Гальвеса, то Сурита рассказывает в своей Летописи Арагона, что Фердинанд написал уже папе 20 мая того же года через своего посла в Риме дона Гонсало Бетета на него жалобу и просьбу о лишении его должности. Таким образом оба государя были осведомлены в то же время о намерениях папы по отношению к инквизитору. Что думать о таком человеке, как Гальвес, когда видишь, что его называют нечестивым те самые лица, которые одобряют жестокость порученной ему обязанности?
      XIII. Второе папское бреве датировано 25 мая. Оно было адресовано архиепископу Севильи Манрике, которого Его Святейшество назначил апелляционным судьей по делам испанской инквизиции. Это бреве предлагало ему просить Фердинанда и Изабеллу одобрить отставку Гальвеса. Это доказывает старание Сикста IV щадить расположение обоих государей. В этой политике папы нет ничего такого, что могло бы нас поразить. Ввиду того, что он был заинтересован в удаче дела инквизиции в Испании и Сицилии и предвидел не без основания, что оно явится для него обильным источником богатств, он и применял крайнюю осторожность по отношению к королю и королеве, чтобы сохранить свой авторитет.
      XIV. Третьим бреве, адресованным дому Альфонсо де Фонсеке, архиепископу Сант-Яго, папа указывал этому прелату, что в интересах успешной деятельности инквизиции и во избежание всякого рода жалоб следовало бы всякому епископу, происходящему от предков евреев, воздерживаться от обязанностей судьи в процессах, касающихся веры, которые будут предприняты в его епархии, и назначать епархиальным инквизитором своего главного официального наместника и генерального викария, если они сами не подлежат вышеуказанному отводу. В противном случае его выбор должен пасть на другое духовное лицо, против которого не существует никакого повода для подобного отвода. Затем папа поручал архиепископу сообщить это решение всем епископам церковной провинции Кампостело, чтобы они с этим сообразовались в своих епархиях. Если же кто-нибудь воспротивится этой мере, папа уполномочивает его самого назначить епархиального инквизитора, которому он своим бреве давал необходимые полномочия, чтобы епископ не мог воспользоваться своею властью назначить другое лицо.
      XV. Папа направил кардиналу архиепископу Толедо дому Педро Гонсалесу де Мендосе четвертое бреве, предписывающее ему держаться того же поведения, как с епископами, и относительно высших духовных лиц Толедо и Сарагосы. Можно думать, что подобные же бреве были разосланы архиепископам Севильи и Таррагоны, хотя история и не говорит ничего определенного об этом. Быть может, покажется странным, что это поручение в части, касающейся епархии Сарагосы, было дано кардиналу Мендосе; но надо знать, что архиепископством этого города обладал тогда под названием пожизненного администратора четырнадцатилетний мальчик дон Альфонсо Арагонский, внебрачный сын Фердинанда.
      XVI. Назначение дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, на должность апелляционного судьи казалось полезным, потому что оно препятствовало жителям и деньгам Испании утекать из королевства. Поэтому римская курия вскоре собралась сделать его недействительным. Она продолжала принимать апелляции, с которыми к ней обращалось множество испанцев, как будто булла, поставившая Манрике на должность, была уже объявлена потерявшей силу.
      XVII. 2 августа этого года папа отправил другое послание, по собственному побуждению для постоянного напоминания (motu proprio ad perpetuam rei memoriam), которое доказывает одновременно несправедливость, с какой велись дела инквизиции, а также и то, как мало можно было доверять заявлениям римской курии. Ибо мы видим, что в течение двух месяцев, прошедших между обнародованием этих двух документов, в апостолическом секретариате были приняты все испрашиваемые апелляции, как будто буллы от 25 мая, запрещавшей их, не существовало. Его Святейшество говорил в этом новом послании, что он принял многих севильских испанцев, которые доложили ему, что не могут предстать перед апелляционным судьей, который не преминул бы поступить с ними еще суровее, чем сам закон, и что они не осмеливаются вернуться в Севилью из опасения, что их арестуют и посадят в тюрьму. Папа писал далее, что некоторые из них получили отпущение в апостолическом пенитенциарном суде, а другие были готовы его получить; что он осведомлен, что милости, дарованные недавно святым престолом, были сочтены в Севилье недействительными и что там продолжают процессы некоторых из этих испанцев, тогда как другие уже сожжены фигурально и были бы сожжены живьем, если бы вернулись в Испанию. Принимая все происшедшее во внимание, он поручил аудиторам апостолического дворца обсудить апелляции обвиняемых, невзирая на право, предоставленное архиепископу Севильи, и сверх того приказал, чтобы данные пенитенциарным судом отпущения имели силу наравне с выданными им мандатами. Папа объявлял, что начатые против этих лиц процессы должны считаться законченными, и повелевал архиепископу Севильи и другим прелатам Испании и тем испанским прелатам, которые жили в Риме, допустить к частному примирению с Церковью (наложив тайную епитимью) всех, кто его будет испрашивать, хотя бы они были обесчещены, преданы суду, уличены и присуждены окончательно к сожжению. Они должны были также оправдать виновных, которые явятся с мандатами на этот предмет, смотреть как на оправданных на всех, уже получивших отпущение от апостолического пенитенциарного суда, и охранять их от всех властей, которые стали бы их преследовать. Папа говорил Фердинанду и Изабелле, что сострадание к виновным более приятно Богу, чем строгость, которую хотели к ним применить, как это доказывает пример доброго пастыря в Евангелии, который бежит искать заблудшую овцу. Вследствие этого он обязывает их обращаться благосклонно с теми из их подданных, которые сделали бы добровольные признания, позволяя им оставаться в Севилье или в других местах их владений и пользоваться там всем своим имуществом, как если бы они никогда не впадали в ересь.
      XVIII. Последняя булла, очевидно, противоречила всему тому, что папа установил, по совету кардиналов, буллой от 25 мая. Однако подобное соображение не могло удержать римскую курию. Обстоятельства жизни позволяли все более обогащаться через новохристиан Испании, и эта выгода казалась папе слишком ценной, чтобы продолжать держаться своих собственных декретов. Тем не менее, не будучи в состоянии скрыть от себя дурное впечатление, которое произвела эта булла, и предвидя, что Фердинанд не преминет на нее пожаловаться, он написал ему 13 августа, что, признав отправку буллы слишком поспешной, он счел уместным ее взять обратно. Но при каких обстоятельствах папа принял это решение? Когда несчастные новохристиане, ограбленные и обманутые римской курией, безуспешно требовали возврата стоимости тех отпущений, которые им были ею дарованы.
      XIX. Хуан из Севильи, один из тех, кто содействовал получению этой буллы, представил ее 7 января 1484 года дому Гарсии де Менесесу, архиепископу Эворы [329] в Португалии, прося, чтобы, согласно находящейся в ней статье, с нее была бы снята заверенная копия, которая могла бы служить оригиналом для всех тех, кто хотел бы заставить признать ее силу перед судьями инквизиции в Севилье или в других городах королевства. Архиепископ поручил Нуньо Льоренте, священнику Эворы, нотариусу своей епархии, предоставлять заверенные копии с этой буллы всем, кто будет их спрашивать, признавая их имеющими силу, удостоверив, что в подлиннике нет никакой ошибки и никакого указания, которое могло бы заставить считать его фальшивым или поддельным.
      XX. Этот поступок архиепископа оказался бесполезным. Хуан из Севильи и другие осужденные заочно были вынуждены явиться к апелляционному судье дому Иньиго Манрике и подверглись роковой судьбе, которую легко было предвидеть на основании царившего тогда духа. Фердинанд был очень доволен при виде упрочения системы конфискаций, а инквизиторы, со своей стороны, были слишком заинтересованы, чтобы их способ судопроизводства не казался неправильным. Один папа мог исправить это столь великое дело, подтвердив распоряжения последней буллы; но он боялся не угодить Фердинанду в таком щекотливом деле, хотя и признал несколько раз несправедливость и жестокость инквизиторов. Он подумал лишь о том, чтобы дать испанской инквизиции устойчивую форму, и достиг этого в том же году, как мы вскоре увидим.

29

Глава VI

УСТАНОВЛЕНИЕ ДОЛЖНОСТИ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА, КОРОЛЕВСКОГО СОВЕТА ИНКВИЗИЦИИ, ПОДЧИНЕННЫХ ТРИБУНАЛОВ И ОРГАНИЧЕСКИХ ЗАКОНОВ. УЧРЕЖДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА В АРАГОНСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ


30

Статья первая

ГЛАВНЫЙ ИНКВИЗИТОР. СОВЕТ ИНКВИЗИЦИИ. ОРГАНИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ

      I. Среди мероприятий, к которым привело новое рассмотрение буллы от 2 августа 1483 года, надо считать декрет, предписавший инквизиции принять форму постоянного трибунала, с главой, которому были подчинены все инквизиторы вообще и каждый из них в отдельности. Должность главного инквизитора Кастильского королевства лишь в эту эпоху была предоставлена Томасу Торквемаде, имя которого, до тех пор было известно не иначе, как в числе многих других имен, означенных в февральской булле 1482 года.
      II. Второе бреве, от 17 октября 1483 года, поставило его главным инквизитором Арагонского королевства, и огромные полномочия его должности были подтверждены 11 февраля 1486 года Иннокентием VIII [330] и двумя преемниками этого папы. Торквемада вполне оправдал сделанный выбор. Было почти что невозможно найти человека, более способного выполнить намерения Фердинанда в отношении умножения конфискаций, римской курии - в смысле пропаганды ее властолюбивых и фискальных принципов, и, наконец, самой инквизиции - в поставленной ею задаче казнями установить систему террора, в котором она нуждалась.
      III. Торквемада создал сначала четыре подчиненных трибунала - для Севильи, Кордовы, Хаэна и Вилья-Реаля, называемого в настоящее время Сьюдад-Реаль [331]. Четвертый трибунал был вскоре перенесен в Толедо. Затем Торквемада позволил доминиканцам приступить к исполнению их обязанностей в различных епархиях кастильской короны.
      IV. Эти монахи, получившие мандаты от святого престола, подчинились не без некоторого сопротивления приказаниям Торквемады под тем предлогом, что они не являлись его уполномоченными. Торквемада, чтобы не повредить начатому им делу, не решился уволить их в отставку; но, будучи убежден в необходимости для своих видов единства действия, приготовился установить основные положения, без которых, как он хорошо видел, нельзя было обойтись. В качестве асессоров и советников он избрал юрисконсультов Хуана Гутьерреса де Чавеса и Тристана де Медину.
      V. Тем временем Фердинанд, не терявший из вида, сколь важно было в интересах фиска организовать трибунал надлежащим образом, создал королевский совет инквизиции, законным и пожизненным председателем его назначил главного инквизитора, а советниками дома Альфонсо Карильо, который был в то же время епископом Мазары в Сицилии, но пребывал тогда в Испании, Санчо Веласкеса де Куэльяра и Понса из Валенсии. Оба последних были докторами права.
      VI. Эта организация предоставляла советникам право решающего голоса во всех делах, подсудных гражданскому праву, и только совещательного голоса в делах, принадлежавших церковной власти, которою, в силу апостолических булл, был облечен один Торквемада.
      VII. Это обстоятельство часто приводило к большим пререканиям между главными инквизиторами и членами верховного совета [332], так как обе стороны горячо поддерживали свои обоюдные претензии. Однако вопрос остался нерешенным, потому что он не был поставлен как следует, причем авторы его не умели различить двух видов дел, которыми занимался совет, и потому что его члены принадлежали к духовенству, а это, естественно, заставляло их относить многие вопросы, подсудные гражданской власти, к канонической юрисдикции.
      VIII. Такое управление сильно уменьшило число дел, которые королевская светская власть имела право разбирать, и она вскоре заметила, как сильно ее соперница вредила интересам и прибылям фиска. Если бы контрагенты светской власти хорошо изучили цель и организацию совета и истинные принципы гражданской и церковной юрисдикции, этот противозаконный захват никогда не произошел бы, потому что случаи необходимости прибегать к духовной власти главных инквизиторов были бы сведены к небольшому числу.
      IX. Торквемада поручил своим двум асессорам составить основные законы для управления нового трибунала, предварительно познакомившись с тем, что было по этому предмету опубликовано в XIV веке Николаем Эймериком, и воспользовавшись советами сведущих людей. Он созвал общее собрание, составленное из инквизиторов четырех учрежденных им трибуналов, из своих двух асессоров и из королевских советников. Эта хунта [333] произошла в Севилье, и 29 октябри 1484 года под именем инструкций на ней обнародовали первые законы испанской инквизиции.
      X. У меня имеется их копия, содержащая также инструкции, последовательно обнародованные вплоть до 1561 года, помимо большого количества отдельных узаконений, которые еще не устарели. Я не сомневаюсь, что друзья истории встретят с удовольствием обнародование этого собрания жестоких законов, порожденных фанатизмом и суеверием, Но в план этого сочинения не входит передача буквальной копии статей первоначальной инструкции. Я ограничусь предоставлением моим читателям их общей идеи совокупности, чтобы познакомить с тем духом, который царил в инквизиции и управлял ее действиями.
      XI. Первая статья устанавливала способ, которым учреждение трибунала будет оповещено в стране, где он должен быть установлен. - Распоряжения об этом соответствовали тому, что происходило в Севилье, когда инквизиция была там установлена. В них можно уже заметить захват прав государя и злоупотребления, которые являются естественным следствием этого.
      Вторая статья предписывала обнародование в местной церкви указа, сопровождаемого угрозою церковных кар тем, кто, совершив преступление ереси или вероотступничества, не донесет на себя добровольно до истечения дарованного им льготного срока, и тем, кто воспротивится исполнению мероприятий, предписанных святым трибуналом.
      Третьей статьею был определен месячный срок еретикам для объявления самих себя и для предупреждения этим конфискации их имущества, однако без ущерба для денежных штрафов, к которым они могли быть приговорены.
      В четвертой статье было сказано, чтобы добровольные сознания, заявляемые во время льготного срока, делались письменно, в присутствии инквизиторов и секретаря так, чтобы виновные давали ответы на все вопросы и интерпелляции, обращенные к ним инквизитором по вопросу об их исповедании и насчет их соучастников и тех, вероотступничество коих они знают или подозревают. - Эта статья оказывала человеку милость лишь для того, чтобы предать других преследованию.
      Пятая статья запрещала давать тайно отпущение тому, кто сделает добровольное сознание, за исключением единственного случая, когда никто не знает о его преступлении и следует опасаться его огласки. - Легко видеть, насколько эта мера была жестока, потому что она предавала позору публичного аутодафе даже того, кто по свободному и добровольному душевному движению признавался в своем грехе. Какая разница между этим поведением инквизиторов и поведением Иисуса Христа относительно блудницы, самарянки и грешницы! [334] Указанная мера передала в руки римской курии громадные суммы: тысячи новохристиан обратились к папе и предложили принести искреннее сознание в прошлом и обещание быть в будущем верными своему долгу христианами, если им пожелают тайно дать отпущение: римская курия извлекла выгоду из готовности этих перепуганных людей и даровала им за деньги апостолические бреве, которые должны были предоставить им безопасность.
      Шестая статья устанавливала, что часть епитимьи того, кто примирится с Церковью, будет состоять в лишении его пользования всякой почетной должностью, употребления золота, серебра, жемчуга, шелка и тонкого полотна. - Посредством этой отвратительной комбинации все оповещались о бесчестии, к которому данное лицо присуждалось за преступление ереси. Ужасное распоряжение это послужило лишь к обогащению римской курии в силу умножившихся просьб о получении папского бреве о реабилитации. Они выдавались до тех пор, пока Александр VI, по ходатайству испанских государей, своим бреве от 17 сентября 1498 года не предоставил главному инквизитору право реабилитировать осужденных, но с несправедливой оговоркой, которая аннулировала все пожалования, сделанные раньше в Риме.
      Седьмая статья налагала денежные штрафы на всех, кто сделал добровольное признание. - Говорили, что основанием этой меры была бдительность к охране католической веры; но она указывает еще более ясно на ту цель, которою задался Фердинанд, учреждая инквизицию.
      Восьмая статья гласила, что добровольно кающийся, который явится со своим признанием по истечении льготного срока, не может быть избавлен от конфискации своего имущества, которая будет объявлена и которой он подвергнется по праву со дня своего вероотступничества или своей ереси. - Это распоряжение еще раз доказывает жадность короля и то, чего он ожидал для себя от инквизиции.
      В девятой статье сказано, что если лица моложе двадцати лет явятся по собственному побуждению, чтобы заявить свое сознание, по истечении льготного срока, и если будет доказано, что они вовлечены в заблуждение своими родителями, то достаточно наложить на них легкую епитимью. - Но что эти люди, хладнокровно жестокие, понимают под этого рода епитимьей? Это публичное ношение в течение года или двух лет санбенито и присутствие под этой вывеской в праздничные дни на торжественной мессе и в процессиях или пребывание в другом более или менее унизительном положении.
      Десятая статья налагала на инквизиторов обязанность объявлять в их акте примирения время, когда примиренный впал в ересь, чтобы знать, какая часть его имущества принадлежит фиску. - Суровость этой статьи заставила многих зятьев потерять приданое их жен, потому что оно было им выплачено после преступления их тестей. Это привело в семьях еретиков к громадным убыткам, последствия которых были неисчислимы.
      Одиннадцатая статья гласила, что если содержащийся в секретной тюрьме святого трибунала еретик, движимый истинным раскаянием, попросит отпущения, то ему можно его даровать, наложив на него в виде епитимьи кару пожизненного заключения. - Я предоставляю своим читателям труд судить, находятся ли в этом случае преступление и наказание в правильном соотношении.
      Двенадцатой статьей указывалось, что, если инквизиторы думают, что в случае, указанном в предыдущей статье, признание кающегося притворно, они должны отказать ему в отпущении, объявить его лжекающимся и присудить его, как такового, к релаксации и преданию в руки светского правосудия для сожжения на костре. - Из этого видно, что жизнь узника зависела от произвольного усмотрения инквизиторов, даже в том случае, если он настаивал на искренности своего раскаяния.
      Тринадцатой статьей было постановлено, что если человек, получивший отпущение после своего добровольного сознания, хвастает, что скрыл разные преступления, или из собранных сведений вытекает, что он совершил их большее количество, чем то, в котором покаялся, он будет арестован и судим как лжекающийся. - Вторая часть этой статьи носит очевидный характер жестокости, потому что вполне возможно, что обвиняемый просто забыл многие из своих прегрешений.
      Четырнадцатая статья гласила, что, если уличенный обвиняемый упорствует в своих отрицаниях даже после оглашения свидетельских показаний, он должен быть осужден как нераскаянный. - Это распоряжение привело на костер тысячи жертв. Во-первых, потому, что считали уличенными тех, которые не были ими, а публичными и подлинными свидетельствами - урезанные свидетельские показания, авторы которых оставались неизвестны. Во-вторых, потому, что если и было соответствие в показаниях двух или трех свидетелей, то клевета (а еще чаще ложное толкование) могла скомпрометировать участь подсудимого, несчастного уже тем, что он не мог ни доказать, ни убедить своих судей, отказывающих в сообщении ему документов его процесса.
      На основании пятнадцатой статьи, когда против отрицающего свое преступление обвиняемого существовала полуулика, он должен был подвергнуться пытке. Если во время пытки он признает себя виновным и затем подтвердит свое сознание, то его наказывали как уличенного; если он отказывался от подтверждения, его подвергали вторично, по праву, той же пытке или присуждали к чрезвычайному наказанию. - Привод к пытке во второй раз спустя некоторое время был запрещен советом инквизиции. Однако были инквизиторы столь жестокие, что они все-таки применяли его к заключенным святого трибунала. Они говорили при этом, что подвергают пытке заключенного только один раз, потому что после первого сеанса на относящихся к процессу бумагах они писали, что откладывают пытку, чтобы продолжать ее, когда это им понадобится и захочется сделать.
      Шестнадцатой статьей было запрещено сообщать обвиняемым полную копию свидетельских показаний; можно было только давать им понятие о том, что на них было донесено, оставляя их в неведении об обстоятельствах, которые могли бы им помочь узнать свидетелей. - Одна эта статья была бы способна внушить отвращение к трибуналу инквизиции. В том, что обвиняемому отказывали в сообщении результатов предварительного следствия, не было ничего противозаконного. Но отказывать ему в ознакомлении с документами его процесса во время самого суда - не означает ли это сделать для подсудимого невозможным пользоваться правом самозащиты?
      Семнадцатая статья предписывает инквизиторам самим допрашивать свидетелей, когда это для них не невозможно. - Это распоряжение справедливо, но его делает иллюзорным то обстоятельство, что его редко было возможно осуществить, так как свидетели и судьи почти всегда находились в разных местах государства. Приходилось комиссару трибунала рассматривать и принимать показания при помощи нотариуса, исполнявшего обязанности секретаря. Так как оба они присягают в сохранении тайны, то можно видеть, какой может произойти беспорядок, граничащий с преступлением, от распоряжения, заставляющего подначальных людей уголовного трибунала удостоверять преступность скорее, чем невиновность, чтобы этим быть приятным для лиц, приказывающих им свидетельствовать. Кроме того, разве не следует признать, что ничего не может быть опаснее истолкования ответов, данных свидетелями, которые не получили ни воспитания, ни образования?
      Восемнадцатая статья велит одному или двум инквизиторам присутствовать при пытке, которой должен подвергнуться подсудимый, кроме случая, когда, будучи заняты в другом месте, они должны обращаться к комиссару для получения показаний, если пытка все-таки должна быть применена. - Не лучше ли было бы ее совсем отменить?!
      На основании девятнадцатой статьи, если после вызова в суд согласно предписанным формам обвиняемый не явится, он должен быть осужден как уличенный еретик. - Мера бесконечно несправедливая, потому что тысяча обстоятельств может помешать человеку, вызванному в суд, быть осведомленным о своем вызове; если предположить даже, что он это знает, уклонение его от явки может быть вызвано боязнью быть посаженным в тюрьму, что далеко до молчаливого признания своего преступления.
      Двадцатая статья гласит, что, если доказано книгами или поведением умершего человека, что он был еретиком, он должен быть судим и осужден как таковой; его труп должен быть вырыт из земли, все его имущество конфисковано в пользу государства, в ущерб его законным наследникам. - Кто мог бы поверить, что подобная мера против умершего, которого невозможно уже обратить, продиктована ревностью по вере? Поэтому надо искать другую правдоподобную причину такого поступка - в жадности, в желании внушить ужас и стать страшным. Однако примеров столь великой жестокости встречается немного, кроме, быть может, истории папы Стефана [335], который заставил выкопать из земли труп своего предшественника Формоза [336], чтобы обречь его память на бесславие.
      Двадцать первой статьей инквизиторам было приказано распространить свою юрисдикцию на сеньориальных вассалов; если сеньоры откажутся ее признать, то применить к ним церковные кары и другие наказания. - Это дало инквизиторам случай удовлетворять свое тщеславие, унижая этот надменный класс людей епитимьями, к которым они их присуждали как сопротивляющихся декретам трибунала.
      В двадцать второй статье было сказано, что если человек, присужденный к выдаче в руки светского суда, оставляет несовершеннолетних детей, то им даруется государством, в виде милостыни, небольшая часть конфискованного имущества их отца, и что инквизиторы обязаны доверить надежным лицам заботу об их воспитании и христианском просвещении. - Хотя я прочел большое количество старинных процессов, но нигде не встретил, чтоб инквизиторы занимались судьбою несчастных детей осужденного. Нищета и позор были их единственным наследием, и такова была судьба (в течение последнего десятилетия XV века и в начале следующего века) бесчисленного множества испанских семейств.
      На основании двадцать третьей статьи, если еретик, примиренный в течение льготного срока, без конфискаций имущества, имел собственность, происходящую от лица, которое было присуждено к этой каре, то эта собственность не должна была включаться в закон прощения. - Постыдный расчет, подтверждающий мысль, что инквизиция получила свое возникновение не из чего иного, как из жадности своих основателей.
      Двадцать четвертая статья обязывала давать свободу христианским рабам примиренного, когда не было конфискации, ввиду того что король даровал свою милость только на этом условии.
      Двадцать пятой статьей запрещалось инквизиторам и другим лицам, причастным к трибуналу, получать подарки под страхом верховного отлучения и лишения должности, присуждения к возврату и к штрафу в размере двойной стоимости полученных вещей.
      Двадцать шестая статья предлагает должностным лицам инквизиции жить друг с другом в мире, без стремления к превосходству, даже со стороны того, кто облечен властью епархиального епископа; в случае какого-либо раздора главному инквизитору поручалось прекращать его без огласки. - Это распоряжение доказывает, что были епископы, которые предоставляли свои полномочия одному из инквизиторов, что было явной несправедливостью, потому что тогда сокращалось число судей, и эта мера удаляла из трибунала, к несчастию обвиняемых, единственного человека, который обыкновенно был беспристрастным, другом справедливости, гуманным, просвещенным среди этих апостолических судей, которым, по-видимому, нравилось во время процесса подтверждать дурное мнение, которое установило против подсудимого тайное следствие.
      Двадцать седьмою статьей было горячо рекомендовано инквизиторам старательно следить за своими подчиненными, чтобы они были точными в исполнении своих обязанностей.
      Наконец, двадцать восьмая статья предоставляет мудрости инквизиторов рассмотрение и обсуждение всех пунктов, не предусмотренных в основных законах, с которыми читатель только что познакомился.
      XII. Будем ли мы рассматривать в отдельности двадцать восемь статей кодекса инквизиции или возьмем их в целом, мы видим, что судебные решения и приговоры зависят от способа, каким велось следствие, и от личного взгляда судей, высказывающихся за ересь или правоверие обвиняемого, на основании индукций, аналогий и результатов, извлеченных из отдельных фактов или разговоров, переданных часто с большим или меньшим преувеличением и неверностью. Что можно было ожидать от таких людей, ставших распорядителями жизни и смерти себе подобных, видя их полное ослепление предубеждением против беззащитных обвиняемых? Бесхитростный человек должен был погибнуть, торжествовал только лицемер.
      XIII. Изложенный выше устав несколько раз пополнялся, даже в первые времена. К нему прибавили особо инструкции, которые были установлены в Севилье 2 января 1484 года, в Вальядолиде 7 октября 1488 года, в Толедо и в Авиле в 1498 году и, наконец, в Вальядолиде в 1561 году. Несмотря на все эти изменения, не видно, чтобы формы судопроизводства когда-либо переменились или чтобы отказались от произвола, составляющего основу этого ненавистного и жестокого правосудия. Для подсудимого было невозможно установить надлежащим образом свою защиту. Поставленные между альтернативой признания его невинности или подозрения в виновности, судьи постоянно давали увлекать себя в это последнее решение и не нуждались более в. уликах. Это варварское учреждение под предлогом ревности по вере укрепляло с тех пор свою власть, чтобы преследовать невинного и слабого и освобождать только лицемеров.

31

Статья вторая

УЧРЕЖДЕНИЕ ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ В АРАГОНЕ. МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ

      I. Кодекс и несправедливый, и жестокий, доверенный людям, которые думали угодить Богу, сжигая тысячи себе подобных (подражатели тех, о которых говорит св. Павел), мог только сделать инквизицию ненавистной во всем королевстве. Поэтому она возбудила самое сильное недовольство, как утверждают это в своей истории Хуан де Мариана на основании очень старинных мемуаров, особенно Лоренсо Галиндес де Карбахал, советник, историограф и современник Фердинанда и Изабеллы, и даже такие слепые и фанатические приверженцы этого трибунала, как Андрее Бернальдес, капеллан главного инквизитора Десы [337]. Но это доказывает лучше всего то, что произошло в Арагонском королевстве. Для того чтобы судить, насколько учреждение инквизиции должно было не нравиться подданным Фердинанда, достаточно видеть оказанное ей сопротивление и даже преступления, совершенные с целью отразить ее в этом королевстве и в провинциях Каталония, Валенсия, Майорка и Руссильон, Сардиния [338] и Сицилия.
      II. Инквизиция была учреждена во всех этих странах с XIII века; хотя она была тогда менее сурова, она не оставалась праздной. Я видел в 1813 году в Сарагосе несколько процессов того времени, особенно один, относящийся к 1482 году, против Франсиско де Клементе, протонотария королевства [339]. Мисер Маненте, асессор инквизиторов Уэски, Барбастро и Лериды, приводит несколько других в своей книге Генеалогия новых христиан Арагона, написанной в 1507 году. Можно было предполагать, что арагонцы, привыкшие к этому трибуналу с давних пор, без труда подчинятся его реформе и новым уставам. Однако события показали обратное.
      III. Конфискация имуществ не производилась благодаря привилегиям, которыми пользовалось население Арагона. Тайна, облекавшая имена и показания свидетелей, не была всеобщей, кроме случаев, когда на основании буллы папы Урбана IV от 28 июля 1262 года им угрожала смертная казнь. Эти условия давали возможность в достаточной степени предчувствовать тот ужас, который должно было внушить учреждение новых уставов.
      IV. Тем не менее Фердинанд, созвав в апреле 1484 года в Тарасоне кортесы Арагонского королевства, на тайном совете, состоявшем из призванных им лиц, решил вопрос о реформе. Вследствие этого решения Томас Торквемада назначил инквизиторами Сарагосской епархии брата Гаспара Хуглара, доминиканского монаха, и доктора Педро Арбуеса д'Эпилу, каноника митрополичьей церкви.
      V. Королевский указ предписывал провинциальным властям оказывать им помощь, и 19 сентября того же года магистрат, известный под названием великого законника Арагона [340] (justitia major), и несколько других должностных лиц обещали это под присягой. Эта мера не прекратила сопротивления, которое хотели оказать трибуналу. Наоборот, она только его увеличивала и даже расширила настолько, что его можно назвать национальным.
      VI. Тому, что оно приняло такой характер, много содействовало то обстоятельство, что главные чиновники арагонского двора были сыновьями новохристиан. В числе их были: Луис Гонсалес, королевский секретарь по делам королевства; Фелипе де Клементе, протонотарий; Альфонсо де ла Кавалье-риа, вице-канцлер, и Габриэль Санчес, главный казначей. Все они были в свите короля и происходили от евреев, в свое время осужденных инквизицией. Эти люди и многие другие, обладавшие при дворе значительным весом, имели дочерей, сестер, племянниц и кузин, которые сделались женами первых вельмож королевства, и таким образом являются предками многих современных грандов Испании. Указанные лица воспользовались преимуществами, которые им давало их влияние, чтобы побудить представителей нации протестовать пред папой и королем против введения нового инквизиционного кодекса. Были отправлены уполномоченные в Рим и ко двору. Они должны были просить, чтобы инквизиторам Арагона было приказано приостановить по крайней мере исполнение статей, касающихся конфискации имущества, как противных законам королевства. Были убеждены, что, если эта мера будет отменена, трибунал не замедлит развалиться сам собою.
      VII. В то время как депутаты арагонских кортесов были в Риме у короля, новые инквизиторы Арбуес и Хуглар, вместе с Хуаном де Гомедесом, генеральным викарием [341]Сарагосы и епархиальным инквизитором (вместо архиепископа этого города, дона Альфонсо Арагонского, которому в то время было всего шестнадцатъ лет), осудили нескольких новохристиан как иудействующих еретиков. Известно из подлинных процессов, просмотренных мною в Сарагосе в 1813 году, что в течение мая и июня они справили несколько публичных и торжественных аутодафе и передали светскому суду несчастных обвиняемых, которые и были сожжены. Эти казни все более и более раздражали новохристиан Арагонского королевства, которые ожидали вскоре увидеть возобновление среди них сцен, происходивших в Кастилии, где трибунал, установленный всего три года назад, погубил уже под управлением фанатичных монахов и священников тысячи жертв.
      VIII. Тем временем депутаты, посланные к испанскому двору, убедившись, что успех их предприятия зависит от короля и королевы (решения коих папа не преминет подтвердить), писали, что они не удовлетворены положением вещей. В этом деле были заинтересованы казначей Габриэль Санчес, его брат Франсиско, расходчик короля, и другие высшие чиновники, упомянутые мною раньше. Они поддерживали тайную переписку с Педро Серданом, Гильеном Руисом де Моросом, Мартином Готором, заместителем супрефекта Сарагосы, Галасианом Серданом, Луисом де Сантанхелом и Мигуэлем Косконом, которые все были рыцарями, но в то же время были потомками евреев. Им покровительствовали: дон Хуан Хименес де Урреа, владетель Аранды; дон Лопе, его сын; дон Бласко д'Алагон, владетель Састаго, и некоторые другие, которые вскоре составили заговор против жизни инквизитора Арбуеса и были судимы инквизицией.

32

Статья третья

УБИЙСТВО ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

      I. Когда арагонцы увидели, что все их усилия воспрепятствовать учреждению среди них инквизиции тщетны, они решили пожертвовать одним или двумя инквизиторами, чтобы устрашить других. Они были убеждены, что после этого события более не будет сомнений насчет народного настроения, что никто не дерзнет стать инквизитором и что сам король откажется от своего первоначального намерения из боязни мятежных движений, могущих разразиться в Кастилии и Арагоне.
      II. Заговорщики плохо знали своего государя и кастильский народ. Этот последний, от природы терпеливый и покорный, разбивает удерживающие его в повиновении цепи лишь тогда, когда он сильно возбужден к восстанию главарями значительных партий. Фердинанд, не имевший почти никакой доблести, обладал, однако, своего рода политической энергией, которая, поддерживаемая его макиавеллистической мудростью, заставляла его друзей, врагов и подданных уважать и бояться его. Когда проект убийства заговорщиками был одобрен, стали искать убийц, чтоб отделаться от доктора Педро Арбуеса д'Эпилы, главного инквизитора Сарагосы, и от многих других лиц, каковы, например, асессор Мартин де ла Рага и Педро Франсес, депутат королевства.
      III. С целью вовлечь в заговор всех новохристиан стоявшие во главе его решили, в то время как они были в Сарагосе, обложить добровольным налогом всех арагонцев еврейского происхождения. В самом деле доказано (на основании процессов Санчо де Патерноя, Хуана д'Абадиа и многих других, осужденных в Сарагосе), что дон Бласко д'Алагон, владетель Састаго, получил из этой контрибуции десять тысяч реалов, назначенных для оплаты убийц Маэстро Эпилы. Таким именем тогда называли инквизитора Арбуеса.
      IV. Равным образом известно из процесса государственного секретаря короля Филиппа II, знаменитого Антонио Переса [342] (судимого в 1592 году и документы которого я читал), что фискал, предпринявший попытку доказать его происхождение от евреев, выставил приговор о релаксации, произнесенный 13 ноября 1489 года против Хуана Переса, уроженца города Арисы. В приговоре было сказано, что этот человек участвовал с новохристианами Калатаюда [343] в расходах на это убийство.
      V. В деле Хуана Педро Санчеса, сожженного фигурально 30 июня 1486 года, было доказано не только то, что он был душою заговора, но и что он имел в своих руках пятьсот флоринов для оплаты убийств.
      VI. Хуан де ла Абадиа, арагонский дворянин, но потомок евреев по женской линии, взялся руководить выполнением убийства. Оно было поручено Хуану д'Эспераиндео, Видалю д'Урансо, его слуге, уроженцу Гаскони [344], Матиасу Раму, Тристану де Леонису, Антонио Грану и Бернардо Леофанте. Их покушения несколько раз не удавались. Педро Арбуес, извещенный об этом намерении, принял предосторожности, чтобы менее подвергаться опасности.
      VII. Из признаний некоторых преступников и особенно Видаля д'Урансо (который сообщил старательно все подробности заговора) выясняется, что инквизитор, чтобы обезопасить себя от ударов убийц, носил кольчугу под одеждой и нечто вроде железного шлема, прикрытого круглым колпаком. В момент убийства в митрополичьей церкви он стоял на коленях у одной из церковных колонн, где теперь находится аналой для апостола; рядом с ним стоял его фонарь, а толстая палка была прислонена к колонне. 15 сентября 1485 года после одиннадцати часов вечера, в то время как каноники в алтарной части церкви [345] читали утренние молитвы, Хуан д'Эспераиндео, вооруженный шпагой, приблизившись к нему, нанес ему сильный удар лезвием по левой руке. Видаль д'Урансо, предупрежденный Хуаном д'Абадиа, что надо бить в шею (потому что он знал, что голова защищена), нанес ему сзади удар, разорвавший закрепу головной брони, и сделал такую глубокую рану на голове, что инквизитор умер от нее спустя два дня, то есть 17 сентября.
      VIII. Слух о его смерти распространился по городу уже накануне. Но произведенное им впечатление весьма отличалось от того, на которое авторы его рассчитывали. Все старинные христиане, то есть не происходившие от евреев, будучи убеждены, что убийство совершено новохристианами, сбежались вместе и, разделившись на несколько частей, бросились преследовать новохристиан, чтобы отомстить за смерть инквизитора. Возбуждение было очень сильное, и оно имело бы ужасные последствия, если бы молодой архиепископ Альфонс Арагонский не сел на коня и не сдержал толпу, обещая ей, что преступники будут обнаружены и казнены смертью, которую они вполне заслужили.

33

Статья четвертая

ИСТОРИЯ БЕАТИФИКАЦИИ [346] ПЕРВОГО ИНКВИЗИТОРА АРАГОНА

      I. Страх обуял население, и инквизитор со своими сторонниками воспользовался этим, чтобы произвести реакцию и испросить учреждение святого трибунала как полезного и даже необходимого против новохристиан. Фердинанд равным образом сумел извлечь выгоду из этого события для исполнения своих намерений. Политический расчет внушил ему, как и Изабелле, мысль почтить память Арбуеса с некоторого рода торжественностью, что сильно способствовало тому, чтобы выдать его за святого и окружить его особым культом в церквах. Это случилось гораздо позже, когда папа Александр VII [347] 17 августа 1664 года причислил Арбуеса к лику блаженных как мученика за веру. А в свое время ему воздвигли великолепную гробницу, и его тело было в нее положено 8 декабря 1487 года. На гробнице высекли следующую надпись:

      "Quis jacet hoc tumulo? Alter fortissimus lapis
      Qui arcet virtute cunctos a se ludaeos:
      Est enim Petrus sacer firmissima petra,
      Supra quam Deus edificavit opus;
      Caesar augusta, gaude beata quae
      Martirum decus ibi sepultum habes.
      Fugite hinc retro, fugite cito ludaei.
      Nam fugat pretiosus pestem hyacinthus lapis".

      "Кто покоится в этой гробнице? Второй сильнейший камень, который своею силою удаляет отсюда всех евреев: ибо священный Петр - крепчайший камень, на котором Бог основал свое дело [т. е. инквизицию]. Счастливая Сарагоса! Радуйся, что хранишь здесь погребенным того, кто составляет украшение мучеников. Бегите отсюда, бегите поспешно, иудеи, потому что драгоценный камень гиацинт прогоняет чуму".
      II. Каменная статуя, которую Фердинанд и Изабелла воздвигли Арбуесу, имеет следующую надпись:
      "Reverendus magister Petrus de Epila, hujus sedis canonicus, dum in haereticos ex officio constanter inquirit, hie ab eisdem confossus est ubi tumulatus anno Domini 1485, die 15 Septembris.
      Ex imperio Ferdinandi et Elisabeth in utraque Hispania regnantium".
      "Достопочтенный магистр Педро де Эпила, каноник этой церкви, в то время как он с настойчивостью выполнял свою обязанность инквизитора против еретиков, был убит ими на этом месте [где находится его гробница] 15 сентября 1485 года. [Этот памятник воздвигнут] по повелению Фердинанда и Изабеллы, государей обеих Испаний".
      III. Внизу статуи поместили барельеф, изображавший часть события. В часовне, устроенной во имя этого святого рядом с его гробницей, видна еще другая надпись, следующего содержания:
      "Eadem Elisabeth Hispaniarum regina singulari in perpetuum pietate, ejus confessori (vel potius martiri) Petro de Arbues sua mpensa construere mandavit".
      "Та же испанская королева Изабелла приказала воздвигнуть [этот памятник] своему духовнику (или скорее мученику) Петру Арбуесу".
      IV. Здесь Арбуесу присвоено звание духовника королевы (хотя он им не был), потому что оба государя, чтобы сделать особу инквизиторов более почтенной, сочли уместным даровать им звание, связанное с почестями, коими пользовались настоящие королевские духовники. Это объясняет, почему Томас Торквемада часто называется духовником государей.
      V. Когда состоялась беатификация Педро и прах его был перенесен в его часовню, на прежнем месте его погребения был положен большой камень со следующей надписью, которую я, несмотря на ее длину, считаю должным привести как исторический документ:
      "Siste viator: locum adoras ubi beatus Petrus de Arbues duobus fere jaculis jacuit; cui Epila ortum, haec metropolis canonicatum dedit. Sedes apostolica primum inguisitorem fldei patrem elegit; ob cujus ardorem ludaeis exosus ab ipsis jaculatus hie martir occubuit anno 1485. Serenissimus Ferdinandus et Elisabeth mar-moreum extruxere mausoleum ubi miraculis claruit Alexander VII, pontifex maximus numero sanctorum martirum et beatorum adscripsit, die 17 aprilis, anno 1664. Reserato sarcophago sacri cineres sub altari capellae (sexaginta quinque dieram spatio ex eodem tumulo fabricatae a Capitulo) solemni ritu et veneratione translati fuerunt die vigessima tertia septembris, anni millessimi sexcentessimi sexagessimi quarti".
      "Прохожий, остановись. Ты поклоняешься месту, где упал под двумя ударами блаженный Педро Арбуес, жизнь которому дала Эпила, а эта церковь - звание каноника. Апостолический престол избрал его первым отцом инквизитором веры; за свою ревность возненавиденный евреями, ими убитый, здесь пал он, как мученик, в 1485 году. Светлейший Фердинанд и Изабелла воздвигли ему мраморный мавзолей, где он прославился чудесами. Верховный первосвященник Александр VII причислил его к лику святых мучеников и блаженных 17 апреля 1664 года. По открытии саркофага священный прах его был перенесен под алтарь часовни (выстроенной из материалов его гробницы в шестьдесят пять дней капитулом) с большой торжественностью и с почестями 23 сентября 1664 года".
      VI. Беатификация Педро Арбуеса была делом инквизиторов в ту эпоху, когда уже потеряли память о справедливых побуждениях, заставлявших народ бороться против учреждения трибунала инквизиции. Шесть поколений прошло, и заступивший их место народ, с детства пропитанный идеями, противоположными тем, которые одушевляли людей XV века, почитал святым все связанное с инквизицией. Тогда никто не имел бы мужества бороться с общим настроением, ни достаточного авторитета, чтобы говорить против того, что обнародовали инквизиторы, потому что не знали истины о событиях, погребенной в архивах трибунала Сарагосы; а те, кто ее знал из читаемых тайно рукописей того времени, не осмелились бы ее обнародовать из страха подвергнуться преследованию.
      VII. Инквизиторы представили себе, что наступил так долго желанный момент канонизации Педро д'Арбуеса. Они знали, что одним из обстоятельств, наиболее способных увеличить могущество инквизиции и почет, которого они для нее добивались, было бы видеть лик одного из первых испанских инквизиторов воздвигнутым над алтарями церквей. Такая попытка не была новостью. Французские инквизиторы имели такое же намерение по отношению к Пьеру де Кастельно, цистерцианскому аббату, убитому в 1204 году альбигойцами в Нарбонне, и мы видим, что несколько лет спустя равным образом итальянские инквизиторы-доминиканцы просят об этой чести для их собрата Пьетро Веронского {Мимоходом я обращу внимание, что имя Петр было именем всех трех инквизиторов, канонизованных как мученики во Франции, Испании и Италии.}.
      VIII. Для этого великого дела было все готово уже с давнего времени. Инквизитор дом Диего Гарсия да Трасмиера опубликовал житие св. Педро Арбуеса немного времени спустя после его беатификации. Он присоединил к нему в виде приложения документ, представляющий, по его словам, копию показания, данного под присягой Бласко Гальвесом, викарием прихода деревни Агилон в Арагоне и капелланом доктора Мартина де Гарсии, генерального викария Сарагосской епархии вместо архиепископа дома Альфонсо Арагонского (потом он был советником инквизиции и епископом Барселоны). Инквизитор Трасмиера засвидетельствовал, что это показание было дано в 1490 году доктору Оропесу, генеральному викарию Сарагосы. Однако ничего нет менее достоверного, чем этот документ, потому что в нем говорится о 1490 годе как уже о прошедшем. Предполагая даже, что Бласко Гальвес сделал какое-нибудь заявление, касающееся этого дела, все-таки копия в передаче Трасмиеры неверна и была искажена во многих местах, чтобы сильнее убедить в справедливости канонизации инквизитора Эпилы. Эта вставка была сделана так неловко и с таким отсутствием критики, что могла ускользнуть от внимания лишь людей, в высшей степени невежественных.
      IX. Этот милый кюре рассказывает (или, вернее, его заставили рассказывать), что инквизитор Педро Арбуес являлся ему несколько раз в 1487 году и после и вел те сумасбродные речи, которые составляют показание Гальвеса; некоторые из них стоит отметить.
      X. Мы видим там, что Педро Арбуес называет королеву Изабеллу матерью архиепископа дома Альфонсо, что не заслуживает никакого доверия, потому что этот ребенок родился у Фердинанда до его женитьбы на этой принцессе.
      XI. В этом пресловутом показании Арбуес поручал Бласко Гальвесу побудить архиепископа сказать королю и королеве, чтобы они не уничтожали инквизиции. Он возвещал им, что за одно учреждение ее они приобрели на небесах место среди мучеников, как и некоторые гранды Испании, бывшие при дворе Их Величеств. Не буду останавливаться на том промахе, который сделал автор этого документа, употребив слово Величество для обозначения Фердинанда и Изабеллы, которые никогда не имели другого титула, кроме Высочества. Но я не могу и не должен оставлять без разоблачения того мошенничества, которым воспользовались для уверения в вечном спасении короля Фердинанда V и в его принадлежности к мученикам, потому что он никогда не испытывал других мучений, кроме мук честолюбия. Здесь очень ясно видна цель этой басни, потому что выставляется делом, достойным вечного спасения, учреждение кровавого трибунала, систематически враждебного человеческому роду, противоречащего кротости и милосердию Иисуса Христа, его заповедям и примеру, и диаметрально противоположного Евангелию, если сравнить текст этой книги с духом преследования, воодушевляющим трибунал святой инквизиции.
      XII. Блаженный Педро Арбуес поручал, кроме того, капеллану Гальвесу сказать архиепископу, что он должен помогать инквизиции, хотя бы все были против него, потому что Бог некогда вознаградит любовью того, кого он страшился тогда в сердце. По-видимому, лицо, обозначенное этими словами, был сам король, отец архиепископа. Но почему герой инквизиции не являлся обоим государям и архиепископу, чтобы рассказать им все это? Для чего выбирать в качестве посредника капеллана генерального викария, не имевшего никакого доступа к королю и королеве и, может быть, никогда даже не видавшего их?
      XIII. По-видимому, новый святой не лучше расположен к своим коллегам-инквизиторам. Однако он предложил капеллану им сказать, что их места на небесах приготовлены среди мучеников за то постоянство, с которым они поддерживали инквизицию, и что они не должны сомневаться в том, что хорошо сделали, предав огню большое число лиц, ими судимых, так как все, исключая одного, осуждены на адские муки. Какая потеря для истории, что имя неосужденного ускользнуло! Мы знали бы человека, который, несмотря на приговор инквизиции, смог попасть на небо. Но среди каких мучеников можно поместить инквизиторов того времени?
      XIV. Педро Арбуес поручил также капеллану передать инквизиторам, чтобы они приказали убрать с публичных дорог члены и другие части трупов его убийц и даже не оставляли пепла тех, которых они прикажут сжечь; чтобы они повелели палачам их убрать и бросить в Эбро, из опасения, как бы присутствие их не навлекло на королевство какого-нибудь большого несчастья.
      XV. Было бы трудно довести до больших пределов тупоумие и суеверие. Без сомнения, святой не знал, что было бы более уместно поручить это дело городским властям, так как одни были преданы пламени, другие четвертованы, и их пепел и члены были выставлены на дорогах в силу приговора светского судьи после того, как осужденные были ему переданы инквизицией. Но кажется еще более странною уверенность, что после того, как они будут убраны со своих мест и брошены в реку, в Испании будет меньше гроз, молнии которых падают на урожаи. Какой химик или какой физик захотел бы взяться за открытие посредством анализа малейшего сродства между пеплом несчастного, сожженного инквизицией, и веществом туч, молний, грома и града? Это вроде того, как колдуны и чародеи употребляли для своих колдований и чар трупы людей, погибших от рук палача. К счастью, прогресс просвещения сильно уменьшил число тех, кто верит в эти глупости. Автор показания капеллана Гальвеса довольствуется мыслью, что блаженный Педро Арбуес не получил на небесах наставления, отрицающего учение о влиянии пепла сожженных людей на образование гроз и града.
      XVI. Педро Арбуес говорит еще капеллану Гальвесу, что каждый мужчина и каждая женщина должны поручить себя Богу, Святой Деве и св. Севастиану, к которому он всегда имел самую большую преданность. Мне как историку нечего сказать против такого приятного поручения. Однако не видно, для какой цели появилась эта статья в показании. Не потому ли, что тогда хотели учредить в Агилоне братство, которое было уже распространено в Испании и было посвящено св. Севастиану, чье заступничество, как говорили, заставило прекратиться повсеместную чуму. Хотели сохранить память об этом событии посредством процессии, совершаемой во многих городах, во время которой носили хоругвь святого.
      XVII. Точно так же не видно смирения в другом поручении, которое, как уверяют, было дано блаженным. Согласно рассказу Гальвеса, Педро Арбуес объявил себя защитником народа против ламдры, рода эпидемической болезни, очень распространенной в конце XV века {Эта болезнь гнездилась в железах.}. Гальвес (или тот, кто выдумал его показания) рассказывает, что Педро Арбуес сообщил ему, что для исцеления от этой болезни надо приблизиться к его гробнице и, став на колени, перекреститься, молясь Иисусу Христу и Святой Деве и прибавляя следующую молитву: "Святой Педро Арбуес, молись обо мне, чтобы я удостоился обетовании Иисуса Христа!"
      XVIII. Ясно, что тогда уже готовили чудеса для дела беа-тификации. Поэтому священник Гальвес прибавляет, что, страдая в течение многих лет грыжей и испытав тщетно все лекарства, он поручил себя особо и со смиренной преданностью молитвам блаженного Педро Арбуеса и получил через его заступничество исцеление от своей болезни. Остается пожалеть, что в процессе канонизации инквизитора нет - во свидетельство чудесных исцелений - удостоверений врачей и хирургов, лечивших больных. Их показания, без сомнения, дали бы нам подробности, достойные, чтоб о них узнали.
      XIX. Наконец настал день, назначенный для прославления Арбуеса, и испанские инквизиторы уже считали себя покрытыми славой за то, что на алтарь Бога живого и истинного поместили человека своей нации и своего коллегу. Тогда они простерли свои виды дальше и задумали заставить также освятить свое учреждение, попробовав добиться, чтобы ежегодно во всех церквах Испании с церковной службой и мессой праздновался торжественный праздник основания святого трибунала инквизиции, наподобие праздников кафедры св. Петра в Антиохии и Риме, обретения и воздвижения Святого креста, основания культа св. Марии Высшей или Снежной, св. Марии Гваделупы, Богородицы Колонны (del Pilar) в Сарагосе, Богородицы Лореттской [349], Милостивой [350], Кармельской [351], Спаса словущего [352] и многих других.
      XX. Дело было продвинуто так далеко, что в архивах Алька-ла-де-Энареса нашли экземпляр мессы и церковной службы, составленных для этого торжества, которыми собирались воспользоваться, когда конгрегация обрядов одобрит проект инквизиторов. Но события не оправдали их ожидания, вероятно, потому, что они не послали в Рим достаточного количества денег, чтобы уладить все могущие представиться затруднения.
      XXI. Здесь мы видим, что Испания избегла опасности воздать богослужебные почести учреждению, самому ужасному и наиболее противному духу кротости и благости Евангелия, которое одухотворено любовью, терпимостью, братством, терпением и умеренностью по отношению как к злым, так и к добрым, которое позволяет смотреть на человека как на еретика лишь после второго предупреждения и которое, если он уличен в заблуждении, не причиняет ему другого наказания, кроме отлучения от Церкви. Для оправдания излишней строгости к еретикам из Евангелия берут некоторые аллегории, плохо понятые и еще хуже примененные.
      XXII. Должно показаться странным, что испанские инквизиторы не признали Педро Арбуеса патроном инквизиции и покровителем слуг святого трибунала. Вероятно, этому помешали доминиканцы, указав, что они находятся под патронатом другого святого инквизитора, мученика Пьетро Веронского. Старинного французского мученика для этой роли не пожелали, потому что он был не доминиканцем, но просто цистерцианским аббатом, а эти монахи отказались от поручения преследовать еретиков. То же самое было и с Педро Арбуесом, который был не кем иным, как белым священником, сословие которого состояло из отдельных чуждых друг другу личностей. Второй упомянутый святой был членом всемогущей у пап конгрегации, которая доказывала свою великую ревность в поисках еретиков, как будто это качество являлось геройской добродетелью, унаследованной от св. Доминика де Гусмана.
      XXIII. Настойчивость доминиканцев заставила слиться рыцарский военный орден, учрежденный в Нарбонне под названием милиции Христа, с третьим орденом покаяния, основанным св. Домиником, и оба с конгрегацией приближенных к святой инквизиции, называемой Конгрегацией Св. Петра-мученика. Все вместе эти обстоятельства были причиной, что знак отличия инквизиторов и их подчиненных оказался тем же самым, который носили тогда доминиканцы и который в настоящее время представляет одну из частей гербового щита инквизиции.

34

Статья пятая

НАКАЗАНИЕ УБИЙЦ КАК ЗАПОДОЗРЕННЫХ В ЕРЕСИ

      I. В то время как Фердинанд и Изабелла были заняты воздаянием памяти Педро Арбуеса почестей прославления, может быть, без надежды на это, инквизиторы Сарагосы работали без устали, чтобы открыть зачинщиков и соучастников его убийства и наказать их как еретиков, иудействующих или подозреваемых в этом, и как врагов святой инквизиции. Было бы трудно перечислить все семейства, которые их мстительность повергла в пучину несчастий, - они вскоре умертвили более двухсот жертв. Видаль д'Урансо, один из убийц, открыл все, что знал о заговоре, и его показания дали нити для всех розысков, которые были сделаны против зачинщиков убийства.
      II. Жестокая смерть такого количества лиц повергла Арагон в траур, который увеличился зрелищем еще большего числа несчастных, медленно умиравших внутри застенков. В трех первых рядах знати едва было одно семейство, которое не имело бы позора видеть кого-нибудь из своих членов, выставленным на аутодафе в одежде кающегося. Самый легкий намек принимался за доказательство соучастия, и не меньшим преступлением считалось оказание гостеприимства беглецу.
      III. Дон Хаиме Диес д'Оз Армендарикс, владетель города Кадрейты, знаменитый рыцарь Наварры и предок герцогов Альбукерке по женской линии, был присужден к публичной епитимье за то, что укрыл на одну ночь в своем доме в Кадрейте Гарсию де Мороса, Гаспара де Санта-Круса, Мартина де Сантанхела и некоторых других, которых это событие заставило покинуть Сарагосу. То же наказание постигло некоторых знаменитых рыцарей города Туделы [353] в Наварре, принявших Хуана де Педро Санчеса и других беглецов, а именно: Фернандо де Монтеса, Хуана де Магальона, Хуана де Карриасо, Фернандо Гомеса, Гильерме Форбаса, Хуана Васкеса, Хуана и Мартина де Агуаса.
      IV. Эта жестокость, проявленная со стороны инквизиции к людям, столь почтенным по своему происхождению, нисколько не кажется удивительной, когда знаешь, что с племянником короля Фердинанда ею было поступлено с не меньшей строгостью. В самом деле, дон Хаиме Наваррский (сын Элеоноры [354], королевы Наваррской, и Гастона де Фуа [355]), иногда называемый инфантом Наваррским или инфантом Туделы, был заключен в тюрьму инквизиции в Сарагосе, из которой он вышел только для того, чтобы подвергнуться публичной епитимье, будучи уличен в пособничестве бегству нескольких соучастников заговора.
      V. Как Фердинанд V решился это позволить? Быть может, потому, что имел основание жаловаться на своего племянника. Он был двоюродным братом Катарины, королевы Наваррской [356], и хотя он не был законным, но всегда внушал опасения и был нелюбим Фердинандом. Инквизиторы знали это, когда решились посягнуть на его свободу.
      VI. После такого смелого поступка нельзя удивляться, что они присудили к тому же наказанию дона Лопе Хименеса де Вреа, первого графа д'Аранду; дона Бласко д'Алагона, владетеля Састаго; дона Лопе де Ребольедо, владетеля Монклуса; дона Педро Хордана де Урриэса, владетеля Айэрбы; Хуана де Бардахи; Беатрису Сантанхел, жену дона Хуана де Вильялпан-до, владетеля Сисамона; дона Луиса Гонсалеса, королевского секретаря; дона Альфонсо де ла Кавальериа, вице-канцлера королевства; дона Фелипе де Клементе, протонотария Арагона; дона Габриэля Санчеса, главного казначея короля; Санчо де Патерноя, Альфонсо Дара и Педро ла Кабра, земли которых были в соседстве с Сарагосой; Фернандо де Толедо, духовника митрополичьей церкви, дома Луиса де ла Кавалье-риа, каноника и камерария той же церкви; Иларию Рам, жену Альфонсо Линьяна; Луиса де Сантанхела; Хуана Доса; Педро де Силоса; Галасиана Сердана и многих других значительных сеньоров Сарагосы, Тарасовы, Калатаюда, Уэски и Барбастро.
      VII. Хуан де Педро Санчес был сожжен фигурально за то, что бежал во Францию. Антонио д'Агостино, сарагосский дворянин (тот самый, который сделался вице-канцлером Арагона, отец бессмертного дома Антонио д'Агостино, архи* епископа Таррагоны, дома Педро, епископа Уэски, и тесть герцога Кардоны, дона Фернандо Фолько) был также в то же время в Тулузе. Это привело к тому, что его брат Педро д'Агостино был присужден инквизицией к епитимье. Вот как это произошло. Одушевленный неблагоразумным рвением, этот молодой человек, учившийся в Тулузе, присоединился к другим испанцам, чтобы требовать ареста Педро Санчеса. Он добыл себе удостоверение и послал его своему брату Педро д'Агостино с письмом для инквизиторов Сарагосы. Педро сказал об этом Гильерме, брату беглеца, и трем другим его друзьям, Хуану де Фатасу, нотариусу Сарагосы Педро Сельдрану и Бернардо Бернарди. Те стали порицать поведение Антонио д'Агостино и уговорились пока не отдавать инквизиторам ни письма, ни удостоверения, а написать в Тулузу, чтобы побудить Антонио д'Агостино отказаться от жалобы, поданной на Хуана де Педро Санчеса, и согласиться, чтобы тот был выпущен на свободу. Антонио последовал этому совету и известил своего брата Педро, что Санчес скоро будет освобожден. Тогда Педро передал инквизиторам письмо и удостоверение, о котором мы говорили. Святой трибунал, предполагая, что Санчес находится еще в тюрьме, отправил приказ о его переводе в Сарагосу. Суд Тулузы ответил, что Санчес выпущен на свободу и неизвестно, что с ним сталось. Инквизиторы навели справки о случившемся и арестовали пятерых друзей, которые были запрятаны в секретную тюрьму и присуждены 6 мая 1487 года к публичной епитимье, то есть к присутствию стоя во время публичной и торжественной мессы, как враги святой инквизиции и подозреваемые в самой малой степени в иудаизме, причем было объявлено, что они не могут занимать никакой почетной должности, ни обладать какой-нибудь церковной привилегией до тех пор, пока это будет угодно инквизиторам. Какие, спрашивается, обстоятельства происшествия, о котором идет речь, могли подать повод для подозрений в иудаизме?
      VIII. То, что произошло с Гаспаром де Санта-Крусом, было еще более позорно для инквизиции. Этот испанец также убежал в Тулузу, где умер, после того как его изображение было сожжено в Сарагосе. По приказанию инквизиции был арестован один из его сыновей как способствовавший бегству отца. Он подвергся наказанию публичного аутодафе и был присужден взять копию приговора над его отцом, поехать в Тулузу, передать там этот документ доминиканцам с просьбой, чтобы труп его отца был вырыт для сожжения, и затем вернуться в Сарагосу для передачи инквизиторам протокола этой экзекуции. Осужденный подчинился без жалобы на распоряжение своих судей, и я содрогаюсь от ужаса, описывая это, одинаково возмущенный как варварством инквизиторов, так и низостью этого сына, долг которого был предать публичному проклятию и инквизицию, и его приговор и не возвращаться назад в Испанию.
      IX. Хуана д'Эспераиндео и других главных виновников убийства Арбуеса влачили по улицам Сарагосы. Им отрезали руки и затем повесили. Трупы их были четвертованы, а части их тел были выставлены на публичных дорогах. Хуан д'Абадиа умертвил себя в тюрьме накануне своей казни, но с ним поступили после его смерти так же, как и с другими осужденными. Что касается Видаля д'Урансо, то вследствие объявленного ему снисхождения за обнаружение заговорщиков ему отрезали руки уже после того, как он испустил дух. К этому лишь свелось данное ему обещание помилования, потому что инквизиция в таких обстоятельствах добивается лишь сознания виновного в своем отступничестве и разоблачения его соучастников.
      X. Оружие, послужившее убийцам, было развешано в кафедральной церкви Сарагосы, где оно оставалось в течение долгого времени, вместе с именами лиц, которые были сожжены или подверглись публичной епитимье за это дело. Эти надписи были сделаны крупными буквами на полотняной ткани, наверху которой были нарисованы огненные языки, если осужденный был сожжен, или косой крест огненного цвета, если он был подвергнут только епитимье. Такие полотнища обыкновенно обозначались названием мантета [358] или санбенито. Многие из них некоторое время спустя были сняты в силу апостолических булл, исполнение коих Фердинанд V разрешил в виде милости. Их приказано было убрать по ходатайству семейств осужденных, занимавших видное положение в городе. Это особенно не понравилось инквизиторам; своими фанатическими жалобами они раздражили наиболее невежественные слои старинных христиан, объявив, что это является оскорблением чистоты католической религии. Их воззвания привели к волнению, которое грозило стать всеобщим. До такой степени ужасно влияние фанатизма на людей, облеченных священным саном и заинтересованных в сокрытии истины или искажении идей!
      XI. Другие санбенито были подняты выше, чтобы было трудно различить имена и чтоб воспрепятствовать неделикатным и недоброжелательным людям сделать попытку, обнародовав их, обесчестить заинтересованные семейства. Хотя это и было противно принципам строгой справедливости, однако приходилось этого страшиться, потому что народные предубеждения имели тогда крайне серьезные последствия. Поэтому старались заставить думать, что эти надписи касались семейств, не имевших с осужденными ничего общего кроме имени, или что они напоминали, вопреки интересам настоящих родственников, события, вполне забытые и достойные на самом деле полного и вечного забвения.
      XII. Нельзя считать справедливым ни одного побуждения, чтобы семья была обесчещена за то, что один из ее членов был осужден инквизицией. Обвиняемый часто мог быть наказан как виновный (хотя и был невинен) вследствие судопроизводства, которое велось против всех правил естественного и божеского права. Я прочел более тридцати процессов, касающихся этого знаменитого дела. Из них нет ни одного, обнародование которого не было бы способно увеличить ужас, внушаемый инквизицией у всех цивилизованных народов и даже в Испании, где эта чудовищная гидра только что возродилась. Наконец даже при предположении, что осужденный действительно виновен, ни здравый смысл, ни правильная политика не могут одобрить того, чтобы его несчастье падало на невинных членов его семейства.
      XIII. Не менее несправедливо и жестоко, чтобы семья была лишена уважения, которым она пользуется, лишь потому, что она имела евреев среди своих предков. Все испанцы происходят или от язычников-идолопоклонников, или от мавров-магометан, или от евреев. Наименее почетно из этих происхождений, конечно, то, которое причудливость нашего духа предпочитает другим. Я хочу сказать о первом. Разве не известно, что язычники, не довольствуясь поклонением ложным богам, приносили им человеческие жертвы, вопреки разуму и гуманности, тогда как магометане и евреи признают единого Бога, истинного творца вселенной, и никогда не принижали природы человека, принося себе подобных в жертву ложным богам? Надо было иметь такое учреждение, каким была инквизиция, чтобы до такой степени извратить свет здравого смысла, власть и действие коего имеют столь неоспоримую пользу в управлении человеческих обществ.

35

Статья шестая

СОПРОТИВЛЕНИЕ ВСЕХ ПРОВИНЦИЙ АРАГОНСКОЙ КОРОНЫ УЧРЕЖДЕНИЮ ИНКВИЗИЦИИ

      I. Сопротивление учреждению инквизиции почти всех прочих провинций Арагонского королевства было не меньше того, которое было оказано жителями Сарагосы. В Теруэле были большие народные волнения, и для усмирения их потребовалась вся твердость короля. Спокойствие восстановилось не раньше марта 1485 года, после крайне суровых мер, которые Фердинанд приказал принять месяцем раньше, когда сам был в Севилье. Подобные же вспышки разразились в том же году в Валенсии и в других частях этой епархии, и для подавления их пришлось прибегнуть к тем же мерам строгости. Во главе мятежников этой последней провинции мы видим сеньоров, имевших своих вассалов, потому что жестокость инквизиции заставляла их бояться, что они покинут их земли. Подобный же мотив заставил их противиться изгнанию морисков в царствование Филиппа III [359].
      II. Город и епископство Лерида, а по его примеру и другие города Каталонии упорно противились установлению реформы инквизиции, и королю удалось их вполне укротить лишь в 1487 году.
      III. Особенно отличалась своим сопротивлением Барселона. Она сделала представление, что ее нельзя обязать признать ни Торквемаду, ни кого-либо из его делегатов, невзирая на буллы Сикста IV и Иннокентия VIII, вследствие имевшейся у нее привилегии не допускать никакого другого инквизитора, кроме получившего специальную грамоту для одной Барселоны. Король для уничтожения этого сопротивления обратился за помощью к Риму. Булла 11 февраля 1486 года подтвердила назначение главного инквизитора, сделанное Сикстом IV. Другой буллой, опубликованной 6 февраля 1487 года, папа удостоверил звание, данное Торквемаде для королевств Кастилия, Леон, Арагон и Валенсия, княжества Каталония и других владений Фердинанда и Изабеллы. Та же булла учреждала специального инквизитора города и епископства Барселоны и давала ему право доверять свои обязанности своим делегатам по своему выбору, после отмены полномочий, данных прежним, в особенности тем, которые были обозначены в булле. Папа уполномочивал в то же время епископов Кордовы и Леона и аббата монастыря Св. Эмилиана в Бургосе приказать исполнить эту меру, невзирая ни на какие протесты со стороны прежних делегатов.
      IV. Король был вынужден употребить те же средства по отношению к жителям острова Майорка, куда инквизиция проникла лишь в 1490 году, по отношению к жителям Сардинии, которые ее получили лишь в 1492 году, и, наконец, Сицилии, где она установилась еще позднее, после многих восстаний и других очевидных знаков всеобщего сопротивления.
      V. Самым неопровержимым фактом в истории инквизиции Испании является тот, что этот трибунал был введен в этом государстве против воли всех провинций, при одобрении единственно со стороны доминиканцев и некоторых других священников, заинтересованных или фанатичных.
      VI. Число последних особенно возросло с этой несчастной эпохи. Это вообще усиливает доверие к мнению, противоположное высказываемому в этой истории. Но истина не страшится ни их голосов, ни их одобрения, - мы увидим новые доказательства выдвинутого мною мнения во времена, менее отдаленные от нашего века.

36

Глава VII

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ К ПЕРВЫМ ОСНОВНЫМ ЗАКОНАМ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, ВЫТЕКАЮЩИЕ ИЗ НИХ ПОСЛЕДСТВИЯ И АПЕЛЛЯЦИИ В РИМ ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ИМИ


37

Статья первая

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ АКТЫ

      I. Главный инквизитор Торквемада, сочтя необходимым увеличить количество основных законов, управлявших до тех пор святым трибуналом, прибавил к ним новые статьи. Их было одиннадцать, и по существу они гласили следующее:
      1. Каждый подчиненный трибунал должен иметь двух инквизиторов-юрисконсультов, с хорошей репутацией и признанной честностью, из которых по крайней мере один должен быть занят своею обязанностью по должности; один фискал, один альгвасил, секретари, или редакторы, и прочие служащие, в зависимости от надобности, которые оплачиваются определенным жалованьем, чтобы они не требовали ничего от лиц, заинтересованных в делах инквизиции, под страхом лишения занимаемых ими должностей. - Та же статья запрещала допускать к какой-либо должности в трибунале прислугу или креатур инквизиторов.
      2. Всякий служащий, принявший подарки от обвиняемых или от родственников, немедленно будет смещен со своей должности.
      3. Инквизиция должна содержать в Риме опытного юрисконсульта в качестве своего агента для всех дел ее компетенции, и этот расход должен покрываться имуществом, конфискованным у осужденных. - Статья эта ясно доказывает, что в Рим поступали многочисленные и, может быть, постоянные жалобы на судебные решения инквизиции.
      4. Договоры, подписанные до 1479 года лицами, имущество которых впоследствии было конфисковано, считаются действительными; но если найдутся доказательства подложности или в самих сделках, или в их датах, то виновные из числа примиренных с Церковью подвергаются наказанию ста ударами кнута и получают клеймо на лице каленым железом; не примиренные с Церковью лишаются всего своего имущества в пользу казны и передаются в руки светской власти.
      5. Сеньоры, давшие на своей земле приют беглецам, должны быть готовы предоставить в распоряжение правительства все вещи, которые им были доверены. Если они будут ссылаться на закладные или расписки, подписанные обвиняемыми в их пользу, как на имеющие силу, то фискал должен вчинить к ним иск, требуя собственность от имени казны, как представляющую такое имущество, о котором можно подозревать, что они не хотят дать декларации.
      6. Нотариусы инквизиции должны вести ведомость имущества осужденных.
      7. Приемщики святой инквизиции могут продавать то из конфискованного имущества, управление коим обременительно, и получать доходы с той недвижимости, которая отдана в аренду.
      8. Каждый приемщик должен наблюдать за имуществом, принадлежащим его трибуналу инквизиции; если в его округе окажется имущество, составляющее собственность другого трибунала инквизиции, он обязан известить об этом приемщика этого трибунала.
      9. Приемщики не могут распорядиться секвестром имущества осужденных без ордера инквизиции, и даже в этом случае они обязаны являться в сопровождении альгвасила и передавать вверенное им имущество и его опись в руки третьего лица.
      10. Приемщик должен делать выдачи вперед инквизиторам и служащим их жалованья по третям года, чтобы они были в состоянии удовлетворять свои нужды без необходимости принимать подарки; равным образом они должны оплачивать расходы инквизиции из доходов с конфискованного имущества, потому что так благоугодно было Фердинанду и Изабелле.
      11. Что касается обстоятельств, не предусмотренных в новых узаконениях, инквизиторы должны вести себя с присущей им мудростью, а в делах наиболее важных прибегать за помощью к правительству.
      II. Сущность вышеизложенных статей ясно доказывает, сколь значительно в то время было число конфискованного имущества: вынуждены были установить правила для управления им и договорными обязательствами, ставшими собственностью государства.
      Я замечу, что тогда занимались гораздо менее устройством способа ведения судебных дел, чем управлением имуществом, конфискованным в пользу государя и инквизиции. Этот предмет был достаточно важен, чтобы поглотить внимание инквизиторов. Фердинанд и Изабелла несколько раз оставляли имущество осужденных их женам и их детям; иногда они им назначали из этого имущества пенсию или даже боны на определенные суммы, выплачиваемые предъявителю главным приемщиком.
      III. Так как все эти вычеты, в соединении с плохим управлением святого трибунала и старанием робких людей запрятать свои вещи, сильно уменьшали фонды этого поступления, притом новохристиане в большинстве своем состояли из коммерсантов и ремесленников, редко из владельцев недвижимостью, то приемщики, оплачивающие королевские боны, вскоре оказались не в состоянии уплачивать жалованье служащим инквизиции.
      IV. Торквемада (распоряжением от 27 октября 1488 года) в виде временной меры приказал кассирам оплачивать королевские боны только по уплате жалованья служащих и по покрытии расходов трибунала. Он послал в то же время Фердинанду просьбу об утверждении этого распоряжения, но получил отказ. Вследствие этого главный инквизитор был принужден в 1498 году издать приказ, который (ввиду печального состояния, в каком находилась касса инквизиции) разрешал инквизиторам накладывать денежные штрафы на лиц, примиренных с Церковью и подвергшихся публичной епитимье. Это распоряжение вскоре было отменено самим инквизитором. Опыт показал, что доходы не достигали уровня потребностей вследствие большого числа неимущих заключенных, которых инквизиция была принуждена кормить, и больших расходов, которые производил в Риме ее представитель.
      V. Ввиду этих обстоятельств Фердинанд и Изабелла просили у папы, чтобы в распоряжение святого трибунала был отдан церковный доход, присвоенный канонику (пребенда) [360] в каждой кафедральной церкви королевства. Папа буллою от 24 ноября 1501 года выразил на это согласие; несмотря на усилия капитулов аннулировать эту буллу, она была подтверждена несколькими бреве и осталась в силе до нашего времени. Приемщики, видя, что они не в состоянии оплатить все расходы администрации, беспрестанно требовали у большого числа лиц вернуть вещи; они обвиняли их в удержании вещей, принадлежащих по праву конфискации святому трибуналу, которые, по их уверению, могли быть отчуждены лишь в ущерб ему.
      VI. Такое поведение приемщиков возбудило столько жалоб, что сам совет инквизиции был принужден запретить, на основании королевского указа от 27 мая 1491 года, беспокоить владельцев имущества, проданного до 1479 года, без нарушения предписаний прежнего устава. Однако этого повеления было недостаточно, чтобы прекратить преследования со стороны агентов фиска; пришлось возобновить запрещение посредством другого королевского указа, опубликованного 4 июня 1502 года.
      VII. Такие притеснения со стороны приемщиков инквизиции для обогащения казны не покажутся удивительными, когда узнаешь, что сами инквизиторы старались ее истощать, распоряжаясь (по своей прихоти и без позволения государей) своими собственными доходами. Злоупотребление это было так нетерпимо, что Фердинанд и Изабелла сочли нужным пожаловаться на него папе. Последний своим бреве от 18 февраля 1495 года воспретил инквизиторам на будущее время пользоваться этими доходами без королевского приказа, под страхом верховного отлучения. Такая строгость римской курии побудила Фердинанда установить актив сумм, которыми завладели инквизиторы; так как они оказались значительными, то об этом осведомили папу, который 29 марта 1496 года отправил новое бреве, поручавшее Франсиско Хименесу де Сиснеросу, архиепископу Толедо, проверить эту сумму в точности и потребовать ее возврата.
      VIII. Досадно видеть, что король Испании обращается к папе, чтобы заставить своих собственных подданных вернуть суммы, которыми они завладели. Правда, это дело имело, по крайней мере, результатом то, что увидели, ввиду стиль быстрого злоупотребления властью со стороны инквизиторов, насколько учреждение инквизиции было ошибочно в политическом отношении, с какой бы точки зрения на нее ни смотреть.
      IX. Поведение инквизиторов было тем более предосудительно, что Фердинанд щедро снабдил их средствами для их расходов, и даже на случай невозможности их оплачивать он выхлопотал буллу от 6 февраля 1486 года, которая разрешила инквизиторам и служащим инквизиции пользоваться церковными пребендами и бенефициями без обязательства находиться при своих церквах. Установление этой привилегии встретило сильное противодействие со стороны некоторых соборных капитулов, но государь добился подтверждения посредством нескольких булл, сгладивших все затруднения. Единственное ограничение, которое было включено, состояло в сокращении срока пользования этой привилегией до пяти лет и в обязательстве ее держателей хлопотать о ее возобновлении; мера эта обогатила римскую курию, потому что отправка булл производилась за деньги. Такое положение сохранялось еще и в 1808 году.
      X. Ввиду того, что оба указа, от 1484 и 1485 годов, оказались недостаточными для внутреннего распорядка в порученной Торквемаде администрации, он после совещания с верховным советом обнародовал новый указ, который появился 27 октября 1488 года и заключал в себе пятнадцать статей.
      XI. Первая статья повелевала следовать точно основным законам 1484 года, за исключением всего, что касалось конфискованных имуществ, по отношению к которым достаточно держаться правовых норм. - Мы видели, во что это вылилось.
      Вторая статья предписывала всем инквизиторам поступать в делах однообразным способом, ввиду тех злоупотреблений, к которым привела противоположная система. - Побудительной причиной для установления этой меры было, что инквизиторы Арагонского королевства, следовавшие старинным формам судопроизводства, принимали часто решения, противные действующему режиму.
      На основании третьей статьи инквизиторы не могли более, как это делалось прежде, откладывать произнесение приговора над обвиняемыми под тем предлогом, что они дожидаются полной улики доказательства их преступления, потому что процесс по делу ереси по существу таков, что позволяет даже выпущенного на свободу обвиняемого вновь привлечь к ответу, если явятся другие улики. - Это распоряжение показывает злоупотребления, которые инквизиторы делали из своей должности, откладывая произнесение судебного решения над несчастными узниками в ожидании новых улик. Раз они их не имели, к чему держать обвиняемого в тюрьме? Как ни мудро было это распоряжение, я видел процесс узника мадридской инквизиции, остававшийся нерешенным в течение трех лет, потому что трибунал ждал подтверждения со стороны одного свидетеля предварительного следствия, который находился в Америке. Узник, жертва такой жестокой отсрочки (причины которой он не мог подозревать), несколько раз просил суда над собой, но не получал его и не знал причины такого долгого промедления. Его несчастие, увеличиваясь каждый день, могло повергнуть его в отчаяние, что и случалось не один раз в подобных описываемому обстоятельствах.
      Четвертая статья гласит, что, так как не во всех инквизициях имеются доверенные юрисконсульты, с которыми можно посоветоваться для вынесения окончательного решения, велят сделать засвидетельствованные копии с оконченных процессов и направлять их через посредство прокурора к главному инквизитору, чтобы он отдал их для разбора юрисконсультам совета инквизиции или другим лицам, способным это выполнить. - Со времени этого распоряжения установился обычай иметь при святом трибунале адвокатов или докторов-юрисконсультов, называемых консультантами. Их призывали в совет до голосования окончательного решения; но так как они обладали лишь совещательным голосом и инквизиторы одерживали над ними верх всякий раз, когда их мнения не совпадали, мера эта сделалась почти бесполезной. Последнее злоупотребление было отчасти исправлено тем, что инквизиторы не могли ни сажать в тюрьму, ни постановлять окончательного приговора, не посоветовавшись с главным инквизитором и с верховным советом, которым они должны были направлять подлинные документы судебного дела. Там совершался последний подготовительный акт к судебному приговору, против которого не было более ни апелляции, ни повода к ней прибегнуть.
      Пятая статья запрещает допускать общение посторонних лиц с узниками. Исключение составляют священники, потому что инквизиторы могут счесть необходимым их присутствие для утешения обвиняемых и для очищения их совести. - Та же статья обязывает инквизиторов посещать один раз в неделю тюрьмы или поручать выполнение этой обязанности доверенному лицу, чтобы быть осведомленным о нуждах узников и позаботиться о них. Это распоряжение, довольно само по себе суровое, могло бы быть сносным, если бы служители культа имели право разговаривать с заключенными. Но время создало в этом отношении величайшие препятствия. Зло, которое тюрьмы святого трибунала причиняют заключенным, состоит в содержании их в постоянном одиночестве, которое становится невыносимым и может привести даже к смерти от ипохондрии, частой причины отчаяния и исступления. Почему воспрещать заключенным общаться со священником за исключением случаев исповеди? Такое разрешение разве не является правом других обвиняемых, даже тех, которые арестованы за государственное преступление?
      Шестая статья гласит, что свидетельские показания следует заслушивать в присутствии возможно меньшего числа лиц, чтобы тайна не была нарушена. - Эта мера является душою всей системы. Без тайны инквизиция не была бы столь ужасной, и в ней не торжествовали бы произвол, суеверие, фанатизм, страсти судей и их подчиненных. Без тайны процессы святого трибунала были бы такими же, как и судебные дела, возбуждаемые иногда епископами или их генеральными викариями против священников, находящихся в их ведомстве и обвиняемых в каком-либо преступлении. Без тайны почти все подсудимые избегли бы диффамации юридической или фактической, которою они клеймятся при секретном судопроизводстве. Без тайны сами инквизиторы пользовались бы в свете, как и остальные люди, всеми преимуществами, которые предоставляет людям общество, а не внушали бы страх как шпионы и гонители, что является их обычным уделом и служит поводом к осторожности при разговорах в их присутствии.
      Седьмая статья предписывает, чтобы деловые бумаги и документы инквизиции хранились в том самом месте, где инквизиторы имеют свое пребывание, и чтобы они были заперты в сундуке, ключ от которого доверяется секретарю суда, который не может выпустить его из своих рук под угрозой потери своей должности. - Эти деловые бумаги не что иное, как сами процессы. Если бы инквизиция вела процессы согласно установленным правилам и формам, какой сундук мог бы содержать судебные дела стольких тысяч жертв, загубленных до 1488 года? Это обстоятельство требует особого внимания, потому что оно доказывает (по крайней мере до некоторой степени), как коротки были процессы этого трибунала. В самом деле, в 1813 году я видел в Сарагосе процессы более трехсот лиц, осужденных по делу убийства Педро Арбуеса. Почти все они были написаны на четвертушках, и тем не менее большинство не содержало даже восьмидесяти страниц. И какие процессы! Донос, протокол о взятии под стражу, сознание обвиняемого, обвинительный акт прокурора, словесная защита заключенного и приговор. Таково состояние большинства этих якобы уголовных дел. В некоторых встречаются в подтверждение доноса свидетельские показания; больше и не требовалось, чтобы располагать жизнью, честью и имуществом часто знаменитых людей и полезных граждан.
      Восьмая статья гласит, что в случае ареста инквизитором одного округа человека, уже преследуемого другим трибуналом, все документы, находящиеся в руках первого трибунала, должны быть переданы второму. - Эта мера всегда достигала своего действия и служила поводом в последнее время, даже и до ареста оговоренного человека, к тому, что трибунал, уже составивший протокол предварительного следствия, важность коего считал достаточно серьезной для обоснования ареста, писал другим трибуналам, чтобы узнать, не имеется ли в их архивах каких-либо документов против подсудимого, и в случае утвердительного ответа требовал их к себе без дальнейших формальностей, потому что ни один другой трибунал не мог сделать того же затребования.
      Девятая статья предписывает, что в случае наличия в архивах какого-либо трибунала святой инквизиции документов, могущих послужить другому трибуналу, посылка ему документов производится за его счет.
      В десятой статье сказано, что ввиду отсутствия достаточного количества тюрем для всех, кто должен отбывать пожизненное заключение, можно позволить этой категории осужденных оставаться в своих домах с формальным запрещением выходить из них под страхом наказания по всей строгости законов. - Пусть судят, не должно ли было число узников быть огромно, если инквизиция прибегла к такому средству? Вскоре я найду случай их перечислить; но, думаю, вывод из этого перечня возбудит столько же сочувствия, сколько обнаружит позора и ужаса.
      Одиннадцатой статьей инквизиторам предлагается строго исполнять предписания свода законов, запрещающие детям и внукам осужденных занимать какую-либо почетную должность и носить одежду, где имеются украшения из золота, серебра и драгоценных камней, или сотканную из шелка или тонкого полотна. - Трудно в такого рода рвении признать характер христианской любви к ближнему, потому что им по обязанности приносятся в жертву дети и потомство жертв кровавого трибунала.
      Двенадцатой статьей запрещается допускать до примирения с Церковью и отречения от ереси мальчиков до четырнадцатилетнего и девочек до двенадцатилетнего возраста. Если же они сделали отречение до этого времени, то их подвергают ратификации. - Такая побудительная причина этого закона заключалась в том, что инквизиторы берегли возможность поступать с детьми, вновь впавшими в ересь, как с таковыми. Ужасно подумать, что все мероприятия инквизиции клонились лишь к тому, чтобы умножать число виновных.
      Тринадцатой статьей приемщикам приказывается оплачивать королевские боны, выданные под конфискованное имущество, не иначе как лишь в том случае, когда жалованье служащих и расходы святой инквизиции уже уплачены. - Я уже сказал в другом месте, каковы были последствия этой меры.
      Четырнадцатая статья гласит, что инквизиция обратится к государям с челобитной о благоволении повелеть, чтобы в каждом городе, где она учреждена, была выстроена квадратная ограда с маленькими кельями, предназначенными быть тюремной камерой для тех, кто к ней приговорен; здесь же должна быть устроена часовня для узников, чтоб их не приходилось более оставлять в своих собственных домах. Статья эта предлагает в то же время агентам инквизиции наблюдать, чтобы этого рода помещения были расположены таким образом, чтобы узники могли там заниматься своей профессией и зарабатывать средства к жизни, чтобы расход их не шел более за счет святой инквизиции, как это было до настоящего времени. - Это распоряжение Торквемады повело к учреждению мастерских, известных в провинции под названием домов Покаяния; они примыкали к зданиям трибунала. Их назначение обнаруживает мало гуманности у людей, которые приняли новые основные законы, разрешающие осужденным отбывать епитимью у себя дома. Лишь только была принята мера, внушенная милосердием, как в ней раскаиваются и спешат свести ее фактически к нулю. Это доказывает их заботу избавиться от расхода, который они должны были делать для заключенных.
      Пятнадцатая, и последняя, статья налагает на нотариусов, фискалов, альгвасилов и других должностных лиц обязательство выполнять свою должность лично и запрещает доверять ее другим лицам.
      XII. Эти указы, равно как и те, которые были изданы раньше для предупреждения злоупотребления или их исправления, не достигли полностью цели, поставленной главным инквизитором. Для упорядочения своей администрации Торквемада созвал в Толедо новую общую хунту инквизиторов. Декреты этого собрания были опубликованы в Авиле 25 мая 1498 года. Они образуют четыре новых узаконения, разделенных на шестнадцать статей, и гласят:
      1. При каждом трибунале должны состоять два инквизитора, из которых один юрисконсульт, а другой богослов. Им запрещается делать постановления одному без другого о тюрьме, пытке и сообщении обвинений, сделанных свидетелями, ввиду того, что эти вещи имеют слишком большое значение. - Предосторожность в установлении второго инквизитора-богослова вызвана побуждением избегнуть помощи квалификаторов. Время, однако, показало, что было важно, чтобы оба они были осведомлены в юриспруденции для правильного начала и ведения судебных дел. Квалификаторы нужны лишь для того, чтобы определить (способом, свойственным богословам-догматистам), носит ли еретический характер или нет тот или другой опороченный тезис; указывают ли обстоятельства, соответствующие лицу, времени, месту и особому случаю и способу произнесения или напечатания еретического положения, был ли автор его еретиком или нет и знал ли он, что наша святая мать католическая Церковь учит в противоположном смысле. Квалификаторы дают свое заключение два раза. Во-первых, после предварительного следствия, по ознакомлении с опросом; их суждение имеет большое влияние на приказ об аресте. Во-вторых, во время самого процесса, до произнесения судебного приговора, то есть в конце судебного дела. Они решают, следует ли изменить квалификацию, данную после предварительного следствия, на основании ответов обвиняемых и всего того, что произошло; их заявление заметно предопределяет характер окончательного приговора. Поэтому не следовало ли допускать в качестве квалификаторов лишь опытных догматических богословов, глубоко изучивших соборные определения, мнения Отцов Церкви, литургию и всю историю церковной дисциплины? К несчастию, почти все квалификаторы были только схоластическими богословами, не прочитавшими ни одной хорошей книги и зачастую квалифицировавшими как еретические положения, которые были извлечены буквально из Отцов Церкви и, следовательно, никогда не должны были бы считаться опасными. Такой порядок, столь пагубный для обвиняемых, доказывает невежество этих богословов и необходимость, которую они считали для себя обязательной, приспособляться к мнениям и обычаям своего века.
      2. Инквизиторы не должны дозволять своим подчиненным носить никакого запрещенного оружия, кроме тех случаев, когда на это уполномочивает их исполнение обязанностей; инквизиторы ни в каком случае не должны вмешиваться в гражданские дела и должны допускать свое участие только в уголовных процессах. - Эта статья была почти бесполезна. Инквизиторы продолжали поддерживать приспешников святого трибунала, и в результате происходили убийства, драки, гнусные процессы, раздоры в семействах, опозорение должностных лиц и бесконечное количество других бедствий, часть которых я буду иметь случай сообщить в ходе этой Истории. Эти безобразия не мешали их гнусной системе поддерживать друг друга, и инквизиторы (верные составленному ими плану расширения своего владычества) злоупотребляли церковными наказаниями, тайной своих архивов и легкостью, с какой они распространяли всюду террор, чтобы обеспечить торжество своего деспотизма. Этот результат всегда оказывался безошибочным благодаря протекции монарха, даже в тех случаях, когда было неизвестно, на чьей стороне правосудие, и когда слуги этого монарха бывали унижены. Главные инквизиторы были убеждены, что честь святого трибунала требовала, чтобы народ питал полное доверие к решениям его членов. Так как главный инквизитор был всемогущим лицом у короля, то он ловко пользовался благоприятными моментами, чтобы обмануть его доверие и заставить его санкционировать злоупотребления администрации.
      3. Никто не должен подвергаться заключению в тюрьме, если его преступление не доказано достаточными уликами; в случае ареста следует немедленно приступить к разбору его дела, без ожидания новых улик, более решительных, чем первые. - Это распоряжение существовало с давнего времени; если Торквемада его предлагает, значит, оно было забыто или плохо исполнялось. Эти меры, однако, не воспрепятствовали возобновлению злоупотреблений. Может казаться странным запрещение Торквемады производить арест кого-либо без улик его преступления, тогда как в 1498 году (когда это распоряжение было возобновлено) было погублено уже сто четырнадцать тысяч четыреста восемьдесят человек, а следовательно, столько же семейств. Из этого числа десять тысяч двести двадцать были сожжены живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят - фигурально как осужденные заочно и девяносто семь тысяч четыреста подверглись публичной епитимье и были лишены своего имущества в громадном большинстве без улики, на основании лишь одного оговора недоброжелателя или доноса несчастного, которого подвергли пытке, чтобы вырвать имена тех, отступничество коих он знал или предполагал; самое большее против этой массы людей было два или три показания в этом роде, различавшиеся между собой в изложении фактов или времени, места и других обстоятельств. Приведенные мною данные об осужденных далеко не исчерпывают всех жертв инквизиции, как я это покажу в другом месте, приведя соответствующие доказательства.
      4. В процессах, начатых против умерших, инквизиция не должна уклоняться от их ликвидации за недостатком улик, ни делать постановления об отсрочке в ожидании новых улик, потому что из этого может произойти значительный вред для детей, устройство которых останавливается из боязни неблагоприятного исхода судебного дела. - В побуждении, продиктовавшем эту меру, можно видеть некоторую человечность, но инквизиторы были слишком фанатичны, чтобы предаваться гуманным чувствам. Если бы они почитали святые законы, то никогда не стали бы возбуждать процессов против людей, умерших с напутствием [361] и погребенных с церковными обрядами. Надо было иметь душу людоедов и быть более жадными, чем евангельский скупец, чтобы вырывать из земли мертвых, обесчещивать их память, сжигая их останки с их изображением, и конфисковать имущество, которым спокойно пользовались невинные потомки или которое было законно приобретено лицами, никогда не подозревавшимися ни в отступничестве, ни в ереси.
      5. Нельзя накладывать большого количества денежных взысканий даже тогда, когда не хватает фондов на жалованье служащим. - Это правило было старинное; но ловушка была всегда расставлена, и распоряжение оставалось без действия всякий раз, когда инквизиторы могли придать своим решениям видимость справедливости.
      6. Инквизиторы не могут заменять ни тюремное заключение, ни какое другое физическое воздействие денежным штрафом, но только постом, милостыней, паломничеством и другими епитимьями в этом роде. Та же статья сохраняла за главным инквизитором право освобождать от санбенито и разрешать детям и внукам осужденных одеваться, как и другие люди. - Это узаконение предполагает, что инквизиторы были повинны в том, что так строго запрещалось, хотя они и были наделены церковными бенефициями в целях обеспечения своего содержания. Однако я покажу, что замены и изъятия наказаний впоследствии составляли часть преимуществ главного инквизитора.
      7. Инквизиторы должны тщательно рассматривать, следует ли допускать к примирению с Церковью тех, кто признался в своем преступлении после ареста. - Ведь многолетнее существование дает возможность смотреть на этих людей как на уклонившихся от суда. Это распоряжение принадлежит к тем, которые лучше всего доказывают дух святого трибунала и пристрастие его приспешников к сжиганию людей, так как в нем нельзя не признать бесчеловечности. Разве Бог не допускает обращения грешников, раскаивающихся в час смерти?
      8. Инквизиторы должны публично наказывать свидетелей, уличенных в даче ложных показаний. - Чтобы это хорошо понять, следует знать, что на основании кодекса инквизиции можно быть ложным свидетелем двумя способами: во-первых, клевеща; во-вторых, заявляя, что не знаешь ни одного разговора и ни одного преступного действия, о котором спрашивают по делу человека, обвиняемого перед инквизицией. В продолжение моих изысканий я часто находил свидетелей этого второго рода, наказанных за отрицание фактов, показанных другими свидетелями, чего не случалось почти никогда с теми, которые принадлежали к первого рода лжесвидетелям, потому что было почти невозможно установить клевету свидетельскими показаниями в условиях, когда заключенный не был в состоянии назвать свидетеля и когда даже при предположении, что он догадался о нем, с этим не хотели соглашаться.
      9. Ни в одной инквизиции не могут быть допущены в качестве служащих два лица, находящиеся в какой-либо степени родства, ни господин и его слуга, даже в тех случаях, когда их должности различны и отдельны.
      10. В каждом трибунале святой инквизиции должно быть хранилище архивов, запирающееся на три ключа, из которых два должны находиться в руках двух секретарей, а третий в руках фискала; если секретарь сделает упущение в своей обязанности, он будет отрешен от должности и присужден к наказанию по закону. - По-видимому, эту статью постановили, чтобы заставить забыть прежнее распоряжение, предписывавшее держать бумаги в сундуке. В самом деле, после восемнадцати лет судопроизводства не без основания подумали об установлении архивов, как бы они ни были ничтожны по объему, как это можно предположить. Положение осужденных, как мы его изложили, достаточно это доказывает.
      11. Секретарь должен получать свидетельские показания не иначе, как в присутствии инквизитора, причем должны быть приглашены для проверки первоначальных показаний два священника, не входящие в число служащих трибунала. - Эта статья могла быть исполнена только такими свидетелями, которые жили в месте, где имел свою резиденцию инквизитор; это было невозможно осуществить даже в Мадриде, потому что в часы, когда собирался трибунал, инквизиторы разбирали судебные дела, а остальное время дня употребляли на особые порученные им работы, каждый в своем ведомстве. Это было причиной, почему заслушание и разбор свидетельских показаний поручили особым комиссарам.
      12. Инквизиторы должны озаботиться учреждением общей инквизиции в тех городах, где ее еще не существует.
      13. В затруднительных делах они должны совещаться с советом, посылая ему документы, лишь только они будут потребованы.
      14. Для женщин должна быть устроена отдельная от мужчин тюрьма. - Эта предосторожность заставляет предполагать, что в этом отношении были допущены злоупотребления, и одной этой предосторожности недостаточно, чтобы вполне им помешать. Время от времени происходили вещи, делавшие мало чести трибуналу.
      15. Работа должностных лиц трибуналов должна длиться шесть часов в день, из них три часа утром и три часа вечером, причем должностные лица собираются у инквизиторов, по их требованию. - В течение восемнадцатого столетия служащие работали всего три часа в день и их работа происходила утром.
      16. После того как инквизиторы получат от свидетелей присягу в присутствии фискала, последний должен быть удален и не допускаться к заслушанию показаний.
      XIII. Помимо этих указов Торквемада установил некоторые распоряжения отдельно для каждого чиновника святого трибунала, чтобы в совершенстве выполнить предначертания правительства. Так, он определил, чтобы каждый служащий давал присягу ничего не укрывать из того, что он мог видеть или слышать; чтобы инквизитор не оставался никогда наедине с заключенным; чтобы тюремщик никому не позволял с ним говорить и смотрел тщательно, чтобы в приносимой еде не было спрятано каких-либо писем или документов.
      XIV. Эти распоряжения были последними, которые установил Торквемада. Но его преемник дом Диего Деса 17 июня 1500 года опубликовал в Севилье пятую инструкцию. Она была разделена на семь статьей. Четвертая из них запрещает аресты за легкие проступки, вроде богохульств, произнесенных в раздражении. Пятая гласит, что в случае, если сочтут возможным допустить каноническое оправдание, обвиняемый присягнет в присутствии двенадцати свидетелей, которые, в свою очередь, заявят, что они верят в истину его слов. Шестой статьей постановлено, что, когда кто-либо, схваченный по приказу трибунала, как сильно заподозренный, будет допущен к оправданию присягой, он должен обещать не иметь более общения с еретиками, преследовать их всеми способами, какие только в его власти, доносить на них инквизиции и точно отбывать свою епитимью, давая согласие на то, что в противном случае он будет наказан как рецидивист. Седьмая статья предписывает то же по отношению к тому, кто произносит отречение как формальный еретик. Нет надобности давать комментарий для доказательства бесчеловечности этих двух последних распоряжений, потому что известно, что вторично впавший в ересь присуждался к передаче светскому судье, то есть к сожжению, даже в том случае, если он раскаивался.

38

Статья вторая

МНЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ

      I. Таковы законы, обосновавшие святую инквизицию в Испанском королевстве. Кодекс, истолковываемый и применяемый на практике людьми, привыкшими спокойно и хладнокровно смотреть, как погибают им подобные среди пламени, причинил королевству больше бедствий в течение первых лет своего существования, чем несколько войн, взятых вместе. Он заставил эмигрировать более ста тысяч семейств полезных граждан, и Испания потеряла много миллионов франков в пользу римской курии, в вознаграждение за посланные ею буллы или в виде расходов, которые заинтересованные стороны принуждены были делать, приезжая к папе с ходатайствами об отпущении грехов. Крайняя суровость законов заставляла содрогаться даже самих христиан (т. е. не новохристиан). Однако, хотя боязнь преследования положила на них печать молчания, некоторые факты, переданные нам историей, доказывают, что нация осуждала этот способ обращения с делами, столь важными, как человеческая жизнь, честь и имущество родных, - словом, благополучие и несчастия целой монархии.
      II. Фернандо де Пульгар, автор-современник, в хронике королей-основателей инквизиции выразил свой взгляд на то, что происходило тогда в Испании. Он говорит, что родственники многих узников и других осужденных лиц протестовали против поведения трибуналов святой инквизиции, заявляя, что она была более сурова, чем следует, и что способ судопроизводства и приведения приговора в исполнение был внушен лишь ненавистью. Он выразился еще яснее в частных письмах, кардиналу Мендосе, тогда архиепископу Севильи, в которых он утверждал, что грех ереси не заслуживает смертной казни и за него следует подвергать всего лишь денежным штрафам. Он основывал свое мнение на авторитете св. Августина, высказавшегося по поводу донатистов, и на законах, изданных против этих еретиков императорами Феодосием I и Гонорием I, его сыном {Пульгар. Хроника католических королей. Ч. II. Гл. 77; 21-е письмо, напечатанное в труде Знаменитые люди Кастилии, см.: св. Августина, письма 50-е и 100-е старинных изданий, или 127-е и 128-е в издании бенедиктинцев Конгрегации св. Мавра.}.
      III. Хуан де Мариана, писатель очень точный, признает в своей Истории Испании, что способ наказания виновных казался жителям Испании слишком суровым и что нередко люди удивлялись, что детей наказывали за преступления их отцов; что доносчики и свидетели оставались неизвестными, вместо того чтобы быть поставленными на очную ставку с обвиняемыми; что судопроизводство не было публичным и не велось согласно правовым нормам и обычаям других судов и что была установлена смертная казнь за проступки против религии. Мариана говорит, что везде жаловались на невозможность свободно говорить ввиду множества шпионов, рассеянных по городам, местечкам и деревням для осведомления инквизиции обо всем происходящем. Это внушало всем и каждому страх и приводило жителей страны в жалкое, рабское состояние {Мариана. История Испании. Кн. 24. Гл. 17.}.
      IV. Поэтому не приходится удивляться, как число жертв увеличилось до такой степени (это легко доказать самым неопровержимым образом), что у трибуналов не хватало времени ни на возбуждение процессов, ни на их ведение согласно установленным формам правосудия. Для доказательства достаточно изложить здесь события, имевшие место в момент учреждения инквизиции в Толедо. Трибунал города Вилья-Реаля, переименованного впоследствии в Сьюдад-Реаль, был перенесен в Толедо, и был опубликован льготный эдикт сроком в сорок дней. Множество новохристиан поспешило принести добровольное признание, назвав себя повинными в иудаизме.
      По истечении сорока дней инквизиторы даровали второй срок в шестьдесят дней для виновных, не успевших явиться; и, наконец, был дан и третий срок в тридцать дней; ослушникам угрожали самыми суровыми карами. В течение последних тридцати дней инквизиторы вызвали к себе всех раввинов толедской синагоги и вырвали у них обещание именем Моисея назвать всех, кто после принятия крещения все еще исповедовал иудейскую веру; в случае отказа это сделать раввины должны были подвергнуться различным наказаниям, вплоть до смертной казни. В то же время инквизиторы приказали раввинам проклясть по обряду древнего закона всех тех евреев, которые откажутся доносить на виновных.
      V. Эта мера чрезвычайно увеличила число доносов. По истечении девяноста дней второго и третьего сроков инквизиторы так рьяно приступили к своим судебным преследованиям, что в воскресенье 12 февраля 1486 года они справили аутодафе примирения с Церковью семисот пятидесяти осужденных обоего пола, подвергшихся публичной епитимье, с босыми ногами, в одной сорочке, со свечой в руке.
      VI. Современный историк-очевидец, передающий подробности этой первой экзекуции, прибавляет: в то время как осужденные направлялись в собор для выслушивания приговора, воздух был полон их криками и стонами, потому что они со скорбью видели, что окружены огромной толпой народа, оповещенной об этой церемонии за две недели по всем соседним местностям. Многие из осужденных носили высокое звание или занимали почетную должность. В воскресенье 2 апреля было второе аутодафе с девятьюстами жертвами. 7 мая было третье аутодафе из семисот пятидесяти человек. В среду 16 августа инквизиторы сожгли двадцать пять осужденных, а на другой день та же участь постигла двух священников. 10 декабря девятьсот пятьдесят человек подверглись публичной епитимье.
      VII. Итак, в течение одного только этого года толедская инквизиция сожгла двадцать семь человек и принудила к публичной епитимье три тысячи триста человек [362]. Это доводит число предпринятых и разобранных дел (после трех сроков в сорок, шестьдесят и тридцать дней, т. е. с средины октября предшествующего года) до трех тысяч трехсот двадцати семи [363]. Можно ли после этого утверждать, будто ведение этих процессов было правильно и обвиняемые имели возможность защищаться, если принять во внимание, что для труда, который показался бы громадным для всякого другого суда, было в наличии всего лишь два инквизитора и два секретаря?
      VIII. По этому началу деятельности толедской инквизиции можно судить, как она поступала и впоследствии. Припомним одновременно, что передает Мариана о севильской инквизиции, которая в 1482 году сожгла живьем две тысячи осужденных, фигурально более двух тысяч, а семнадцать тысяч принудила к епитимье, - не будет места сомнению в поспешности и жестокости, с которыми инквизиция распоряжалась жизнью, честью и имуществом жертв и их семейств.

39

Статья третья

ОБЖАЛОВАНИЯ В РИМ. ПОВЕДЕНИЕ РИМСКОЙ КУРИИ

      1. Неудивительно, что множество людей апеллировали н Рим и, потерпев неудачу в первой попытке, подавало жалобы вторично под вымышленными именами. Римская курия была этим очень довольна, так как выдача бреве приносила ей большой доход. Мы видели, что произошло с этими апелляциями и как недобросовестно бреве были объявлены недействительными после огромных издержек, произведенных челобитчиками.
      II. Римская курия не обнаружила никаких затруднений в вопросе о прощении отдельных лиц за преступление отступничества. Всякий, кто являлся в апостолический пенитенциарный суд с деньгами, получал просимое прощение или поручение другому лицу даровать ему это прощение. Это разрешение в то же время воспрещало кому-либо тревожить того, кто его получил.
      III. Этот образ действий пришелся не по вкусу инквизиторам. Сильные покровительством Фердинанда и Изабеллы, они жаловались и предъявляли свои возражения папе. И часто новые бреве аннулировали прежние или ограничивали их действие судом совести. Несчастные, пожертвовавшие частью своего имущества, видели себя обманутыми. В то же время для поддержания в них настроения, побуждавшего обращаться в Рим, папа (находивший в этом обращении обильный источник доходов) обещал новые милости на новых условиях, нарушая таким образом данное им Фердинанду обязательство закрыть дорогу для апелляций в Рим. С одной стороны, он дает обещание Фердинанду и инквизиторам и нарушает их; с другой стороны, он жалует напуганным христианам прощения, действию которых препятствует. Такова была постоянная Практика римской курии в течение первых тридцати лет, следовавших за учреждением инквизиции в Испанском королевстве. Я постараюсь обосновать это несколькими происшествиями, относящимися к предмету моей книги.
      IV. Зрелище такого великого множества осужденных, преданных огню в течение первых четырех лет инквизиции, породило у многих новохристиан желание снискать примирение с церковью, так как, исходатайствовав его, они могли не страшиться ни за свою честь, ни за свое имущество. Они оповестили о своем решении Иннокентия VIII, который 15 июля 1485 года и выдал бреве. Он облекал этим бреве инквизиторов полномочиями, необходимыми для допущения к тайному примирению тех, кто явится по собственному побуждению до привлечения к суду. Это было постановлено папой вопреки общим нормам церковного и гражданского права, определяющим наказания и епитимьи для еретиков {Райнальди. Церковная летопись, под 1485 годом.}.
      V. Это новое папское мероприятие не понравилось Фердинанду, который запретил исполнение его как противоречащего политическим соображениям, которые не имели, вероятно, иного мотива, кроме жадности. Папа разрешил, чтобы декрет исполнялся только относительно лиц, указанных Фердинандом и Изабеллой, и 11 февраля 1486 года даровал инквизиторам разрешение на тайное прощение пятидесяти еретиков. Церемония прощения произошла в присутствии Фердинанда и Изабеллы, без сомнения, потому, что этим подчеркивалась готовность папы идти навстречу королевской чете.
      VI. 30 мая папа пожаловал второе разрешение для прощения того же числа лиц. На другой день, оказав ту же милость другим пятидесяти новохристианам, он не поставил необходимым условием присутствие Фердинанда и Изабеллы на этом примирении, но только велел сообщить им имена и звания примиренных. 30 июня появилось четвертое бреве о примирении пятидесяти еретиков, а 30 июля новое, с оговоркой, что государи могут применить эту новую милость к лицам по собственному выбору и что они будут ею пользоваться даже в том случае, если инквизиция уже получила неблагоприятные сведения. Кроме того, отречение от ереси примиренных с церковью не помешает их детям получать должности и не повлечет за собой обычного лишения чести. Эта милость может быть применена даже к умершим: инквизиторы, велев вырыть их трупы, произнесут над ними разрешение от церковных наказаний, даруют им церковное погребение и реабилитируют таким образом их память.
      VII. Эти буллы впоследствии сильно умножились в Испании, хотя их исполнение часто испытывало помехи со стороны инквизиторов, которые даже возражали против претворения решений в жизнь.
      VIII. Я согласен, что пользование ими противоречило обязательству римской курии по отношению к испанскому королю и инквизиции и что папы так легко жаловали их лишь для привлечения в Рим испанского золота. Но пусть бы папы никогда иным путем не злоупотребляли своей властью. В этом случае результат их политики клонился по крайней мере к выгоде человечества, потому что просившим милости святого престола и их детям сохраняли честь и имущество.
      IX. Ни папы, ни инквизиторы не были настолько благоразумны, чтобы видеть, что справедливый повод в умеренному обхождению с лицами, получившими подобные бреве, хотя они и были осуждены инквизицией, должен был побудить трибунал снисходительно относиться также к лицам, которым -недоставало только буллы для получения этой милости. Почему им отказывали в ней? Не очевидно ли, что такой образ действий имел совершенно иной мотив, нежели ревность к чистоте веры, которую любили выставлять напоказ? Об этом свидетельствует способ, которым вынуждены были пользоваться против другого злоупотребления римской курии, во всей своей политике всегда преследовавшей лишь собственное обогащение и не помышлявшей о благе других даже тогда, когда ее политика вела в отдельных случаях к добру.
      X. Многие из новохристиан, опасавшиеся преследования за преступление отступничества, прибегли к папе. Они доложили, что исповедали свой грех на тайной исповеди и получили отпущение от своих духовников и что показывали эти удостоверения инквизиторам, чтобы избежать преследования. Инквизиция запросила папу Сикста IV, который послал бреве дону Иньиго Манрике, архиепископу Севильи, и апелляционному судье по делам инквизиции. Его Святейшество говорил, что предмет запроса был предусмотрен и урегулирован его предшественниками; они определили, что следовало освобождать от преследования только сделавших признания и произнесших отречение перед секретарем с обещанием не впадать вторично в ересь под страхом наказаний, установленных законом для рецидивистов.
      XI. Осведомившись о папском решении, многие из новохристиан, бывших иудействующими, сделали формальное признание перед секретарем святого трибунала и обратились затем в римский пенитенциарный суд для получения отпущения от папы, или от председателя суда, или от какого-либо другого церковного судьи, назначенного на этот предмет Его Святейшеством. Они были хорошо приняты, и римская курия послала бреве испанским инквизиторам с запрещением тревожить и преследовать иудействующих христиан, получивших отпущение.
      XII. Инквизиция протестовала против папского бреве, будучи убеждена, что в случае признания за ним силы закона не останется никого, кто бы не последовал его указанию, и при помощи этого косвенного пособия даже еретик достиг бы обеспечения своей безнаказанности. Иннокентий VIII ответил 10 ноября 1487 года, что отпущение, жалуемое в подобном случае, касается только суда совести.
      XIII. Невольно спрашивается, что, собственно, запрещал испанским инквизиторам римский пенитенциарный суд? И зачем так обманывать доверие просителей, которые отдали свои деньги за бесполезные буллы? Это обстоятельство вызывает в памяти то зло, которое римская курия причинила религии своей жадностью; без этой ужасной жадности Европа, может быть, была бы вся католической.
      XIV. Устрашенные угрожавшей опасностью, многие испанцы решили для избежания ее отправиться в Рим; здесь они были милостиво приняты, потому что привезли с собой деньги. Двести тридцать из них получили отпущение при условии, что вернутся в Испанию лишь с разрешения Фердинанда и Изабеллы. Папские комиссары известили об этом главного инквизитора Испании 10 сентября 1488 года, чтобы он сообщил это инквизиторам королевства.
      XV. Нельзя видеть без полного удовлетворения благополучия этих испанцев; но возмущает непоследовательность римской курии и старание окольными путями притянуть к себе золото чужеземцев, не показывая вида, что она не исполняет своих обещаний.
      XVI. Политика Александра VI, оставаясь такой же несправедливой, была более согласована с усвоенными принципами. Этот папа 12 августа 1493 года подписал бреве, в котором заявлял о полученном им сведении, что Педро, присяжный и палач Севильи, его жена Франсиска и некоторые другие жители города и окрестностей были привлечены к суду и юридически изобличены в ереси и отступничестве; что они получили от его предшественника Сикста IV бреве на отпущение и тайное примирение с церковью апостолическими комиссарами, которые были взяты не из среды инквизиторов, и что вследствие этого один из исполнителей бреве довел свое безрассудство до того, что возбудил процесс против самих инквизиторов, запрещая им, под страхом законной кары, нарушать бреве без предварительного заключения прокурора. Это вызвало большой скандал и в высокой степени скомпрометировало честь и интересы инквизиции. Папа прибавлял, что для исправления этого великого зла он приказывает инквизиторам, не обращая внимания на буллу Сикста IV и на отпущения, примирения с Церковью и воспрещения, являющиеся ее последствием, вести судебное дело против Педро, Франсиски и их сообщников.
      XVII. Эта декларация была недостаточна для успокоения и полного удовлетворения инквизиторов. Поэтому 12 марта 1494 года папа Александр VI писал Фердинанду и Изабелле. Изложив вышеупомянутые происшествия, он говорил, что бреве Сикста IV было исполнено стараниями архиепископа Эворы, что инквизиторы произнесли окончательный приговор против виновных, объявляя их беглыми еретиками и принуждая к выдаче в руки светской власти; вследствие этого они были сожжены фигурально и их имущество было конфисковано в пользу государства; некоторые из обвиняемых, придавая отпущению архиепископа Эворы больше значения, чем оно имело по закону, претендовали на отклонение юрисдикции инквизиторов и на ввод во владение своим имуществом; все обстоятельства этого дела склонили Иннокентия VIII, его непосредственного предшественника, к аннулированию всех бреве, подписанных им самим и Сикстом IV по делу об отпущениях и воспрещениях в частной форме, отличной от той, которая свойственна инквизиторам и епархиальным епископам. Ввиду всего этого он, Александр VI, желая держаться образа действий Иннокентия VIII, приказывает, чтобы все приговоры, вынесенные против указанных преступников, имели силу, как того требует закон, и строго исполнялись как в отношении наследников осужденных и их имущества, так и в отношении самих преступников.
      XVIII. Таков был выход, к которому прибегла римская курия, чтобы выпутаться из затруднительного положения, возникшего вследствие ее жадности. Он был совершен за счет несчастных, которые потратили значительную долю своего наследства при прохождении через множество инстанций, в которые они были направлены буллою от 2 августа 1483 года, адресованной в январе 1484 года архиепископу Эворы.
      XIX. Все это не помешало, однако, римской курии впоследствии даровать новые отпущения или передать комиссарам право даровать их тайно тем, кто явится с просьбой о них, как будто курия не знала, что эти отпущения будут аннулированы, если инквизиторам будет угодно их отклонить. Действительно, инквизиторы жаловались испанскому двору и для уничтожения навсегда обычая, столь часто ставившего помехи их деспотизму, умоляли Фердинанда и Изабеллу не покидать инквизиции на произвол судьбы.
      XX. Оба монарха писали папе, делая ему представления о том, что было бы полезно предоставить инквизиторам полное и свободное отправление их юрисдикции и не допускать больше, чтобы оно задерживалось косвенным путем тайных отпущений и восстановлением таких отпущений, которые уже были отменены, или другими привилегиями, которые с некоторого времени имели силу изъять виновных из-под власти инквизиции. Александр VI ответил Фердинанду и Изабелле своим бреве от 23 августа 1497 года, в котором он пошел навстречу их просьбе и аннулировал все отпущения, которые не имели обычной формы, кроме отпущений, данных духовниками на исповеди.
      XXI. Исключения, о которых говорилось в последней булле Александра VI, то есть привилегии, которые ставили некоторых обвиняемых вне юрисдикции инквизиторов, были одними из многочисленные золотых копей, открытых среди испанской нации и эксплуатируемых с величайшим успехом папской политикой, делавшей вид, что она имеет целью лишь установление инквизиции и пользу, которую последняя может принести делу религии. С самого начала многие христиане обращались к римской курии, заявляя о своей верности католической религии; признавая, однако, что несчастное обстоятельство происхождения от еврейских предков заставляет их опасаться доносов со стороны злонамеренных людей, они просили Его Святейшество во избежание всякой опасности изъять их из юрисдикции инквизиторов.
      XXII. Римская курия, постоянная в своей политике, долго заставляла ожидать привилегий, хотя выручала за них много денег; в конце концов она все-таки их жаловала. Некоторые такие привилегии были дарованы Сикстом IV и Иннокентием VIII. Инквизиторы жаловались на это, и 27 ноября 1487 года папа приказал давать отсрочку представившему буллу с привилегией в смысле приведения в исполнение наказания, чтобы доложить об этом Его Святейшеству и дождаться ответа последнего до начала наказания обвиняемого.
      XXIII. Трибунал инквизиции не был удовлетворен этим решением папы. Тогда появилось новое бреве от 17 мая 1488 года.
      Принимая во внимание затруднение, испытываемое инквизицией от применения привилегий и тайных отпущений, Его Святейшество приказывал оповестить во всех соборных церквах, что все получившие привилегии обязываются в тридцатидневный срок, в спешном порядке, исполнить формальности, предписанные законом, в присутствии инквизиторов, под страхом преследования по суду, как будто они никогда не получали привилегий; а если будет доказано, что они впали в ересь после испрошения этих изъятий, они подлежат наказанию в качестве рецидивистов.
      XXIV. Несмотря на эту резолюцию, римская курия продолжала жаловать за деньги привилегии, от которых отказалась лишь внешним образом, хотя хорошо понимала, что с ними не будут считаться. Инквизиция должна же была одержать верх, если бы пользовалась даже лишь одним тем правом, какое ей было даровано буллами.
      XXV. Хуан де Лу Сена, советник короля Фердинанда по Арагонскому королевству, жаловался на это в 1502 году по поводу своего личного дела и дела своего брата. Его письмо к королю от 26 декабря 1503 года при всей его обширности заслуживает полного внимания как сообщающее подробности относительно инквизиции.
      XXVI. Так как крайняя суровость инквизиторов всегда внушала сильные опасения, а римская курия, увековечивая установленную ею систему поборов, продолжала показывать себя снисходительной, то неудивительно, что к ней обращались все, кто имел какие-либо козырные средства на руках, казавшиеся хорошими и не запрещенные общим правилом. Одним из этих средств были отводы. Многие указывали папе, что, вопреки апостолическим буллам, их преследует инквизиция и что этот трибунал все меньше расположен к признанию их невиновности, а его мстительность, ненависть и озлобление являются фактами, действие которых каждый испытал на собственной шкуре.
      XXVII. Дон Альфонсо де ла Кавальериа [364], вице-канцлер Арагона, принадлежавший к одной из знатных фамилий Сарагосы и пользовавшийся большим расположением короля, происходил из еврейской семьи. Он был предан суду инквизицией как заподозренный в иудаизме и в соучастии в убийстве Педро Арбуеса д'Эпилы. Кавальериа обратился к папе и отклонил юрисдикцию инквизиторов Сарагосы, главного инквизитора и архиепископа, апелляционного судьи. Папа отправил на их имя 28 августа 1488 года бреве с запретом судить этого испанца и с переносом дела в Рим.
      XXVIII. Инквизиторы опротестовали мотивы отвода, представленные доном Альфонсо. Это ничуть не помешало папе повторить в следующем бреве от 20 октября 1488 года свою прежнюю резолюцию. Несомненно, этот испанец был обязан покровительством папы своему большому богатству и расположению короля. Я прочел его процесс в 1813 году. Легко заметить, что инквизиторы руководствовались серьезными соображениями, ибо было доказано, что этот господин принимал большое участие в убийстве Арбуеса, входя в сообщество со злоумышленниками и жертвуя деньги для найма убийц. Случай составляет иногда счастие людей; ему обязан своим благополучием дон Альфонсо де Кавальериа [364].
      XXIX. Он не только выпутался из этого затруднительного положения, но прославил свое имя до такой степени, что мог породниться с королевским домом. Потомок еврейских предков, внук женщины, сожженной за вероотступничество, муж особы, которая была присуждена к публичному покаянию сарагосской инквизицией, сам примиренный с Церковью и прощенный условно, Альфонсо женился вторым браком на донье Изабелле де Аро, от которой он имел двух сыновей и двух дочерей, вступивших в брак с лицами из знатных фамилий королевства Арагон. Старший из его сыновей, дон Санчо де ла Кавальериа, притянутый к суду сарагосскими инквизиторами за содомию [365], женился на Маргарите Сердан, дочери владетеля Кастелара; а его сын дон Франсиско де ла Кавальериа вступил в брак, несмотря на позор своего отца, с Хуанной Арагонской, внучкой короля, сестрой графа де Рибагорсы и кузиной императора Карла V [366].
      XXX. Дон Педро д'Аранда, епископ Калаоры, также прибег к чрезвычайной помощи Рима для защиты памяти, чести, репутации, христианского погребения и имущества своего покойного отца, Гонсало д'Альфонсо, уроженца Бургоса, которого вальядолидские инквизиторы привлекли к суду. Так как у них не получилось между собой согласия при разборе дела, папа своим бреве от 15 августа 1493 года поручил дому Иньиго Манрике, епископу Кордовы, и Хуану де Сан-Хуану, приору вальядолидских бенедиктинцев, судить обвиняемого и привести в исполнение приговор над ним, с запрещением инквизиторам и епархиальному епископу заниматься дальше этим делом.
      XXXI. Не могли инквизиторы равнодушно снести этих и других подобных властных поступков. Они обратились в тайный совет государя. Тогда 15 мая 1502 года появилась булла Александра VI, гласящая, что Его Святейшество извещен королем, что множество обвиняемых останавливает ход правосудия при помощи отводов, предъявляемых святому престолу для переноса дел в Рим и для получения поручений по рассмотрению этих дел другими лицами, а не инквизиторами, хотя поведение инквизиторов и было справедливо и бескорыстно, так как они даровали обвиняемым время, необходимое для организации защиты, и судили скорее сострадательно, чем строго. Булла далее говорила о том, что подобные действия приводили к большим неудобствам, потому что многие этим путем добивались устранения из-под юрисдикции святого трибунала; для прекращения этих злоупотреблений папа приказывает нынешнему главному инквизитору и его приемникам расследовать лично подобные дела, как уже поступившие, так и могущие появиться в будущем и касающиеся отвода суда инквизиторов; кроме того, папа требует запретить всем другим судьям вмешиваться в судопроизводство инквизиции в силу апостолических поручений, которые он формально отменяет настоящей буллой.
      XXXII. Таков был ответ Александра VI на возражения Фердинанда и Изабеллы. Однако он не ограничился этим. Считая как бы недостаточным последний апостолический декрет, он опубликовал новый от 31 августа 1502 года, уполномочивая главного инквизитора разбирать все апелляционные дела через доверенных лиц по его выбору, чтобы избежать отправки судебных дел в Рим и перемещения узников, арестованных и содержащихся на островах или в других местностях, удаленных от курии, которая тогда не имела постоянной резиденции.
      XXXIII. Не трудно видеть несправедливость закона, делавшего бесполезными произведенные затраты и потерянное время обвиняемых, старавшихся получить передачу дел и отводы по своим процессам, подчиненным для разбора уполномоченным судьям, назначенным самим папой. Но это ничуть не останавливало папу: ему нужно было во что бы то ни стало угодить испанскому двору. Уже были получены значительные суммы за выпуск двух бреве, и папа с удовольствием видел, что его последняя мера не помешает апелляциям по-прежнему в большом количестве притекать в Рим. Действительно, дело приняло такой оборот, что, невзирая на две буллы Александра VI, эти два вида апелляций продолжали с успехом употребляться под различными предлогами.
      XXXIV. Среди жалоб, поступавших в римскую курию, надо считать и просьбы о реабилитации. Так как бесчестие, являясь одним из наказаний за ересь, делало недоступными для осужденных государственные и общественные должности, то множество людей обращалось в Рим с просьбой о милости и об освобождении их от этой части наказаний. Верная своему намерению исполнять за деньги все просьбы такого рода, курия не отказывала ни в одной npofb6e, мало беспокоясь тем, что такое поведение Рима не нравилось инквизиторам и вызывало их недовольство. По своей безнравственности курия стояла выше этих соображений; она и нисколько не сомневалась, что эти новые милости будут точно так же плохо встречены инквизиторами и королевским двором и будут столь же бесполезны, как и прежние привилегии и милости.
      XXXV. На самом деле Фердинанд и Изабелла (которых инквизиторы не замедлили уведомить о происшедшем) просили папу аннулировать новые реабилитации и пожалованные папою льготы. Александр, жертвуя честью святого престола и участью множества жертв, желая понравиться монархам, буллою от 17 сентября 1498 года отменил все буллы, выпущенные его предшественниками и им самим, с особой оговоркой, что при получении кем-либо в будущем подобной буллы он уполномочивает инквизиторов смотреть на них как на случайно вырванные у власти и отклонять их как недействительные и не имеющие силы.
      XXXVI. Хотя политика испанского двора имела своей целью, по существенному мотиву, поставить всех испанцев, обвиняемых в ереси, под исключительную юрисдикцию инквизиторов полуострова, случилось однако, что римская курия в этом же году приняла вторично множество беглецов, ходатайствовавших об апостолическом примирении. Они устроились в Риме, и это привело к привлечению их впоследствии к суду инквизицией; 29 июля 1498 года перед базиликой Св. Петра [367] произошло аутодафе двухсот пятидесяти испанцев, изобличенных в возврате к иудаизму, подобное тому, которое было совершено в 1488 году, в присутствии архиепископа Реджио [368], римского губернатора, Хуана де Картахены, испанского посла, Октавиано, епископа Мазары, референдария [369] папы, Доменико де Якобачиса и Джакомо де Драгати, членов апостолического суда, и Пабло де Монелио, испанца, францисканского монаха, папского пенитенциарного судьи по делам испанской нации. Александр VI присутствовал на возвышенной трибуне при исполнении приговора. Осужденных, кроме других епитимий, подвергли обязательству появиться в унизительной одежде санбенито. Получив отпущение и примирение с католической Церковью, они попарно вошли в Ватиканскую базилику для молебна и вернулись в том же порядке в церковь Св. Марии Sopra Minerva [370]. Там они скинули санбенито и вернулись к себе, не нося более никаких знаков позорящего их приговора.
      XXXVII. 5 октября 1498 года папа известил испанскую инквизицию о случившемся в Риме и в то же время объявил, что одним из наказаний, наложенных на осужденных, является невозможность вернуться в Испанию без специального разрешения Фердинанда. Нельзя было думать, что оно будет когда-либо ими получено, так как Фердинанд и Изабелла (находившиеся тогда в Сарагосе) 2 августа 1498 года воспретили всем испанцам, скрывшимся в Рим, возвращаться в Испанию под страхом смерти.
      XXXVIII. Наконец, для доказательства того, как римская курия пользовалась всякими обстоятельствами для своего обогащения путем злоупотребления своей властью и господствовавшими тогда мнениями, достаточно сказать, что она принимала апелляции на приговоры, лишавшие права управления землями и другим имуществом церквей и религиозных корпораций. Чтобы понять это, следует знать, что приговор истолковывали таким образом, что осужденные с позором лишались права управлять имениями и брать их в аренду. В собрании булл инквизиции имеется папское бреве, запрещающее новохристианам, подвергшимся епитимьям, брать в аренду имущество или доходы церквей.
      XXXIX. Таково было поведение римской курии по отношению к испанским государям, инквизиторам и новохристианам королевства. Никогда она не отказывала в буллах просителям, но никогда и не принимала на себя защиты слабых, которыми обыкновенно жертвовала. Не исполняя данных обещаний как обвиняемым, так и инквизиторам, она отменой пожалованных милостей и привилегий показала себя страшно несправедливой по отношению к обвиняемым.
      XL. Искусная в создании предлогов для апелляций, дотоле неизвестных, римская курия сумела умножить число просьб об епитимийных отпущениях, как о тех, которые жаловались тайно в присутствии секретаря, так и о тех, которые получались только в Риме. Точно таким же образом обстояло дело с судебными изъятиями, с отводами судей, с переносом дел, с реабилитацией чести и памяти, со льготами от наказаний, наложенных в качестве епитимий, и со множеством подобных случаев. Безнравственная и вероломная даже в пожалованиях, курия поджидала только протеста испанских государей, чтобы аннулировать свои милости, довольная обладанием уплаченными за них сокровищами.
      Можно ли было ожидать подобных поступков от духовного главы католической Церкви?
      XLI. Чтение булл не оставляет никакого сомнения насчет цели, какую имела римская курия при учреждении инквизиции и при даровании ей особого покровительства. Вместо просвещенного усердия к чистоте католической веры, ее важнейшей целью было открыть и эксплуатировать тот золотой рудник, который должен был обогащать ее, а Испанию превратить в нищую страну.

40

Глава VIII

ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ. ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ. СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ. СМЕРТЬ ТОРКВЕМАДЫ; ИСЧИСЛЕНИЕ ЕГО ЖЕРТВ. ЕГО ХАРАКТЕР, ВЛИЯНИЕ ЕГО НА ПОВЕДЕНИЕ И ДЕЛА ИНКВИЗИЦИИ


41

 Статья первая

ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ

      I. В 1492 году Фердинанд и Изабелла завоевали королевство Гранада. Это событие доставило новые жертвы инквизиции: огромное множество мавров приняло христианскую веру притворно или совершенно поверхностно; в основе их обращения в новую религию лежало желание снискать уважение победителей; крестившись, они вновь стали исповедовать магометанство.
      II. Джованни де Наваджьеро, посол Венецианской республики [371] при Карле V, говорит в своем Путешествии по Испании, будто Фердинанд и Изабелла обещали, что в течение сорока лет инквизиция не будет вмешиваться в дела морисков, то есть новохристиан, покинувших магометанство. Однако инквизиция все-таки была учреждена в Гранаде под тем предлогом, что туда скрылось много прежних евреев, подозреваемых в отступничестве. Джованни де Наваджьеро неточно передает обстоятельства дела. Известно, что Фердинанд и Изабелла обещали только не преследовать новохристиан морисков, за исключением серьезных случаев. И действительно, преследование не носило постоянного характера, так что у морисков не было основания напоминать о данном обещании преследовать их лишь в исключительных случаях. Главный инквизитор не осмеливался ни оспаривать, ни обходить королевский указ, запрещавший инквизиторам Кордовы расширять их юрисдикцию в королевстве Гранада, и указ этот исполнялся до 1526 года, когда трибунал инквизиции появился и в этой области по мотивам, о которых я вскоре расскажу.
      III. В 1492 году некрещеные евреи были изгнаны из Испанского королевства. Участие в этом деле Торквемады и других инквизиторов обязывает меня войти в некоторые подробности. Евреев обвиняли в подстрекательстве к вероотступничеству тех, кто стал христианином; им приписывали много преступлений, совершенных не только против христиан, но и против религии и спокойствия государства. Вспоминали закон из так называемого Свода частей [372], изданный в 1255 году Альфонсом X, в котором говорится об обычае евреев похищать христианских детей и распинать их в Великую пятницу для осмеяния воспоминаний о Спасителе мира. Рассказывали историю св. Доминика де Валя, ребенка из Сарагосы, который был распят в 1250 году [373]. Толковали о краже священной гостии в Сеговии в 1406 году и об издевательствах евреев над ней. Говорили о заговоре, организованном в Толедо в 1445 году, причем должны были последовать пороховые взрывы на улицах города во время процессии в праздник Святого таинства; [374] о заговоре в Таваре, местечке между Саморой и Бенавенте [375], где видели, как евреи разбрасывали железные капканы [376] по улицам, по которым жители должны были бежать без обуви среди пожара, охватившего их дома. Вспоминали мученическую смерть других детей, похищенных и умерщвленных ими подобно Сыну Божию: в 1452 году в Вальядолиде; в 1454 году на земле маркиза д'Альмарса близ Саморы; в 1468 году в Сепульведе, в епархии Сеговии. Припоминали издевательства над крестом в 1488 году на поле Убежище лани (Puerto del gamo), между местечками Касар и Гранадипья, в епархии Корин; [377] похищение ребенка из города Ла-Гуардия [378], в провинции Ла-Манча [379], в 1489 году и его распятие в 1490 году; попытку подобного же преступления в Валенсии, которому помешало совершиться правосудие. К этим обвинениям прибавляли еще другие в том же роде. Обвиняли врачей, хирургов и аптекарей из евреев в злоупотреблении профессией для причинения смерти множеству христиан; между прочим, смерть короля Энрике III приписывали его врачу Маиру.
      IV. Я не знаю, какого доверия заслуживают приводившиеся доказательства этих преступлений. Но если даже допустить, что имелись основания считать их истинными, то отсюда никоим образом не вытекала необходимость изгнания всех евреев из королевства. Религия и политика обязывали обращаться с ними с кротостью и отдавать их хорошему поведению уважение, в котором не отказывали христианам, и карать лишь тех, кто был виновен в каком-нибудь преступлении, как в таком случае поступили бы с испанцами, изобличенными в убийстве или каком-либо другом преступлении. Презрение и дурное обращение христиан естественно вызывали чувство мести со стороны евреев и заставляли их проникаться страшной ненавистью к гонителям. Если бы Испания проводила в отношении евреев иную политику, она превратила бы их в новых людей, похожих на тех потомков испанских евреев, которые, поселившись в разных европейских странах, считаются ныне там полезными, хорошими и спокойными гражданами, потому что их там не унижают и никто их оттуда не изгоняет.
      V. Испанские евреи знали об угрожавшей им опасности. Будучи убеждены, что для предотвращения ее достаточно предложить Фердинанду деньги, они обязались доставить тридцать тысяч дукатов на издержки по войне с Гранадой, которая как раз в это время была предпринята Испанией; кроме того, евреи взяли на себя обязанность не давать никакого повода к тревоге правительства и сообразоваться с предписаниями закона о них, жить в отдельных от христиан кварталах, возвращаться до ночи в свои дома и воздерживаться от некоторых профессий, предоставленных только христианам. Фердинанд и Изабелла готовы были отнестись благожелательно к этим предложениям, но Торквемада был извещен обо всем. Этот фанатик имел дерзость явиться с распятием в руке к государям и сказать им: "Иуда первый продал своего Господа за тридцать сребреников; Ваши Высочества думают продать его вторично за тридцать тысяч монет. Вот он, возьмите его и поторопитесь продать". Фанатизм доминиканца произвел внезапный поворот в душе Фердинанда и Изабеллы. 31 марта 1492 года они издали декрет, которым все евреи, мужского и женского пола, обязывались покинуть Испанию до 31 июля того же года под угрозой смерти и потери имущества. Декрет запрещал христианам укрывать кого-либо в своих домах после этого срока под угрозой тех же наказаний. Евреям было разрешено продавать свои земельные угодья, брать с собой движимое имущество и другие вещи, кроме золота и серебра, вместо которых они должны были получать векселя или незапрещенные товары {Сборник булл и законов, напечатанный в Толедо в 1550 году. Закон 3-й.}.
      VI. Торквемада поручил проповедникам увещевать евреев принимать крещение и не покидать королевства; он опубликовал даже эдикт для побуждения их к этому. Меньшинство дало себя убедить и приняло христианство. Другие продавали свое имущество и отдавали его по такой низкой цене, что Андрее Бернальдес, священник из Лос-Паласиоса, деревни, соседней с Севильей, передает в своей Истории католических королей, что евреи отдавали дом за осла и виноградник за малое количество сукна и полотна. Этому нечего удивляться, если принять в соображение данный им короткий срок для оставления королевства.
      VII. Эта мера, внушенная жестокостью, а не усердием к религии, заставила покинуть Испанию до восьмисот тысяч, евреев, по подсчету Марианы {Мариона. История Испании. Кн. 26. Гл. I.}. Если сюда присоединить выселение мавров из Гранады в Африку и эмиграцию множества христиан Испании в Новый Свет, мы найдем, что Фердинанд и Изабелла потеряли два миллиона подданных и что для теперешнего народонаселения Испании это равняется потере по крайней мере шести миллионов людей.
      VIII. Бернальдес уверяет, что, несмотря на запрещение, евреи унесли с собой большое количество золота, запрятанного во вьюках, седлах и других потайных местах, даже в собственных кишках. Это было засвидетельствовано при вскрытии трупов некоторых евреев, которые, превратив в порошок золотые монеты, известные под именем дукатов и крестовиков (cruzados), проглотили их, чтобы получить их обратно по ту сторону границы.
      IX. Несколько судов, перевозивших евреев в Африку, были захвачены бурей и принуждены были причалить у Картахены. Полтораста изгнанников высадились здесь и решили принять крещение. Когда же эти корабли пришли в Малагу [380], четыреста евреев там приняли христианство. Прибыв в порт Арсилья в Африке, подвластный Португалии, многие из изгнанных евреев просили и получили крещение. Некоторые вернулись в Андалусию и здесь проявили тоже желание стать христианами. Историк Бернальдес крестил сотню их. Они вернулись из королевства Фец [381], где мавры отняли у них вещи и деньги, даже убивали женщин, так как думали найти в их внутренностях золото.
      X. Эти ужасные покушения на божественный закон и последовавшие несчастья могут быть приписаны только фанатизму Торквемады, жадности и суеверию Фердинанда, ложным идеям и неразумному усердию, внушенным Изабелле, которой история не может отказать в душевной мягкости и просвещенном уме.
      XI. Другие европейские дворы сумели воспротивиться фанатизму и не придали никакого значения булле от 3 апреля 1487 года, испрошенной у Иннокентия VIII Фердинандом и Изабеллой. Этой буллой приказывалось правительствам арестовать, по простому указанию Торквемады, всех беглецов, обозначенных им, и отослать их к инквизиторам, под угрозой верховного отлучения ослушников; только государь не подвергался анафеме. Кто дерзнет дать имя ревности по вере преследованию, отыскивающему свои жертвы на далеком расстоянии среди людей, подвергшихся путем изгнания столь жестокой каре, какой является отказ от надежды когда-либо вернуться на родину? Подобные меры могла диктовать только жестокость.
      XII. Это видно из обхождения Фердинанда с двенадцатью евреями, найденными в Малаге, когда этот город был отнят у мавров 18 августа 1487 года. Государь приказал их забить до смерти заостренными палками. Мавры подвергали этому наказанию виновных в оскорблении величества, как самому ужасному по медленности, с которой умирали обреченные. Некоторые из этих несчастных были сожжены {Лаленья. История Малаги. Т. III, беседа 26; Сурита. Летопись Арагона. Кн. 20. Гл. 71.}.

42

Статья вторая

ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ ЕПИСКОПОВ

      I. Булла от 25 сентября 1487 года лишила митрополитов права принимать апелляции на приговоры епархиальных епископов, их викариев и апостолических инквизиторов и облекла этим правом главного инквизитора. Эта новая привилегия внушила столько тщеславия Торквемаде и его делегатам, что с этого времени они стали считать себя выше епископов. Эта смешная претензия, защищаемая Парамо, Кареной и другими писателями, живет до наших дней в душе каждого инквизитора вместе с желанием и надеждой достигнуть епископства. Эта претензия заслуживала бы только презрения, если бы опыт не доказал, что она является источником унижений для епископов, сан которых она стремится принизить. На протяжении трех веков едва ли видели одного епископа из тех городов, где была учреждена инквизиция, который не жаловался бы на заносчивость инквизиторов в отношении ранга, предпочтения, этикета, юрисдикции или авторитета. Но это еще ничто по сравнению с обнаруженной ими в разное время наглостью, с какою они притязали судить за ересь епископов, которые в делах веры являются законными и компетентными судьями по божественному праву, и никто, даже папа, не может отнять у них того, что они получили от Святого Духа, а не от св. Петра, по свидетельству св. Павла, его собрата в служении слову.
      II. Заносчивый и фанатичный Торквемада, делая вид, что отказывается из скромности от почестей епископства, первый подал пагубный пример привлечения к суду епископов. Не довольствуясь получением от Сикста IV бреве от 25 мая 1483 года, запрещавшего епископам, происходящим от еврейских предков, браться за расследование дел инквизиции, он решил привлечь к суду двух епископов, именно: дома Хуана Ариаса д'Авилу, епископа Сеговии, и дома Педро де Аран-ду, епископа Калаоры. Он известил о своем решении папу, который написал ему 25 сентября 1487 года, что его предшественник Бонифаций VIII [382] запретил прежним инквизиторам судить епископов (без полномочия в силу специального апостолического поручения), архиепископов и кардиналов. Он приказывал Торквемаде сообразоваться с этим законом. Если бы какой-либо процесс в этом роде открыл преступление прелата [383] или дал бы довод в диффамации, подозрению в ереси епископа, архиепископа или кардинала, папа поручал послать в Рим копию дела, чтобы решить, какие меры следует предпринять в подобном случае.
      III. Последняя часть папского письма побудила Торквемаду начать тайно следить за епископами; он распорядился даже производить предварительное следствие. Папа, со своей стороны, с радостью видел, что рождается благоприятный случай вмешаться в испанские дела, и позволял преследования, которые перекачивали в Рим значительные суммы. Он послал в Испанию, с титулом чрезвычайного апостолического нунция, Антонио Палавичини, епископа Турне, который затем был епископом Оренсе [384] и Пренесте [385] и достиг впоследствии звания кардинала римской Церкви. Прибыв в Испанию, Палавичини получил информацию и соединил ее с имевшейся в руках у Торквемады. После этого он вернулся в Рим, где шел процесс двух епископов, которых папа вызвал в Рим для предъявления обвинения, и они должны были предпринять защиту.
      IV. Дом Хуан Ариас д'Авила был сыном Диего Ариаса д'Авилы, еврея по происхождению, который, крестившись вследствие проповеди св. Висенте Ферреры [386], стал главным счетоводом финансов королей Хуана II и Энрике IV. Последний возвел его в дворянское достоинство - дал ему во владение замок Пуньонростро близ Сеговии и некоторые другие местности, которые теперь образуют графство Пуньонростро, а также титул гранда Испании, которым владели его потомки начиная с Педро Ариаса д'Авилы, первого графа, брата епископа, также главного счетовода финансов Энрике IV и Фердинанда V, мужа доньи Марины де Мендоса, сестры герцога Инфантадо. Все это нисколько не импонировало Торквемаде. По его приказу были произведены дознания, из которых можно было заключить, что Диего Ариас д'Авила умер в ереси иудаизма. Цель главного инквизитора состояла в осуждении его памяти, в конфискации имущества, в извлечении из могилы останков и в сожжении их вместе с его изображением.
      V. Так как в подобных делах вызываются на суд дети покойного, дом Хуан Ариас д'Авила был обязан явиться для защиты своего отца и себя. В 1490 году он отправился в Рим, несмотря на свой преклонный возраст, после тридцатилетнего служения на епископской кафедре Сеговии. Он был очень хорошо принят папой Александром VI, который в 1494 году даже избрал его для сопровождения своего племянника, кардинала Монреальского, в Неаполь, куда он отправлялся для коронации короля Фердинанда II [387]. Д'Авила вернулся в Рим и умер там 28 октября 1497 года, оправдав память своего отца и не дав случая Торквемаде произвести покушение на его собственную свободу.
      VI. Дом Педро Аранда, епископ Калаоры, не был так счастлив. Он был сыном Гонсало Алонсо, еврея, крестившегося при св. Висенте Феррере, бывшего затем регентом капеллы св. Варфоломея в приходской церкви Св. Лаврентия в городе Бургосе. Гонсало имел удовольствие видеть назначение епископами двоих своих сыновей. Второй сын дома Альфонсо был епископом Бургоса, потом архиепископом Монреаля в Сицилии и был погребен в вышеупомянутой капелле, хотя историк Хиль Гонсалес д'Авила пишет, что погребенный там епископ не он, а Педро Аранда. Между тем Педро умер в Риме в 1498 году. Епископом Калаоры он был назначен в 1478 году, а в 1482 году председателем совета Кастилии. И все-таки в 1488 году он явился предметом тайного следствия, руководимого Торквемадой, что не помешало ему, впрочем, созвать синод в городе Логроньо в 1492 году.
      VII. Между тем Торквемада и инквизиторы Вальядолида предприняли процесс Гонсало Алонсо, его отца, стараясь доказать, что он умер иудействующим еретиком. Достаточно было, чтобы какой-либо обращенный еврей умер богатым и счастливым - тотчас пытались породить сомнения в его правоверности. Зложелательство по отношению к потомкам евреев было так же велико, как и стремление их преследовать и обогащать государственную казну их достоянием. Инквизиторы Вальядолида и епархиальный епископ (им был тогда епископ Паленсии) не были согласны между собой относительно приговора над обвиняемым. Его сын, епископ Калаоры, дом Педро Аранда, был в Риме в 1493 году и получил от Александра VI бреве от 13 августа этого года, которым это дело передавалось в руки дома Иньиго Манрике, епископа Кордовы, и Хуана де Сан-Хуана, приора бенедиктинского монастыря в Вальядолиде. Они должны были произнести приговор об участи Гонсало и велеть исполнить его, причем инквизиторы и епархиальный епископ не имели права этому противодействовать или апеллировать против вынесенного приговора. Последствия этого решения были благоприятны для Гонсало.
      VIII. Епископ, его сын, достиг такой степени уважения со стороны папы, что был назначен главным мажордомом [388] папского дворца. Папа отправил его в 1494 году в Венецию в качестве посла и назначил апостолическим протонотарием Хуана де Аранду, внебрачного сына епископа, который сопровождал отца в этом посольстве. Эта исключительная милость не остановила пыла инквизиции, которая продолжала начатый против него процесс по делу ереси; судьями были архиепископ, губернатор Рима и два епископа, аудиторы апостолического дворца. Дом Педро представил сто одного свидетеля, но так неудачно, что каждый имел что-либо показать против него в том или другом пункте. Судьи сделали доклад папе в тайной консистории [389] в пятницу 14 сентября 1498 года, и верховный первосвященник присудил епископа Педро к лишению должности и бенефиций, к снятию епископского сана и к возвращению в первобытное состояние мирянина. Он был заключен в замок Св. Ангела [390] и умер там несколько времени спустя {Бурхард. Римский дневник, цитируемый Райнальди в его Церковной летописи, под 1498 годом. N 22.}.
      IX. Несмотря на это формальное осуждение, я не думаю, чтобы дом Педро Аранда был повинен в преступлении, в котором его обвиняли, потому что мне кажется невероятным, как он мог в противном случае так долго пользоваться репутацией хорошего католика и исключительным образом стяжать такое всеобщее уважение, что королева Изабелла назначила его председателем совета Кастилии. Его забота по созыву синодального съезда в епархии доказывает ревность Аранды к чистоте веры и догмата. Хотя свидетели указали на некоторые положения или факты, противоречащие догмату, последствия этого не так важны, как это может показаться с первого взгляда, потому что известно, что пост в воскресенье, отдых в субботу, воздержание от свиного мяса и от крови животных и другие подобные обыкновения являлись достаточными мотивами для объявления человека виновным в иудаизме, хотя теперь всем известно, что все это совмещается с нерушимой привязанностью к догматам католической веры.

43

Статья третья

СТОЛКНОВЕНИЕ ЮРИСДИКЦИИ

      I. Это торжество святого трибунала и другие преимущества, которые его система преследования давала над сильными людьми, настолько вскружили головы испанских инквизиторов, что они не боялись больше в вопросе юрисдикции затевать все, что могло еще сильнее укрепить их деспотизм. Постоянно уверенные в поддержке государя, они сочиняли апологию [391] своего поведения, доказывая, что неодобрение его приведет к полной невозможности успешно преследовать еретиков и очищать от них королевство. Отсюда возникло множество столкновений юрисдикции между инквизиторами и вице-королями, генерал-губернаторами провинций, королевскими судебными палатами и другими светскими судьями, архиепископами, епископами, генеральными викариями и другими церковными судьями.
      II. Почти всегда интрига обеспечивала инквизиторам успех в их предприятиях. Это злоупотребление продолжалось до нашего века. В бесконечном количестве случаев святой трибунал публично унижал магистратов и обязывал их давать удовлетворение по мнимым обидам, принуждал стоять на коленях за торжественной мессой, со свечой в руке, в одежде кающегося, просить прощения и освобождения от церковных кар, которыми он их поражал, принимать наложенную на них епитимью и обещать ее исполнение. Все это - акты, унизительные для магистратов, которые были виновны только в том, что хотели защищать честь королевской власти, но еще более постыдные для монарха, который позволял так унижать своих министров, судей, губернаторов. Факты, о которых я говорю и которые относятся к эпохе Торквемады, послужили основанием, на котором инквизиторы установили свои заносчивые принципы, касающиеся сущности их авторитета и их власти.
      III. В 1498 году генерал-губернатор Валенсии велел выпустить на свободу Доминго де Санта-Круса, который был арестован по приказу инквизиторов как враг святого трибунала. Побуждение, заставившее губернатора показать свою власть, заключалось в том, что преступление, в котором обвиняли узника, могло быть судимо только военным судом, хотя бы и предполагалось, что он уже давно осужден как еретик. Инквизиторы обратились с жалобой к государю, который (вместо того чтобы принять сторону своего наместника) подчинил дело решению верховного совета инквизиции, что было равносильно согласию с инквизицией. Верховный совет никогда не терял из виду принципа, по которому, даже если поведение инквизиторов достойно порицания и заслуживает наказания, нельзя публично выставлять их виновными из страха, что ослабится уважение и пострадает их авторитет. Совет решил, что генерал-губернатор Валенсии должен прибыть в Мадрид, чтобы дать отчет в своем поведении, и все те, которые подчинились и употребили силу для освобождения узника, должны быть заключены в тюрьму святого трибунала. Король уведомил генерал-губернатора о принятом решении, и генерал-губернатор, несмотря на свой высокий ранг, принужден был получить освобождение от церковных наказаний, которые, предполагалось, он навлек на себя.
      IV. Я не знаю, этот ли Доминго де Санта-Крус или одноименный испанец послужил причиной подобного происшествия, случившегося в Кальяри [392], в Сардинии, десять лет спустя, то есть в 1498 году. Архиепископ выпустил его из тюрьмы святого трибунала при помощи королевского наместника. По этому делу был вчинен процесс о компетенции прелата; все окончилось, как можно было, впрочем, предвидеть, к выгоде инквизиции {Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 13.}.

44

Статья четвертая

ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ ТОРКВЕМАДЫ

      {Окончательный подсчет жертв находится в главе XLVI 2-го тома. Я предпочитаю тот подсчет этому только потому, что он умереннее, но я не могу утверждать, что он более точен.}

      I. Томас де Торквемада, первый главный инквизитор Испании, умер 16 сентября 1498 года. Его злоупотребление своими безмерными полномочиями должно было бы заставить отказаться от мысли дать ему преемника и даже уничтожить кровавый трибунал, столь несовместимый с евангельской кротостью. Надо согласиться, что число жертв за восемнадцать лет с его утверждения достаточно оправдывало эту меру. Я думаю, что не выйду из границ намеченной цели, установив здесь их подсчет.
      II. Образ действий некоторых инквизиций, в частности толедской и сарагосской, и предположение, что точно так же дело происходило и в других местах, приводит к мысли, что каждый трибунал должен был справлять ежегодно по крайней мере четыре аутодафе, чтобы уменьшить расходы по содержанию неимущих узников. Однако эти данные недостаточны для точного определения числа несчастных, которых погубил Торквемада. Надо прибегнуть к методу приближения.
      III. Хуан де Мариана утверждает на основании старинных рукописей, что в первый год инквизиции в Севилье сожгли две тысячи человек, что такое же число было сожжено фигурально и что семнадцать тысяч человек подверглись публичному покаянию. Я мог бы говорить без боязни преувеличения, что другие трибуналы осудили столько же лиц в первый год своего учреждения; но я уменьшу это число в десять раз, потому что доносы свирепствовали в Севилье сильнее, чем в других местах.
      IV. Андрее Бернальдес, историк этой эпохи, говорит, что с начала 1482 года включительно по 1489 год в Севилье было сожжено семьсот человек и более пяти тысяч подверглись епитимьям, не считая фигуральных сожжений. Я предположу, что число последних равнялось половине сожженных живьем, хотя иногда оно бывало значительно больше.
      V. По этому предположению в каждый год отмеченного периода восемьдесят восемь человек осуждалось на сожжение живьем, сорок четыре сжигалось фигурально и шестьсот двадцать пять подвергалось публичному покаянию в одном только городе Севилье. Этот расчет доводит итог жертв инквизиции до семисот пятидесяти семи человек.
      VI. Я думаю, что такое число их было и во второй и в последующие годы во всех других инквизициях. Я основываю свое мнение на том, что не встречаю ничего противоречащего этому утверждению. Во всяком случае, я уменьшу число наполовину.
      VII. В 1524 году на здании севильской инквизиции поместили надпись, из которой явствует, что со времени изгнания евреев, происшедшего в 1492 году, до этого года было сожжено около тысячи человек и более двадцати тысяч было присуждено к епитимьям. Вот текст этой надписи:
      "Anno Domini millessimo quadringentessimo octogessimo primo, Sixto IV pontifice maximo, Ferdinando V et Elisabeth, Hispaniarum et utriusque Siciliae regibus catholicis, Sacrum Inquisitionis Officium contra haereticos judaizantes ad fidei exaltationem hie exordium sumpsit. Ubi post Judaeorum et Saracenorum expulsionem ad annum usque millessimum quingentessimum vigessimum quartum, divo Carolo Romanorum imperatore ex materna hereditate corumdem regum catholicorum succeessore tune regnante, ac reverendissimo domino Alfonso Manrico archiepiscopo Hispalensi; fidei officio praefecto, viginti millia hereticorum et ULTRA nefandum haerescos crimen abjurarunt; nee non hominum FERE MILLIA in suis haeresibus obstinatorum postea jure praevio ignibus tradita sunt et combusta, Innocentio VIII, Alexandra VI, Pio III, Julio II, Leone X, Adriano VI (qui etiam dum cardinalis Hispaniarum gubernator ac generalis inquisitor esset, in summum pontificatum assumptus est) et Clemente VII annuentibus et faventibus. Domini nostri imperatoris jussu et impensis, licenciatus de la Cueva poni jussit, dictante Domino Didaco a Carthagena archidiacono Hispalensi, anno Domini millessimo quingentessimo vigessimo quarto".
      Это значит: "В 1481 году, при папе Сиксте IV, в царствование Фердинанда V и Изабеллы, католических королей Испании и Обеих Сицилии, здесь получил начало священный трибунал инквизиции против иудействующих еретиков для возвышения веры. Со времени изгнания евреев и сарацин до 1524 года, в царствование Карла, римского императора, наследника по матери этих двух католических королей, и в правление этим трибуналом веры преподобнейшего господина Альфонсо Манрике, архиепископа Севильского, двадцать тысяч еретиков и более отреклись от гнусного преступления ереси, и почти тысяча человек, упорных в своей ереси, после предварительного суда были преданы пламени и сожжены, с согласия и одобрения Иннокентия VIII, Александра VI, Пия III [393], Юлия II [394], Льва X [395], Адриана VI [396] (который получил верховное первосвященничество, будучи кардиналом, правителем Испании и главным инквизитором) и Климента VII [397].
      По повелению и на счет нашего владыки императора [эта надпись] поставлена здесь по приказанию лиценциата де ла Куэвы под руководством Диего из Картахены, архидиакона Севильи, в 1524 году".
      VIII. Я ограничусь предположением, что только одна тысяча осужденных была сожжена живьем, что только пятьсот были сожжены фигурально. Этот расчет даст на каждый год тридцать два человека сожженных живьем, шестнадцать сожженных фигурально и шестьсот двадцать пять приговоренных к публичному покаянию; в целом это составит итог жертв инквизиции в шестьсот семьдесят три человека. Я наполовину уменьшаю это число для каждой из других инквизиций, чтобы не оспаривали моих выводов, несмотря на имеющиеся у меня причины полагать, что число жертв, за исключением небольшой разницы, было так же велико, как в самой Севилье.
      IX. Для трех лет, 1490, 1491 и 1492, протекших между повествованием Бернальдеса и севильской надписью, можно установить тот же порядок, что и для восьми лет этого историка. Во всяком случае, для доказательства, что я не стремлюсь к преувеличениям, я буду придерживаться числа, выставленного надписью, как более умеренного. По этим данным я представляю подсчет жертв, умерщвленных Торквемадой, первым главным инквизитором, за восемнадцать лет его кровавой администрации.
      X. В 1481 году инквизицией Севильи были сожжены живьем две тысячи человек, две тысячи сожжены фигурально и семнадцать тысяч подвергнуты различным карам, что в итоге составляет цифру в двадцать одну тысячу осужденных. За этот год я не стану подсчитывать жертв в других провинциях, потому что, хотя вероятно, что были казни в Арагонском королевстве, они не касаются нового учреждения, которое существовало только в Севилье и Кадисе.
      XI. В 1482 году в Севилье были сожжены живьем восемьдесят восемь человек, сожжены фигурально сорок четыре и приговорены к другим наказаниям шестьсот двадцать пять, что в итоге за этот год дает цифру семьсот пятьдесят семь человек. Я не говорю о других инквизициях, которые еще не были организованы.
      XII. 1483 год представляет подобное же число жертв в Севилье, по скромному расчету, положенному мною в основание. В эту эпоху приступили в отправлению своих обязанностей инквизиционные трибуналы Кордовы, Хаэна и Толедо, учрежденные тогда в Сьюдад-Реале. Согласно принятому предположению мы имеем для каждого из этих трибуналов двести человек сожженных живьем, двести сожженных фигурально и тысячу семьсот подвергшихся публичному покаянию, что доводит число всех осужденных до двух тысяч ста человек. Для трех трибуналов число это будет равняться шести тысячам тремстам. Прибавим сюда число осужденных в Севилье, получим: шестьсот восемьдесят восемь сожженных живьем, шестьсот сорок четыре сожженных фигурально как осужденные заочно или умершие раньше и пять тысяч семьсот двадцать пять понесших другие кары, а всего в общем семь тысяч пятьдесят семь человек, присужденных к различ- ным наказаниям.
      XIII. В 1484 году в Севилье все происходило по-прежнему. В Кордове, Хаэне и Толедо мы насчитываем сорок четыре жертвы, сожженные живьем, двадцать две - фигурально и триста двенадцать, подвергшихся другим наказаниям; всего двести двадцать жертв первого разряда, сто десять второго и тысячу пятьсот шестьдесят одну третьего, в итоге: тысячу восемьсот девяносто одну жертву,
      XIV. В 1485 году образ действий инквизиторов Севильи, Кордовы, Хаэна и Толедо был одинаков. Трибуналы, учрежденные в этом году в Эстремадуре, Вальядолиде, Калаоре, Мурсии, Куэнсе, Сарагосе и Валенсии, представляют нам каждый двести осужденных первого разряда, двести - второго и тысячу семьсот - третьего, в итоге тысячу шестьсот двадцать - первого разряда, тысячу пятьсот десять - второго и тринадцать тысяч четыреста шестьдесят одного - третьего, всего шестнадцать тысяч пятьсот девяносто одного человека.
      XV. Для 1486 года тот же результат получается в Севилье, Кордове, Хаэне и Толедо. Шесть других трибуналов дают нам, из расчета сорока четырех человек первого разряда, двадцати двух - второго и трехсот двенадцати - третьего, итог в пятьсот двадцать восемь человек, сожженных живьем, в двести шестьдесят четыре, сожженных фигурально, и в три тысячи семьсот сорок пять, подвергшихся другим карам; общий, итог равняется четырем тысячам пятистам тридцати семи осужденным.
      XVI. В 1487 году одиннадцать уже существовавших инквизиций осудили то же количество людей, что и в предыдущем году. Инквизиции Барселоны и Майорки, начавшие свою деятельность в этом году, сожгли живьем двести человек, фигурально - двести и присудили к другим карам одну тысячу семьсот человек. Все тринадцать инквизиций осудили в этот год восемь тысяч семьсот тридцать семь человек, из них к первому разряду принадлежали девятьсот двадцать восемь, ко второму - шестьсот шестьдесят четыре и к третьему - семь тысяч сто пятьдесят пять человек.
      XVII. В 1488 году одиннадцать старейших инквизиций действовали по-прежнему; в счет инквизиций Барселоны и Майорки мы ставим сорок четыре жертвы первого разряда, двадцать две - второго и триста двенадцать - третьего. В общем для тринадцати трибуналов мы насчитываем шестьсот шестнадцать жертв первого разряда, триста восемь - второго, четыре тысячи триста шестьдесят девять - третьего, а в итоге пять тысяч двести девяносто три человека.
      XVIII. Тот же результат для следующего 1489 года дают тринадцать трибуналов, и здесь кончаются вычисления, которые я счел возможным установить на основании свидетельств Марианы и Бернальдеса.
      XIX. С 1490 года мы начинаем пользоваться для продолжения нашего подсчета севильской надписью, помещенной в замке Триана. В этом году в Севилье было сожжено тридцать два человека живьем, шестнадцать фигурально и шестьсот двадцать пять присуждено к различным наказаниям, что в общем равняется шестистам семидесяти трем осужденным. В каждом из двенадцати других городов было осуждено половинное число. Итог тринадцати трибуналов даст нам триста двадцать четыре человека осужденных первого разряда, сто двенадцать - второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять - третьего, а всего четыре тысячи восемьсот пять приговоренных.
      XX. В 1491 и в последующие годы до 1498 года включительно мы считаем то же число жертв для каждого года и находим в итоге: в первом разряде две тысячи пятьсот девяносто две жертвы, во втором - восемьсот девяносто шесть и в третьем - тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят две. Все вместе это составляет тридцать восемь тысяч четыреста сорок человек, которые в эти восемь лет были судимы и присуждены инквизицией к сожжению живьем или фигурально или к другим наказаниям, каковы: пожизненное тюремное заключение, конфискация имущества, опозорение и прочее.
      XXI. Отсюда следует, что Торквемада за восемнадцать лет, которые продолжалась его инквизиционная служба, десять тысяч двести двадцать жертв сжег живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят сжег фигурально после их смерти или по случаю их отсутствия и девяносто семь тысяч триста двадцать одного человека подверг опозоренью, конфискации имущества, пожизненному тюремному заключению и исключению из службы на общественных и почетных должностях. Общий итог этих варварских казней доводит число навсегда погибших семейств до ста четырнадцати тысяч четырехсот одного. Сюда не включены те лица, которые по своим связям с осужденными разделяли более или менее их несчастие и горевали, как друзья или родственники, о строгостях, постигших несчастные жертвы.
      XXII. Если сделанный мною подсчет покажется преувеличенным, пусть составят новый по числу жертв, отмеченному на некоторых аутодафе толедской инквизиции за 1485, 1486, 1487, 1488, 1490, 1492 и 1494 годы. Увидят, что за это время толедской инквизицией был осужден шесть тысяч триста сорок один человек, кроме тех, число коих не определено в годы, не занесенные в эту серию. В среднем число это представляет семьсот девяносто два человека в год. Пусть умножат это число на тринадцать по количеству инквизиционных трибуналов; тогда получат для каждого года десять тысяч двести девяносто шесть осужденных, то есть за восемнадцать лет - сто восемьдесят пять тысяч триста двадцать восемь жертв.
      XXIII. Если бы число жертв в каждом из других инквизиционных трибуналов я сравнял с числом жертв в трибунале Севильи, то получил бы четыреста с лишним тысяч человек, потерпевших кары от святого трибунала за такой короткий срок.
      XXIV. Я не принял в расчет лиц, осужденных в Сардинии, чтобы меня не обвинили в преувеличении. Однако известно, что деятельность Торквемады там тоже вызвала немало жертв и что его примеру подражали впоследствии, осуждая бесчисленное множество людей.
      XXV. Я не упоминал об инквизиции в Галисии (где инквизиции тогда еще не существовало), о трибуналах на Канарских островах [398] и в Новом Свете, ни даже о трибунале Сицилии, где продолжала существовать прежняя система, несмотря на усилия ввести новую. Это очевидно доказывает, что суровость новой системы внушала опасения и что труднее было от нее найти защиту. Если мы будем считать жертвами Торквемады всех тех, кто был судим после смерти в трибуналах, основанных его преемниками, - кто может счесть их число?

45

Статья пятая

ГОНЕНИЕ ТОРКВЕМАДЫ НА КНИГИ

      I. Пылкое усердие Торквемады не ограничивалось преследованием людей; он гнал и книги. В 1490 году он велел сжечь несколько еврейских Библий, а впоследствии более шести тысяч книг на аутодафе в Саламанке, на площади Св. Стефана, под предлогом, что они были заражены заблуждениями иудаизма или пропитаны колдовством, магией, волшебством и другими суевериями. Сколько ценных произведений при этом погибло! Единственным их преступлением было, что их не могли понять.
      II. Почти за сорок лет до этого происшествия другой доминиканец, по имени брат Лопе де Барриентос, духовник кастильского короля Хуана И, подверг уничтожению библиотеку дона Энрике Арагонского, маркиза де Вильены, принца королевской крови, невзирая на высокое положение этого вельможи, который был родственником короля. Этот неистовый священник в награду за издевательство над кузеном своего государя и за обнаруженную им фанатическую ревность был назначен епископом Куэнсы.
      III. Инквизиция охотно пользовалась всеми представлявшимися случаями для распространения на этот пункт своего права и юрисдикции. Уже прежние инквизиторы Арагонского королевства осудили на сожжение разные произведения; но они решались это делать только в силу апостолического поручения, которое нисколько не касалось Кастилии. В 1490 году Торквемада подал пример подобной казни по указу, полученному от самого Фердинанда, так же как Барриентос поступил из повиновения кастильскому королю Хуану II, тестю этого государя.
      IV. Было хорошо известно, что власть инквизиции вовсе не простиралась на книги, и 8 июля 1502 года Фердинанд и Изабелла опубликовали в Толедо королевский указ, которым поручалось председателям апелляционных судов [399] в Валья-долиде и Сьюдад-Реале (ныне в Гранаде), архиепископам Толедо, Севильи и Гранады, а также епископам Бургоса, Сала-манки и Саморы рассматривать дела, связанные с разбором, цензурой, печатанием, ввозом и продажей книг.
      V. Это доказывает, что оба монарха нисколько не думали поручать инквизиции подобные дела; хорошо бы, если бы такому примеру подражали их преемники. Но Карл V в 1550 году приказал дому Фернандо Вальдесу [400], главному инквизитору, запретить некоторые книги, отвергнутые университетом Лувена [401]. Его сын Филипп II [402] дал ему подобное же поручение для всей Испании. Святой трибунал долго пользовался этим полномочием и наконец осмелился утверждать, что оно было первоначальным и естественным правом трибунала, который инквизиторы называли трибуналом веры.
      VI. Поэтому-то мы видели, как они жаловались и протестовали, как будто было произведено покушение на их права, когда в 1767 и 1768 годах король Карл III [403] и совет Кастилии решили прекратить злоупотребления, которые делал святой трибунал из данного поручения, запрещая многие хорошие книги, защищавшие права и прерогативы короны, не желая выслушать ни живых католических авторов подобных книг, ни защитников умерших, вопреки постановлению папы Бенедикта XIV [404].
      Карл III и его совет думали пресечь это беззаконие, повелевая исполнять папскую буллу и воспрещая публиковать какой-либо запрет на книги до получения одобрения короля через государственного министра. Но я лично мог убедиться, находясь в лоне трибунала, как ошиблось правительство в своих расчетах.
      VII. Инквизиторы злоупотребляют тайной, которая окружает их совещания, и постоянно находят средства для цензуры книг, с учением коих частично или в целом их ознакомил донос. Они не только не сообразовались ни с папской буллой, ни с королевскими указами, они даже пренебрегли обращением к епархиальному епископу. Совет инквизиции решал все самолично, следуя оценкам богословов, называемых квалификаторами, которые в общем были люди предубежденные, незнакомые с церковной историей, не сведущие в истинных убеждениях Отцов Церкви, вселенских и поместных соборов тех веков, когда лжедекреталии еще не появились на свет и когда юрисдикция пап не простиралась дальше Рима, кроме редких дел, касающихся общецерковной дисциплины.
      VIII. Сведения, даваемые государям об этого рода приговорах, быстро выродились в пустую формальность: печатали указ о запрете до оповещения короля и давали сообщение о запрете, ничего не прибавляя к тому, что читалось в напечатанном декрете, не объявляя, были ли выслушаны авторы, и не объясняя также, почему цензоры квалифицировали содержание книг.

46

Статья шестая

ЛИЧНЫЕ СВОЙСТВА ТОРКВЕМАДЫ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ

      I. Все эти несчастия и множество других, которые я обхожу молчанием, явились следствием системы, принятой Торквемадой и рекомендованной им при смерти своим преемникам. Они оправдывают общую ненависть, сопровождавшую его до гроба и носившую столь ужасный характер на протяжении всех восемнадцати лет его деятельности, что он должен был принимать различные предосторожности для охраны своей жизни. Фердинанд и Изабелла позволили ему окружать себя во время путешествий свитой из пятидесяти конных и двухсот пеших чиновников инквизиции. Это охраняло его от ударов, которые могли быть нанесены ему врагами открыто; он принял другие меры против своих тайных врагов. Торквемада постоянно имел у себя на столе клык нарвала [405], которому придавали тогда силу открывать и нейтрализовать яды. Неудивительно, что многие точили на него зубы, если вспомнить, как он поступал во времена своего жестокого управления. Мы прибавим, что сам папа был устрашен такой жестокостью ввиду ежедневно поступавших к нему жалоб; поэтому Торквемада принужден был трижды посылать в Рим брата Альфонсо Бадаху, своего коллегу, с поручением защитить его перед папой против обвинений врагов.
      II. Наконец дело зашло так далеко, что Александр VI, которому стали в тягость постоянные вопли против него, решил лишить Торквемаду власти, которой его облек; он отказался от этого намерения только по политическим соображениям, а также под влиянием желания сохранить добрые отношения с испанским двором. Александр ограничился тем, что опубликовал 23 июня 1494 года бреве, в котором говорил, что, ввиду преклонного возраста Торквемады и его страдания от разных недомоганий, он назначает главных инквизиторов для ведения дел совместно с ним и облекает равною с ним властью дома Мартина Понсе де Леона, архиепископа Мессины в Сицилии, пребывавшего в Испании; дома Иньиго Манрике, епископа Кордовы (племянника одноименного архиепископа Севильи); дома Франсиско Санчеса де ла Фуэнте, епископа Авилы, и дома Альфонсо Суареса де Фуэнтельсаса, епископа Мондоньедо [406] (оба последние были инквизиторами). Каждый из них был уполномочен папою делать единолично все, что сочтет нужным, и заканчивать дела, начатые другим, потому что они были облечены одинаковой властью. Из этих четырех помощников Торквемады один, а именно Манрике, пребывал в своей епархии в Кордове, не следуя за двором, и поэтому не достоверно, чтобы он исполнял обязанности главного инквизитора. Епископ Мондоньедо, по-видимому, вскоре отказался от этого назначения. Епископ Авилы и архиепископ Мессины тотчас после своего назначения вступили в должность. Епископ Авилы был даже назначен 4 ноября того же года апелляционным судьей по делам веры, хотя уже было установлено, что все дела должны зависеть от главных инквизиторов, что, по-видимому, делало бесполезными распоряжения папского бреве.

47

 Статья седьмая

О ЧИНОВНИКАХ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

      I. Чиновники [407] святого трибунала, исполнявшие обязанность телохранителей Торквемады, первого главного инквизитора, были преемниками приближенных прежней инквизиции, о которых мы говорили в четвертой статье второй главы. Они должны были преследовать еретиков и подозреваемых в ереси, содействовать заключению их в тюрьму стражникам и сыщикам трибунала и исполнять все, что прикажут им инквизиторы для наказания обвиняемых.
      II. Мы видели, что испанцы с отвращением приняли трибунал инквизиции; но так как надо было его терпеть, раз он был учрежден, нашлись благоразумные люди, которые сочли полезным показаться преданными этому учреждению, чтобы оградить себя от клеветы, которая, ставя их в разряд подозреваемых, могла рано или поздно привести к гибели. Это соображение заставило вступить в Конгрегацию Св. Петра несколько знатных дворян королевства, которые добровольно предложили себя в приближенные святого трибунала. Их пример увлек людей низших классов, и этому движению покровительствовала политика короля. Фердинанд и Изабелла даровали этим чиновникам различные прерогативы и привилегии.
      III. Эти льготы увеличили их число чудовищным и неполитичным образом: были города, где привилегированных было больше, чем обычных жителей, обязанных муниципальной службой. Поэтому принуждены были, как мы увидим дальше, уменьшить их численность на общем собрании кортесов королевства.
      IV. Достаточно будет заметить здесь, что главный инквизитор имел эскорт в двести пехотинцев и в пятьдесят всадников; правдоподобно, что в первое время отдельные инквизиторы также имели их на своей службе, по тем же причинам, по сорока пехотинцев и по десяти всадников, при посещении ими епархий. Армия на службе и на жалованье инквизиции достаточно объясняет, почему огромные конфискации, совершенные по приказу святого трибуналами другие средства, которые он умел себе добывать, не могли покрыть всех расходов, как мы это видели из текста разных указов и как будем иметь случай убедиться впоследствии. Если к этому отряду лучников прибавить множество узников, которых надо было кормить, легко будет понять объем подобных издержек и трудности, связанные с отысканием необходимых средств.

48

Глава IX

СУДОПРОИЗВОДСТВО ТЕПЕРЕШНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ


49

Статья первая

ДОНОС


      I. По смерти главного инквизитора Торквемады, происшедшей в 1498 году, Фердинанд и Изабелла предложили папе назначить ему преемником дома Диего Десу, доминиканского монаха, бывшего наставником дона Хуана, принца Астурийского. Деса был тогда епископом Хаэна, до этого последовательно занимал кафедры Саморы и Саламанки; вскоре он был назначен епископом Паленсии и, наконец, архиепископом Севильи. Папа подписал его утвердительные буллы 1 декабря 1498 года, но ограничил его власть делами королевства Кастилия. Деса был недоволен ограничением, лишавшим его влияния на Арагонское королевство, потому что этого не было в буллах двух его помощников, дома Мартина Понсе де Леона и дома Альфонсо Суареса де Фуэнтельсаса. Он отказался принять назначение до тех пор, пока папа облечет его теми же правами и для Арагона. Новая булла была дана 1 сентября 1499 года, когда Суарес де Фуэнтельсас (который перешел из Мондоньедо на епископство в Луга) был призван на кафедру Паленсии. 25 ноября 1501 года Александр VI заявил в своем бреве, что все права, которыми пользовался Торквемада, даруются его преемнику, а другим бреве от 15 мая 1502 года Деса был уполномочен расследовать все процессы, где требование отвода предъявлено обвиняемыми против инквизиторов. Наконец Александр 31 августа разрешил ему поручать уполномоченным по его выбору эту часть службы.
      II. Деса не менее своего предшественника обнаружил суровость в отправлении своих обязанностей. Доминиканские монахи считали себя тем более праведными и тем более продвинувшимися по пути святости, чем точнее подражали поведению их основателя св. Доминика в Нарбоннской Галлии, в графствах Тулузы и Безье, а также в соседних странах. Эта строгость имела тот результат, какого следовало ожидать, как мы скоро увидим. Но прежде чем входить в детали, чего требует эта часть предмета моей книги, я должен познакомить читателей с трибуналом инквизиции в отношении способа судопроизводства в подведомственных ему делах, потому что, будучи созданием Торквемады и результатом установленных им узаконений, этот способ по необходимости относится к его истории. Когда этот предмет станет ясен, можно будет не удивляться множеству страшных происшествий, причиною коих во все эпохи инквизиции была форма инквизиционного судопроизводства. Эти события происходили и в нашем веке, когда плохо осведомленные люди полагали, что обязанность святого трибунала состоит только в службе политике испанского правительства.
      III. Процессы святого трибунала начинаются с доноса или с какого-либо уведомления, заменяющего донос, каково, например, открытие, вытекающее случайно из показания, данного перед трибуналом по другому делу. Если бы инквизиторы не обращали никакого внимания на анонимные сообщения, а авторы подписанных доносов подвергались наказаниям, назначенным для клеветников, трибуналы инквизиции имели бы гораздо меньше дел для разбора. Но не было ни одного доноса, который не был бы принят с радостью.
      IV. Если донос подписан, он принимает форму заявления, в котором доносчик, поклявшись говорить правду, означает поименно или другим способом лиц, которые, как он думает или предполагает, могут показать против оговоренного. Они выслушиваются, и их показания, присоединенные к показанию первого свидетеля, составляют краткое осведомление, или предварительное следствие. Как решаются пользоваться, особенно в священническом суде, анонимным заявлением? Я несколько раз высказывал свое изумление мадридским инквизиторам, когда был секретарем инквизиции, и я видел, что их душа была спокойна и не испытывала угрызений совести, потому что они принимали анонимный донос лишь для конфиденциального ознакомления с религиозными убеждениями оговоренного и рассматривали свидетельские показания, когда из секретного осведомления вытекало, что манера мыслить оговоренного считается слишком свободной. Как бы то ни было, этот случай становится очень важным, потому что секретари затрачивают на него много времени и бывают принуждены приостанавливать процессы многих других лиц, сидящих в тюрьмах, которые следовало бы закончить в кратчайший срок.
      V. Если краткое осведомление представит достаточные мотивы для продолжения дела, я спрашиваю, кто является ответственным за последствия клеветы, если человек, привлеченный к суду, докажет, что она была пущена против него? Никто не предавался преследованию в порядке публичного обвинения, а в случае доноса, сделанного под присягою, его автора даже не уведомляли об ответственности.
      VI. Доносы никогда не сыпались так часто, как во время приближения пасхальных причастий, потому что духовники ставили доносы в обязанность кающимся, которые видели, слышали или узнали вещи, которые были или казались противными католической вере или правам инквизиции. Эта эпидемия доносов являлась следствием чтения предписаний, производившегося в течение двух воскресений Великого поста в церквах. Одно предписание обязывало доносить в шестидневный срок, под страхом смертного греха и верховного отлучения, на лиц, замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое объявляло анафему на тех, кто пропустит этот срок, не являясь в трибунал для подачи заявлений; и все ослушники обрекались на страшные канонические кары, противные месту, где они слушались, и евангельскому духу.
      VII. Находились христиане, которые, послушав некоторые разговоры, начинали мучиться совестью, что не разоблачили их, потому что невежество заставляло их смотреть на эти разговоры как на подозрительные в смысле ереси. Они сообщали о своей тревоге своим духовникам, которые принимали крайнее решение сообщать инквизиции признания кающихся. Если имевший сказать что-либо умел писать, он письменно излагал свое заявление; в противном случае это делал духовник от его имени. Эта мера была так строго предписана, что простиралась до ближайших родственников оговоренного. Поэтому отец и сын, муж и жена являлись доносчиками одни на других, так как духовник не давал им разрешения в грехах ранее обещания сообразоваться в шестидневный срок с приказом инквизиции. Так сильно властвовали над душами суеверие и фанатизм.

50

Статья вторая

ДОЗНАНИЕ

      I. Когда трибунал инквизиторов решал, что действия или речи, являвшиеся предметом доноса, заслуживают дознания для установления улики, и когда показание, данное доносчиком под присягою, принято при обстоятельствах, упомянутых мною, начинали заниматься лицами, на которых указывалось как на знающих объект доноса, их заставляли под присягою давать обещание хранить тайну относительно того, о чем их будут спрашивать.
      II. Но было бы грубою ошибкою думать, что все происходило, как в светских судах. Ни одного из этих свидетелей не осведомляли насчет предмета, по которому он вызван давать показания. Его опрашивали в общих выражениях, не видел ли и не слышал ли он чего-либо, что было или казалось противным католической вере или правам инквизиции.
      III. Личный опыт доказал мне, что неоднократно свидетель, не знавший, с какою целью его вызвали, вспоминал о фактах, посторонних для этого дела и касающихся других лиц, которых он указывал, и потом был допрашиваем насчет их, как будто допрос не имел другого мотива. К первому делу возвращались лишь после того, как не оставалось места для вопросов по поводу неожиданного случая. Это случайное показание заменяло донос; о нем составляли протокол в секретариате трибунала и начинали новый процесс, которого не ожидали. В этой манере допроса свидетелей заметна хитрость.
      IV. Последствия этого были очень важны в ходе процесса, если свидетель не умел ни читать, ни писать, потому что показания редактировались тогда по желанию и рукою комиссара или секретаря, который обыкновенно проделывал это таким образом, что отягчал донос, по крайней мере насколько позволяло произвольное толкование неточных или двусмысленных выражений, употребленных малограмотными людьми. Правда, свидетелям прочитывали сделанные ими показания; через четыре дня это чтение повторялось в присутствии двух священников, не принадлежащих к инквизиции, хотя обязанных клятвою хранить тайну. Но эта мера не улучшала положения оговоренного, потому что невежественные и грубые свидетели не упускали случая одобрить как надлежащее и верное все написанное, -хотя не понимали смысла, будучи уверены, что прочтенные им слова имеют тот же смысл, что и сказанное ими.
      V. Зло становилось еще больше, когда три человека замышляли погубить кого-либо одного. После того как один сделал свой донос, двое других, о которых он упоминал как о сосвидетелях, были допрашиваемы для подтверждения доноса - и тогда оговоренный беспомощно погибал. Соединение трех свидетелей устанавливало полную улику, даже против невинного, по причине тайны, окутывавшей судопроизводство, действию которой никто не мог воспрепятствовать, если только ему не покровительствовало чрезвычайное обстоятельство.
      VI. Добросовестность, о которой я заявляю и которую считаю первым долгом историка, обязывает меня признать, что это злоупотребление случалось не часто. Но даже без наличия клеветы дело иногда принимало очень плачевный оборот и носило крайне несправедливый характер вследствие невежества свидетелей или отсутствия у них рассудительности. Ведь понятно, что тезисы, представляющие вполне правоверный смысл, когда они находятся в тесной связи с предыдущим и с последующим, могут показаться еретическими, если они взяты разобщенно. Поэтому щепетильные невежды, услышав их вне связи с другими, легко сочтут их за еретические, не обращая внимания на то, что при соединении с другими они получают благоприятный католический смысл.
      VII. Можно было бы избежать большей части этих злоупотреблений, если бы комиссары прониклись важностью своих обязанностей. Но эти случаи всегда были очень редки; обычно комиссары, не стоящие на достаточно высоком уровне, исполняли обязанности судей в процессах, имевших крайне важные последствия. Следовало избирать в качестве комиссаров святого трибунала священников-юрисконсультов или мирян, докторов и лиценциатов права, которые были бы в состоянии взвешивать затруднения, встречающиеся при рассмотрении разрозненных тезисов, и задавать свидетелям согласно с законом вопросы, способные определить истинный смысл статей доноса. К сожалению, почти все комиссары были несведущи в праве. Эти должности были без жалованья, и они обыкновенно занимались духовными лицами, которые имели целью узнать тайны инквизиции или устраниться от юрисдикции своих епископов. Это обстоятельство особенно благоприятствовало распущенности некоторых комиссаров и нотариусов святого трибунала и доставило автору романа Жиль Блаз де Сантильяна [408] и другим писателям того же рода материал для многих скандальных эпизодов, куда они вставляли в качестве персонажей инквизиторов и комиссаров святого трибунала или выдававших себя за них, то есть людей, принимавших это звание для того, чтобы было легче осуществлять планы кражи или сластолюбия. Ни один автор не дерзнул бы допустить подобные вымышленные сцены в произведениях, если бы он не нашел их оригиналов в истории, что напоминает нам выражение поэта, друга Августа: что смеешься? [409]
      VIII. Автор Корнелии Борорквиа [410] только клеветал, кик я это доказываю в моей Летописи испанской инквизиции. Еще с большим правом должно сказать то же о французском авторе Гусманады по поводу его обвинений св. Доминика. Однако ни тот, ни другой не дошли бы до такой степени преувеличения, если бы не было доказано архивными документами верховного совета, что беспорядки и злоупотребления этого рода совершались неоднократно в лоне самой инквизиции.

51

 Статья третья

ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

      I. Когда трибунал разбирает предварительное следствие и находит в нем доводы, достаточные для продолжения дела, то посылает циркуляр в другие провинциальные трибуналы, чтобы оттуда были отправлены к нему в качестве материала для процесса обвинения против оговоренного, если они находятся в их реестрах. Эта операция известна под именем ревизии реестров. Извлекают из реестров подозрительные тезисы, приписанные свидетелями обвиняемому; если каждый свидетель передавал их в различных выражениях, как это случается почти постоянно, они посылаются как несколько тезисов, высказанных при разных обстоятельствах. Этот документ передается инквизиторами богословам-квалификаторам святого трибунала, которые должны написать под строкой, заслуживают ли тезисы богословской оценки как еретические, как отзывающиеся ересью или как способные к ней привести; позволяют ли они думать, что произнесший их одобряет ересь, или его можно только подозревать в этом преступлении, и будет ли в этом случае подозрение легким, тяжелым или сильным.
      II. Заявление квалификаторов определяет способ, каким следует производить дело против обвиняемого до момента, когда процесс будет готов для окончательного приговора и когда сообщат тем же квалификаторам об обнаруженных новых сведениях, способных усилить или ослабить суждение, составленное по предварительному следствию. Квалификаторы обязываются присягою хранить тайну; следовательно, не произошло бы большого затруднения доверить им подлинные документы, чтение которых им лучше помогло бы узнать состояние тезисов, смысл, который, по мнению свидетелей, был придан им автором, а также форму показаний. Несомненно, что они зачастую признали бы, что тезисы, зарегистрированные в качестве различных, не принадлежали в действительности оговоренному, но являются результатом манеры каждого свидетеля выражаться по-своему. Это соображение чудесно выставляет на вид другую сторону убеждения, то есть суждение о внутренних и тайных помышлениях обвиняемого. Но инквизиторы, привыкшие делать тайну из своего поведения, воображают, что они сделают свою власть более внушительной, скрывая от всех основание процесса и имя подсудимого; они думают оправдать себя в этом случае, говоря, что квалификаторы имеют больше свободы для вынесения беспристрастного решения, когда они не знают ни имени, ни звания обвиняемого и его свидетелей.
      III. Это зло, как бы велико оно ни было, является еще не самым страшным. Есть другое, гораздо более способное повергнуть человечество в скорбь. Оно состоит в том, что квалификаторами главным образом бывают монахи, схоластические богословы, почти совершенно незнакомые с догматическим богословием; люди, пропитанные ложными идеями, простирающие в большинстве случаев свое суеверие и фанатизм до того, что усматривают ересь или видимость ереси во всем, чего они не изучали. Это часто приводит их к тому, что они поражают богословскими отметками тезисы, находящиеся у первых Отцов Церкви.
      IV. В результате такого гибельного порядка эти люди, недоступные угрызениям совести, без колебания квалифицируют как еретика или сильно заподозренного в ереси - просвещенного католика, который, обладая эрудицией в тысячу раз обширнее и цельнее, чем у них, может выставить положения, правда, несогласные с учением новых веков, но утверждаемые отцами и древними соборами. Эта мрачная политика явилась обильным и слишком действенным источником несправедливостей, в которых стала повинна инквизиция в массе частных дел.

52

Статья четвертая

ТЮРЬМЫ

      I. Когда квалификация произведена, прокурор требует перевести оговоренного в секретную тюрьму святого трибунала. У трибунала имеется три рода тюрем: публичные, переходные и секретные. В первые инквизиция заключает лиц, которые, не будучи виновны ни в каком преступлении против веры, обвиняются в каком-либо проступке, суд над которым принадлежит, по привилегии, инквизиции; это обстоятельство часто давало повод к неприятным происшествиям. Второй род тюрьмы предназначен для служащих святого трибунала, которые совершили какое-либо преступление или ошибку при исполнении своих обязанностей, без примеси ереси или подозрения в ней. Содержащиеся в тюрьмах этих двух родов имеют право сообщаться с посторонними людьми, кроме случаев, когда по праву, общему для всех судов, инквизиторы приказывают изолировать осужденного. Секретные тюрьмы устроены для заключения еретиков и заподозренных в ереси; здесь можно иметь сообщение только с судьями трибунала в предусмотренных случаях и с принятием мер, рекомендованных уставом.
      II. Трудно представить себе что-либо более ужасное, чем эти застенки. Не то чтобы они были теперь таковы, как их описывали, то есть глубокие, сырые, грязные и нездоровые; по этим чертам легче распознать неточные и преувеличенные описания жертв инквизиции, чем изложение подлинной правды. Я не буду говорить, каковы они были некогда. Известно, что теперь эти места представляют хорошие сводчатые камеры, хорошо освещенные, с отсутствием сырости; в них позволяется и немного заниматься. Но пребывание в тюрьме становится действительно страшным потому, что вступление в нее немедленно влечет за собою позор в общественном мнении. Такому бесчестию узника не подвергает никакая другая тюрьма, светская или церковная.
      Поэтому сидящий в ней впадает в невыразимую скорбь, неизбежную спутницу глубокого и постоянного одиночества. Здесь подсудимый никогда не знает состояния своего процесса; нет здесь утешения в свидании и беседе с защитником. Зимою все погружается здесь ежедневно в пятнадцатичасовой мрак, потому что узнику не дозволяется пользоваться огнем после четырех часов вечера и раньше семи часов утра. В этот довольно длинный промежуток смертельная ипохондрия овладевает заключенным среди охватившего его холода, потому что помещение не отапливается.
      III. Некоторые авторы утверждали также, что узник стонал под тяжестью цепей, ручных кандалов, железных ошейников и других подобных приспособлений. В этих сообщениях не меньше неточности, чем в других. Эти средства употреблялись в редких случаях и по особенным причинам. В 1790 году я видел, как заковали в ручные и ножные кандалы одного француза из Марселя; [411] но к этой мере прибегли лишь для того, чтобы помешать ему лишить себя жизни, что он уже пытался сделать. Были приняты эти и другие предосторожности, но они только отдалили на несколько дней минуту его смерти: в конце концов он привел в исполнение свое намерение. Дальше я расскажу подробнее об этом трагическом случае.
      IV. Трибунал имеет право переводить оговоренного в тюрьму, однако решает это совет, обсудив и одобрив принятое определение. Этот обычай получил начало при Филиппе II; он был неизвестен до этого царствования, и беспорядки при этом были очень велики. Нельзя отрицать, что время и более рассудительный взгляд на вещи прекратили часть злоупотреблений и жестокостей, жертвами коих стало такое множество людей.

53

Статья пятая

ПЕРВЫЕ СУДЕБНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ

      I. Через три дня после заключения подсудимого в тюрьму ему дают три аудиенции увещаний, или убеждений, чтобы уговорить его сказать правду, всю правду, не позволяя себе ни лгать, ни скрывать что-либо из того, что сделал или сказал противное вере, а также из того, что он может поставить в вину другим в том же противном вере смысле. Ему обещают помилование, если он точно будет сообразоваться с предписаниями; в противном случае с ним будут обращаться по всей суровости закона.
      II. До сих пор узник не знает мотива своего ареста; ему отвечают: никого не заключают в тюрьму святого трибунала без достаточных улик в том, что он говорил против католической веры, и в его интересах сознаться по собственному побуждению, до составления обвинительного акта, в совершенных преступлениях этого рода. Находятся узники, которые соглашаются и признают себя виновными в том, что содержится в предварительном следствии; другие говорят более этого, третьи - менее. Обыкновенно подсудимые заявляют, что совесть не упрекает их ни в чем, но что они припомнят и признаются в совершенных прегрешениях, если им прочитают показания свидетелей.
      III. Преимущество, доставляемое этим признанием, состоит в сокращении хода судопроизводства и в назначении обвиняемому менее сильных наказаний в окончательном приговоре, когда должно иметь место примирение с Церковью. Какие бы обещания ни давали узникам, они не должны надеяться избежать позора санбенито и аутодафе или спасти свое имущество и честь, если признали себя формальными еретиками. Опыт дал уразуметь, насколько эти обещания лживы и иллюзорны.
      IV. Другой обычай инквизиции состоял в допросе подсудимых об их генеалогии [412] и родстве, чтобы просмотреть потом в реестрах трибунала, не было ли в их семье лица, наказанного за преступление ереси. Все это укрепляло подозрения: предполагалось, что обвиняемый в душе одобряет вменяемое ему заблуждение, поскольку он мог унаследовать ошибочные учения от своих предков. Его заставляли прочитывать Отче наш, Верую, члены Символа веры [413], заповеди Десятословия [414] и некоторые другие формулы христианского учения; если бы он их не знал, забыл, ошибся при чтении, то презумпция, что он заблуждается в деле веры, приобретает новую силу. Инквизиция все приводит в движение и не пренебрегает ничем, чтобы показать обвиняемых действительно виновными против католической религии. И все это проделывается под личиной сострадания и любви и во имя Иисуса Христа.

54

Статья шестая

ОБВИНЕНИЯ

      I. По исполнении формальности трех аудиенций увещаний прокурор формулирует свое требование обвинения узника на основании обвинений, вытекающих из следствия. Хотя бы существовала полуулика, он передает факты показаний, как будто они вполне доказаны. Еще более беззаконным является то обстоятельство, что прокурор (чтобы не трудиться над методичным разбором результата осведомления и всего материала, относящегося к делу) не сводит статьи своего обвинительного акта к числу фактов, отмеченных показаниями, и освобождает себя от приложения к каждому пункту обвинения характеристики или особой отметки, которая бы его отличала; подражая тому, что практиковалось, когда делали экстракт тезисов для подготовки к акту квалификации, он умножает их согласно различиям, существующим в этом труде. Таким образом встречаются процессы, где обвинение, которое должно было сводиться к одному пункту (например, в ведении такого-то разговора против догмата), содержит пять или шесть обвинений, которые, по-видимому, указывают, что обвиняемый высказал столько же еретических или подозрительных положений в различных случаях. Единственным основанием для возбуждения процесса таким образом является передача свидетелями на разные лады одного разговора, давшего пищу всему делу.
      II. Этот способ ведения дела производит самое пагубное действие. Он вызывает смятение в душе обвиняемого, когда ему прочитывают обвинения. Если у него нет ловкости, спокойствия, самообладания, он ошеломлен, и ему кажется, что ему вменяют сразу несколько преступлений; он отвечает, например, на третий пункт, рассказывая факты, которые ему приписывают при обстоятельствах и в выражениях совсем других, чем употребленные им во втором случае; это различие замечается в каждом пункте, и обвиняемый часто находится в противоречии с самим собою, чем доставляет прокурору оружие против себя. Новые обвинения начинают отягчать прежние, так как его обвиняют в том, что он уклоняется от правды в своих ответах.
      III. Если за приговором следует аутодафе, чтение экстракта из процесса импонирует публике и заставляет ее верить, что осужденный совершил множество преступлений. В приговоре, мотивированном столькими прегрешениями, публика видит акт милосердия, который карает преступника не так сурово, как он заслуживает.

55

Статья седьмая

ПЫТКА

      I. Хотя узник на трех аудиенциях увещаний признал факты некоторых свидетельских показаний и даже большее их число, прокурор в заключении своего обвинительного акта говорит, что подсудимый, несмотря на совет говорить правду и на обещание кроткого обращения с ним, стал виновным в запирательстве и умолчании, откуда вытекает, что он нераскаянный и упорный; вследствие этого требуется применить к обвиняемому пытку. В таком заявлении прокурора нельзя не видеть ужасного зла инквизиционного суда.
      II. Известно, что пытка с давнего времени не назначается инквизиторами, так что теперь можно смотреть на нее как на фактически уничтоженную. Сам прокурор был бы раздосадован, если бы ее назначили; если он требует ее, то в этом случае он следует примеру своих предшественников. Во всяком случае, не меньше жестокости в том, что заставляют ее бояться. Я видел, как марселец, о котором я упоминал, затрепетал и задрожал, когда услышал от прокурора требование пытки, так как марселец откровенно сознался на первом же допросе, что принял религиозную систему натурализма и не верит в откровение ни Моисеева закона, ни Евангелия.
      III. Этот изъян происходит от другого злоупотребления. А именно: хотя речь идет о требовании в обвинительном акте, этот акт, строго говоря, имеет предметом допрос, и поэтому прокурор ставит это требование, не зная, должен или не должен узник признать сущность обвинительных пунктов. Нелепый метод, противный общей практике других судов, где начинают с допроса, чтобы получить признание обвиняемого и, сличив его с результатом предварительного следствия, составить обвинительный акт; обыкновенный суд следует таким образом порядку, указанному разумом и естественной справедливостью.
      IV. Когда в прежнее время инквизиторы находили, что обвиняемый не сделал полного признания, они назначали пытку, и ни один последующий закон не упразднил ее до нашего времени. Целью пытки было понуждение узника признать все, что составляет содержание процесса. Я не буду останавливаться на описании различных видов мучительства, которому подвергались обвиняемые по приказу инквизиции. Эта задача уже выполнена с большой точностью множеством историков. Я заявляю, что ни один из них не может быть обвинен в преувеличении. Я прочел много процессов, от которых меня охватил и пронизал ужас, - и в инквизиторах, прибегавших к этому средству, я могу видеть лишь холодно жестоких людей. Я скажу только, что верховный совет часто был принужден запрещать употребление пытки более одного раза в одном и том же процессе; но это запрещение было почти бесполезно, потому что инквизиторы, пользуясь самым отвратительным софизмом, начали тогда давать название отсрочки прекращению пытки, которое диктовалось опасностью, угрожавшей жизни жертв. Этот момент объявлялся врачом, присутствовавшим при мучительстве. Если несчастный не умирал на своем ложе от последствий пытки (что случалось, однако, очень часто), мучения возобновлялись, как только он начинал несколько лучше себя чувствовать. На языке святого трибунала это была не новая пытка, но просто продолжение первой. Историк не имеет нужды диктовать приговор, который следует вынести такому образу действий.
      V. Легко понять, насколько пытка была несправедлива, если мы примем во внимание, что даже тогда, когда обвиняемый имел достаточно сил для сопротивления боли и упорствовал в своем отрицании, он не получал от этого никакого решительного выигрыша, так как судьи иногда придавали характер улик показаниям. Подвергавшийся пытке рассматривался как недобросовестный еретик, нераскаянный, и в качестве такового приговаривался к релаксации, будучи предварительно объявлен изобличенным и упорным. Презумпция этого последнего случая, соединенная с полууликой в ереси, приобретала вес полной улики. К чему тогда служила пытка? Только к тому, чтобы заставить несчастных признать все, в чем инквизиция имела нужду для их осуждения как изобличенных собственным признанием.
      VI. В самом деле, неоднократно замечали, что подвергающиеся пытке делали ложные показания, чтобы положить конец своим мучениям, часто даже не дожидаясь их начала. Это случалось особенно в процессах по обвинению в магии, колдовстве, волшебстве, чародействе или в договорах с дьяволом. В этих случаях в большинстве женщины, но и много мужчин заявляли о таких вещах, которым никто, одаренный здравым смыслом, не может и не должен верить, особенно с тех пор, как время и опыт так просветили людей на этот счет, что даже простой народ отрицает теперь существование подобных химер. Такое настроение повело к исчезновению мошенников, которые извлекали выгоду из этих обманов, так что они встречаются очень редко и почти никого не одурачивают ввиду неизбежного почти общего неверия, к которому пришли люди в этом отношении.
      VII. Когда обвиняемые частично или целиком признавали под пыткою приписываемые им поступки, на другой день принимали их показания под присягой, чтобы они или подтвердили свои признания, или взяли их обратно. Почти все подтверждали свои первые признания, потому что их подвергли бы вторично пытке, если бы они осмелились взять их обратно. Отказ от раз сказанных слов не имел бы никакого действия.
      VIII. Время от времени встречались, однако, крепкие субъекты, которые протестовали против своего прежнего показания, уверяя, с большой видимостью откровенности, что они сделали эти показания лишь для избавления от мучений. Безуспешное мужество, в котором им приходилось скоро раскаиваться среди новых пыток. Мое перо отказывается нарисовать картину этих ужасов, ибо я не знаю ничего более позорного, чем это поведение инквизиторов; оно ведь противоречит духу любви и сострадания, которые Иисус Христос так часто рекомендует людям в Евангелии. Однако, несмотря на это чудовищное противоречие, не существует спустя целых восемнадцать веков ни одного закона, ни одного декрета, который уничтожил бы пытку.

56

Статья восьмая

ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ

      I. Обвинительный акт прокурора никогда не сообщается текстуально письменным путем обвиняемому, чтобы он не мог обдумать его пункты в тишине своей темницы и приготовиться победоносно отвечать на них. Узник приводится в залу судебных заседаний. Здесь секретарь в его присутствии читает обвинения одно за другим перед инквизиторами и прокурором. Он останавливается на каждом пункте и требует от обвиняемого сейчас же ответа, согласен ли он с истиной или нет.
      II. Разве это не значит расставлять ловушку тому, кого будут судить? Не очевидно ли, что, оставляя его в неведении о других частях обвинения, надеются сбить его с толку внезапным ответом, который он должен дать (в тот момент, когда остальные части ему будут сообщены) и для которого ему нельзя обратиться ни к размышлению, ни к памяти?
      III. Пусть в других судах стараются таким образом захватить врасплох подсудимых по делам убийства, кражи и других покушений антиобщественного характера - это можно одобрить. Но употреблять подобные хитрости, когда, по-видимому, мотивом всего происходящего являются милосердие, сострадание, любовь к Богу, ревность по вере и спасение души, - это значит действовать против сущности христианства и унижать достоинство священства, которым облечены инквизиторы.
      IV. Разум говорит каждому человеку, что было бы справедливо давать обвинительный акт в распоряжение обвиняемого по крайней мере на три дня, чтобы он был в состоянии припомнить прошлые события и отвечать с полным доверием, которое обвинитель и судьи внушили бы ему своей добросовестностью и любовью к правде.

57

Статья девятая

ЗАЩИТА

      I. После чтения обвинений и обвинительного акта инквизиторы спрашивают у обвиняемого, желает ли он защищаться. Если он отвечает утвердительно, то приказывают сделать копию с обвинительного акта и с ответа обвиняемого. Его приглашают избрать адвоката, которому он желает поручить свою защиту, по предлагаемому списку святого трибунала.
      Были обвиняемые, требовавшие, чтобы им было разрешено отыскать адвоката вне инквизиционного списка. Это требование не противоречит никакому закону, особенно ввиду того, что приглашенный защитник обязывается присягою хранить тайну. Однако это право, столь простое, справедливое и естественное, редко даровалось инквизиторами, если только не было очень настойчивого требования.
      II. Впрочем, для обвиняемого имеет мало значения защита искусного человека, потому что адвокату не позволяется видеть подлинный процесс и он не может беседовать со своим клиентом наедине. Один из секретарей составляет копию результата предварительного следствия, где передает показания свидетелей, не упоминая ни их имен, ни обостоятельств времени, места и других показаний, ни даже (что особенно странно) того, что сказано в защиту обвиняемого. Он опускает целиком показания (вплоть до обозначения) лиц, которые, будучи вызваны в суд, допрошены и понуждаемы трибуналом, упорно говорили, что они ничего не знают о том, что у них спрашивают. Этот экстракт сопровождается оценкой квалификаторов, требованием прокурора касательно допроса и обвинения и ответами обвиняемого. Вот все, что передается защитнику в зале, куда инквизиторы велят ему пройти. Его заставляют обещать, что он будет, ознакомившись с делом, защищать обвиняемого, если он полагает, что справедливо предпринять защиту; в противном случае он воспользуется всеми находящимися в его распоряжении средствами, чтобы открыть ему глаза, убеждая просить милости у трибунала путем откровенного признания своих прегрешений, с искренним раскаянием в их совершении и с просьбой о примирении с церковью.
      III. К чему могли служить подобные документы защитнику? Как он мог доказать ошибку, клевету, ложное толкование, забвение свидетеля? Он не мог достигнуть этого через показания других свидетелей, на основании которых иной раз было даже трудно распознать, что речь идет об одном и том же, когда скорее казалось (по употребленным ими выражениям), что каждый рассказывал о своем особом факте. Это злоупотребление было бы легко устранить, сообщив адвокату если не подлинник, то, по крайней мере, полную копию, хорошо сличенную со всеми документами.
      IV. Молчание других свидетелей о факте послужило бы для доказательства неточности или лживости того, кто о нем показал. Но об этом нет даже вопроса в экстракте, сообщенном защитнику; в нем нет и следа свидетелей защиты. Люди, стяжавшие известную опытность в уголовном судопроизводстве, хорошо знают, какое большое преимущество можно извлечь для защиты обвиняемых в процессах по обвинению в убийстве, краже и других проступках подобного рода из сравнения и анализа свидетельских показаний на предварительном следствии.
      V. Я не буду останавливаться на доказательстве этого. Но из направления, данного процессу, вытекало, что адвокат, назначенный инквизицией, редко находил другое средство защиты, кроме того, какое получается в результате различия и пестроты свидетельских показаний о каждом действии или речи, вменяемых обвиняемому.
      VI. Так как эти свидетельские показания были недостаточны (ведь существует еще полуулика преступления), то защитник просил обыкновенно разрешения беседовать с обвиняемым, чтобы узнать, не имеет ли он намерения сделать отвод свидетелей для полного или частичного уничтожения установленной против него улики. Если он ответит утвердительно, инквизиторы (приказав секретарю составить протокол об этом инциденте) велят приступить к проверке неправильности по части свидетельских показаний.

58

Статья десятая

ПРОВЕРКА

      I. Эта мера обязывает выделить из процесса все подлинные показания свидетелей, содержащиеся в предварительном следствии, и послать их туда, где живут свидетели, чтобы подвергнуть их ратификации. Эти вещи происходят так, что обвиняемый ничего не знает. Так как он никем не представлен при исполнении этой формальности, то нельзя добиться отвода свидетеля, хотя бы он был смертельным врагом несчастного узника. Если свидетель был в Мадриде [415] во время предварительного следствия, а затем отправился на Филиппинские острова [416], нет определенного срока, по истечении которого прокурор был бы обязан представить подлинное показание. Течение процесса приостанавливается, и обвиняемый, лишенный поддержки и утешения, принужден ждать, пока ратификация будет получена из глубины Азии.
      II. В одном процессе я видел, что показания свидетелей были посланы в Картахену в Вест-Индии; [417] только спустя пять лет узнали, что они не дошли по своему назначению, потому ли, что погибли при перевозе, или потому, что были перехвачены. Представьте, в каком положении должен был находиться узник! Если он просил выслушать его, чтобы пожаловаться на промедление в суде, то получал двусмысленный ответ: ему заявляли, что трибунал не может действовать быстрее вследствие некоторых мероприятий, которыми он занят. Если бы он знал, в чем дело, вероятно, он согласился бы отказаться от отвода, чтобы не рисковать грозившей ужасающей отсрочкой.
      III. Обвиняемый устанавливает поводы к отводу, называет лиц, на которых он смотрит как на своих недругов, излагая доводы своего недоверия по отношению к каждому в отдельности и приписывая на полях каждого пункта имена лиц, которые могут удостоверить факты, являющиеся мотивом отвода. Инквизиторы решают, что они будут расспрошены, если только какой-либо довод не заставит их устранить.
      IV. Так как обвиняемый в этом случае действует наобум, ему часто приходится отводить лиц, не бывших свидетелями.
      Этот пункт обходят молчанием; так же поступают с теми лицами, которые ничего не показали против обвиняемого или говорили в его пользу. Наконец, только случайно он намечает своих доносчиков.
      V. Если его преследует клевета, его истинный враг остается скрытым во мраке, избрав орудием своего постыдного поступка людей, незнакомых с обвиняемым. Последний, со своей стороны, не может думать об их отводе в качестве свидетелей, потому что не имел с ними сношений, которые натолкнули бы на мысль, что они могли донести на него.
      VI. Если донос явился следствием фанатизма, суеверия, угрызений совести или заблуждения, на сцену появляются лица, которых обвиняемый не может ни в чем упрекнуть. Они, конечно, ввергают его в беду без формального намерения ему повредить, но убедили себя, что уступают повелительному голосу своей совести. По неведению, по недостатку логики или потому, что истолковали в дурную сторону виденное и слышанное, они причиняют гибель несчастным, об участи которых сами жалеют. Хотя факты подобного рода не часты, все-таки некоторое число их во всяком случае имеет место.
      VII. Я видел, как одна молодая женщина донесла на своего любовника из-за угрызений совести, сообщив ранее свое намерение священнику, который, будучи другом этого молодого человека, должен был уведомить его и дать совет. Она думала, что этим поступком одновременно удовлетворяет и свои добродетели, и свои нежные чувства к молодому человеку. Я видел письмо, написанное ею священнику; оно представляет контраст необычайных чувствований. Я не без основания полагаю, что оно было полезно, потому что молодой человек поспешил сделать добровольное признание и прекратить дело, которое привело бы его в тюрьму святого трибунала, а оттуда к позору частного аутодафе внутри трибунала.
      VIII. Иногда случается, что прокурор устанавливает секретную проверку нравственности свидетелей, чтобы уничтожить действие отвода. Разумеется, это легче, чем мера, принятая обвиняемым; последняя поэтому почти всегда становится бесполезною: в сомнительных случаях инквизиторы всегда расположены сослаться на свидетеля, если он не признан заклятым врагом узника.

59

Статья одиннадцатая

ОГЛАШЕНИЕ УЛИК

      I. Когда улика установлена, трибунал дает знать о состоянии процесса и декретирует оглашение улик и переход к приговору. Но эти термины не должны быть понимаемы в их обыкновенном смысле, потому что все дело заключается в неверной копии показаний и других фактов, содержащихся в экстракте, редактированном для употребления защитником. Секретарь читает его обвиняемому в присутствии инквизиторов. Он останавливается в конце каждой статьи и спрашивает обвиняемого, признает ли он истинным и верным все прослушанное или только часть его. Он продолжает сообщать ему показания, одно за другим. По окончании этого чтения, если подсудимый еще ничего не возразил против свидетелей, ему предоставляют возможность воспользоваться этим правом, потому что часто бывает, что во время слушания он в состоянии назвать уверенно свидетеля, давшего это показание.
      II. Однако это чтение в сущности есть только новая ловушка, расставленная обвиняемому, потому что ему не напоминают его ответов на допросе прокурора, или вместо сообщения полного показания свидетелей довольствуются представлением каждого пункта изолированно. Так как не легко припомнить по прошествии некоторого времени все слышанное среди смятения, сопровождавшего внутреннее состояние несчастного, обвиняемый рискует противоречить себе и причинить неисчислимое зло. Действительно, как бы ни было слабо противоречие, оно рождает подозрение в двуличности, в запирательстве или в ложном признании и может послужить мотивом для отказа трибунала в примирении узника с Церковью, хотя бы он просил о нем, а часто даже для присуждения его к релаксации.

60

Статья двенадцатая

ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ОЦЕНКА КВАЛИФИКАТОРАМИ

      I. За описанною мерой следует другая. Приглашают богослововквалификаторов, которым передают подлинник решения, вынесенного ими во время сокращенного следствия, а также экстракт ответов, сделанных обвиняемым при последнем допросе и данных им на сообщенные ему показания свидетелей. Им поручают вторично квалифицировать тезисы, рассмотреть объяснение, данное обвиняемым, и высказаться: уничтожил ли обвиняемый своими ответами подозрение в ереси, в которой он обвиняется, устранил ли он эту презумпцию целиком или частично или, наоборот, усилил ее своими ответами и следует ли смотреть на него как на формального еретика.
      II. Нет никого, кто не был бы поражен важностью этой оценки квалификаторов, так как она подготовляет окончательный приговор. Это соображение должно было бы заставить чувствовать необходимость старательного продолжительного обдумывания оценки и даже приостановки, чтобы разобраться в вопросе, не есть ли обвиняемый глубокий ученый или искусный критик, который, следовательно, говорил, может быть, о догмате после изучения его по чистейшим источникам богословия, которые квалификаторам незнакомы. Однако ничего подобного не замечается. Квалификаторы едва дают себе время на выслушивание быстрого прочтения обстоятельств дела. Они торопятся установить свое мнение - ив этом состоит последний важный акт процедуры, потому что все остальное представляет простую формальность.

61

Статья тринадцатая

ПРИГОВОР

      I. Когда дело достигло этого пункта, его считают оконченным. Призывают тогда епархиального епископа, чтобы он и инквизиторы (после заслушания чтения) приняли решение относительно того, как следует поступать в дальнейшем. В первые времена инквизиции эти функции поручались советчикам. Это были доктора права, которые давали свои заключения. Но так как они имели только совещательный голос, а инквизиторы произносили окончательный приговор, то при разногласии последние постоянно одерживали верх. Обвиняемый имел право апеллировать на их приговор в верховный совет согласно постановлению папских булл, хотя, впрочем, были обстоятельства, когда обжалования в Рим были нередки, несмотря на упомянутое правило.
      II. Затем было предписано провинциальным инквизиторам представлять их мнение в совет до произнесения окончательного приговора. Совет должен был одобрить его, видоизменить или преобразовать и указать решение, которое следует принять. Когда решение доходило до инквизитора И епископа, они устанавливали окончательный приговор от своего имени, согласно акту верховного совета, хотя бы он противоречил индивидуальному судебному решению, вынесенному против обвиняемого.
      III. Этот способ судопроизводства вскоре сделал бесполезной службу советчиков, и к ним перестали прибегать. Если некоторые получили впоследствии звания, данные им главным инквизитором, то это было сделано по их ходатайству. Служба была почетной и поручалась только людям чистой крови, как и все другие должности инквизиции. Этим качеством обладали те, кто не происходил ни от евреев, ни от мавров и не имел в своем восходящем родстве ни одного человека, отмеченного инквизицией в качестве подозрительного; точно так же от представителя чистой крови требовалось,, чтобы никто из его предков не занимался низкой или ремесленной профессией. Прекратился также обычай обвиняемых обращаться к верховному судье, так как эта мера стала иллюзорной после того, как верховный совет фактически овладел делами и стал диктовать приговоры и единолично ведать ими в высшей инстанции.
      IV. Оправдательные приговоры так редки в святом трибунале до царствования Филиппа III, что иногда не встречается ни одного на тысячу или на две тысячи приговоров, потому что малейшее подозрение в полной невинности обвиняемого заставляет квалификаторов объявлять его слегка заподозренным, то есть в меньшей степени. Этого достаточно инквизиторам для присуждения его к более или менее тяжким карам, смотря по обстоятельствам, и к произнесению им отречения от всех видов ереси, в частности от той, подозрение в коей витает над ним. Затем ему дают условное освобождение от церковных наказаний. Если дело происходит в зале трибунала, виновный становится на колени, просит прощения, произносит формулу отречения, подписывает ее и изъявляет свое согласие на самое суровое обращение с ним, если вторично будет привлечен к суду.
      V. Большинство приговоров, вынесенных инквизиторами за последние пятьдесят лет, принадлежат к этому разряду. Надо отдать справедливость инквизиторам нашего времени, что, кроме некоторых очень редких случаев, они следовали делающей им честь системе умеренности, прочтя множество сочинений, в которых другие народы мира выразили ужас, внушаемый им первыми веками инквизиции. Хорошо, если бы они имели мужество отбросить с презрением квалификацию легкого подозрения. По поводу ее еще теперь существует не без основания сочиненная поговорка: если в здании инквизиции подойти к солее, выйдешь оттуда если не изжаренным, то опаленным.
      VI. Если даже обвиняемый оправдан, ему тем не менее остается неизвестным имя доносчика и свидетеля обвинения. Редко получает он другое публичное удовлетворение, кроме права вернуться к себе домой с удостоверением в оправдании. Слабое возмещение ущерба, нанесенного его чести, личности и имуществу! Оправдание позволяло зложелательству неистовствовать против него и возбуждать сомнение в оправдательном приговоре.

62

Статья четырнадцатая

ЧТЕНИЕ И ИСПОЛНЕНИЕ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

      I. Мы видели в узаконениях святого трибунала, какого свойства бывают приговоры, выносимые против обвиняемых, сообразно сущности преступления, в котором их считают виновными, если их присуждают как формальных еретиков или как сильно заподозренных в принятии ереси. Следовательно, я не стану повторять сказанного мною по этому поводу; я только замечу, что в довершение чудовищных безобразий, пятнающих инквизиционное судопроизводство, приговоры сообщаются жертвам, когда уже началось их исполнение. Осужденного отправляют на аутодафе для примирения с Церковью или для выдачи в руки светской власти, нарядив его в санбенито и картонную митру на голове, с дроковой веревкой [418] на шее и со светильником из зеленого воска [419] в руке. При выходе из тюрьмы он получает из рук чиновников все эти знаки бесчестия, и он облечен в них, пока его ведут на аутодафе.
      II. Когда он туда придет, ему читают приговор, за которым следует или примирение с церковью, или релаксация, то есть выдача его светскому судье, иначе говоря, осуждение на сожжение по королевскому гражданскому закону. Этот ужасный образ действий, противный законности других судов, разуму и естественному праву, иной раз производил страшное действие на несчастных осужденных, которые воображали, что их ведут на эшафот, и которых неожиданность сразу повергала в полное помешательство. Много подобных примеров можно было наблюдать среди заключенных в королевских тюрьмах, когда им объявляли смертный приговор. В 1791 году я был свидетелем скандальной и ужасной сцены, которая наполнила мою душу горечью и заслуживает передачи.

63

Статья пятнадцатая

ИСТОРИЯ ОДНОГО ФРАНЦУЗА

      I. Марселец, о котором я имел уже случай говорить {См. статью четвертую этой главы.}, по имени Мишель Мафр де Рье, с первого допроса упорно утверждал, что воспитан в католической религии и что был тверд в своей вере за пять лет до дня своего ареста; чтение произведений Руссо, Вольтера и других философов убедило его тогда, что есть только одна истинная религия - естественная, а другие - лишь человеческое изобретение; во всех поступках он добросовестно задавался целью достижения истины, и поэтому он готов снова подчиниться католической вере, если кто-либо возьмет на себя труд доказать ее истинность. Магистр Махи, монах ордена милосердия [420] (впоследствии епископ Альмерии), взялся за это дело и несколько раз беседовал с ним. Он сумел ему доказать пользу и до известной степени необходимость откровения; затем он доказал, что в основе религии Моисея и Иисуса Христа лежит откровение и наконец довел его до признания, что он побежден, - "либо потому, что вы правы [говорил он магистру], либо потому, что ваши познания превосходят мои".
      II. Такое настроение привело к тому, что во все время процесса марселец обнаруживал расположение к примирению с католической церковью. Единственным условием, которое он ставил для своего возвращения к религиозным принципам, было освобождение и право вернуться домой. Он не только не признавал себя виновным, хотя и оставил христианскую религию для принятия естественной религии, но и думал, что совершает дело, похвальное в очах Творца, следуя указанному ему разумом решению для достижения блаженства в будущей жизни [421] таким образом, как делает это теперь, возвращаясь к прежним принципам религии после того, как сознал, что удалился от верного пути. Наконец, он не может думать, что подвластен инквизиции, которая имеет дело только с теми, кто при отсутствии чистосердечия усвоил ересь из упорства.
      III. Трибунал привык обещать на каждой аудиенции, что с узником будут обходиться снисходительно и сострадательно, еcли будет признано, что он сделал полное и откровенное признание. Откровенность марсельца была так велика, что множество косвенных улик не позволяло в этом сомневаться. Он заявил, что в его системе ложь является одним из величайших грехов против естественной религии. Поэтому он никогда не отрицал ничего, что было верного, хотя должен был бы опасаться последствий своей добросовестности, но и радовался, что его называют человеком природы (homme de la nature). Полный доверия, он ожидал, что будет примирен с Церковью тайно и без епитимьи или, по крайней мере, подвергнется очень легкой епитимьи, которую он мог отбыть наедине. Он был счастлив мыслью уведомить своих друзей, что вышел из инквизиции с честью и ничто не препятствует ему быть принятым в фламандскую роту королевских телохранителей, где он надеялся получить должность.
      IV. Однажды утром смотритель тюрьмы входит в его камеру в сопровождении шести или семи чиновников. Ему приказывают скинуть платье, штаны и чулки и надеть фуфайку, короткие штаны из серого сукна, чулки из той же материи и большой гнусный нарамник санбенито, получить дроковую веревку на шею, взять светильник из зеленого воска в руку и отправиться в таком виде в залу заседаний, где он должен выслушать чтение своего приговора. Несчастный устрашается, раздражается, впадает в ярость, но не может ничего поделать с насилием и после долгого сопротивления покоряется. Несмотря на приготовления, поражающие его взор, он думал, что, войдя в залу заседаний, встретит там только инквизиторов и служащих трибунала, которым определенно запрещено оповещать публику о том, что там происходит. Но едва он показался в дверях, как заметил многочисленное собрание кавалеров, дам и других лиц, которые, узнав, что в этот день должно происходить частное аутодафе примирения в залах святого трибунала при открытых дверях, сбежались, чтобы быть свидетелями этого зрелища.
      V. Подавленный происходящим, он более не владеет собой. В припадке гнева он изрыгает тысячи проклятий против варварства, бесчеловечности и низкого коварства инквизиторов; среди выражений, вырвавшихся у него от отчаяния, раздаются следующие его слова: "Если правда, что католическая религия повелевает делать то, что вы делаете, я снова отвергаю ее с омерзением, потому что недопустимо, чтобы религия, позорящая искренних людей, была истинной".
      VI. Дело зашло так далеко, что принуждены были употребить силу, чтобы вернуть его в тюрьму. Он пробыл в тюрьме тридцать часов, не принимая никакой пищи и требуя немедленно быть отведенным на костер, угрожая лишить себя жизни, если его заставят ждать. На пятый день несчастный исполнил свое гибельное решение, несмотря на предосторожности, принятые для того, чтобы ему помешать. Он повесился в тюрьме, проглотив обрывок белья, чтобы скорее задохнуться. Накануне он потребовал чернил и бумаги и написал несколько французских александрийских стихов [422] в виде молитвы, сущность коей такова:
      "Боже, создатель человеческой породы, чистейшее существо, любящее искренность душ, прими мою, которая скоро соединится с твоим Божеством, откуда она проистекла. Я отсылаю ее к тебе, Господи, раньше срока, чтобы прерываю пребывание с дикими зверями, присвоившими себе имя людей. Прими ее милостиво, так как ты видишь чистоту чувств, одушевляющих меня. Возьми с земли ужасное чудовище, трибунал, который позорит человечество и тебя самого, поскольку ты это попускаешь. Человек природы".
      VII. Я не предамся никаким размышлениям по поводу этого происшествия. Прибавлю только, что я не затруднился сказать декану инквизиторов, что страшный отчет будет потребован на суде Божием от тех, кто отказал этому несчастному в просимой им милости. Я ему напомнил историю донатистских епископов, которые поставили более тяжелые условия в ответ на предложение соединиться с Церковью; однако эти условия были приняты. Одно, из них состояло в том, чтобы каждая епархия была разделена на две части, подчиненные двум епископам - донатистскому и вселенскому. Св. Августин похвалил это поведение христианской древности, говоря, что в интересах любви не следует затрудняться временным отказом от канонической дисциплины.

64

Статья шестнадцатая

САНБЕНИТО

      I. Исполнение приговора начинается, как я сказал, на том же аутодафе, где он прочтен и объявлен. Я не стану останавливаться на описании частностей публичного и общего аутодафе, потому что все эти подробности находятся во многих трудах и даже изображены там в гравюрах. Я скажу только о санбенито.
      II. Время производит величайшие изменения в костюмах народов вследствие нововведений, появляющихся на свет, и поэтому бывает, что, хотя никакой специальный закон не устанавливал реформ в этом отношении, мы не находим более никакого сходства между прежними и новыми формами одежды. Поэтому, когда теперешняя инквизиция была учреждена в Испании, одежда кающегося не имела формы кафтана, застегнутого спереди, хотя он и носил имя освященного мешка (saco bendito).
      III. Эта одежда была вроде нарамника, тесно облегавшего тело и спускавшегося до колен, чтобы его не смешивали с платьем, которое носили многие монахи. Последнее обстоятельство побудило инквизиторов предпочесть для санбенито шерстяную ткань желтого цвета и рыжий цвет для крестов, что вскоре уничтожило всякое сходство между инквизиционной одеждой кающихся и одеждой, принятой в некоторых монашеских орденах. Таково было положение санбенито в 1514 году, когда кардинал Хименес де Сиснерос заменил обыкновенные кресты крестами св. Андрея [423]. Впоследствии инквизиторы постарались умножить типы санбенито, чтобы предоставить отдельный вид каждому разряду кающихся. Я укажу самые заурядные.
      IV. Когда какое-либо лицо объявлено слегка заподозренным в ереси и присуждено к произнесению отречения, если оно просит условного освобождения от церковных наказаний, на него надевали санбенито, которое испанцы XV века называли самарра (zamarra) и которое было нарамником из желтой шерстяной ткани без андреевских крестов. Если осужденный произносил отречение как сильно заподозренный, он носил половину этого креста. Если он произносил отречение как формальный еретик, то носил целый андреевский крест. Все это относилось к тем, кто после примирения с Церковью сохранял жизнь.
      V. Но были другие санбенито - для осужденных на смертную казнь. Тот, кто, будучи однажды прощен в преступлении формальной ереси и примирен с Церковью, снова впадал в ересь, назывался рецидивистом (relapsus) и подлежал смертной казни. Участь его была неизбежна, как бы сильно ни было раскаяние и несмотря на примирение. Единственное преимущество, доставляемое этим последним актом, состояло в том, что его не сжигали живьем: его удушали или заставляли погибнуть менее ужасным образом, чем в пламени, а затем предавали огню труп.
      VI. И подобно тому, как было три типа санбенито для трех разрядов осужденных, которых не следовало передавать в руки светской власти, инквизиторы придумали три вида для тех, которым была предназначена смерть.
      VII. Первый вид назначался для обвиняемых, которые покаялись до суда. Он состоял из простого желтого нарамника, полного андреевского креста рыжего цвета и круглого пирамидального колпака, известного под именем короса (coroza), из той же ткани, что и санбенито, и с одинаковыми крестами, но без всякого изображения языков пламени, потому что раскаяние, вовремя обнаруженное этими обвиняемыми, позволило получить амнистию от огненной казни.
      VIII. Второй вид предназначался для тех, которые окончательно были присуждены к выдаче в руки светской власти для огненной казни и которые покаялись после осуждения, до того, как были приведены на аутодафе. Санбенито и короса были сделаны из той же ткани. На нижней части нарамника был изображен человеческий бюст над пылающим костром, остальная часть вся была разрисована огненными языками с обращенными вниз острыми верхушками, чтобы показать, что они не сжигают осужденного, потому что он не должен подвергаться сожжению, но будет брошен в огонь после удушения. Те же изображения были на коросе.
      IX. Третий вид санбенито был предназначен для тех, кого считали виновными в окончательной нераскаянности. Он был из той же ткани, что и другие. Внизу был нарисован бюст среди костра, окруженный пламенем. Остальная часть одеяния была усеяна огненными языками в их естественном направлении, чтобы дать понять, что носитель такого санбенито должен быть действительно сожжен. На нем были также нарисованы причудливые и карикатурные фигуры чертей, чтобы показать, что эти духи лжи вошли и овладели душой виновного. Короса была снабжена подобными же изображениями.
      X. В большом числе произведений можно видеть изображения шести видов санбенито. В первое время их сохраняли в церквах, где осужденные подвергались епитимьям. Впоследствии, заметив, что они изнашивались и раздирались, их заменили разрисованными лоскутами полотна, носившими обозначение имени, страны, вида ереси, наказания и времени осуждения виновного. Надпись сопровождалась андреевским крестом или огненными языками, смотря по обстоятельствам.
      XI. Мне кажется, ничто не доказывает лучше, до какого безумия может довести фанатизм, чем это извращение понятий, зашедшее так далеко, что одежда, придуманная для засвидетельствования огорчения раскаявшихся грешников и освящаемая епископским благословением в первые века Церкви, могла сделаться знаком позора, даже вечного мучения, по воле и решению инквизиторов. Так страшно влияние суеверия, когда ему покровительствуют невежество и лживая политика.

65

Глава X

О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ ГЛАВНЫХ ИНКВИЗИТОРАХ ДЕСЕ И СИСНЕРОСЕ


66

Статья первая

УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ В СИЦИЛИИ. УСИЛИЯ ДЛЯ УЧРЕЖДЕНИЯ ЕЕ В НЕАПОЛЕ

      I. Едва новый главный инквизитор дом Диего Деса начал исполнять свои обязанности, как задумал установить новые правила, чтобы усилить деятельность трибунала инквизиции, будто суровость Торквемады была не достаточной и будто не хватало чего-то именно с этой стороны инквизиционной системы. 17 июня 1500 года, в то время когда двор был в Севилье, он опубликовал узаконение в семи статьях, гласивших:
      1) главная инквизиция будет учреждена в тех местах, где ее доселе не было;
      2) будет обнародован указ, обязывающий доносить на еретиков;
      3) инквизиторы старательно рассмотрят реестр лиц, отмеченных инквизицией, чтобы возбудить против них процессы;
      4) никто не может быть арестован по маловажным мотивам, каковы богохульства, произнесенные в раздражении, и в сомнительных обстоятельствах инквизиторы обратятся в совет;
      5) когда кто-либо подвергнется каноническому испытанию, двенадцать свидетелей заявят под присягой, что они полагают, будто подвергшийся этому испытанию говорит правду;
      6) когда кто-либо сильно заподозренной будет произносить отречение, он должен дать обязательство не посещать более еретиков и доносить на них, под страхом наказания в качестве рецидивиста;
      7) то же относится к тому, кто произносит отречение как формальный и положительный еретик после своего осуждения в качестве такового.
      15 ноября 1504 года Деса опубликовал четыре новые статьи касательно конфискованного имущества.
      II. Для доказательства активности своего усердия Деса предложил королю Фердинанду учредить инквизицию в Сицилии и в Неаполе по новому плану и подчинить ее в этих двух странах власти главного инквизитора Испании вместо того, чтобы оставлять ее в зависимости от римской курии. Монарх действительно предпринял ее учреждение в Сицилии декретом от 27 июля 1500 года. Но жители оказали сильное сопротивление, что принудило его принять в отношении сицилийцев систему, удавшуюся в провинциях Арагонского королевства. 10 июня 1503 года он выпустил королевский указ, которым повелевалось вице-королю острова и другим властям оказывать вооруженную помощь инквизиторам в их деле. Надо было усмирить ряд волнений, прежде чем дом Пьетро Велорадо, архиепископ Мессины, мог начать исполнение обязанностей главного инквизитора по передоверию.
      III. В 1512 году инквизиторы стали здесь так же заносчивы, как в Испании. Вице-король писал в сентябре, что они противятся захвату нескольких воров, которые, скрываясь от вооруженной стражи, спрятались в дачном доме одного инквизитора. Он и другие члены трибунала стали угрожать отлучением капитану и солдатам, если они не вернут пленников в дом, откуда их взяли, под тем предлогом, что эти люди искали убежища в доме одного из инквизиторов и поэтому-де инквизиция должна их судить. Здесь видна исключительная дерзость, свойственная инквизиторам: если им поверить, их фермы должны считаться священными местами.
      IV. Жители Сицилии, раздосадованные выходками инквизиции, восстали в 1516 году и выпустили на свободу всех узников. Инквизитор Мельхиор де Сервера спасся от смерти только по стечению необычайных обстоятельств. Вице-король дон Уго де Монкада подвергался также большой опасности. Остров освободился от ига омерзительного трибунала. Но он не долго пользовался плодами победы, потому что, не будучи в состоянии сопротивляться страшному могуществу Карла V, покровительствовавшего инквизиции, был принужден принять ее вторично.
      V. Неаполь был счастливее. Фердинанд предписал 30 июня 1504 года вице-королю Гонсальво Фернандесу Кордуанскому, известному под именем главнокомандующего, помочь всей своей властью архиепископу Мессины, о котором я упоминал и который был послан в качестве делегата главным инквизитором Десой для учреждения инквизиции в этом городе. В другом письме он приказывал всем главным властям королевства поступать точно таким же образом. Через своего посла в Риме он ходатайствовал о буллах, покровительствующих исполнению его намерения. Однако сопротивление неополитанцев было так упорно, что вице-король счел благоразумным отсрочить дело и уведомить монарха о крайней опасности борьбы со столь определенной оппозицией.
      VI. В 1510 году Фердинанд решил исполнить то, что ему не удалось сделать несколько лет назад. Но его усилия оказались опять бесплодными; он даже счел долгом заявить, что будет удовлетворен, если неаполитанцы выгонят из своих городов новохристиан, которые бежали туда, покинув Испанию {Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Отд. II. Гл. 10.}.
      Херонимо Сурита, историк очень точный и вне всякого подозрения (так как он был секретарем совета инквизиции), говорит, что неаполитанцы были в ужасе от испанской инквизиции, хотя у них существовала папская инквизиция, потому что в последней епископы принимали больше участия, чем в первой, и судопроизводство велось не так тайно, и это позволяло легче прибегать к апелляции против произнесенных приговоров {Сурита. Летопись Арагона. Кн. 8. Гл. 34; кн. 9. Гл. 26.}.

67

Статья вторая

ИЗГНАНИЕ МАВРОВ. НОВЫЕ ГОНЕНИЯ НА ЕВРЕЕВ

      I. Деса убедил Фердинанда и Изабеллу в необходимости учредить инквизицию в королевстве Гранада, несмотря на обещания, данные крещеным маврам, потому что многие из обращенных, не опасаясь ее, стали возвращаться в магометанство. Королева отвергла это предложение; но от нее получили нечто, что мало отличалось от согласия. Это было полномочие инквизиторам Кордовы рапространить свою юрисдикцию на территорию королевства Гранада с запрещением тревожить морисков по маловажным поводам и с разрешением преследовать их только в случаях формального отступничества. Начиная с этого времени эти мавры известны в истории под именем морисков (moriscos), как и другие потомки мавров.
      II. Старшим инквизитором Кордовы был дом Диего Родригес де Лусеро. Педро Мартир д'Англериа [424] (бывший членом совета Индии и, вероятно, не любивший Диего) дает ему, по противопоставлению, имя Мрачного [425] (Tenebroso) {См.: письма 333,334, 342,344 и 345.}. Он был инспектором школ и профессором при кафедральном соборе Альмерии. Исключительная жестокость его характера причинила большие бедствия в королевстве Кордова, как мы это вскоре увидим.
      III. Сказанного мною здесь достаточно, чтобы видеть, насколько эта мера была неприятна жителям Гранады, если сравнить ее с мерой от 31 октября 1499 года. Та давала свободу всем маврам-рабам, принимавшим крещение, после выкупа их на счет королевской казны. Она устанавливала, что, если сын хотел принять крещение, его отец (если он оставался некрещеным) обязан был выделить законную часть, и сын получал часть угодий, ставших собственностью государства вследствие завоевания королевства и города Гранады {Собрание законов 1550 года. 10-й закон.}. Эта умеренность и увещания Хименеса де Сиснероса, архиепископа Толедо, и дома Фернандо де Талаверы первого архиепископа Гранады (который был монахом-иеронимитом, духовником королевы и епископом Авилы), обратили в христианство множество мавров. Пятьдесят тысяч их приняли тогда крещение; обращения были бы еще многочисленнее, если бы некоторые священники, посланные Талаверою, не предприняли ложных шагов, жестоко обращаясь с маврами и тем возбудив среди них возмущение, сильно обеспокоившее Фердинанда и Изабеллу, у которых, однако, хватило сил для их подчинения.
      IV. 20 июля 1501 года государи объявили указом, что Бог благоволил дать им милость, чтобы не было более неверных в королевстве Гранада. Вследствие этого для упрочения обращений они запрещали въезд в королевство всем маврам. Если оставалось еще несколько рабов этой народности, никто из них не имел права говорить ни с другими маврами из опасения, чтобы не замедлилось их обращение, ни с крещеными, чтобы не увлечь их в вероотступничество. Для придания большей действенности принятой государями мере было сказано, что не сообразующиеся с этим распоряжением будут подлежать смертной казни, а их имущество будет конфисковано в пользу государства {Там же. 11-й закон.}.
      V. 12 февраля 1502 года Фердинанд и Изабелла повелели всем свободным маврам обоего пола, свыше четырнадцати лет для мужчин и свыше двенадцати лет для женщин, выехать из Испанского королевства до мая месяца; им предоставили право располагать своим имуществом, как евреям в 1492 году. В то же время им было запрещено, под страхом смертной казни и конфискации имущества, переходить в Африку, государи коей были тогда в войне с Испанией; местом нового поселения им были назначены земли турецкого султана и другие страны, с которыми Испания была в мире, и, что касается рабов, то им должно было надевать железную цепь на ногу, как только они будут распознаны {Собрание законов 1550 года. 12-й закон.}. Впоследствии, когда увидали, что многие из крещеных мавров распродавали свое имущество и переезжали в Африку, был опубликован королевский указ от 17 сентября 1502 года, гласивший, что никто ранее двухлетнего срока не может продавать своего имущества и выезжать из королевства Кастилии, исключение составляли Арагон и Португалия; разрешение на въезд даже в эти места давалось только тем, которые дадут поруку, гарантирующую их возвращение, как только они окончат свои дела, имущество их поручителей будет конфисковано, если они не выполнят этого условия {Торрес. Исторические заметки}.
      VI. Деса не удовольствовался возбуждением усердия Фердинанда и Изабеллы против мавров. Он счел должным предложить меры строгости против евреев по случаю прибытия в Испанию разных чужеземцев, не бывших в числе изгнанных в 1492 году {Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 1. Отд. II. Гл. 6; Собрание законов 1550 года. 6-й закон.}. Он получил королевский указ от 5 сентября 1499 года, применявший к ним меры, установленные для других. В том же году, 14 августа, совет инквизиции распорядился, чтобы крещеные евреи обязаны были доказать, что они крещены и живут вперемежку со старинными христианами; чтобы те, что были раввинами или учителями веры, перенесли свое жилье в места, удаленные от тех, где они жили раньше; чтобы по праздникам и воскресеньям они бывали в церкви и получали старательные наставления в христианском учении.
      VII. Деса не менее своего предшественника Торквемады был настроен против евреев. Его редкая ревность не должна изумлять, если события, о которых говорили в его время, действительно происходили. Среди тридцати восьми человек, которых толедская инквизиция должна была сжечь 22 февраля 1501 года и которые жили в местечках Эррера и Пуэбла-де-Алькосер, находилась молодая девушка; ее признание, подтвержденное некоторыми из обвиняемых, доказывало, что, по совету своего отца и одного из дядей, она выдавала себя за пророчицу. Она вложила столько искусства в свою игру, что все евреи из окрестностей Толедо признали ее вдохновленной, а это повело к тому, что множество крещеных отступили от веры. Она выявляла притворные восторги, видения, экстазы; утверждала, будто видела Моисея и ангелов, которые сказали ей, что Христос не был истинным Мессией [426], обещанным в законе; говорила, что, когда явится истинный Мессия, он поведет в обетованную землю [427] тех, кто потерпит гонение, одинаковое с теперешним.
      VIII. В том же году инквизиция Валенсии примирила с Церковью, с покаянием на публичном и общем аутодафе, Хуана Бивеса. Одна из статей его приговора гласила, что будет сровнен с землей дом его, расположенный в городском квартале, называемом Старый еврейский квартал (juderia anciana) в приходе Св. Андрея, за то, что он служил синагогой и что в Великую пятницу прошлого 1500 года там слышались крики ребенка и туда входили люди, возобновившие над этим невинным созданием страдания, некогда причиненные Спасителю мира. Фердинанд написал инквизиторам, выражая сожаление, что не открыли этой синагоги раньше, и 23 мая 1501 года опубликовал указ, по которому место, занимавшееся этим домом, должно было обратиться в публичную площадь. Однако инквизиторы со временем получили разрешение выстроить из остатков этого дома часовню для членов Конгрегации Св. Петра-мученика. Она существует и теперь под именем Новый крест (Cruz nueva).
      IX. В Барселоне в ноябре 1506 года инквизиция велела казнить человека, изобличенного в иудаизме и называвшего себя учеником пресловутого Якова Барбы. Он хвастал, что он бог в трех лицах; утверждал, что папские решения недействительны без его одобрения, что он будет предан смерти в Риме и воскреснет на третий день, что все уверовавшие в него будут спасены. Мне кажется, что сумасбродства этого человека не имели никакого отношения к заблуждениям евреев и что несчастный был скорее помешанным, чем еретиком.
      X. В провинции Эстремадура также был процесс по делу веры, против человека, который похитил освященную гостию 24 апреля 1506 года в местности, называемой Новый поселок Пласенсия (aldea nueva de Plasencia), и продал ее недавно обратившимся евреям. История передает, что добывший гостию, присутствуя на другой день на процессии св. Марка в местечке Эрбас, видел чудо, всем явленное Богом: на главном престоле церкви он узрел образ Иисуса Христа, с которого капал пот. Изумленный и смущенный этим зрелищем, виновник святотатства привлек к себе внимание, а предпринятые поиски открыли преступление.
      XI. Я считаю бесполезным отмечать, сколько было ослепления и хитрости в предположении чуда и какое решение должна принять критика по отношению к другим подробностям этой истории. Но достоверно, что главный инквизитор Деса искусно воспользовался всеми фактами подобного рода перед католическим королем. Действительно, под предлогом, что святой трибунал разыскивает с большим старанием и успехом преступления, совершаемые против веры, и что его усилия препятствуют им или уменьшают их число благодаря страху, который он умеет внушить лучше, чем другие суды, он достиг расширения юрисдикции инквизиции на многие проступки, которые имели только такую связь с подозрением в ереси, которую он выдумал для более легкого получения просимого им.

68

Статья третья

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО, ОКАЗАННОЕ КОРОЛЕМ ИНКВИЗИТОРАМ. ПРОЦЕСС ПЕРВОГО АРХИЕПИСКОПА ГРАНАДЫ И ЗНАМЕНИТОГО УЧЕНОГО АНТОНИО ЛЕБРИХИ [428]

      I. Король Фердинанд разрешил инквизиторам Арагона расследовать дела о ростовщичестве, вопреки данной им присяге соблюдать статуты королевства, одна статья которых предоставляла светскому судье ведать этот проступок. Король пошел на эту меру, так как получил из Рима льготу 14 января 1505 года. Вопреки тому же принципу инквизиторы присвоили себе право расследования греха содомии в силу королевского указа от 22 августа 1497 года, который гласил, что эти дела следует разбирать подобно делам, касающимся веры, с той только разницей, чтобы в них сообщались имена свидетелей и все улики. Облеченные новой привилегией, инквизиторы Севильи сожгли в 1506 году десять человек, повинных в содомии. Со временем они добились подчинения своей юрисдикции дел о двоеженстве, о преступной связи мужчины с двумя женщинами или женщины с двумя мужчинами. То же случилось и со множеством других проступков, доказательство чего можно найти в истории.
      II. Эти узурпации объясняют, почему столкновения по делу о подсудности были так часты между инквизиторами и другими властями. Такие конфликты происходили в 1499 году, во время Десы, между инквизицией и муниципалитетом Валенсии; в 1500 году между инквизиторами, графом Беналькасаром и судьей первой инстанции Кордовы; в 1501 году с супрефектом того же города; позднее с другими гражданскими властями. Результат этих пререканий всегда был позорен для магистратуры, потому что совет инквизиции имел право произносить окончательный приговор, не подлежащий обжалованию, что он постоянно и делал, как легко понять, в пользу своих членов.
      III. Последствия скандальных триумфов, получаемых инквизиторами при этих обстоятельствах, были гибельны для человечества, и число аутодафе не уменьшалось. Деса стоял во главе инквизиции восемь лет. Если мы установим подсчет ее жертв согласно севильской надписи, то найдем, что она покарала за это время тридцать восемь тысяч четыреста сорок человек, из которых две тысячи пятьсот девяносто два были сожжены живьем, восемьсот девяносто шесть фигурально и тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят два человека присуждены к разным епитимьям. Если это исчисление покажется преувеличенным, я отсылаю читателя к расчету, помещенному в восьмой главе этой Истории.
      IV. Среди множества лиц, испытавших преследование инквизиции, находились известные по своему происхождению, учености, богатству, должностям и просвещению; в их числе были советники и секретари короля и королевы. Я не могу не войти в некоторые подробности по поводу преследования кровавым инквизитором Лусеро достопочтенного дома Фернандо де Талаверы, первого архиепископа Гранады. Завидуя репутации святости, которую составили мавры этому восьмидесятилетнему апостолу за его великую любовь и мягкость характера, этот варвар удовлетворился только тем, что вызвал подозрения насчет его веры. Для этого он употребил два средства. Во-первых, он напомнил, что в 1478 и последующих годах Талавера противился учреждению инквизиции и говорил об этом королеве Изабелле, духовником которой он был. Во-вторых, он опубликовал, что Талавера по мужской линии принадлежал к дворянам и к одной из знаменитейших фамилий Испании, известной под именем Контрерас, что он должен быть отнесен к еврейской расе по матери, хотя и в отдаленной степени. Из этого инквизитор заключал, что он может назначить секретное следствие над святым человеком. Архиепископ, главный инквизитор, почтил своим доверием жестокого Лусеро, который обманывал его, как в этом убедились в других делах, о которых я расскажу.
      V. Деса поручил архиепископу Толедо Хименесу де Сиснеросу получить предварительное осведомление относительно веры архиепископа Гранады. Сиснерос уведомил папу о данном ему поручении, и папа приказал своему апостолическому нунцию Джованни Руфо, епископу Бристоля, взять в свои руки это дело и запретить Десе и инквизиторам продолжать его. Вследствие этого нунций отослал документы процесса в Рим. Папа Юлий II приказал их прочесть в своем присутствии на собрании кардиналов и епископов, среди которых был епископ Бургоса дом Паскале де ла Фуэнте, доминиканец, который случайно был тогда в Риме. Мнение этого совета было единодушно, и папа оправдал архиепископа Гранады, который почил в мире 14 мая 1507 года, несколько месяцев спустя после этого почетного приговора, вслед за тремя годами тем более сильной тревоги, что Лусеро велел во время его процесса арестовать и привлечь к суду нескольких из его родственников, между прочим его племянника дома Франсиско Эрреру, декана митрополичьей церкви Гранады, хотя все они были невинны {Вермудес де Педраса. История Гранады. Ч. IV; Педро Мартир д'Англериа. Книга писем. Письма 333,334,342,344,345.}.
      VI. В крайне трогательном письме архиепископ жаловался королю на преследование, которому подвергся. Он объяснял, что после обращения им множества мавров сомнения, возникшие насчет его веры, должны принести большой вред религии, так как можно было бы подумать, что вместо католического учения он проповедовал им ересь. Он давал понять королю, как жестоко с ним обращались, чего нельзя было допустить, даже если бы он был заподозренным, а между тем этого нельзя о нем сказать.
      Фердинанд остался нечувствителен к мольбам архиепископа и в этом случае забыл о его больших заслугах: королевы Изабеллы не было более на свете, и он женился на Жермене Фуа.
      VII. Государь выставлял напоказ такое большое усердие к вере, что, замечая множество апелляций, направлявшихся в Рим, несмотря на вышеупомянутые буллы, писал папе 14 ноября 1505 года, желая побудить его не принимать их, потому что без этой меры испанские еретики станут так же многочисленны и так же могущественны, какариане.
      VIII. Не менее жестоко было преследование, от которого пострадал умный Антонио де Лебриха. Он был учителем королевы Изабеллы. Архиепископ Толедо Хименес де Сиснерос питал к нему особенное уважение и почтил его своим покровительством. Глубоко сведущий в еврейском и греческом языках, он открыл и исправил в латинском тексте Вульгаты [429] много ошибок, которые попали туда по вине переписчиков до изобретения удивительного искусства книгопечатания [430]. Он был обвинен схоластическими богословами [431]. Арестовали его бумаги; с ним самим обращались жестоко, и вскоре он со скорбью увидал, что заподозрен в ереси. В этой своеобразной опале он дожил до момента, когда Деса перестал быть главным инквизитором, и мог написать свою апологию при покровительстве кардинала Хименеса де Сиснероса. Между прочим он писал там следующее: "Если целью законодателя должны быть награда людей честных и ученых и наказание злых, которые покинули путь добродетели, - что сказать, когда награды даются тем, кто искажает Священное Писание, между тем как бесчестят, отлучают от Церкви и осуждают на позорную смерть тех, кто восстанавливает текст, замечая в нем ошибки, если они упорно защищают свои мнения? Разве не довольно, что я подчиняю свой разум по послушанию воле Иисуса Христа в том, что повелевает моя религия? Надо ли еще, чтобы я отбросил как ложное то, что во всех пунктах кажется мне так ясно, так истинно, так очевидно, как свет и сама истина? Надо ли, чтобы я решился на это относительно вещей, которые считаю возможным утверждать не как безумно озаренный свыше, не по каким-то выкладкам, но как человек, убежденный непреоборимыми доводами, непреклонными аргументами и математическими доказательствами? О, преступное торжество! Что же означает этот род рабства? Какой несправедливый деспотизм, при помощи жестокостей препятствующий говорить, что думаешь, хотя можно это сделать без пренебрежения и без насмешки над религией! Что мне сказать? Этот деспотизм запрещает даже писать одному и без свидетелей, в одиночестве тюрьмы, как говорить и мыслить. Для какой же цели нужно нам иметь мысли, если нам запрещается размышлять о книгах христианской религии? Не сказал ли псалмопевец, что в этом должно состоять важнейшее занятие праведного? В законе Господа воля его, и о законе его размышляет он день и ночь" [432] {Альвар Гомес де Кастро. О деятельности кардинала Франсиско Хименеса де Сиснероса. Кн. 4; Николас Антонио. Испанская библиотека. Литера А. Статья Антонио.}.

69

Статья четвертая

ЖЕСТОКОСТЬ ИНКВИЗИТОРА ЛУСЕРО. СКАНДАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ В КОРДОВЕ, БЫВШИЕ ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЕМ

      I. Бесчеловечность инквизитора Лусеро имела самые тяжелые последствия. Так как он объявлял почти всех обвиняемых виновными в запирательстве и так как он осуждал их как лжекающихся, случилось, к сожалению, что некоторые не удовлетворились объявлением правды, но еще прибавили к своим показаниям вымышленные подробности фактов и обстоятельств. Некоторые, усвоившие эту систему, ложно уверяли, что в Кордове, Гранаде и других городах Андалусии имеются синагоги в названных ими домах. Они говорили, что многие, даже монахи и монахини, совершают туда паломничества из всех частей Кастилии для отравления праздников иудейской религии и произнесения проповедей в торжественной обстановке. По их словам, дело дошло до того, что испанские семейства старинных христиан присутствовали при этом; они поименовывали их, чтобы запутать в эту клевету большое количество уважаемых людей, будучи убеждены, что в результате последует общее прощение для всех, а в особенности для доносчика, или, по крайней мере, они при помощи этого средства могут отомстить своим врагам.
      II. Лусеро приказал арестовать такое большое количество людей вследствие этих показаний, что город Кордова дошел до возмущения против инквизиции. Муниципалитет, епископ, капитул кафедрального собора и высшая знать, во главе с маркизом де Приэго и графом де Каброй (которые были близкими родственниками главнокомандующего Фернандеса Кордуанского), отправили депутатов к главному инквизитору с требованием отозвать Лусеро. Деса отказался уважить эти протесты до тех пор, пока ему не докажут жестокостей, в которых укоряли инквизитора. Только монах был способен дать подобный ответ, ибо Деса менял ежедневно по своей прихоти инквизиторов и заставлял их переходить с одного места на другое.
      III. Узнав о положении вещей, Лусеро имел дерзость отметить пособниками иудаизма кавалеров, дам, каноников, монахов, монахинь и уважаемых лиц из всех классов.
      IV. Между тем 27 июня 1506 года Филипп I [433] принял бразды правления Кастилией. Епископ Кордовы дом Хуан Деса уведомил его о положении дел, а родственники многочисленных узников, с своей стороны, потребовали, чтобы процессы обвиняемых были отосланы в другой трибунал. Филипп приказал дому Диего Десе удалиться в свою Севиль-скую епархию и передать полномочия главного инквизитора дому Диего Рамиресу де Гусману, епископу Катаны [434] в Сицилии, который был тогда при дворе. В то же время он велел передать все документы, относящиеся к этому делу, на просмотр верховному королевскому совету Кастилии. Рамирес де Гусман отрешил от должности Лусеро и других судей кордовского трибунала. Дело окончилось бы счастливо, если бы не смерть короля, происшедшая 25 сентября 1506 года.
      V. Едва архиепископ Севильи узнал об этом событии, как аннулировал передачу полномочий и снова приступил к отправлению обязанностей главного инквизитора, кассировав все сделанное во время его удаления. Тем не менее он не замедлил передать полномочия по делам об апелляции дому Альфонсо Суаресу де Фуэнтельсасу, бывшему тогда епископом Хаэна и председателем совета Кастилии, который некогда разделял вместе с ним функции главного инквизитора. Он поручил Суаресу действовать в согласии с советом инквизиции, который ничего не делал в прошлое царствование.
      VI. Фердинанд V воспринял управление королевством как отец королевы Хуаны, вдовы Филиппа I, которая помешалась. Прошло, однако, еще несколько времени, прежде чем этот государь начал управлять, потому что он был в Неаполе, когда узнал о смерти короля Испании. Между тем все жители Кордовы и многие члены совета Кастилии высказались против Десы и опубликовали, что он происходит из расы маранов (marranos), то есть от евреев.
      VII. Маркиз де Приэго поднял население Кордовы, которое 6 октября 1506 года разбило тюрьмы святого трибунала и выпустило на свободу узников, количество коих было неисчислимо. Схватили прокурора, одного из двух секретарей и нескольких второстепенных служащих трибунала. Приэго велел бы арестовать и инквизитора Лусеро, если бы счастливая случайность не помогла ему вовремя скрыться на великолепном муле. Все-таки он внушил такой страх архиепископу Севильи, что тот, видя перед собой смерть, отказался от должности главного инквизитора и удалился с бесчисленными предосторожностями в свою епархию. Это решение привело к быстрому успокоению Кордовы. Но так как он не окончил процессов обвиняемых, я расскажу их продолжение, хотя оно относится к истории его преемника.
      VIII. Когда регент королевства Испании прибыл из Неаполя, он назначил главным инквизитором кастильской короны дома Франсиско Хименеса де Сиснероса, архиепископа Толедо, а главным инквизитором Арагона дома Хуана Энгера, епископа Вика, доминиканца. Папа послал ему буллы 4 июня 1507 года, а на другой день его коллеге Хименесу, которого он в первый раз назвал кардиналом, потому что дал ему это звание на последнем заседании консистории 17 мая.
      IX. Хименес де Сиснерос вступил в свою новую должность
      1 октября, в момент, когда возмущение против святого трибунала стало почти всеобщим по причине события в Кордове, расследование коего принял на себя совет Кастилии. Те из его членов, которые стояли на стороне Филиппа I, питали ненависть против инквизиции, особенно дом Альфонсо Энрикес, епископ Осмы, внебрачный сын адмирала Кастильи; дом Хуан Родригес де Фонсека, бывший последовательно епископом Бадахоса, Кордовы и Паленсии, архиепископом Россано [435] в Неаполитанском королевстве и Бургоса и председателем совета Индий; дом Хуан де Мануэль, владетель Бельмонте, происходивший из королевского дома Кастильи, посол при папе; кроме того, многие гранды королевства. Это столь глубокое отвращение к инквизиции внушило Хименесу де Сиснеросу необходимость вести себя крайне благоразумно, чтобы не подать повода к общему созыву кортесов, где его лишили бы высокой должности регента королевства, которою он был облечен.
      X. После всего сказанного мы не должны удивляться тому, что писал в своих латинских письмах (напечатанных вне Испании) Педро Мартир д'Англериа, член совета Индий, а также кавалер из Кордовы Гонсальво де Айора в письме от 16 июля 1507 года, адресованном Мигуэлю Пересу д'Альмасану, первому секретарю короля Фердинанда. "Что касается ведения дел инквизиции, решено было отделаться совершенно от архиепископа Севильи Лусеро и Хуана де ла Фуэнте, которые опозорили все эти провинции и агенты которых в большинстве случаев не признавали ни Бога, ни правосудия, убивая, воруя, оскорбляя девушек и женщин, к стыду и великому позору религии. Убытки и бедствия, причиненные дурными слугами инквизиции моей стране, так велики и многочисленны, что нельзя не быть удрученным всякому, кто бы он не был" {Это неизданное письмо находится в рукописях королевской библиотеки в Мадриде, где я снял с него полную копию, находящуюся в моих руках. Его нет среди напечатанных писем Гонсальво Айоры.}.
      XI. Кордовские события вынудили огромное количество лиц обратиться в Рим. Папа решил разобрать дело маркиза де Приэго, узников и собственников домов, которые Лусеро велел разрушить, как служившие помещением для синагог. Вследствие этого он выпустил бреве с поручением дому Франсиско де Майорке, епископу Тагасты [436] и коадъютору [437] архиепископа Толедо, расследовать все излишества, которые позволили себе Лусеро и другие должностные лица инквизиции Кордовы. В то же время папа отдельным бреве поручил дому Педро Суаресу Десе, избранному архиепископом Сан-Доминго [438] в Америке, разобрать процесс, начатый вследствие передачи полномочий главным инквизитором Севильи против тех, кто принимал участие в возмущении, вызвавшем побег узников святого трибунала, а также арест и заключение в тюрьму прокурора, секретаря и двух канцелярских служащих кордовской инквизиции. Однако, назначив 8 ноября 1507 года кардинала Сиснероса апелляционным судьей, папа уполномочил его перенести к нему все дела, начатые апостолическими комиссарами.
      XII. Кардинал тотчас занялся кордовским делом, продолжение коего было поручено двум прелатам. Он отрешил от должности Лусеро и велел заключить его в Бургосе. Ту же меру он употребил относительно двух свидетелей, которые были сильно заподозрены в даче ложных показаний, потому что часть обвинений была так нелепа, что ей нельзя было верить на основании здравого смысла.
      "Едва ли можно представить себе столь важное дело, - писал в 1508 году член совета Индий Педро Мартир д'Англериа, - как эта мнимая история о молодых девушках, которые никогда не покидали отцовского дома и которые, как уверяют, отправились из глубины Кастилии в город Кордову через большую часть Испании, чтобы поработать в синагогах над восстановлением еврейской религии. Какие основы просвещения и учености можно найти у робких девственниц, которые видели только внутренний уют семьи? Какую выгоду рассчитывали они найти, покидая свой дом для путешествия, лишенного всяких элементарных удобств и приятности? Я понимаю, что их обвиняют в магии, исходя из того, что они совершили свое путешествие на козлах, вместо лошадей, и в состоянии опьянения; но кто кроме Лусеро мог обратить внимание на эти показания, более достойные адской злобы, чем ребячьего легковерия? Кто другой, кроме него, дерзнул бы воспользоваться такими показаниями для осуждения кого-либо и покрытия позором всей Испании? Ведь совет занимается открытием источника зла; его члены читают все процессы и тщательно проверяют приговоры стольких людей, сожженных или подвергшихся епитимьям" {Педро Мартир д 'Англериа. Книга писем. Письмо 375.}.
      XIII. Чтение процессов убедило кардинала Хименеса, что дело, произведшее столько шума и задевавшее столько знатных фамилий Испании, должно быть разобрано с большой сдержанностью и благоразумием, чтобы прилично закончиться. Поэтому он просил и получил от короля разрешение созвать хунту, названную им католической конгрегацией и составленную из двадцати двух самых уважаемых лиц. В нее входили: главный инквизитор (ее председатель); епископ Вика, главный инквизитор Арагона; епископ Сьюдад-Родриго; [439] епископы Калаоры и Барселоны; митрофорный аббат бенедиктинского монастыря в Вальядолиде; председатель совета Кастилии и восемь его членов; вице-канцлер и председатель апелляционного суда королевства Арагонского; два члена верховного совета инквизиции, два провинциальных инквизитора и один аудитор апелляционного суда в Вальядолиде.
      XIV. Первое заседание их происходило в Бургосе, в день Вознесения 1508 года, а 9 июля они вынесли приговор, объявлявший свидетелей, давших показания в кордовском деле, по их низкому и презренному характеру недостойными никакого доверия. Принимая во внимание, что свидетели расходились в своих показаниях, показания были противоречивы, необычайны и справедливо вызывают подозрения в лживости, потому что содержат вещи невероятные, недостойные доверия, противоречащие здравому смыслу и, наконец, такие, что ни один разумный человек не осмелится никого осуждать на основании подобных свидетельств, католическая конгрегация постановила, что узники будут выпущены на свободу, их честь и память умерших будут реабилитированы, разрушенные дома выстроены вновь и будут вычеркнуты из реестров приговоры и отметки, направленные против заинтересованных лиц.
      XV. Это решение католической хунты было провозглашено в Вальядолиде 1 августа того же года с большой пышностью и торжественностью, в присутствии короля, многих грандов Испании, большого количества прелатов королевства, председателя и всех членов апелляционного суда города и множества дворян и других жителей всех классов {Гомес Браво. Список епископов Кордовы. Т. I. Гл. 18.}. Спустя четыре дня после этого обнародования Педро Мартир писал из Вальядолида графу Тендилье, что был отдан приказ содержать в тесной тюрьме инквизитора Лусеро "за то, что он измучил столько тел, смутил столько душ и покрыл позором множество семейств. О, несчастная Испания, родина стольких великих людей, ныне незаслуженно опозоренная и преданная бесчестью!.. Как голова этого нового Терсита [440] (Мрачного) может одна искупить преступления, составившие несчастие стольких Гекторов? [441] Наконец, опубликование незаслуженного осуждения жертв неправедного судьи, может быть принесет какое-либо утешение и облегчение душам пострадавших!" {Педро Мартир. Книга писем. Письмо 333.}. Лусеро был затем выслан в свою епархию в Альмерию, и это явилось немалым скандалом во всем этом
      XVI. В более просвещенный век кордовского происшествия было бы достаточно для упразднения трибунала, устав которого допускает столь частое впадение в такое варварство вследствие злоупотребления тайною судопроизводства. Публичность открыла бы предохранительное средство против тирании и деспотизма в законной апелляции против злоупотребления; такую публичность следовало бы установить с самого начала, раз уже осмеливались организовать этот позорный трибунал.

70

Статья пятая

ПОВЕДЕНИЕ ВЕЛИКОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХИМЕНЕСАДЕ СИСНЕРОСА

      I. Кардинал Хименес де Сиснерос, третий главный инквизитор Испании, был талантлив, учен и справедлив. Он доказал это в кордовском деле своим покровительством Лебрихе и многим другим ученым, а также при некоторых других случаях. Рожденный для великих предприятий, он получил от природы ту степень честолюбия, без которой великие люди были бы, может быть, неизвестны на земле. Этот душевный импульс призвал его стать во главе учреждения, коего он был врагом. Я отмечу здесь ошибку, в которую впали многие писатели, обвиняя Хименеса в принятии большого участия в создании трибунала, между тем как доказано, что он вступил в соглашение с кардиналом Мендосой и с Талаверой, архиепископом Гранады, чтобы помешать его учреждению. Будучи избран главою учреждения, которое приказывало и которому повиновались больше, чем многим государям, Хименес в силу обстоятельств должен был в некотором роде поддерживать и защищать это учреждение. Он должен был противиться всякому нововведению в судопроизводстве, хотя кордовское происшествие и показало ему неудобства пагубной тайны инквизиции и злоупотребление, которое делали из этой тайны в потемках провинциальных трибуналов.
      II. Я не могу вполне извинить кардинала Хименеса, даже предполагая, что он был автором (как я думаю) драгоценного труда, сохранявшегося в рукописи в королевской научной библиотеке св. Исидора в Мадриде. Я дал о нем заметку и копию его двенадцатой книги во втором томе моей Летописи испанской инквизиции. Это сочинение анонимно и посвящено принцу Астурийскому, Карлу австрийскому, который был потом испанским королем и германским императором. Это сочинение озаглавлено: О правлении государей. Оно имеет целью наставление принца, увещевая его подражать тому, что, по его словам, он видел в царстве Истины, управление коего он описывает, а также поведению короля, которого Хименес называет Пруденцианом. Текст книги показывает, что речь идет об Испанском королевстве и что под покровом истории автор хотел изложить пагубные последствия некоторых мероприятий и обычаев, существовавших там, которые поведение мнимого Пруденциана должно было упразднить. Двенадцатая книга, содержащая главы с 271 до 292 включительно, целиком посвящена рассказу о том, как поступает Пруденциан в царстве Истины для уврачевания зол, причиненных инквизицией.
      III. Он говорит, что этот государь, узнав, что среди инквизиторов имеется несколько добросовестных людей, велел им явиться и приказал рассказать, ничего не утаивая, все, что происходит в королевстве. Он изложил известные всем несправедливость и неудобства некоторых законов и высказал изумление, что, вопреки своей честности и любви к правде, они не имеют об этом никакого понятия или, зная все, не противятся этим безобразиям. Они ответили, что все, что передали королю, действительно верно; они осознают необходимость противиться злу, но не осмеливаются ничего предложить из страха преследования со стороны других инквизиторов. Пруденциан созвал тогда общее собрание, состоявшее из главного инквизитора, членов совета, ординарных инквизиторов и других справедливых и известных с хорошей стороны людей. На нескольких заседаниях король рассказал собранию о беспорядках, порождаемых законами учреждения, и предложил новые, чтобы помирить честь семейств, разумную свободу и подавление клеветы с чистотою католической религии в королевстве. Предложения государя подали повод к большим спорам; наконец большинство голосующих признало справедливость и необходимость реформы, которую хотел ввести король. Было решено привести ее в исполнение. С этого момента царство Истины управлялось согласно желанию народа, и никто более не мог жаловаться ни на клевету, ни на насилие.
      IV. Я не стану останавливаться на подробном пересказе бедствий, описанных в аллегорическом романе Хименеса, являющихся последствием инквизиционного способа судопроизводства, потому что читатель легко заметит, что они не должны отличаться от тех, которые я изложил в этой Истории. Что касается средств преобразования, то прежде всего были названы уничтожение тайны, публичность судопроизводства, течение его в согласии с законами королевства и запрещение инквизиторам вмешиваться в дела, не касающиеся ереси, расследование коих принадлежит судам, разбиравшим их до учреждения инквизиции. Может быть, кардинал Хименес поручил какому-нибудь ученому из числа тех, кому он покровительствовал, составить этот труд и послать его в Германию, чтобы его чтение могло расположить к реформе трибунала внука и наследника государя, который был основателем инквизиции.
      V. Действительно, Карл обещал реформу инквизиционных трибуналов кортесам, которые просили его об этом, как мы это увидим дальше; но достоверно, что Хименес оставил свою систему либо потому, что наслаждение властью стало для него неотразимо привлекательным, либо потому, что общение и беседы с инквизиторами изменили его настроение. Поэтому в самые критические моменты он воспротивился с привычным ему упорством реформе, которую хотели ввести, и употребил даже подкуп, чтобы ее провалить. Это я докажу еще до окончания этой главы. Поэтому труд Хименеса остался ненапечатанным - такую силу имеют страсти над людьми, которых безумное преклонение украшает именем великих.
      VI. Разделение королевств Кастилия и Арагон, происшедшее в это время, и мысль, что более не нужно иметь столько трибуналов инквизиции, сколько есть епархий, привели к тому, что Хименес распределил их по провинциям. Он учредил инквизицию в Севилье, Кордове, Хаэне, Толедо, Эстремадуре, Мурсии, Вальядолиде и Калаоре. Он определил для каждого трибунала территорию, на которую должна простираться его юрисдикция. В то же время он отправил инквизиторов на Канарские острова, чтобы учредить там святой трибунал. В 1513 году инквизиция была введена в Куэнсе, в 1524 году в Гранаде; при Филиппе II в городе Сант-Яго, в Галисии; при Филиппе IV [442] в Мадриде. Хименес в 1516 году счел также нужным учредить инквизицию в Оране [443], вскоре он применил ту же меру к Америке. Эта страна была известна под именем Твердой Земли (Tierra firma); она и получила этот первый подарок от Хименеса, который снабдил полномочиями главного инквизитора дома Хуана де Кеведо, епископа Кубы [444], чтобы он назначил инквизиторов во все епархии материка. Со временем учредили провинциальные инквизиции в Мексике [445], Лиме [446] и Картахене Американской.
      VII. Главный инквизитор Арагона принял систему Хименеса и установил инквизиторов в Сарагосе, Барселоне, Валенсии, Майорке, Сардинии и Сицилии, а потом в Памплоне, со времени завоевании Наварры. В 1515 году это королевство было соединено с Кастилией кортесами, бывшими в Бургосе, и его трибунал был подчинен главному инквизитору Кастилии, который вскоре упразднил его и соединил его территорию с территорией калаорской инквизиции, позже перенесенной в Логроньо.
      VIII. Кордовские происшествия дали почувствовать Хименесу необходимость весьма тщательным образом рассмотреть поведение инквизиторов и других служащих святого трибунала; некоторых он отрешил от должности. Назначенные его предшественниками оспаривали его власть; он запросил папу, и папа утвердил Хименеса в правах особым бреве от 28 июля 1509 года.
      IX. Хименес узнал, что скандальные беспорядки были учинены в толедской инквизиции помощником тюремного смотрителя и несколькими женщинами, содержавшимися в тюрьме. Это побудило его, по совещании с советом, издать декрет, которым определялась смертная казнь для всех служащих инквизиции, повинных в подобных преступлениях. Были случаи, которые вызвали применение этого закона; но он не дал надлежащих результатов. Может быть, проступки были бы менее обычны при менее суровом наказании.
      X. Хименес был уведомлен, что провинциальные инквизиторы заменяли епитимьи и даже освобождали от них, как и от ношения санбенито. Он вооружился против вольности этого рода и осудил их, в согласии с советом, 2 декабря 1513 года, объявив, что один главный инквизитор имеет право дозволять подобные льготы. В разные времена этот декрет был отменяем и возобновляем. Ставши по смерти Фердинанда в 1516 году регентом-правителем королевства, Хименес отрешил от должности члена совета инквизиции Ортуньо Ибаньеса д'Агирре (который был одновременно членом совета Кастилии) за то, что он никогда не был на его стороне и был назначен на эту должность вопреки ему. В самом деле, Хименес представлял Фердинанду, что Агирре, будучи мирянином, не может быть членом совета инквизиции, но 11 февраля 1509 года государь ответил ему, что не одобряет мотива его оппозиции, потому что совет получил юрисдикцию от короля, как и совет Кастилии, членом коего был Агирре, в силу избрания его на этот пост им, Фердинандом, и покойной королевой Изабеллой. По этому решительному доводу Карл V восстановил Агирре в должности члена совета инквизиции.
      XI. Хименес отрешил также от должности секретаря совета Антонио Руиса де Кальсена, который занимал ее с 1502 года, после того как был секретарем короля Фердинанда и сохранил все почести этой должности. Итак, Хименес показал себя доступным для страстей, всегда пагубных в лицах, имеющих в руках власть.
      XII. 10 июля 1514 года Хименес велел заменить на санбенито андреевскими крестами обыкновенные под предлогом, что способ ношения их осужденными позорит этот знак нашего искупления.
      XIII. В течение одиннадцати лет своего управления (которое окончилось с его смертью 8 ноября 1517 года) Хименес допустил осуждение пятидесяти двух тысяч восьмисот пятидесяти пяти человек, из которых три тысячи пятьсот шестьдесят четыре были сожжены живьем, тысяча двести тридцать два фигурально и сорок восемь тысяч пятьдесят девять человек подверглись разным епитимьям. Таким образом среднее число осужденных в каждом году составляет триста двадцать четыре человека первого разряда, сто двенадцать - второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять - третьего, по расчету, установленному для фактов, имевших место в 1490 и последующих годах до 1524 года. Этот подсчет можно найти в восьмой главе моей Истории и в севильской надписи.
      XIV. Несмотря на ужасающее число казней, надо сознаться, что Хименес принял меры к ослаблению деятельности инквизиции. Самой важной было назначение для новохристиан отдельной церкви в городах, где было много приходов, и обязательство приходского священника удвоить усердие для их наставления и более частого посещения их домов {Кинтанияья. Жизнь кардинала Хименеса де Сиснероса. Кн. 9. Гл. 17.}.

71

Статья шестая

ПРОЦЕСС ОДНОЙ СВЯТОШИ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ЛИЦ

      I. Среди множества процессов, разбиравшихся в правление Хименеса, некоторые заслуживают отдельного упоминания. В 1511 году наделал много шума процесс одной женщины, известной под именем Святоши (Beata). Отец ее был хлебопашцем в Пьедраите, в епархии Авилы. Воспитанная в Саламанке, она с таким жаром предалась подвигам молитвы и покаяния, что ее разум, ослабленный лишениями, помутился, и она стала галлюцинировать. Ей представлялось, что она постоянно видит Иисуса Христа и Святую Деву, и она разговаривала с ними при всех, как будто бы они были налицо. Она носила платье святоши или монахини третьего ордена св. Доминика и называла себя супругой Иисуса Христа [447]. Будучи убеждена, что Святая Дева сопровождает ее повсюду, она останавливалась во всех дверях, в которые ей надо было входить, выпрямлялась, как бы давая пройти тому, кто шел рядом с ней, и уверяла, что Богоматерь заставляет ее идти впереди в качестве супруги Бога, ее сына. Она со смирением отказывалась от этой чести, громко говоря во всеуслышание: "О Дева, если бы ты не родила Христа, я не могла бы быть его супругою. Матери моего супруга подобает идти впереди меня". Она постоянно была в экстатическом состоянии. Ее руки и лицо утрачивали свой естественный цвет, а напряженность ее членов и нервов была так велика, что казалось, ее пальцы не имели суставов и тело не способно ни к какому движению. Народ верил, что она творит чудеса. Король, узнав обо всем, вызвал ее в Мадрид. Он и главный инквизитор говорили с нею. Богословы всех орденов были запрошены, но оказались несогласны во мнениях. Одни считали ее святою, исполненною духа Божия и любви к Богу; другие говорили, что она находится в "прелести" (самообмане) и одержима фанатизмом. Никто не обвинял ее ни в лицемерии, ни во лжи. Обратились в Рим, чтобы узнать, как поступить с нею, и папа приказал своему нунцию и епископам Вика и Бургоса открыть истину и прекратить скандал в его источнике, если будет доказано, что в состоянии этой девицы нет никакого участия Святого Духа. Король и главный инквизитор составили хорошее мнение о Святоше и считали ее вдохновленной. Папские комиссары не нашли ничего, в чем можно было упрекнуть ее поведение и речи; они сочли нужным выждать, пока само провидение покажет, одушевляет ли ее дух Бога или дьявола. Инквизиторы предприняли процесс, исследуя, нет ли налицо элементов, дающих повод к подозрению и обвинению в ереси иллюминатов [448]. Так как король и главный инквизитор Кастилии, по-видимому, ей покровительствовали, то она благополучно вышла из испытания, а ее состояние продолжало быть загадкой. Множество людей приписывало его бессилию ее воображения, между прочим, и член совета Индий Педро Мартир д'Англериа {Педро Мартир д 'Англериа. Книга писем. Письма 428 и 429.}. Этот счастливый конец дела (имевшего своей причиной обман или безумие) составляет исключительный контраст с сожжением, которому подверглись многие тысячи людей за отказ работать по субботам или за подобные незначительные поступки, которые были сочтены за улику того, что они впали в иудаизм.
      II. В 1517 году инквизиторы Куэнсы затеяли процесс против памяти, доброго имени и имущества Хуана Энрикеса де Медины по обвинению в ереси, хотя перед смертью этот испанец принял напутствие и соборование. Объявив его еретиком, нераскаянным лжехристианином, они осудили его память и доброе имя, велели вырыть останки, чтобы сжечь их без санбенито, и конфисковать имущество. Наследники апеллировали к главному инквизитору, который назначил уполномоченных судей. Но инквизиторы отказались сообщить документы процесса и имена свидетелей, и это заставило наследников обратиться к папе. Тот поручил 8 февраля 1517 года настоятелю монастыря ордена милосердия в Святом источнике (Fuente Santa) и двум каноникам кафедрального собора Куэнсы сообщить наследникам документы процесса, если они поручатся, что не сделают никакого зла свидетелям. Уполномоченные отказались принять поручение папы. Лев X настоял в своем бреве от 19 мая и пригрозил им отлучением как виновным в непослушании, если они не выскажутся по этому делу как справедливые судьи. Напуганные комиссары не ставили более никаких затруднений; расследовав улики, они оправдали память обвиняемого. Если такая католическая кончина, как кончина Хуана Энрикеса де Медины, не могла помешать преследованию его памяти, какое иное доказательство католичности можно привести, которое было бы более убедительным?
      III. Однако мы находим еще более скандальную историю; она произошла с Хуаном де Коваррувиасом, уроженцем Бургоса. После его смерти против него начался процесс, и Хуан был оправдан. Но несколько времени спустя судьи переменились, и прокурор имел жестокость представить новый обвинительный акт против него, злоупотребляя тем, что оправдательные приговоры инквизиции не имели силы окончательного и вечного приговора. Заинтересованные стороны апеллировали к Льву X. Возмущенный таким скандальным преследованием и взволнованный тем, что так обращались с человеком, который в детстве был его товарищем по учению, Лев X поручил епископу Бургоса дому Паскале, своему другу, поговорить об этом от его имени, как следует, с кардиналом Хименесом. Не удовлетворяясь этой мерой, 15 февраля 1517 года Лев X сам написал главному инквизитору и рекомендовал вести себя рассудительно в столь странном предприятии и прилично закончить процесс, уже оставленный много лет назад и так некстати возобновленный. Так как эта мера не оказалась достаточной, папа вытребовал дело в Рим. Хименес протестовал перед главою Церкви, но бесполезно; Карл V отправил протест через своего посла. Большие споры возникли между двумя дворами по этому вопросу и по некоторым другим, которые скоро представились. Наконец папа прекратил споры своим бреве от 20 января 1521 года, адресованным новому главному инквизитору кардиналу Адриану [449], поручая закончить совместно с апостолическим нунцием эту скандальную борьбу безапелляционным окончательным приговором.
      IV. Способ, которым закончился спор, побудил генерала ордена августинцев обратиться к папе с требованием по отношению к некоторым монахам его ордена, которые были обесславлены как повинные в ереси, ввиду того, что имели несчастье считаться потомками евреев или магометан, невзирая на то, что сами были хорошего поведения. Августинский генерал указывал папе, что вследствие этой диффамации инквизиторы привлекли их к суду, вопреки всякой справедливости, потому что непосредственные монастырские начальники старательно наблюдали за хранилищем веры и не допустили бы, чтобы чистота учения была искажена в уроках, которые они давали своим ученикам. Лев X издал 13 мая 1517 года бреве, которым приказал инквизиторам, под страхом верховного отлучения, передать без оттяжки генеральному викарию августинского ордена документы всех процессов, начатых против монахов и монахинь этого ордена. В то же время папа поручил архиепископам и епископам Испании поддерживать всей своей властью обвиняемых против всякого посягательства инквизиторов.
      V. Это чрезвычайное покровительство послужило к тому, что впоследствии другие монашеские ордена стали ходатайствовать о той же милости перед святым престолом, утверждая, что они достойны ее не только по причине прочности и значительности своего учения, по твердости в вере и по усердию к чистоте католической религии, но и по своей преданности святому престолу и по оказанным ему услугам. Некоторые получили просимое; но даже это обстоятельство было фатально для всех, потому что инквизиция воспользовалась этим, чтобы провести упразднение всех привилегий.

72

Статья седьмая

ПРЕДЛОЖЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ КОРОЛЮ, ДОБИТЬСЯ ПУБЛИЧНОСТИ РАЗБИРАТЕЛЬСТВ

      I. Среди новохристиан распространился слух, будто Фердинанд готовится начать войну со своим племянником, королем Наварры [450]. Они предложили Фердинанду в 1512 году шестьсот тысяч золотых дукатов на издержки этого предприятия с условием, чтобы новый государственный закон установил публичность для всех процессов инквизиции. Король готов был вступить в переговоры с новохристианами, когда уведомленный об этом Хименес предоставил в его распоряжение большую сумму денег. Король принял ее, хотя она была значительно меньше первой, и отбросил всякий проект реформы. Хименес, отсылая деньги Фердинанду, указал, что в случае проведения изменения, о котором хлопочут новохристиане, не будет больше никого, кто захотел бы быть доносчиком или свидетелем, и это обстоятельство не преминет подвергнуть опасности интересы религии {Парамо. О происхождении инквизиции. Кн. 2. Тит. 2. Гл. 5.}.
      II. По смерти Фердинанда, когда его преемник Карл V был еще во Фландрии [451], то есть в 1517 году, новохристиане опять предложили на тех же условиях восемьсот тысяч золотых экю на расходы по путешествию, которое Карл собирался предпринять в Испанию. Гильом де Круа, владетель Шевра, герцог д'Ариско, любимый гувернер юного монарха, убедил его запросить коллегии, университеты и ученых людей Испании и Фландрии по поводу предложения о реформе инквизиционного судопроизводства. Все ответили, что сообщение имен и полных показаний свидетелей во время процесса сообразно с естественным, божеским и человеческим правом. Кардинал-инквизитор, узнав об этих ответах, послал к королю депутатов и писал ему с целью опровергнуть план реформы инквизиции. Он напомнил королю, что подобная попытка не имела успеха у его деда, но оставил короля в неведении относительно самого важного обстоятельства, то есть что он сам содействовал отклонению предложения новохристиан, посулив его деду денежную сумму. Он приписывал мудрости Фердинанда и его убеждению в необходимости отказа то, что в действительности было делом ловкой политики самого Хименеса. Он ссылался на некоторые примеры личной мести, истину которых ничто не гарантировало; и эти ссылки, вероятно, были бы признаны ложными, если бы можно было серьезно их разобрать. Карл V оставил дело реформы инквизиции не решенным до своего приезда в Испанию {Кинтанилья. Жизнь кардинала Хименеса де Сиснероса. Кн. 3.}, где закончил его по смерти Хименеса способом, сообразным с общим желанием, на собрании кортесов в Вальядолиде в 1518 году. Скоро мы увидим доводы, которые помешали действию этой резолюции.
      III. Особенное расположение, которым Фердинанд жаловал инквизицию, не помешало ему поддерживать права короны. 31 августа 1509 года он опубликовал закон, запрещавший, под страхом смерти, кому бы то ни было представлять инквизиторам и другим служащим святого трибунала буллу или другой документ в этом роде, полученный от папы или от его легатов и способный нанести прямой или косвенный ущерб правам трибунала, не предъявив его раньше королю, чтобы совет зрело рассмотрел, не является ли такой документ чем-то случайным, неожиданным.
      IV. Это, по моему мнению, первый пример употребления короною своей прерогативы в отношении приостановки и рассмотрения булл через применение принципа королевской разрешительной надписи: исполнить (regium exequatur). По этому вопросу Сальгадо написал целый трактат, вызвавший большой шум в Риме, как будто то, что основано на естественном праве, нуждается еще в доказательствах. Наказание, определенное для тех, кто не исполнил бы этого закона, было несправедливо и несоизмеримо с преступлением, но продиктовавший его принцип должен бы всегда составлять часть политики государей. Он прекратил бы узурпации римской курии. Последняя не приобрела бы такого влияния на предметы чисто церковной дисциплины. Это право испанской короны на папские решения было недавно восстановлено законом Карла III. Однако достоверно, вопреки жалобам римской курии, что вышеупомянутый закон не определил тесных границ, которых требовало общественное благо, и часто он оказывался бессильным против папских посягательств, бреве и решений.
      V. В том же году Фердинанд сумел снова использовать достойным государя способом права короны, решив стать владыкой крепости Орана в Африке. Хименес хотел ввязаться в это предприятие и принять в нем личное участие; но король велел ему доверить свои полномочия главного инквизитора дому Антонио де Рохасу, архиепископу Гранады. Кардинал повиновался, и дело осталось в этом положении до его возвращения из экспедиции.
      VI. Пример Фердинанда V и пример Филиппа I относительно Десы в 1506 году ясно доказывают, что в Испании знали, какое косвенное право принадлежало гражданской власти в духовных делах. Хотя государи не имеют никакой церковной власти, которой могли бы пользоваться, они, однако, как светские владыки могут приказывать епископам, чтобы они употребляли церковную власть, доверенную им, согласно обстоятельствам и надлежащим образом. Это право может принадлежать только тому, кто держит в руках пружины политической машины и видит ее нужды и средства, как облеченный верховной светской властью наблюдающий за всем в государстве. Эту основную истину я, полагаю, достаточно доказал на основании однообразного поведения испанской Церкви в течение первых одиннадцати веков в труде, напечатанном в Мадриде в 1810 году под заглавием Рассуждение о власти испанских королей относительно распределения епархий.
      VII. Фердинанд назначил на пост епископа Тортосы главного инквизитора королевства Арагон дома Хуана Энгера, который был епископом Лериды и раньше занимал кафедру Вика. Этот прелат умер до вступления в должность в своей новой епархии, и король в 1513 году назначил его преемником дома Луиса Меркадера, картезианца [452], который заместил его также в звании главного инквизитора Арагона и Наварры. Папа послал ему буллы 15 июля с особенной оговоркой, которая давала ему равного по власти коллегу в лице брата Педро Хуана де Пабло; но доказано, что он не исполнял этих обязанностей. Меркадер умер 1 июня 1516 года, когда управление было в руках Карла Австрийского, внука Фердинанда, умершего 23 января этого года и не оставившего детей от своего второго брака. Этот государь пребывал во Фландрии; но он послал в Испанию нескольких человек, пользовавшихся его доверием, между прочим своего гувернера, маркиза д'Ариско, и Адриана де Флоренсио, уроженца Утрехта [453], который был деканом Лувена и одним из любимцев Карла. Так как два государства, Кастилия и Арагон, составляли теперь одно, то казалось вполне естественным, чтобы был и один главный инквизитор для всей монархии, особенно когда занимавший эту должность был кардиналом римской Церкви и в то же время правителем королевства. Но Хименес обладал слишком большой претенциозностью, чтобы покоряться общим правилам и не воспользоваться представившимся ему случаем овладеть душою фаворита Карла, то есть фактически самим государем. Поэтому вместо просьбы об объединении в руках Адриана функций правителя королевства и главного инквизитора Хименес сделал королю представление о том, что ему кажется более приличным дать декану Лувена епархию Тортосы и должность главного инквизитора короны Арагона, а его звание иностранца легко устранить путем выдачи документа о натурализации [454]. Все это было исполнено согласно предложению Хименеса; в Рим отправили сообщение об этом двойном назначении. Папа послал буллы на епископство Тортосы, а 14 ноября того же года другие на должность главного инквизитора Арагона и Наварры. Адриан вступил в должность на Майорке 7 февраля 1517 года в присутствии секретаря инквизиции Хуана Гарсии, который сопровождал двор. Это назначение должно было привести к месту, занимаемому Хименесом, который умер 6 ноября 1517 года. Оно было поручено Адриану королем Карлом, и он получил буллы из Рима 4 марта 1518 года, когда был уже кардиналом. Адриан сохранил за собою должность главного инквизитора не только до 9 января 1522 года, когда он был избран папою, но до 10 сентября 1523 года, когда он подписал буллы своего преемника дома Альфонсо Манрике де Лары, архиепископа Севильи.

73

Статья восьмая

ПРОТЕСТ НАЦИОНАЛЬНОГО СОБРАНИЯ КОРТЕСОВ АРАГОНА ПРОТИВ СУДОПРОИЗВОДСТВА СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

      I. Пока арагонская инквизиция оставалась отделенной от кастильской, ей приходилось терпеть сильные нападки, и временами казалось, что возможно ее упразднение, или, по крайней мере, она должна будет подвергнуться реформе, которая поставит ее в такое положение, когда у нее будет отнята возможность дальше возбуждать в народе ужас. Когда король Фердинанд собрал кортесы королевства в Монсоне, в епархии Лериды, в 1510 году, депутаты городов и местечек громко жаловались на злоупотребления со стороны инквизиторов властью не только в делах веры, но и относительно разных вопросов, посторонних догмату, каковы ростовщичество, богохульство, содомия, двоеженство, некромантия и другие дела, которые им неподсудны. Они жаловались также на то, что инквизиторы вмешивались в упорядочение дела обложения, умножали число льгот, дарованных им и их чиновникам, так что скандальным образом уменьшался сбор налогов через сокращения, производимые в списках плательщиков, что крайне увеличивало тяжесть платежей, падающих на тех, кому приходится выплачивать обложение. Власть, которую инквизиторы себе присвоили, сделала их настолько заносчивыми и дерзкими, что они сами превращали себя в судей в сомнительных случаях и, когда хотели отвести их компетенцию, угрожали отлучением от Церкви и всячески везде теснили магистратов, которые опасались, что будут ими подведены под публичное покаяние на более или менее торжественных аутодафе. Это несчастие произошло со многими людьми, среди которых можно назвать вице-королей и генерал-губернаторов Барселоны, Валенсии, Майорки, Сардинии и Сицилии, с детьми и братьями грандов Испании и даже с некоторыми особами высокого ранга. Вследствие этого кортесы просили Его Величество соизволить обеспечить сохранение особых обычаев и исполнение законов и статутов короны Арагона и деклараций кортесов, которые король дал присягу уважать; обязать должностных лиц святого трибунала ограничиться расследованием дел, имеющих предметом вопросы веры, и судить их по нормам уголовного права, сохраняя публичность уголовного судопроизводства согласно законам и обычаям королевства.
      II. Кортесы присовокупили, что этой меры будет достаточно для предотвращения массы бедствий и разорения множества семейств, так как причиной несчастий являются пагубная тайна и клевета, находящаяся под ее покровом. Система эта тем более заслуживает народного проклятия, что, хотя честь и доброе имя осужденных вопиют о реабилитации и их родственники настоятельно требуют ее, редко все-таки удается спасти честь осужденных и дать справедливости восторжествовать. Но даже тогда, когда реабилитация дается, она происходит с такой задержкой, что никогда не позволяет целиком загладить зло. Само промедление вытекает из процедуры инквизиционных трибуналов.
      III. Это выступление кортесов дало понять королю настроение умов. Однако он избежал прямого ответа, говоря, что нельзя ничего решать в таком важном деле, не получив точного и углубленного познания фактов; он поручает кортесам собрать все факты, которые дошли до их сведения, и представить ему на следующем же собрании. Это собрание произошло в том же городе в 1512 году. Принятые на нем резолюции образуют договор между государем и народом; они содержат двадцать пять статей, почти целиком направленных к сужению юрисдикции инквизиторов и к прекращению изъятий от податей и налогов, которыми они так злоупотребляли.
      IV. В договоре было сказано, что инквизиторы более не могут вмешиваться в процессы по обвинению в двоеженстве и ростовщичестве, если только виновные не впали в ересь, утверждая, что эти преступления не являются грехом, ни в процессы светских судов против богохульников, если богохульства не содержат ереси. Одновременно инквизиторам запрещалось вести процессы по делам веры без участия епархиального епископа, а главному инквизитору произносить приговор по апелляциям без согласия членов совета инквизиции; в противном случае исполнение произнесенного им приговора должно быть отложено. Также было узаконено, что трибуналу следует сообразоваться с постановлением буллы Иоанна XXII [455] "На гадания того" ("Super specula illius"), если он должен высказаться по какому-либо делу о некромантии. Кортесы не приняли никакой резолюции относительно публичности инквизиционного судопроизводства и почти ничего относительно конфискаций. Впрочем, было условлено, что продажные сделки, обмены и приданое, условленные или назначенные тем, кто пользовался репутацией хорошего католика, имели полную и совершенную силу, даже если бы было объявлено впоследствии по приговору, что договаривающийся был уже еретиком, когда вступал в сделку, только бы ересь его была скрытою.
      V. Король вскоре пожалел, что связал себя словом по отношению к кортесам. При содействии инквизиторов он хлопотал и получил от папы 30 апреля 1513 года освобождение от присяги, данной кортесам в исполнении статей конвенции. Одна из оговорок этого освобождения специально гласила, что трибуналы инквизиции вступают во все права, которыми пользовались раньше. Это поведение короля навело ужас на все королевство. Народ всюду восстал, и государь принужден был отвергнуть вышеупомянутое бреве и просить папу утвердить распоряжения кортесов, причем папа должен был угрожать церковными наказаниями всем ослушникам этого папского повеления. Папа признал необходимость разрешить то, о чем его просили, и исполнил это буллой от 12 мая 1515 года. Только боязнь общего мятежа была способна принудить короля к этой мере, столь же позорной, сколь и чрезвычайной. Он был расположен действовать иначе, хотя ему и говорили, что инквизиторы лишь с явным нарушением закона могут вмешиваться в процессы по обвинению в содомии, потому что они карают виновных смертной казнью, хотя они и не повинны в ереси; но инквизиторы превращают это преступление в грех и присваивают себе право судить его. Король думал, однако, исправить свою политику, вводя в силу папское бреве от 28 января 1515 года, объявлявшее, что инквизиторы не подпадают под обвинение в каноническом беззаконии, присуждая к релаксации виновников этого проступка или всякого другого, постороннего ереси. Какую сообразность можно найти между подобным учением и учением, объявляющим виновным в беззаконии за отсутствие кротости священника, который даже в случае справедливой и сдержанной самозащиты законно убивает своего обидчика?

74

Глава XI

ПОПЫТКА РЕФОРМЫ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА, СДЕЛАННАЯ КОРТЕСАМИ КАСТИЛИИ И АРАГОНА. О ВАЖНЕЙШИХ СОБЫТИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ ПРИ КАРДИНАЛЕ АДРИАНЕ, ЧЕТВЕРТОМ ГЛАВНОМ ИНКВИЗИТОРЕ

75

Статья первая

ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАСТИЛИЕЙ

      I. Никогда испанская инквизиция столько не рисковала быть упраздненной, как при главном инквизиторе Адриане, кардинале, епископе Тортосы, в первые годы царствования Карла V.
      II. Когда этот юный монарх прибыл в Испанию, он склонялся упразднить инквизицию и был убежден, что, по крайней мере, следовало организовать ее судопроизводство, согласно нормам естественного права и по образцу всех остальных судов. Его наставник Гильом де Круа, герцог де Сора, маркиз д'Ариско, владетель Шевра (под этим именем он более известен), его великий канцлер Хуан Сельвахио и другие ученые юрисконсульты, пользовавшиеся его доверием, внушили ему это решение, получившее новую силу благодаря мнению нескольких коллегий и университетов Испании и Фландрии, с которыми молодой государь советовался.
      III. В феврале 1518 года в Вальядолиде состоялось общее собрание кортесов королевства Кастилия, на котором представители нации заявили государю: "Мы умоляем Ваше Высочество {Титул Величество стали давать испанским королям с тех пор, как Карл V стал германским императором.} повелеть трибуналу святой инквизиции вести себя таким образом, чтобы соблюдалась справедливость; чтобы дурные люди наказывались, а невинные, охранялись от всякой несправедливости, сообразно святым канонам и нормам уголовного права, установленным для этой цели; чтобы избираемые судьи происходили из благородной расы, были людьми совестливыми, с хорошей репутацией и в возрасте, требуемом законами, и верными своему долгу, и чтобы епархиальным епископам было разрешено разделять их обязанности в пределах предоставленных им прав" {Королевская библиотека в Мадриде. Полка D. N 153, и реестр кортес В.}.
      IV. Кортесы не ограничились этими средствами. Они послали канцлеру Сельвахио десять тысяч золотых дукатов и обязались подарить такую же сумму, когда просимый декрет будет приведен в исполнение {Сандовал. История Карла V. Т. I. Кн. 3. 10; Педро Мартир д'Англерш. Книга писем. Письмо 620.}. Король ответил, что будет наблюдать за точным соблюдением справедливости и примет нужные меры для уврачевания зла, на которое жаловались кортесы. Вследствие этого король обязал кортесы расследовать подробно все происшедшие злоупотребления и наметить средства, которые, по мнению кортесов, более всего годны для их прекращения.
      V. Когда вальядолидское собрание закончило свои труды, Карл созвал собрание кортесов Арагона в Сарагосе, куда он отправился в сопровождении канцлера Сельвахио. Тот заготовил проект королевского указа, который должен был быть опубликован по просьбе кортесов королевства Кастилия. Он состоял из тридцати девяти статей. В них были урегулированы организация святого трибунала, возраст, качества, жалованье судей и второстепенных служащих и формы судопроизводства.
      VI. Результат нового кодекса был таков:

      1. Более не будет происходить ни одного судебного преследования в порядке службы, и свидетелям, приглашенным для дачи показаний по делу, не будут предлагаться общие вопросы для получения ответов насчет других лиц.
      2. Каждый доносчик будет подвергнут критическому рассмотрению по правилам, установленным в указе, чтобы узнать мотив доноса и понять, как следует поступить с доносом.
      3. Приказ о заключении в тюрьму может быть дан лишь при участии епархиального епископа и юрисконсультов, и только после того, как последние сами подвергнут новому допросу каждого свидетеля.
      4. Тюрьмы будут доступны для посетителей, чисты и удобны, одним словом, они будут домами предварительного заключения, а не застенками, как места, предназначенные для наказания преступников.
      5. Узники будут иметь возможность свидания со своими родственниками, друзьями, защитниками и всеми интересующимися их участью.
      6. Узники могут избрать себе адвоката и доверенного попечителя.
      7. Обвинение будет им сообщаться быстро, с обозначением времени и места, когда свидетели дали свое показание относительно совершения узниками преступления, для того чтобы арестованные имели ясное представление о своем деле.
      8. Если обвиняемые потребуют копию осведомления с именами свидетелей, она будет выдана им, как и допрос прокурора.
      9. Когда улики и все показания будут получены, их сообщат обвиняемым в полном виде, без всякого изъятия, ввиду того, что в настоящее время нет лиц достаточно могущественных, которые могли бы внушать страх свидетелям, кроме случаев, когда к суду будут привлечены герцог, маркиз, граф, епископ или лицо, облеченное каким-либо другим церковным саном.
      10. В указанных в предыдущей статье случаях, когда понадобится скрыть от обвиняемых имена свидетелей, будет составлен особый акт, в котором судья заявит под присягою, что он в душе и перед Богом считает это средство необходимым для устранения смертельной опасности, которая угрожает свидетелям, что, однако, не должно повлечь за собою ущерба для права обвиняемого апеллировать против этой меры.
      11. Если будет сочтено необходимым употребить пытку, она будет применена умеренно, не прибегая ни к одному из жестоких изобретений, какими пользовались до сих пор.
      12. Она будет применяться только один раз в том, что лично касается обвиняемого; никогда она не будет употребляться для получения от него сообщений о других лицах, привлеченных к суду, причем пытка допускается только в тех случаях и относительно тех лиц, о которых упомянуто в законе.
      13. Окончательные приговоры и даже частные определения суда подлежат праву апелляции в том, что касается их двойного действия.
      14. Когда приступят к предварительному судебному разбирательству, стороны и их защитники могут присутствовать при пересмотре процесса и требовать, чтобы он был зачитан в их присутствии.
      15. Если улика преступления окажется неустановленной, узники будут освобождены и не будут подвергнуты наказанию как заподозренные.
      16. Если обвиняемый потребует своего оправдания присягой, ему предоставят свободу избрать свидетелей и говорить с ними наедине, причем происхождение от евреев не будет служить препятствием к их допущению.
      17. Отвод свидетелей будет дозволен; если кто-либо из свидетелей обвинения будет изобличен в даче ложного показания, он будет наказан по закону возмездия (loi de talion), согласно узаконению, изданному Фердинандом и Изабеллой в начале их царствования.
      18. Когда обвиняемый будет примирен с Церковью, нельзя будет более ни арестовывать, ни преследовать его по делам, в которых он в свое время не сознался, потому что следует исходить из того, что он забыл то, о чем не упомянул в свое время.
      - 19. Никто не может быть потревожен и заключен в тюрьму по простой презумпции о ереси, имеющей основанием лишь то, что он воспитан среди евреев или еретиков.
      20. Из церквей выбросят все санбенито, и эти одежды не будут более носиться на улицах.
      21. Кара пожизненного заключения (В тюрьме будет упразднена, потому что там умирают с голоду и не могут служить Богу.
      22. Статуты, недавно установленные некоторыми монахами и монахинями, о недопущении в их монастыри мужчины или женщины, происходящих от новохристиан, будут считаться недействительными, так как Бог не делает никакого различия по рождению; эта мера открыто оскорбляет божеский и человеческий закон.
      23. Когда будет решено заключить в тюрьму оговоренного, то составляется опись его имущества; оно не будет ни секвестровано, ни продано.
      24. Заключенному предоставляется право пользования имуществом во время задержания, точно так же его жене и детям; заключенный может распоряжаться имуществом для подготовки средств защиты перед инквизицией.
      25. Когда человек будет осужден, его дети наследуют имущество согласно предписаниям свода Семи частей (Las Siete Partidas) Альфонса Мудрого.
      26. Никакого дарения за счет его имущества не может производиться до тех пор, пока оно не будет окончательно конфисковано, чтобы воспрепятствовать получившим дар выступать против обвиняемых для их осуждения и ограбления.
      27. Во всем будут сообразоваться с духом и буквою святых канонов, с уголовным правом Церкви, как при способах ведения дел против обвиняемых, так и при окончательном приговоре, не обращая внимания ни на какой другой обычай, инструкцию или частную форму, соблюдавшуюся доселе.
      28. Короля буду просить о получении от папы буллы для облегчения исполнения этих мероприятий.
      29. В ожидании изготовления этого документа король благоволит повелеть инквизиторам сообразоваться со всеми этими постановлениями в тех процессах, которые уже начаты, а также в тех, которые могут случиться до этого времени, ввиду того, что все, здесь принятое, справедливо и согласно с законом {В Летописи испанской инквизиции, т. II, гл. 12, под 1518 годом, Я поместил полную буквальную копию этого проекта указа.}.
      VII. Этот превосходный закон не был приведен в исполнение, потому что до его опубликования канцлер Сельвахио умер в Сарагосе в самый решительный момент своего торжества, а кардинал Адриан настолько переменил образ мыслей и настроения Карла V, что король стал страстным покровителем инквизиции, как это показывают многие события его царствования, которые я изложу впоследствии.

76

Статья вторая

ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ АРАГОНОМ

      I. 9 мая 1518 года в Сарагосе Карл V присягнул уважать привилегии и соблюдать обычаи арагонцев, в частности резолюции, принятые кортесами Сарагосы, Тарасоны и Монсона, и, следовательно, не разрешать инквизиторам начинать никакого дела по обвинению в ростовщичестве.
      II. Новое собрание кортесов было созвано в Сарагосе в конце 1518 года и в начале следующего. Здесь кортесы Арагона доложили королю, что конкордат кортесов Монсона от 1512 года (подтвержденный папою 1 декабря 1515 года) не достаточен для устранения всех злоупотреблений, чинимых инквизиторами. Поэтому они просили Его Величество прибавить к нему тридцать одну новую статью, принятую и представленную ими. Эти статьи почти ничем не отличались от статей королевского указа, заготовленного для инквизиции Кастилии.
      III. Король, обсудив их представление в своем совете, ответил, что "он желает, чтобы в отношении всех представленных ему пунктов согласовались со святыми канонами, указами и декретами святого престола, не позволяя себе ничего противного им. Если представятся затруднения, сомнения или соображения, требующие разъяснения, то для получения их пусть обратятся к папе. Если кто-нибудь решит привлечь к ответу инквизитора, обвинить и донести на него как на повинного в злоупотреблении при исполнении обязанностей, он может это сделать, обратившись к главному инквизитору, который выскажется по всей справедливости, посоветовавшись с незаподозренными судьями и членами совета и выслушав заинтересованные стороны. Если расследование и наказание преступления, на которое поступил донос, будут исходить от светского судьи, король примет меры, чтобы правосудие было хорошо и быстро совершено и чтобы виновные подверглись справедливому наказанию за их проступки, для того чтобы их наказание удержало других в границах долга. Он обязуется присягой заставить соблюдать и самому соблюдать приказание и заявление, обращенное им к собранию, а также и статьи, которые папе угодно будет присовокупить к предложенному уже кортесами. Он обещает также под присягою никогда не просить, чтобы его освободили от данного им обещания; а если подобное освобождение будет дано, он не сделает из этой льготы никакого употребления, потому что он отныне отрекается от всех прав, которые могут быть ее последствием".
      IV. Этот ответ Карла V уверил кортесы Арагона, что он даровал им все, о чем они просили; во всяком случае, это обозначало, по-видимому, обещание заставить соблюдать святые каноны. По их мнению, этого было совершенно достаточно, для того чтобы все процессы впредь производились, согласно этой резолюции государя, как в других церковных судах.
      V. Убежденные, что такова была мысль короля, кортесы решили засвидетельствовать ему свою признательность добровольным денежным даром, схожим с тем, который предлагали государю в других случаях. Способ добыть эту сумму состоял в разрешении продавцам съестных припасов обвешивать покупателей, чтобы передать стоимость недовесков деньгами агентам государственной казны. Эта мера была введена позднее в Кастилии, где принесла много огорчений мелким потребителям.
      VI. Много событий произошло, прежде чем конкордат был одобрен папой. Император написал, наконец, из Короньи 22 апреля 1520 года следующее письмо своему послу в Риме дону Хуану де Мануэлю, владетелю Бельмонте: "Относительно происшедшего на собрании кортесов Арагона будет достаточно, если Его Святейшество соблаговолит одобрить акт, посланный Луису Карросу, а потом Херонимо Вику, и написанный собственноручно достопочтенным кардиналом Тортосы и великим канцлером, - без всякого толкования и расширения, о чем я много раз писал и о чем настойчиво просил".
      VII. Арагонцы, не веря уже в возможность получения одобрения конкордата, просили главного инквизитора приказать инквизиторам Сарагосы немедленно согласовать свои действия с постановлениями конкордата, следуя письменному обещанию и присяге, данным со стороны короля кортесам. Им вовсе не следовало ждать подтверждения или особой декларации от папы, потому что эти постановления почти целиком содержатся в конвенции 1512 года, которую папа одобрил 12 мая 1515 года; не было поэтому надобности в новой булле для подтверждения того, что исполнение обещаний и клятв короля имеет полную силу.
      VIII. С этим можно было согласиться. Поэтому кардинал Адриан не встретил никакого затруднения в исполнении этой просьбы и 6 июля 1520 года написал об этом инквизиторам. Они ответили, что, прежде чем повиноваться, они должны получить приказ короля. Карл послал 3 августа указ, в котором заявлял, что обещал и присягнул исполнить все, содержащееся в конкордате кортесов Сарагосы предшествующего года, и приказывает исполнение его, согласно своему обещанию, подтвержденному присягою, чтобы устранить известные злоупотребления и беспорядки, породившие серьезные жалобы.
      I.. Наконец булла, подтверждающая все действия кортесов, появилась 1 декабря 1520 года. В ней были помещены установленные статьи, вместе с ответом Карла V. Булла оканчивалась такими словами: "Нам заявлено, что все предложения основаны на достоверных актах; это побудило государя смиренно умолять нас об одобрении и подтверждении его приказа и декларации, его обещания и самоотречения, и о содействии силою нашей апостольской власти всему, что следует еще сделать. Вследствие этого, признавая находящееся здесь и буквально выраженное содержание помянутых актов, помещенных здесь нами, и желая удовлетворить обращенную к нам просьбу, мы одобряем и подтверждаем этим посланием, в силу нашей апостольской власти и точного ознакомления с предметом, означенные повеление, декларацию, обещание и привилегию в отношении как того, что они содержат по существу, так и того, что из них вытекает, добавляя также, чего им может недоставать, во избежание могущих произойти неправильностей юридических и фактических; мы постановляем относительно предложенных статей в целом и каждой статьи в частности, что нерушимо должны быть соблюдаемы святые каноны, указы и декреты святого престола и что, если главный инквизитор, или назначенные инквизиторы, или даже прочие служащие трибунала, теперешние и будущие, поступят вопреки установленному в означенных статьях или откажутся, когда от них потребуют, отменить то, что сделали вопреки их смыслу, они по справедливости подвергнутся отлучению, отрешению от должности и будут объявлены навсегда неправоспособными к занятию их".
      X. Король 18 января 1521 года велел опубликовать папскую буллу и привести ее в исполнение. Депутаты представительной хунты королевства потребовали 13 февраля от инквизиторов согласовать свое поведение с приказаниями папы и с большой пышностью обнародовали буллу.
      XI. Тем не менее вскоре оказалось, что эта публикация не может иметь никакого действия, потому что обещание короля сводилось к тому, чтобы в отношении каждой статьи точно соблюдались святые каноны и апостолические указы, но, соблюдая в точности каноны и указы, тем самым уже исполняли буллу 1515 года, которая была самым недавним указом.
      XII. 21 января 1521 года император приказал выпустить на свободу секретаря кортесов. Хотя главный инквизитор постановил 21 апреля 1520 года, что он подвергается релаксации, и инквизиторы Сарагосы уведомили об этом узника, последний не захотел выйти из тюрьмы и утверждал, что декрет, повелевающий выпустить его на свободу и содержащий слово relajado (relaxatus, ослабленный, освобожденный), клонится скорее к тому, чтобы выдать его за виновного, чем доказать его невинность. Ответ, достойный арагонца, исполненного чувства чести и мужества.

77

Статья третья

ТРЕБОВАНИЕ РЕФОРМЫ КАТАЛОНИЕЙ

      I. В то время как это происходило в период заседаний кортесов Арагона, собравшихся в Сарагосе, подобные же дебаты имели место и в Каталонии. Король созвал особое собрание кортесов княжества Каталония, чтобы дать присягу в соблюдении привилегий провинции. Эта формальность была исполнена в Барселоне в 1519 году. Каталонцы, осведомленные о действии, произведенном требованиями кортесов Арагона" также пожелали потребовать устранения некоторых злоупотреблений, совершавшихся в их инквизиции, в отношении налогов и общественных повинностей, а также в делах ростовщичества, содомии, двоеженства, некромантии и некоторых других проступков в этом роде. Они представили, что меры, принятые генеральными кортесами Монсона и Лериды в 1510 и 1512 годах, были недостаточными для их уничтожения, хотя резолюции этих собраний были подтверждены папой не только в булле от 12 мая 1515 года, полученной ара-гонцами, но и в другой особой булле в августе 1516 года, которой папа повелевал, чтобы булла, данная Арагону, имела силу закона и в Каталонии.
      II. Король, выслушав требования кортесов Барселоны, ответил почти то же, что и кортесам Сарагосы, и написал папе, прося подтверждения статей, на которые он согласился. Папа одобрил их буллою от 1 сентября 1520 года, в которой говорил, что "по всем пунктам, касающимся предприятий инквизиции, впредь необходимо сообразовываться со святыми канонами и указами святого престола, не позволяя себе ничего противного им; если относительно статей конкордата представится какое-либо затруднение, которое потребует толкования и разъяснения, обратятся к Его Святейшеству, который их даст; король Карл одобрит апостолическую декларацию и употребит всю свою власть для ее соблюдения; относительно беззаконий, совершенных некоторыми слугами инквизиции, на которых ему жаловались на собрании в Каталонии и которые государь приказал устранить, главный инквизитор имеет право расследовать их самолично с незаподозренными членами совета и, выслушав стороны, воздать каждому должное. Для предупреждения, насколько возможно, подобных беспорядков заявляется, что человек, связанный с другим в каком-нибудь деле, гражданском или уголовном, и назначенный потом членом инквизиции, не будет из-за этого изъят из церковной или светской юрисдикции своего прежнего судьи по делам, которые неподсудны инквизиции, а тем более он не может на этом основании отклонять светскую или церковную юрисдикцию и обращаться к судьям трибунала инквизиции; наоборот, по всякого рода проступкам, совершенным до получения должности в инквизиции или после этого и ничуть не задевающим область веры, он будет судим светскими судами, перед которыми заинтересованные стороны будут вести тяжбу до окончательного приговора, причем никакой протест и никакой отклоняющий акт не может остановить обычного хода правосудия". Папа прибавлял: "Король обещал под присягой, при полном знакомстве с делом, соблюдать и заставить соблюдать все статьи конкордата в общем и каждую из них в частности, как и все другие пункты, постановленные кортесами относительно срока давности имущества еретиков и по другим вопросам; кардинал дал такое же обещание и принес такую же присягу во всем, относящемся к этим вопросам, с одобрения и соизволения святого престола, доказательство чего имеется в нескольких письмах и достоверных документах. Согласно всем этим доводам, король Карл и королева Хуанна смиренно умоляли нас соблаговолить одобрить и подтвердить, в силу нашей апостольской власти, пункты, заявленные, решенные, постановленные, прибавленные, условленные и обещанные, как необходимые для спокойствия их государств, и благостно повелеть все мероприятия, которые покажутся нам подходящими при теперешних обстоятельствах. Так как мы принимаем близко к сердцу спокойствие всех королевств, признав содержание вышеупомянутых деклараций, декретов, указов, привилегий и обещаний и намереваясь удовлетворить просьбу короля и королевы, мы одобряем и подтверждаем, с полным знанием дела, в силу апостольской власти, настоящим посланием все пункты в общем и в частности, которые главный инквизитор, а затем король Карл заявили, решили, постановили, прибавили, условились и обещали, каким бы то ни было образом, в делах, о которых идет здесь речь, сообразно тому, поскольку они относятся к каждому из вопросов, высказанных в означенных актах или обязательствах, а также и то, что следует из них, заменяя то, что могло в них попасть из юридических и фактических неправильностей".
      III. Так говорил папа в своей булле. Но Карл не дожидался, пока она появится; он уже думал о приказании исполнить все, что обещал под присягой. Это доказывает приказ, отправленный им 9 апреля 1520 года дону Диего де Мендосе, своему наместнику в Каталонии. Вопреки этому распоряжению король заявляет в письме к наместнику, что он дал эти обещания вследствие назойливости некоторых людей и представителей городов, находившихся среди кортесов.
      IV. 22 апреля он писал своему послу дону Хуану де Мануэлю, что он никогда не подписался бы под резолюциями собраний Сарагосы и Барселоны, если бы не торопился уехать в Германию.
      V. Однако известно, что впоследствии он несколько раз отдельными указами рекомендовал исполнение всех этих мероприятий, в частности указом от 16 января 1554 года.

78

Статья четвертая

ИНТРИГИ В РИМЕ

      I. В то время как ожидалось подтверждение конкордатов Арагона и Каталонии, среди арагонцев произошли столь ужасные события, что папа был готов нанести смертельный удар инквизиции. Они заслуживают изложения, хотя слабость Льва X, устрашенного политикой Карла V, оставила гидру такой же страшной и сильной, какой она была прежде.
      II. Хуан Прат, секретарь кортесов Арагона, редактировал протокол предложения представителей и ответа короля, чтобы послать их папе и просить у него подтверждения условленных статей, а также требуемые декларации. Канцлер короля сделал со своей стороны то же.
      III. Это выступление особенно не понравилось инквизиторам Сарагосы. Они думали, что их авторитет погибнет, если резолюции кортесов будут поддержаны и если папа коротко и ясно повелит исполнить предложенные статьи.
      IV. Для устранения опасности, которая, как они думали, им угрожает, инквизиторы начали интриговать перед королем, и им вскоре удалось восстановить его против депутатов Арагона. Это несогласие существовало в течение четырех или пяти лет; пока оно продолжалось, ни одна резолюция кортесов не была исполнена.
      V. Инквизиторы разузнали, что секретарь собрания Арагона Хуан Прат редактировал акт, который он должен был послать в Рим, чтобы представить ответ короля обязательным не только по буквальному смыслу слов, но и в предположении, что он принял предложенные статьи как согласные с уголовным правом. Таким образом, нужны были только подтверждение и декларация папы, в которых они не позволяли себе сомневаться, так как знали, что кортесы Арагона открыто поддерживаются в Риме несколькими кардиналами, которым кортесы вручили значительные денежные суммы.
      VI. Карл собирался покинуть Сарагосу, чтобы отправиться; в Барселону в сопровождении кардинала Адриана, когда инквизиторы послали кардиналу с нарочным курьером бумаги, в которых были рассказаны все эти подробности. Инквизитор сообщил их королю и получил от него разрешение послать инквизиторам Сарагосы приказ произвести дознание, чтобы увериться в действительности рассказанных фактов; в случае утвердительного ответа они были уполномочены арестовать секретаря Прата и привлечь его к суду. Все вышло так, как желали инквизиторы, и Карл предписал своему послу, отправляя ему достоверную копию изложения фактов, составленного канцлером, остановить выпуск буллы или, по крайней мере, замедлить окончание этого дела насколько возможно, а особенно постараться, чтобы папские буллы были редактированы в смысле изложения канцлера, а не секретаря арагонских кортесов Прата.
      VII. Прат был арестован 5 мая 1519 года по приказу инквизиторов Сарагосы. На другой день король написал папе, прося не выпускать буллы; он писал также нескольким кардиналам, чтобы они соблаговолили послужить ему в этом деле. Был вопрос о переводе узника в Барселону.
      Постоянная депутация (она представляла тогда арагонский народ в промежутке от одного собрания кортесов до другого) написала королю, что эта мера противоречит статутам, которые он присягнул охранять. Она не ограничилась этим протестом, а сочла необходимым созвать новые кортесы или, по крайней мере, третье сословие [456] и, в согласии с теми членами, которые представляли дворянство, написала королю, излагая опасные последствия от перевода секретаря Прата, верность и порядочность которого всем известны и были особенно отмечены на нескольких собраниях кортесов в царствование Фердинанда; для предупреждения их депутация говорила с инквизиторами, которые, признавая опасность, угрожавшую им и трибуналу инквизиции, обещали приостановить исполнение полученного приказа об отправке секретаря кортесов в Барселону. Депутация умоляла соизволить вернуть Прату свободу не только потому, что считала его невиновным, справедливым, верным и лояльным, но также и потому, что без этой меры нельзя было осуществить сбор налога, декретированного напоследок в качестве подарка, подносимого королю, обеспечить вычет из него на приданое португальской королеве, а также на расходы по ее бракосочетанию и коронации. Король велел приостановить перевод узника, но не пожелал разрешить выпустить его на свободу.
      VIII. Депутация кортесов послала уполномоченных в Барселону, чтобы дать понять, что поднесение королю денежного подарка носит условный характер. В то же время она созвала третье сословие. Когда Карл узнал об этом, то приказал распустить собрание. Последнее ответило, что короли Арагона не имеют права применять эту насильственную меру без согласия народа. Оно декретировало в качестве репрессивной меры, что налог не будет собираться, и 30 июня того же года <нова потребовало от римской курии подтверждения статей, постановленных на собрании Сарагосы.
      IX. Лев X был тогда не в ладах с испанской инквизицией вследствие ее отказа принять некоторые запретительные бреве в трибуналах Толедо, Севильи, Валенсии и Сицилии. Забывая, что он должен быть особенно предупредителен и внимателен к Карлу (который 28 июня того же года был избран в германские императоры), папа решил преобразовать инквизицию, обязывая ее подчиниться всем нормам и распорядкам уголовного права.
      X. Вследствие этого он выпустил три бреве: одно для короля, другое для кардинала - великого инквизитора, третье для инквизиторов Арагона. Сказав несколько слов о главной цели бреве, папа повелевал отрешить инквизиторов от должности, а епископам и их капитулам представить главному инквизитору двух каноников, из которых главный инквизитор выберет одного. Папа прибавил, что выбор будет подтвержден святым престолом и что эти новые инквизиторы через каждые два года будут подвергаться судебной проверке по формам обычного права.
      XI. Депутаты получили папское бреве 1 августа и тотчас потребовали от инквизиторов, чтобы они сообразовались с тем, что к ним относится. Те отвечали, что подождут распоряжения своего непосредственного начальника. Король написал своему дяде дому Альфонсо Арагонскому, архиепископу Сарагосы, чтобы он вошел в соглашение с депутатами, и в то же время отправил чрезвычайного посла в Рим просить об отмене бреве. Арагонцы обещали тогда выплатить налог, обещанный королю, если он даст свободу секретарю Прату, чтобы их не обвиняли, будто они более скупы, чем верны своему слову. По существу же дела они заявили, что не допустят никакого предложения, которое противоречило бы тому, что было обещано королем под присягою.
      XII. Карл наметил подробно своему послу предметы, о которых надлежало говорить с папой. Он поручил послу, например, сообщить папе, что произошло на собрании кортесов в Кастилии, но хранить абсолютное молчание о важнейших обстоятельствах и уверить Его Святейшество, что с момента вступления кардинала Адриана в должность главного инквизитора инквизиция не подавала повода ни к одному протесту. Однако в Риме было хорошо известно, что в действительности дело обстояло вовсе не так, ибо много жалоб доходило до папы. Карл приказал также своему послу просить, чтобы не издавалось более бреве об изъятии из церквей санбенито и о запрещении носить их на улицах, потому что его деду предлагали за это триста тысяч золотых дукатов, но тот отказался; а в прошлом 1518 году сильно роптали на Его Святейшество за то, что он приказал удалить санбенито одного из убийц Арбуеса из соседства с его гробницей, где оно висело рядом с санбенито других убийц, причем исполнитель этого приказания через несколько дней умер. Народ увидел в этом небесное наказание.
      XIII. Видя, какую важность император придавал этому делу и какую он проявлял настойчивость, папа прибег к столь знакомым и столь часто употребляемым римской курией средствам: он запутал самые простые вопросы и лишил истину ее очевидности. 21 октября папа писал кардиналу Адриану, что, хотя он вполне осведомлен обо всем и действительно решил удовлетворить требования кортесов, он не поведет дела дальше без согласия короля, которому обещал не вводить новшеств. Папа поручил кардиналу наблюдать тщательно за событиями, потому что до него ежедневно доходят из всех частей королевства серьезные жалобы на жадность и несправедливость инквизиторов.
      XIV. Папское бреве сильно не понравилось (как и следовало думать) депутатам Арагона. Однако они продолжали свои настояния в Риме с такой энергией, что их кредит заставил колебаться даже могущество Карла V. Если кортесам не удалось получить от папы резолюций, благоприятных для расширения, которое они желали дать статьям, принятым на собрании кортесов, они, по крайней мере, воспрепятствовали отмене (о чем так сильно хлопотал император) трех папских бреве, преобразовавших инквизицию, так что Карл принужден был удовольствоваться тем, которое было адресовано кардиналу Адриану 21 октября, вопреки много раз дававшемуся папой обещанию отменить бреве, имеющие своим содержанием реформу.
      XV. Об этом деле у меня имеется собрание писем испанского посла к Карлу V и некоторых других испанских агентов короля и инквизиции. В них раскрывается масса интриг обоих дворов.
      Из писем видно, каким образом велись переговоры в Риме и какую выгоду умели извлекать из дел, не находившихся ни в какой связи одно с другим, для достижения цели, которой не могли бы добиться без этих непредвиденных обстоятельств. Я ограничусь приведением некоторых из них, чтобы не выйти из предначертанных себе границ.
      XVI. Дон Хуан де Мануэль, владетель Бельмонте, посол Карла V при папе, пишет государю 12 мая 1520 года, что Его Величеству следовало бы отправиться в Германию и оказать благосклонность некоему брату Мартину Лютеру, пребывающему при саксонском дворе, потому что он внушает сильнейшую тревогу верховному первосвященнику необычайными вещами, которые он проповедует и публикует против папской власти; этот монах слывет очень ученым и причиняет много затруднений папе.
      XVII. В другом письме, от 31 мая, он говорит: "Что касается дел Льежа [457], то папа, по-видимому, очень сильно недоволен, потому что ему донесли, что епископ благоприятствует брату Мартину Лютеру, который проповедует в Германии против папской власти; он также настроен против Эразма [458], который находится в Голландии, и по той же причине... Я говорил, что здесь жалуются на епископа Льежа по поводу Лютера, который представляет больше затруднений, чем было бы желательно". Немного далее, говоря о делах инквизиции, посол выражается следующим образом: "Папе адресуют доклады, неблагоприятные для инквизиции; он говорит, что там творится страшное зло. Я ему дал понять, что Его Святейшество осведомлено врагами инквизиции о происходящем, но что не следует ни верить им, ни одобрять их. Папа возразил: все, что ему известно, было сообщено ему испанцами, достойными доверия. Я отвечал, что здесь находятся люди, о которых говорят, будто они дали деньги придворным особам Его Святейшества и считаются важными лицами, потому что сорят деньгами, но что я убежден, что добросовестные и образованные испанцы будут говорить Его Святейшеству в противоположном смысле. Наконец, ему кажется, что инквизиторы творят много зла и что Ваше Величество не должны этого позволять. Я полагаю, что здесь не думают, чтобы государи прилагали столько усердия к учреждению инквизиции из ревности по вере, такой чистой, как у Вашего Величества".
      XVIII. Эта частность заслуживает сопоставления с другой, которую я читаю в письме от 5 июня 1522 года, в котором тот же министр (отдав отчет королю в попытке, сделанной Арагоном и Кастилией для получения от церковного суда [459] приговора против конфискации имущества обвиняемых, которые сознались или сознаются добровольно в ереси и будут оправданы) прибавляет: "Мне говорят, что, если эта мера пройдет, как надеются, Вашему Величеству придется выплатить более миллиона дукатов, полученных таким образом. Я имею об этом сведения от епископа Алжира {Этим епископом Алжира был дом Хуан де Лойаса, испанец, пребывавший тогда в Риме в качестве главного агента испанской инквизиции, которая платила ему значительное жалованье.} и от некоторых других слуг Вашего Величества; я очень старался, чтобы подождали возвращения папы, и добился этого с огромным трудом".
      XIX. В письме от 12 мая 1520 года, о котором я говорил, посол дает знать королю, какие кардиналы имеют влияние на дела, и между прочим отмечает, что "кардинал Сантикватро - человек очень искусный в извлечении выгод в интересах своего господина, в выпуске булл и других актов этого рода" - и это дало ему возможность снискать большое благоволение Его Святейшества". Лицо, названное здесь кардиналом Сантикватро, есть Лоренцо Поцци, уроженец Флоренции [460], кардинал церкви Четырех святых мучеников [461].
      XX. 27 июня он писал об этом кардинале: "Сантикватро хорошо понимает исполнение церковных дел; он многое может сделать, потому что он вытягивает денег, сколько может, для своего господина и для самого себя; но он уполномочен папой действовать только на этом условии, и он умеет пользоваться им, как ловкий человек. Король Португалии ежегодно платит ему, и за это (хотя он полагает, что ему нечего получить для себя в этом королевстве) он готов сделать все, что захочет государь. Дела государя здесь на хорошем счету, и мне кажется, что Ваше Величество поступили бы правильно, если бы тоже использовали этого кардинала. Кардинал Анконы {Пьетро де Акольтис, из Ареццо [462], епископ Анконы, кардинал-диакон церкви Св. Марии за Тибром [463].} человек очень ученый и враг Сантикватро; ему поручены дела правосудия. Он может быть полезен, будучи весьма расположен к службе Вашему Величеству; но он слывет за такого же большого вора, как и его собрат".
      XXI. В другой депеше, от 2 октября 1520 года, в связи с медлительностью римской курии в деле отмены, согласно ее обещанию {См. бреве от 12 октября 1519 года.}, трех бреве о реформе посол уверяет короля, что "деньги многое могут".
      XXII. 12 октября он писал королю о том же деле: "Все-таки мне передают, что в делах, касающихся инквизиции, деньги есть то средство, с помощью которого можно влиять на кардиналов... Добрый человек мне сказал, что папа держит в своих руках буллы, относящиеся к делам Арагона и Каталонии, потому что Его Святейшество надеется, что Луис Каррос достигнет у Вашего Величества того, что вы соблаговолите удовлетвориться буллою, полученною в этих двух странах против инквизиции; если дело пойдет так, папа получит сорок шесть или сорок семь тысяч дукатов и более не будет речи о других буллах".
      XXIII. Предвидели последствия, какие могли произойти по делу о трех буллах, от избрания нового папы в случае смерти Льва X. Дон Хуан де Мануэль (который писал королю 27 июня 1520 года, что не следует оставлять дольше в Риме дона Херонимо Вика де Валенсиа, бывшего посла, брата кардинала Вика) говорил: "Дон Херонимо Вик не думает уезжать отсюда. Я передаю Вашему Величеству странное известие: этот человек остается в Риме (согласно тому, что он говорил своим друзьям) для содействия избранию своего брата по смерти Льва X. Я вижу здесь больше, чем необдуманность, и должен обратить внимание Вашего Величества на то, что кардинал имеет репутацию честного человека, но неспособного к исполнению великих замыслов; если бы Херонимо уехал отсюда, ему можно было бы оказать услугу, когда произойдет то, чего он ожидает, потому что его брат подходит для кардиналов, которые будут им располагать по своему желанию; если же Херонимо останется здесь, все будут против него, потому что он слывет за большого лгуна и за человека, не заслуживающего никакого доверия".
      XXIV. Карл V думал тогда казнить главных зачинщиков восстаний и гражданской войны, разразившейся в Кастилии, и поручить инквизиции наказать виновных. Он просил папу уполномочить кардинала Адриана на преследование судом принимавших участие в восстаниях священников, а в особенности епископа Саморы. Посол писал 31 мая 1520 года, что папа согласился на его просьбу, но что вместо суровых мер, которые Его Величество хотел употребить, "он просто поручил кардиналу наказать этих священников отлучением и гражданскими наказаниями, не разрешая ему ни арестовывать их, ни судить судом инквизиции; эта политика одобряется в Риме, и на выдачу их святому трибуналу посмотрели бы как на беззаконие". Папское бреве датировано 11 октября.
      XXV. В нем говорится о том, что главная забота пастырского служения состоит в возвещении мира людям и в установлении согласия между ними; узнав, что некоторые испанские священники, не будучи верны этому принципу и не делая его правилом своего поведения, возбуждают мятежи и доводят народ до междоусобной войны, папа поручает главному инквизитору Адриану наказать их.
      XXVI. В другом письме посла, от 16 марта 1521 года, находится следующее: "Я уже заметил Вашему Величеству, что папа нисколько не сомневается, что епископ Саморы заслуживает лишения своей епархии; но он полагает, что необходимо его судить и для этого выслушать свидетелей-очевидцев. Это побудило меня просить (как я писал Вашему Величеству), чтобы это дело было поручено одному или двум кардиналам, которых я поименую, чтобы кардинал Тортосы [464] и нунций были назначены для принятия наказаний". 19 июля 1521 года кардиналу было послано бреве по предмету, о котором говорило это письмо; но дон Франсиско Ронкильо, королевский и придворный судья, рассматривая епископа как уже лишенного привилегий, присудил его к смертной казни как виновного в измене и велел казнить так скоро, что о его смерти узнали одновременно с его процессом. Правда, что судья был отлучен кардиналом Сантикватро, апостолическим комиссаром по этому делу, но потом разрешительное бреве все это дело уладило. Следует заметить, что этот документ снимал также анафему с императора, как будто он подвергался отлучению, одобряя поведение судьи.
      XXVII. В другом письме, от 25 сентября 1520 года, в котором идет речь о буллах на некоторые бенефиции, которые Карл V просил для сына Хуана Гарсии, секретаря инквизиции, он сообщал государю, что (согласно словам кардинала Анконы) дело может состояться лишь после предварительного аннулирования булл, выданных в пользу одного монаха, жившего тогда в Венеции, против которого можно действовать, когда он вернется в Рим и ответит на выставленные против него обвинения по приказу Его Величества. Посол продолжал так: "Я не знаю, что ответит монах; все говорят, что он еврей. Но если это даже правда, то это не так существенно; здесь на подобное не смотрят особенно строго". Довольно пикантно, что римская курия совсем не считается с тем, что монах еврей, тогда как испанская инквизиция получает приказ действовать с такой суровостью против подобных случаев.
      XXVIII. Наконец почти смешно видеть, какие средства употребляет папа, чтобы обойти отмену трех бреве и отвлечь внимание Карла V. Его посол говорит в письме от 31 мая 1520 года, что папа на этот счет дал понять, будто согласится на отмену, вопреки противоположному мнению некоторых членов совета.
      XXIX. 28 июля император писал Его Святейшеству, снова прося об отмене: "Я ходатайствую о ней со всем возможным стремлением и желанием заставить прекратить ропот и подозрение некоторых людей, которые вопреки всякой истине верят и рассказывают по свету, что Ваше Святейшество и я в союзе между собою, чтобы извлечь побольше денег из этой буллы". 25 сентября дон Хуан де Мануэль сообщал ему: "Хотя Его Святейшество более двадцати раз обещал мне буллу, он теперь говорит, что не может выпустить ее, потому что его уведомили, что император будет доволен, если будет проведена реформа святого трибунала, хотя, судя по его письмам, можно прийти к противоположному мнению. Это объясняется тем, что в письмах говорит голос религии, так как некоторым лицам удалось породить в его совести совершенно необоснованные угрызения". По-видимому, действительно дон Луис Каррос, бывший до дона Хуана де Мануэля послом Карла V в Риме, распустил этот слух и конфиденциально условился с папою Львом X, что отмены булл не будет, пока он не известит Его Святейшество о принятии этой меры по возвращении из Испании. Кажется, что для улаживания этого соглашения сорок семь тысяч дукатов были обещаны Льву X этим министром, который тайно покровительствовал претензиям кортесов Арагона. Новый посол имел в виду этот договор, когда в письме от 2 октября говорил императору: "Мне кажется, дон Луис Каррос должен написать папе, каково истинное намерение Вашего Величества в этом деле, чтобы было очевидно, что вы имели и имеете желание, о котором я заявил от вашего имени. Было бы также удобно, чтобы было адресовано мне письмо в незапечатанном виде: все это и еще нечто другое необходимо, потому что здесь деньги могут многое сделать".
      XXX. 12 декабря римская курия выставила новый предлог, чтобы мотивировать свой отказ. Дон Хуан де Мануэль пишет, что Его Святейшество сказал ему, что, так как булла о реформе не опубликована, бесполезно выпускать буллу об отмене ее и что он хочет объявить новым бреве в общих выражениях, что все, постановленное против инквизиции, не имеет силы и недействительно.
      XXXI. 16 января 1521 года посол заявлял то же и более того, а именно, что папа обязался (если булла упразднена приказом короля) объявить о ее недействительности; если же она послана в Рим, как он об этом просил, то упразднить ее целиком и навсегда. Несмотря на эти торжественные уверения папы, ни новое бреве, обещанное им, ни какое-либо другое не появились. Лев X умер 10 декабря 1521 года. Булла о реформе, однако, не была исполнена, потому что император не разрешил ее опубликовать, как это видно из письма, написанного им из Гента инквизиторам Арагона 21 августа 1521 года, и потому, что сам папа сделал подобное же запрещение в бреве, адресованном главному инквизитору 12 октября 1519 года.

79

Статья пятая

ГРОМКИЕ ПРОЦЕССЫ И ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ

      I. В то время как эти распри занимали умы, кардинал Адриан одобрил суровый образ действий провинциальных инквизиторов против лиц, привлеченных к суду, так как папа жаловался в бреве от 12 октября 1519 года, что они злоупотребляли исключительной добротою Адриана, к их позору и к стыду короля, кардинала и самого верховного первосвященника.
      II. Согласно подсчету, установленному в четвертой статье восьмой главы на основании данных, представляемых севильской надписью, ограничиваясь самым умеренным результатом, мы увидим, что за пять лет управления Адриана в Испании было осуждено и наказано инквизицией двадцать четыре тысячи двадцать пять человек, а именно: одна тысяча шестьсот двадцать человек сожжено живьем, пятьсот шестьдесят фигурально и двадцать одна тысяча восемьсот сорок пять человек подверглись разным епитимьям. Это дает на каждый год триста двадцать четыре человека первого разряда, сто двенадцать - второго и четыре тысячи триста шестьдесят девять - третьего.
      III. Если к этому периоду мы прибавим 1523 год, который можно считать междуцарствием до севильской надписи 1524 года, мы сможем установить, что в течение сорока трех лет службы четырех первых главных инквизиторов инквизиция погубила двести тридцать четыре тысячи пятьсот двадцать шесть жертв, из коих восемнадцать тысяч триста двадцать были сожжены живьем, девять тысяч шестьсот фигурально и двести шесть тысяч пятьсот сорок шесть были присуждены к епитимьям. Чудовищное количество, хотя оно уменьшено и значительно ниже истинного.
      IV. Нельзя сомневаться, что среди этого множества осужденных были люди, имена и процессы которых заслуживали бы помещения в этой Истории. Но мне казалось более подводящим выбрать из массы несчастных жертв и передать только те процессы, которые прямее доказывают упорство инквизиторов в сокрытии от людского взора их поведения в тайне трибунала, а также постоянство римской курии в покровительстве апелляциям осужденных, являвшимся для нее изобильным источником богатств даже в тех случаях, когда эта мера была бесплодной.
      V. Бернарде Кастелис, асессор барселонской инквизиции, был убит; подозрения падали на Франсиско Бедерену, женатого клирика Урхельской епархии, который был арестован и заключен в секретную тюрьму святого трибунала. Считая себя обиженным инквизиторами, он обратился к папе, который поручил разобрать его дело Джироламо де Льимучиису, епископу Асколи, аудитору апостолической камеры [465]. Этот судья предписал инквизиторам отправить к нему обвиняемого; так как инквизиторы не подчинились этому, то он приказал архидиакону Барселоны и другим духовным лицам принудить их к этому путем церковных наказаний. В то же время инквизиторы просили папу отменить поручение Джироламо и разрешить отправить обвиняемого к кардиналу Адриану, чего они и достигли через бреве от 5 мая 1517 года.
      VI. Небезынтересно знать, что в частном письме, адресованном кардиналу Адриану, папа говорил, что осведомлен, будто улики против Бедерены крайне несерьезны, подсудимый достаточно наказан пребыванием в тюрьме и было бы справедливо его освободить, потому что улики уголовного преступления должны быть яснее дневного света; если кардинал Адриан думает об этом иначе, то было бы хорошо, если бы он послал в Рим извлечение из процесса с приложением печати до обсуждения приговора. Между тем комиссары апостолического аудитора отлучили инквизиторов; те прибегли к папе, который аннулировал отлучение своим бреве от 9 августа, так как поручение аудитора было уже отменено, когда его делегаты произнесли отлучение. Главный инквизитор был извещен агентами обо всем этом и велел выпустить Бедерену на свободу после долгого и жестокого заточения.
      VII. Поведение инквизиторов Валенсии по отношению к Бланкине, вдове Гонсальво Руиса, представляет картину, полную ужасов. Этой испанке шел восьмидесятый год; она всегда слыла за хорошую католичку. На нее, в столь преклонном возрасте, донесли инквизиции, что в детстве она делала нечто, заставляющее подозревать ее в иудаизме. Ее заключили в секретную тюрьму. Некоторые из ее родственников обратились к папе и пожаловались на медленное ведение процесса. Папа приказал немедленно приступить к следствию и к окончательному приговору. Его приказ не был исполнен; тогда он 4 марта 1518 года перевел дело в Рим и поручил разбор его дому Луису, епископу Лавальи, коадъютору епархии Валенсии, и Ольфио де Проепте, канонику его церкви, рекомендуя выпустить из тюрьмы эту почтенную женщину и поместить ее в монастыре, где она будет пользоваться уходом, снова расспросить свидетелей, взять себе писцов и прокурора, избрав их вне инквизиции, разрешить Бланкине выбрать себе попечителя и доверенного адвоката и судить обвиняемую. Узнав об этом, инквизиторы не стали терять времени и осудили Бланкину как заподозренную раньше получения папского декрета. 18 мая 1518 года они получили от Карла V письмо к послу дону Луису Карросу. Министр должен был просить папу от имени императора одобрить поступок инквизиторов, говоря, что приговор был крайне мягок, так как судьи приговорили Бланкину только к пожизненной тюрьме и к конфискации имущества. Почти в тех же выражениях он писал кардиналам Арагона, Сантикватро, Анконы и Лавальи. В Карле V можно было бы видеть чудовище жестокости, если бы мы не знали, что он считал законом для себя подтверждать во всех делах этого рода резолюции своего наставника кардинала Адриана.
      VIII. Папа принял решение предоставить все на усмотрение главного инквизитора и своим бреве от 5 июля уполномочил его высказаться относительно недействительности или правильности приговора, осудившего Бланкину. Тем не менее через два дня он послал кардиналу новое бреве, которым уведомлял, что узнал, будто до восьмидесятилетнего возраста (хотя в Валенсии были инквизиторы) Бланкина никогда не была предметом доноса; вследствие этого справедливо восстановить положение, в каком она была 4 марта, когда Его Святейшество отнял у инквизиторов расследование ее дела и разбор сущности процесса; все, произведенное и решенное ими, начиная с этого времени и даже раньше, должно считаться недействительным; для того чтобы не допустить несчастную восьмидесятилетнюю старуху умереть с горя при виде себя в санбенито и в тюремном заключении, Его Святейшество приказал снять с нее этот знак бесчестия и поместить ее в доме какого-либо родственника или всякого другого лица, какое укажет Бланкина.
      IX. Кроме названных предосторожностей Лев X решил еще смягчить участь этой уважаемой жертвы. 7 октября он послал кардиналу частное бреве, в котором говорил, что видел извлечение из признания Бланкины и нашел недостаточность и несерьезность улик, приведших к обвинению; опорочивающие ее поступки были совершены в детстве, и на них надо смотреть как на игры, правда, неосторожные, но обыкновенные в этом возрасте, а не как на признаки иудаизма; вследствие этого, для предохранения ее от смерти, которой заставляет бояться продолжительное заключение в тюрьме, он возобновляет приказ выпустить ее на свободу; в то же время он поручает кардиналу (если его мнение согласно с мнением Его Святейшества) оправдать Бланкину и вознаградить ее за убытки; если, напротив, он полагает, что она должна быть осуждена, - приостановить приговор и посоветоваться с ним. В результате этого дела инквизитор объявил Бланкину слегка заподозренною в ереси и дал ей условное оправдание, не обрекая на ношение санбенито и не декретируя ни тюремного заключения, ни конфискации имущества.
      X. Частые жалобы родственников этой женщины, направляемые в Рим, и обнаруженное инквизиторами крайнее желание лишить ее имущества, заставляют меня думать, что она имела значительное состояние. Но каким образом Лев X (который основательно знал это дело, как и все, что происходило до него, по материалам для апелляции) находил в душе доводы, достаточные, чтобы оставить по-прежнему функционировать трибунал, о котором он говорил столько дурного в своих апостольских бреве?
      XI. Диего де Варгас из города Талавера-де-ла-Рейны и один из его дядей были привлечены толедской инквизицией. Первый из этих испанцев обратился с жалобой в Рим и получил от папы бреве, которое поручало Луису де Карбахалу, канонику кафедрального собора Пласенсии, расследование его дела. Главный инквизитор пожаловался Карлу V на то, что комиссар начал работу с нового допроса свидетелей. Карл предписал ему 10 сентября 1518 года отказаться от данного им поручения под угрозой подвергнуться немилости и понести суровое наказание. С удивлением читаешь в письме Карла V, I что Карбахал вводил такие новшества, подобных которым не видели в Испании со времени учреждения святого трибунала инквизиции. Все эти новшества сводились к испытанию свидетелей и к требованию от инквизиторов выдачи им документов процесса и самих обвиняемых, что требовалось во множестве других случаев. Устрашенный угрозой государя, Карбахал отказался от своего поручения. Несчастные узники были осуждены в Толедо.
      XII. Бернардино Диас, оговоренный, был арестован и заключен в секретную тюрьму инквизиции вследствие показания лжесвидетелей. Он доказал свою невинность, был оправдан, выпущен на свободу и восстановлен в пользовании имуществом. Он узнал, что некий Бартоломео Мартинес, его враг, был доносчиком на него. Так как инквизиторы не наказали его за клевету, Бернардино сам вступился за себя и убил его. Он скрылся в Рим и добровольно сознался в преступлении, чрезмерность которого полагал уменьшить, говоря, что совершил его не по злобе, а вследствие горя, причиненного ему преследованием, и раздражения на несправедливость инквизиторов.
      XIII. Между тем последние начали против него новый процесс в Толедо; они велели арестовать его жену, которую они подозревали в пособничестве к его бегству, мать и шесть или семь друзей, помогавших ему убежать. Бернардино представил папе, что имел низшее посвящение, что женился на девственнице, следовательно, под суден церковной юрисдикции, и просил, чтобы его дело рассматривалось в Риме. Папа решил, что в случае согласия родственников убитого оказать ему милость он будет оправдан и возвращен. В то же время папа предписал толедским инквизиторам не вмешиваться в процесс и выпустить на свободу узников, для которых он назначил комиссаров. Буллы были перехвачены инквизиторами. Тогда Бернардино представил папе, что в Испании не найдется никого, кто посмел бы противиться инквизиторам, и что с этой поры ему кажется неотложным перенос в Рим всех процессов и окончательное решение их.
      XIV. Его Святейшество приказал оформить этот доклад; сообщенное оказалось так верно, что папа запретил кардиналу Адриану и инквизиторам заниматься процессом Бернардино. Джироламо де Льимучиис, епископ Асколи, аудитор апостолической камеры, 19 июля 1519 года выпустил послание, предписывающее толедским инквизиторам тотчас же выпустить на свободу узников и восстановить их в правах владения имуществом, а в случае неисполнения приказывал явиться к нему на суд в двухмесячный срок под угрозой отлучения, отрешения от должности и лишения бенефиций.
      XV. Инквизиторы отказались повиноваться. Тогда Джироламо де Льимучиис отлучил их, и они лишились должности в силу папской буллы, которая была еще действительной 22 апреля 1522 года, когда Карл V, говоря об этом деле своему послу, уверял, что они с давнего времени находятся под бременем анафемы за исполнение своего долга, как он об этом хорошо осведомлен, и, какие бы усилия они ни прилагали для достижения суда над собою через комиссию, папа постоянно отвечал отказом, что срамило святой трибунал. Он поручал послу поговорить об этом с Его Святейшеством и просить покончить со злоупотреблением. Посол говорил об этом с папою и 31 мая писал своему государю, что ничего не добился, и Его Святейшество жалуется, что инквизиторы совершают несправедливости. Посол возобновил свои настояния, и папа согласился через год освободить инквизиторов от всякой вины; дон Хуан де Мануэль уведомил об этом Карла V 25 сентября того же года.
      XVI. Бернардино Диас получил прощение от родственников убитого, и свобода была возвращена ему, как и другим узникам. Это дело принадлежит к числу немногих, в коих римская курия показала свою твердость; немало посодействовало этому решение отправиться в Рим, принятое обвиняемым. Другие обвиняемые также обратились к покровительству святого престола. О некоторых из них я расскажу.
      XVII. Севильские инквизиторы начали процесс Диего де Лас Касаса, его братьев Франсиско и Хуана, их жен, отцов этих жен и других родственников. Они все были арестованы, кроме Диего, который бежал в Рим и принес жалобу на судей. Папа запретил инквизиторам Севильи расследовать дело Диего и его семьи. Он поручил кардиналу Адриану самому разобрать его при помощи епископа Канарских островов, который был тогда в Севилье, и не прибегать к содействию других лиц. В то же время он решил выпустить на свободу Франсиско и Хуана де Лас Касаса по представлении ими поручительства в явке к кардиналу и к епископу, которые должны разрешить избрать себе адвокатов и попечителей для занятия их защитой.
      XVIII. Король, узнав об этом, велел приостановить исполнение бреве, как будто оно должно было компрометировать доверие к инквизиции. 30 апреля 1519 года он предписал Карросу, тогдашнему своему послу, просить папу вернуть инквизиции пользование ее правами, потому что Диэго де Лас Касас менее кого бы то ни было может жаловаться: ведь он добился покровительства кардинала и достиг того, что инквизиторам Севильи был дан в помощь в качестве судьи епископ Канарских островов и что, в случае сомнения или разногласия в мнениях, процессы будут разбираться в верховном совете. Каррос не мог добиться того, о чем просил от имени императора.
      XIX. 22 апреля 1520 года он поручил своему преемнику дону Хуану де Мануэлю, владетелю Бельмонте, просить у папы тайного приказа, обязывающего Лас Касаса покинуть Рим и запрещающего ему вмешиваться, как он это делал, в не касающиеся его дела, под угрозой сурового наказания, потому что известно, что он был агентом арагонцев и каталонцев и употреблял подарки и значительные денежные суммы для подкупа тех членов римской курии, которым были поручены дела инквизиции. Этот инцидент дал повод ко многим дебатам. Наконец было решено, что кардинал Адриан и апостолический нунций возьмутся за расследование процесса Лас Касаса и других членов его семьи без вмешательства инквизиторов Севильи, потому что они совершили великие несправедливости. Дон Хуан де Мануэль уведомил Карла V, это обстоятельство изложено также в бреве от 20 января 1521 года. Результатом процесса явился приговор, объявлявший подсудимых заподозренными в ереси в малейшей степени.
      XX. Педро де Вильясис, приемщик имущества инквизиции, неоднократно грубо обращался с Франсиско де Кармо-ной из Севильи. Последний представил жалобу кардиналу, который наказал обидчика. Вильясис, которому все пути инквизиции были хорошо знакомы, тайно замыслил его гибель и велел арестовать не только Франсиско де Кармону, но и его мать Беатрису Мартинес и некоторых других родственников как вознамерившихся его убить и следивших за ним для исполнения своего намерения. Кардинал Тортосы, узнав, что севильские инквизиторы были врагами Франсиско де Кармоны и что этот мотив привел их к аресту братьев и сестер Беатрисы, его матери, перенес дело в свой трибунал. Когда Франсиско вскоре стало известно, что кардинал должен сопровождать императора в Германию, он просил папу запретить инквизиторам завладеть его процессом. Папа заявил в своем бреве от 26 сентября 1520 года, что в случае отъезда в путешествие кардинала он назначит лицо по своему выбору для исполнения обязанностей главного инквизитора. Это предположение не осуществилось, и подсудимые были оправданы.
      XXI. Луис Альварес де Сан-Педро из Гвадалахары, не владеющий своими членами, был ввергнут в секретную тюрьму инквизиции и апеллировал оттуда к папе. Он говорил, что толедские инквизиторы, ослепленные ненавистью, вняли клевете, чтобы преследовать его. Он просил папу отнять у них расследование дела, поручить его главному инквизитору, а пока приказать, чтобы его перевели в монастырь или в какое-нибудь приличное место, пребывание в коем не было бы для него так тягостно, как тюрьма святого трибунала, куда его заключили, и которое было бы просто домом предварительного заключения. Папа даровал Альваресу просимое бреве от 28 декабря 1520 года; он был примирен с Церковью в силу приговора кардинала. Несколько времени спустя, снова преследуемый инквизиторами, Альварес был вынужден бежать в Рим. Папа перенес к себе дело обвиняемого. Хотя Карл V поручил послу в Риме просить выдачи Альвареса инквизиторам, папа настоял на своем решении; Альварес вывернулся из этого дела так же удачно, как и в первый раз. Какой жестокостью было заключение в тюрьму паралитика! Какой контраст между этой суровостью, которую ничто не может оправдать, и выставлением напоказ человечности и сострадания, которые встречаешь на каждой странице в истории этого трибунала!
      XXII. Эта политика не ускользнула от внимания Льва X. Поэтому он постоянно отказывал в согласии на просьбу Карла V о перенесении дела Фернандо Арагонского, своего врача, и его жены, а также другого процесса, возбужденного против памяти и доброго имени Хуана де Коваррувиаса, который был его товарищем по учению. Он отлично знал, как легко отыскать в Испании лжесвидетелей, когда имеют в виду привести в исполнение какой-либо план мести. Это побудило его поручить кардиналу-инквизитору в бреве от 14 декабря 1518 года преследовать их уголовным судом и выдавать светским судьям, чтобы покарать виновных смертной казнью. Несмотря на этот папский приказ и несмотря на то, что случаи пользования этой мерой представлялись неоднократно, к ней, кажется, никогда не прибегали.
      XXIII. Столь же основательно могли тогда жаловаться на злоупотребления, совершавшиеся в инквизиции Майорки по вине некоторых из ее слуг. Впрочем, везде и повсюду происходило одно и то же. На острове Майорка дело зашло так далеко, что в 1521 году составился заговор против прокурора. Один житель, знавший об этом намерении, сообщил священнику, получив обещание скрыть его имя; но священник, желая предупредить ютовящееся преступление, известил дома Арнольдо Альбертино, декана инквцзиторов. Когда незнакомец явился к прокурору, как бы для того, чтобы пригласить его пойти вместе по делу тайной благотворительности, в котором он должен дать отчет, прокурор принял его в своем доме в присутствии других лиц и отказался идти с ним.
      XXIV. Инквизитор Альбертино захотел обязать священника назвать человека, открывшего заговор, и дважды требовал этого. Не желая вступать на путь церковных наказаний, Альбертино по поводу его отказа запросил кардинала Адриана и установил свое мнение насчет мотивов запроса, которое затем напечатал вместе с ответом главы святого трибунала, сущность которого состояла в том, что естественная тайна, хотя она была обещана и принята, не связывает, когда она может вредить третьему лицу; это в настоящем случае обязывало священника открыть ее, хотя судье запрещалось пользоваться ею против кого бы то ни было, если только общественная молва или какой-нибудь другой новый случай не установит улики проступка.
      XXV. Вторая часть ответа не кажется мне справедливой, так как вреда для третьего лица нечего было более бояться; впрочем, решение изменить доверию должно было устранить впредь желание делать другие разоблачения. Альбертино, удерживаясь от применения церковных наказаний, повел себя благоразумно, но ударился в противоположность, стараясь открыть то, чего не следовало говорить. Этот декан инквизиции был впоследствии епископом Пати и даже временным (par interim) вице-королем Сицилии. В 1524 году он составил комментарии под заглавием О еретиках и напечатал их в 1534 году вместе с вышеупомянутым запросом. Они были посвящены дому Альфонсо Манрике, главному инквизитору.
      XXVI. Неудивительно, что инквизитор писал против еретиков, как сделал это Альбертино. Этот предмет занимал умы со времени проникновения лютеранства [466], уже осужденного в Испании с 1521 года, так как 20 марта этого года папа адресовал два бреве - одно главнокомандующему, а другое адмиралу Кастилии, которые управляли королевством во время отсутствия Карла V, чтобы посоветовать им не допускать к ввозу в страну ни одного сочинения Лютера и его защитников. 7 апреля кардинал Адриан поручил инквизиторам арестовывать все сочинения, какие только можно было найти. Эта мера была затем принята в 1523 году, и коррехидор [467] Гипускоа [468] получил приказ помогать в этом случае вооруженной силой должностным лицам инквизиции.
      XXVII. Лев X умер 10 декабря 1521 года, и кардинал Адриан стал его преемником 9 января 1522 года. Он сохранил звание инквизитора Испании до 10 сентября 1523 года, когда облек этим титулом и правами дома Альфонсо Манрике, бывшего епископа Кордовы и Бадахоса, а тогда архиепископа Севильи, со смерти второго главного инквизитора дома Диего Десы, происшедшей 9 июня 1522 года.
      XXVIII. Адриан учредил в Америке второй трибунал инквизиции и распространил его юрисдикцию на Вест-Индию и океанские острова.
      XXIX. Испанцы очень далеки от мысли воздавать похвалу главному инквизитору Адриану, как это делал Лев X, говоря, будто он был добр до такой степени, что позволял инквизиторам злоупотреблять его слабостью для совершения кучи несправедливостей {См. бреве от 12 октября 1519 года.}, так как такое положение причинило величайшие бедствия Испании. Если бы он не оказывал им безграничного доверия и не обманывал Карла V насчет поведения инквизиторов, император преобразовал бы трибунал, как он обещал это кастильцам и арагонцам на собраниях кортесов в Вальядолиде и Сарагосе, и оба королевства избегли бы страшных бедствий. Так опять подтверждается, что участь нации зависит часто от комбинаций самых непредвиденных и нисколько не зависящих от человеческой мудрости!

80

Глава XII

ПОВЕДЕНИЕ ИНКВИЗИТОРОВ В ОТНОШЕНИИ МОРИСКОВ

81

Статья первая

УКАЗ О ДОНОСАХ НА ЕРЕТИКОВ-МАГОМЕТАН

      I. Дом Альфонсо Манрике [469], архиепископ Севильи (вскоре облеченный саном кардинала), наследовал Адриану в должности главного инквизитора. Новохристиане еврейского происхождения в начале его служения льстили себя надеждою увидать вскоре спасительную перемену в форме судопроизводства инквизиции. Они ждали этого с тем большим доверием, - что в 1516 и 1517 годах возник вопрос о рассмотрении поданной ими просьбы об оглашении имен и показаний свидетелей, и тогда Манрике (который был в то время во Фландрии при Филиппе I, отце Карла V) [470] поддержал жалобу, уверяя государя, что она справедлива. Однако дело вышло не так, как они надеялись.
      II. Инквизиторы изменили настроение Манрике, убедив его, что просимое новшество клонится к уничтожению самого святого трибунала и к торжеству врагов веры; было признано, прибавляли они, что число иудействуюгцих значительно уменьшилось через эмиграцию одних и через страх, внушаемый инквизицией другим; но следовало опасаться, что в случае ослабления системы тайных доносов и особенного судопроизводства они вернутся к своим прежним верованиям; к тому же появление двух новых сект - морисков и лютеран - делает еще более необходимой суровость, которую употребляли до сих пор
      III. На самом деле несколько времени спустя была речь о расширении области объектов и предметов доносов, как это явствует из указа, который читали ежегодно в первое воскресенье Великого поста, чтобы напомнить обязательство, налагаемое на каждого христианина, доносить в шестидневный срок о том, что он увидит или услышит противного вере, под страхом отлучения, разрешаемого только епископом, и смертного греха.
      IV. Относительно морисков, возращавшихся в магометанство, было повелено каждому верному объявлять, если он услышит от них, что религия Магомета [471] хороша и нет другой, которая могла бы привести ко спасению; что Иисус Христос просто пророк, а не Бог, и что качество и имя Девы не приличествуют его матери. Повелено было также объявлять, если он был свидетелем или узнал, что мориски соблюдают некоторые обычаи магометан, например, едят мясо по пятницам, думая, что это позволительно; проводят этот день как праздник, одеваясь чище, чем обыкновенно; оборачивают лицо к востоку, произнося Висмилей [472], связывают ноги животным, которых будут есть, перед тем как их зарезать; отказываются есть мясо тех животных, которые не были зарезаны или же были зарезаны женщиной; обрезывают своих детей, давая им арабские имена, или высказывают желание, чтобы этот обычай соблюдался другими; утверждают, что надо верить в Бога и его пророка [473] Магомета; произносят клятвы Корана или соблюдают пост рамазан, и свою Пасху, творя милостыню и принимая пищу в питье только при восходе первой звезды; делают зохор, поднимаясь до света, чтобы поесть, и, выполоскав рот, снова ложатся в постель; соблюдают гвадок, моя себе руки от кистей до локтей, лицо, рот, ноздри, уши, ноги и половые части, или делают сала, оборачиваясь лицом к востоку [474], садясь на циновку или ковер, поднимая и опуская попеременно голову, произнося некоторые арабские молитвы и вычитывая андулилей, коль, алагухат и другие формулы магометанского обряда; справляют пасху барана, убивая это животное после обряда гвадок; женятся по магометанскому обычаю; поют песни мавров и исполняют замбры, или танцы, и леилы, или концерты, при помощи запрещенных инструментов; соблюдают святые заповеди Магомета и возлагают руку на голову своих детей или других лиц в качестве обряда, предписанного законом; моют мертвецов и хоронят их в новом саване; погребают их в девственной земле или кладут в каменные гробницы лежащими на боку, с головой на камне; покрывают могилу зелеными ветвями, поливают медом, молоком и другими напитками; призывают Магомета в своих нуждах, называя его пророком и посланником Божиим и говоря, что святилище Мекки (где, по их уверению, погребен Магомет) есть главный храм Бога; заявляют, что они крестились не по вере в нашу святую религию; что их отцы и их предки наслаждаются вечным блаженством в награду за устойчивость в религии мавров; что можно спастись, оставаясь мавром (или в Моисеевом законе, если говорящий принадлежит к евреям). Наконец, христиане обязывались указом о доносах объявлять, если слышали о переселении кого-нибудь в Варварию [475] или другие страны, чтобы отступить от христианства или по другому подобному мотиву.
      V. Нетрудно видеть, что среди действий и слов, переданных мною, есть много таких, которые настоящий добросовестный католик не поколеблется сделать или сказать как безразличные по существу и которые становятся еретическими или навлекающими подозрение в ереси в соединении с обстоятельствами, придающими им этот характер. Это новое предписание инквизиционного кодекса и презрение, которое вообще питали к морискам в Испанском королевстве, открывали путь клевете, которую возбуждали дух ненависти и мести и другие столь же свирепые настроения.
      VI. Надо, впрочем, отдать справедливость Манрике, что он жалел о положении, до которого были доведены мориски, и противился, насколько мог, преследованию, помня обещание, данное Фердинандом и Изабеллой, что они не будут подчинены инквизиции и не будут ею наказываться по маловажным делам. 28 апреля 1524 года Манрике был в Бургосе, когда мориски доложили ему, что получили от его предшественников гарантии, что инквизиция не будет их привлекать к суду и преследовать по маловажным мотивам; однако вскоре инквизиторы начали сурово с ними обращаться, арестовывая и предавая суду без достаточных оснований для такого обхождения; поэтому они умоляют о милости, чтобы при его служении им было оказано не меньше покровительства, чем при его предшественниках.
      VII. Манрике передал их просьбу на обсуждение верховного совета и снова велел опубликовать и подтвердил благоприятные для них распоряжения. Он приказал быстро закончить начатые процессы к выгоде обвиняемых, если только не будет констатирована приписываемая им ересь; в таком случае до произнесения приговора должны были запросить верховный совет.

82

Статья вторая

МОРИСКИ КОРОЛЕВСТВА ВАЛЕНСИИ

      I. Мы видели, что приказ Фердинанда и Изабеллы обязал в 1502 году мавров, не желавших принимать христианскую религию, покинуть Испанию. Хотя этот закон получил силу в Кастилии, он нисколько не задел мавров Арагона, потому что король счел нужным уступить настояниям частных владетелей, представивших ему громадный урон, который следовал бы для них от ослабления населения в их владениях, где почти не было крещеных жителей. Оба государя возобновили свое обещание в Монсоне в 1510 году [476], а Карл V на собрании кортесов в Сарагосе в 1519 году обязался присягою не делать на этот счет никаких нововведений.
      II. Вскоре гражданская война разразилась в королевстве Валенсия. Началось восстание, подобное тому, которым в то время была охвачена Кастилия. Мятежники были почти все люди из народа, питавшие величайшую ненависть к дворянам, а особенно к сеньорам, пользовавшимся некоторой властью над жителями. Повстанцы старались причинить им как можно больше ущерба. Они знали, что для сеньоров будет огромным бедствием, если сделают их мавров-вассалов христианами, так как различие в религии обязывало мавров уплачивать своим сеньорам более обременительные повинности, чем платили лица христианского вероисповедания.
      III. Вследствие этого повстанцы заставляли креститься всех мавров, попадавших к ним в руки; таким способом было крещено более шестнадцати тысяч. Так как насилие более, чем убеждение, принимало участие в этой перемене, они не замедлили вернуться к своему прежнему верованию. Император велел казнить главных вожаков восстания. Много мавров (которых эта суровость заставила опасаться подобного же обращения с ними) уехало из Испании и удалилось в королевство Алжирское [477], так что в 1523 году более пяти тысяч домов осталось без жителей {Сауяс. Летопись Арагона. Гл. 100; Сандовал. История Карла V. Кн. 13. п. 28.}.
      IV. Раздраженный этим, Карл V убедил себя, что не следует терпеть мавров в государстве, и попросил папу освободить его от присяги, данной на собрании кортесов в Сарагосе. Папа сначала ответил, что подобная уступка будет скандалом. Император настаивал, и она была ему дана 12 марта 1524 года. Папа только обязал его своим отдельным бреве поручить инквизиторам ускорить обращение мавров, объявив им, что в случае отказа перейти в христианскую веру их обяжут выехать из королевства под страхом быть обращенными в пожизненное рабство. Они подпадут под исполнение этой угрозы, если пропустят предоставленный им срок, не крестившись или не выехав из Испании.
      V. В то же время папа другим бреве рекомендовал обратить в церкви все мечети и решил, что десятина, получаемая с земель, обрабатывавшихся раньше маврами, будет отдаваться владетелям этих земель как возмещение двойных повинностей, платеж которых прекратится, когда мавры станут христианами. Он поручил также сборщикам десятин выплачивать расходы по католическому богослужению, для которого будут основаны бенефиции с доходом от земель, принадлежавших мечетям {Там же. Гл. 110.}.
      VI. Историки, приводившие буллу 1524 года, думали, что эта мысль принадлежит самому папе. Однако письмо, которое герцог Сесо, посол в Риме, писал 7 июня, отправляя этот документ, и декрет, узаконивший способ действия инквизиторов относительно мавров, доказывают не только то, что папа долго отказывался дать эту буллу из опасения скандала, который она должна произвести, но и то, что, отправив ее, он отказывался вручить оба бреве, предвидя их последствия. Надо сознаться, что сомнения папы были вполне обоснованны, так как он освобождал Карла V от присяги, чтобы принять меры, клонившиеся к уменьшению населения королевства в ущерб интересам сеньоров; это было также не в интересах епископов, которые не могли равнодушно смотреть, что инквизиторы исполняют новые функции в их епархиях.
      VII. Появились сомнения насчет действительности крещения, совершенного над маврами в королевстве Валенсия повстанцами; эти сомнения следовало разрешить до приведения в исполнение папской буллы. Карл собрал совет под председательством главного инквизитора, составленный из членов совета Кастилии, Арагона, инквизиции Индий и военных орденов, из нескольких епископов и богословов. Это собрание имело двадцать два заседания в церкви францисканского монастыря в Мадриде. После долгих обсуждений было объявлено, что крещение мавров должно считаться достаточным ввиду того, что неверные не оказали никакого, сопротивления, а, напротив, горячо желали его принять, чтобы избежать того, что считали величайшим несчастьем; это настроение позволяет думать, что они пользовались полной свободой, необходимой для признания действительности таинства. Император, узнав об этом, присутствовал на последнем заседании собрания, происходившем 23 марта 1525 года, и приказал на основании этой декларации, чтобы крещеные мавры были принуждены остаться в Испании в качестве христиан, жить как таковые, крестить тех из своих детей, которые еще не получили крещения; для исполнения этой двойной цели и для наставления их в истинах религии были назначены священники, которым будет поручена эта забота, Монах-иеронимит Яго Бенедет заявил императору, что он видит в каждом крещеном мавре отступника. События доказали, что он не ошибался.
      VIII. Франциск I, король Франции [478] (который жил тогда пленником в Мадриде), сказал Карлу V, что спокойствие будет установлено в государстве только тогда, когда он выгонит всех мавров и морисков. Таково было тогда в Европе состояние познаний в области политики.
      IX. Дом Альфонсо Манрике передал свои полномочия главного инквизитора для королевства Валенсии дому Гаспару д'Авалосу, епископу Кадиса, который потом был архиепископом Гранады. Этот прелат опубликовал несколько указов, чтобы дать знать жителям о данном ему поручении, и приказал всем крещеным маврам явиться в кафедральный собор Валенсии для примирения с католической церковью и разрешения от двойного греха ереси и отступничества, без всякого наказания и епитимьи, но с увещанием, что если они еще раз откажутся от христианской веры, то подвергнутся смертной казни и будут лишены имущества.
      Королевский указ от 4 апреля гласил, что мечети, в коих уже была принесена святая жертва литургии, не могут более служить для магометанского культа.
      X. Большинство мавров бежали в горы и в Сьерру-де-Берниа. Они подняли там восстание против Карла V и до августа сопротивлялись могуществу его оружия; они капитулировали, получив амнистию.
      XI. Император писал 13 сентября главным вождям мавров в королевстве Валенсия, чтобы побудить их принять христианство. Он обещал им свое покровительство и пользование всеми правами наравне с христианами и уверял их, что его слово будет нерушимо, вопреки возможным советам о мерах, которые следовало принять относительно их.
      XII. 16 июня папа послал буллу главному инквизитору, чтобы он приказал дать безусловное разрешение всем морискам, и уполномочил его принять на себя расследование всех дел, которые могут их коснуться. Вследствие.этого епископ Кадиса и множество катехизаторов [479] и проповедников отправились в Валенсию в сентябре для выполнения своей миссии. Среди них находился брат Антонио де Гевара, который вскоре стал епископом Мондоньедо. Для того чтобы побудить морисков жить, как следует хорошим христианам, он говорил, что они все, как и прочие жители, происходят от испанских христиан. Когда мавры вступили во владение городом Валенсией по смерти Сида (храброго Родриго Диаса де Вивара [480]), они будто бы забрали себе всех христианских женщин, которых нашли в городе, и от них якобы происходят все мориски. Я не знаю, как доказывал проповедник этот факт.
      XIII. 21 октября был опубликован указ, запрещавший морискам продавать золото, серебро, шелк, украшения, драгоценности, животных и другие виды товаров. 18 ноября был опубликован приказ доносить святому трибуналу на морисков-рецидивистов.
      XIV. Указ 16 ноября обязывал мавров отправиться в города и местечки, наиболее близкие к их местопребыванию, чтобы получить там наставление, которое хотели им дать; впредь носить на шляпах полумесяц из синего сукна величиною с апельсин (это было знаком их будущего рабства); выдать все оружие с запрещением впредь им пользоваться под угрозой получения ста ударов кнута; становиться на колени на улицах во время перенесения причастия умирающим; не совершать публичных религиозных обрядов, закрыть все мечети. Христианские сеньоры, имевшие мавров в числе своих вассалов, были ответственны за исполнение этих мер.
      XV. 25 ноября появилась папская булла, которая обязывала всех христиан, под угрозой отлучения, разрешаемого только епископом, оказывать помощь, если потребуется, для успешного исполнения этих решений. Этим не ограничились. Королевским указом было предписано всем маврам креститься до 8 декабря, и объявлено, что они будут изгнаны из королевства через данный им короткий срок и будут считаться рабами, если не станут повиноваться.
      XVI. По истечении льготного срока было обнародовано при звуке труб приказание всем маврам удалиться из Испании до 31 января 1526 года по путям, которые им будут назначены, до порта Короньи через обе Кастилии и Галисию. В то же время было запрещено сеньорам удерживать их на землях после этого срока, под угрозой штрафа в пять тысяч дукатов. Инквизиторы угрожали предоставленными их власти церковными наказаниями жителям, которые стали бы помогать маврам в их сопротивлении {Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 35.}.
      XVII. Мавры Альмонасида [481] с октября месяца отказались креститься и сопротивлялись вооруженной рукой воле монарха до февраля. Город был взят; многие из них были преданы смерти, остальные стали христианами Можно ли придумать для распространения христианства меры, более противоположные апостольским, чем принятые в этом случае?
      XVIII. В местечке Корреа мавры убили местного сеньора и семнадцать христиан, которые с его согласия принуждали их принимать крещение. Наконец, вспыхнул общий мятеж среди мавров королевства Валенсия, где их было не менее двадцати шести тысяч семейств; мавры укрепились в местечках Сьерры-д'Эспадан, где королевская армия спустя долгое время одолела их {Сандовал. История Карла V. Кн. 13. п. 28 и сл.}. Оставшиеся в местечках или удалившиеся оттуда при приближении рокового срока умоляли о покровительстве управлявшую Валенсией королеву Жермену де Фуа, вторую жену Фердинанда V, вышедшую тогда замуж за дона Фернандо Арагонского, герцога Калабрии, который лишился прав на Неаполитанское королевство. Она дала охранную грамоту двенадцати депутатам, которых они посылали ко двору, чтобы в точности узнать намерения императора, в принудительном характере коих они сомневались. Они просили у государя отсрочки в пять лет для того, чтобы стать христианами или выехать из королевства через порт Аликанте. Обе эти просьбы были отвергнуты. Они согласились на принятие крещения при условии, что инквизиторы будут их преследовать лишь по истечении сорока лет, - но и в этом им было сурово отказано.
      XIX. Они обратились к главному инквизитору Манрике. Тот принял их любезно. Предполагая, что они легко согласятся на принятие крещения, он предложил им, как и всем исповедующим их религию, свое содействие у императора и в то же время посоветовал изложить письменно свою просьбу. 16 января 1526 года они вручили ему докладную записку, в которой просили:
      1) чтобы в течение сорока лет они не были подсудны инквизиции;
      2) чтобы в течение этого времени они могли сохранять свою одежду и свой язык;
      3) чтобы им разрешили иметь особое от старинных христиан кладбище;
      4) чтобы в этот промежуток они могли жениться на своих родственницах, даже на двоюродных сестрах, и не испытывать никаких неприятностей в отношения брачных союзов, заключенных до сей поры;
      5) чтобы все их бывшие служители культа остались и получали доходы от мечетей, ставших церквами;
      6) чтобы употребление оружия было разрешено им, как и прочим христианам;
      7) чтобы оброки и повинности, которые они платили сеньорам, были уменьшены и не превышали степени обложения прочих христиан;
      8) чтобы в королевских городах их не обязывали платить сборы на муниципальные расходы, если только им не дадут права на общественные должности и на пользование почестями, как и старинным христианам.
      XX. Эти статьи были представлены на рассмотрение императорского совета, который ответил:
      1) что относительно морисков Валенсии и королевства Арагон ограничатся мерами, принятыми для морисков Гранады:
      2) что им будет разрешено сохранить в течение десяти лет употребление их одежды и их языка;
      3) что их будут хоронить согласно их просьбе, при условии, что их кладбища будут находиться по соседству с церквами, и что старинные коренные христиане могут также здесь погребаться;
      4) что не будет никаких нововведений насчет заключенных уже браков, но что они должны согласоваться с обычаем старинных христиан;
      5) что обратившиеся магометанские служители культа будут пользоваться более или менее значительным доходом, по степени усердия, которое они употребят для того, чтобы сделать более искренним обращение остальных мавров;
      6) что разрешение носить оружие будет им дано, как и прочим христианам;
      7) что оброки, которые они обязаны платить своим сеньорам, будут уменьшены, насколько позволят буква и оговорки договоров, и что они не будут платить больше других жителей;
      8) что в отношении королевских городов все остается по-прежнему и не будет установлено никакого налога на мавров там, где они до этого времени ничего не платили.
      XXI. Получив эти условия, мавры крестились, за исключением нескольких тысяч человек, которые бежали в горы. Против них пришлось отправить военный отряд, употребивший весь 1526 год для покорения беглецов. Когда дело дошло до конца, они приняли крещение, и угрожавшее им рабство было заменено штрафом в двенадцать тысяч дукатов {Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 38; кн. 4. Гл. 9 и 14.}.

83

Статья третья

МОРИСКИ АРАГОНА И ГРАНАДЫ

      I. Опасаясь, как бы рассеянные среди них мавры не были подчинены тому же закону, что и мавры Валенсии, арагойцы сделали императору через графа Рибагорсу, его родственника, представление, что мавры этой страны всегда были спокойны и никогда не причиняли ни политической смуты, ни религиозного скандала; их нельзя упрекнуть в совращении к отступничеству ни одного христианина, и, наоборот, они так хорошо настроены, что помогают трудом своих рук поддержке многих священников и мирян; они рабы или прикреплены к земле короля и сеньоров королевства, и нет никаких опасений насчет какой-либо связи их с африканскими маврами, потому что они живут на большом расстоянии от моря; среди них имеется множество отличных рабочих для выделки оружия, что доставляет государству выгоду, потеря которой была бы очень чувствительна, если бы их принудили покинуть Арагонское королевство; хотя они и приняли крещение, чтобы избегнуть угрожавшего изгнания, они не стали христианами более, чем прежде, и, напротив, если их оставят жить в покое, они не преминут сами собою обратиться к христианской вере, как доказал это опыт, от счастливого влияния их сношений с христианами; легко предвидеть неисчислимые бедствия, если Его Величество не сдержит обещания, данного кортесам, и не будет подражать поведению своего деда, который верно исполнил свое обещание {Там же. Гл. 36; Сауяс. Летопись Арагона. Гл. 130.}.
      II. Представления арагонцев были тщетны. Когда соглашение с маврами королевства Валенсия было исполнено, император приказал инквизиции подчинить условиям этого соглашения и мавров Арагона, в результате чего они без сопротивления были крещены в 1526 году.
      III. В 1528 году Карл созвал в Монсоне генеральные кортесы королевства Арагон. Депутаты этой страны, Каталонии и Валенсии жаловались, что инквизиторы не соблюдают статей конкордата 1512и1519 годов и судят за ростовщичество и за многие другие проступки вопреки запрещению, сделанному им. Они просили императора повелеть -устранить эти злоупотребления и одновременно запретить инквизиторам преследование морисков, даже при предположении, что их видели совершающими обряды магометанской религии, до тех пор, пока их не наставят в достаточной степени истинам христианской религии.
      IV. На первый пункт император ответил, что он наблюдает за тем, чтобы справедливость была удовлетворена, а на второй - что приняты уже меры для удовлетворения их просьбы. Для успокоения угрызений совести Карл получил от папы буллу от 2 декабря 1530 года, которой Его Святейшество давал главному инквизитору необходимые полномочия для разрешения им самим и через духовников преступлений ереси и отступничества как внешнего характера, так и внутреннего, причем, сколько бы раз мавры королевства Арагон ни впадали в ересь и раскаивались в этом, на них не налагалось ни публичного покаяния, ни какого-либо другого позорящего наказания, хотя бы они заслуживали его вплоть до конфискации имущества и смертной казни. Невежеством, говорят, более всего объяснялось их возвращение к ереси, и достигнуть их обращения в христианство легче всего при помощи мягкости и милосердия, а не средствами строгости.
      Таковы были побуждения, выраженные в булле, не замедлившей дать благоприятные результаты.
      V. Почему относительно евреев следовали другой политике? Потому, что это были богатые торговцы, между тем как среди мавров едва можно было встретить одного богача на пять тысяч жителей. Прикрепленные к обработке полей или занятые уходом за своими стадами, они всегда были очень бедны. Среди них встречались только ремесленники, обладавшие удивительной ловкостью и уменьем.
      VI. Мориски Гранады вызывали не менее сильные заботы императора, хотя причины волнений среди этих морисков были, по-видимому, маловажны. Я говорил, какие обещания давали Фердинанд и Изабелла во время покорения королевства и в последующие годы тем из них, которые примут крещение; мы теперь знаем, что вышло из этих обещаний при некоторых особенных обстоятельствах.
      VII. Однако когда император в 1526 году приехал в Гранаду, ему представили докладную записку о морисках дон Фернандо Бенегас, дон Мигуэль Арагонский и Диего Лопес Бенехара. Все трое были членами муниципалитета и очень знатными дворянами, так как происходили по прямой мужской линии от мавританских королев Гранады. Они были крещены после завоевания, и их крестным отцом был Фердинанд V. Они представили Карлу, что мориски много терпят от священников, судей, нотариусов, альгвасилов и прочих коренных (старинных) христиан. Король сочувственно встретил их рассказ и, справившись с мнением своего совета, приказал дому Гаспару д'Авалосу, епископу Кадиса, объехать местности, населенные морисками, в сопровождении комиссаров, бывших с ним по этому же делу в Валенсии, и трех каноников Гранады, чтобы удостовериться в действительности сообщенных ему фактов и ознакомиться с положением религии у этого народа.
      VIII. Епископ посетил все королевство Гранада и признал, что жалобы морисков обоснованны. Но в то же время он признал, что среди этого народа едва можно насчитать семь католиков; прочие вновь стали магометанами, потому ли, что они не были как следует наставлены в христианской религии, или потому, что им дозволили публично отправлять обряды прежней религии.
      IX. Такое положение вещей побудило императора созвать чрезвычайный совет под председательством архиепископа Севильи, главного инквизитора, в составе членов: архиепископа Сант-Яго, председателя королевского совета, королевского великого подателя милостыни; избранного архиепископа Гранады; епископа Осмы, духовника государя; епископов Альмерии и Кадиса, викариев Гранады; трех членов совета Кастилии, одного члена совета инквизиции, одного члена государственного совета, великого командора военного ордена Калатравы [482] и наместника, генерального викария епархии Малаги.
      X. Это собрание имело несколько заседаний в королевской капелле. В результате совещаний трибунал инквизиции был перенесен из Хаэна в Гранаду; его юрисдикция распространялась на все королевство Гранада; круг ведения хаэнского трибунала объединялся с кордовским. Было постановлено несколько мероприятий, которые были объявлены 7 декабря 1528 года после одобрения короля. Важнейшим из них было обещание прощения морискам всего прошлого и предупреждение, что, если они снова впадут в ересь, они будут преследоваться по всей строгости законов инквизиции{Королевский указ напечатан в книге Указов королевской канцелярии Гранады. Кн. 4. Отд. III. Лист 368.}. Мориски подчинились всему и получили от Карла за восемьдесят тысяч дукатов право носить свой национальный костюм, пока государю будет угодно это позволить, и согласие на то, что, если мавры впадут в отступничество, инквизиция не будет захватывать их имущество. Эту двойную милость распространили и на морисков короны Арагона {Сандовал. История Карла V. Кн. 14. 28; Сапатер. Летопись Арагона. Кн. 3. Гл. 38.}.
      XI. Климент VII одобрил эти меры в июле 1527 года, когда был еще пленником вместе с семнадцатью кардиналами в замке Св. Ангела, со времени знаменитого вступления в Рим коннетабля Франции, Шарля Бурбона [483].
      XII. Инквизиторы королевства Гранада в 1528 году справили торжественное аутодафе со всей возможной пышностью, чтобы внушить морискам больше уважения, страха и ужаса. Однако, к сожалению, были присуждены не мавры, а только крещеные евреи, вернувшиеся к иудаизму.
      XIII. Мориски с давних пор жили в отдельных кварталах, обозначавшихся именем морериа (moreria); они жили здесь отдельно от старинных (коренных) христиан. Этот обычай был установлен королями и имел целью предупреждение совращений маврами христиан, если бы между ними были более частые сношения. Тогдашние обстоятельства были не похожи на прежние, и Карл V, по совету Манрике, приказал 12 января 1529 года морискам оставить их отдельные кварталы и поселиться в самом центре городов, чтобы жить здесь вперемежку со старинными (коренными) христианами и таким образом получить больше удобства для присутствия при церковных обрядах и для наставлений, которые предполагали им давать. В то же время было предписано супрефектам и судьям первой инстанции согласоваться с инквизиторами для исполнения нового закона. Если бы какой-нибудь мориск пожаловался, следовало его выслушать и уведомить верховный совет.

84

Статья четвертая

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС ОДНОГО МОРИСКА

      I. Какой бы умеренной ни казалась эта политика, без труда можно открыть здесь намерение наблюдать за морисками вблизи, среди народа, где святой трибунал должен был иметь многочисленных шпионов. Слуги его с тем большей горячностью ухватились за эту мысль, что число жертв среди евреев ежедневно уменьшалось и их приходилось отыскивать среди морисков. В самом деле, я докажу, что ни человечность, ни какой другой мотив подобного рода не входили в виды страшного трибунала; для этой цели я расскажу происшествие следующего 1530 года.
      II. Я выбрал эту историю из многих других и пользуюсь извлечением из подлинного процесса. Я должен особо отметить достоверность, чтобы не оставалось никакого сомнения в огромном злоупотреблении, которое делалось из тайны в среде инквизиторов, в видах обойти самые уставы святого трибунала, римские буллы, государственные законы и правительственные приказы, а также указы главного инквизитора и верховного совета.
      III. 8 декабря 1528 года некая Катарина, прислуга Педро Фернандеса, управляющего графа де Бенавенте, донесла на одного мориска по имени Хуан Медина, медника, жителя местечка Бенавенте, уроженца Сеговии, старика семидесяти одного года. Она сказала, что около 1510 года, то есть восемнадцать лет назад, она жила в течение года и пяти недель в том же доме, где жил и оговоренный с Педро, Луисом и Беатрисой де Медина, своими детьми, и с другим Педро, своим зятем. Она заметила, что ни Хуан, ни его дети не ели никогда свинины и воздерживались от употребления вина; они мыли ноги и туловище по субботам и воскресеньям, по обычаю мавров. Она прибавила, что видела, как делал это Хуан, и никогда не видала за этим занятием его детей, потому что они запирались в комнате для мытья.
      IV. Безо всякого осведомления и других улик инквизиторы Вальядолида потребовали 7 сентября 1529 года, чтобы Хуан предоставил себя в распоряжение трибунала. 24 и 25 сентября они поставили ему обычные общие вопросы. Хуан заявил, что крестился в 1502 году, в эпоху изгнания мавров, и не помнит, чтобы он совершал или видел, как совершают другие, предписания закона Магомета.
      V. 28 сентября прокурор представил свой обвинительный акт. Хуан признавал в своем ответе, что он никогда не ел свиного мяса и не пил вина, может быть, потому, что он крестился в сорокапятилетнем возрасте, не имел никакого желания есть свинину и пить вино и не хотел заводить эту привычку после того, как столь продолжительное время обходился без нее; равным образом достоверно, что он по субботам вечером и по воскресеньям утром мылся, потому что это заставляло его делать ремесло медника; тот, кто придал дурной смысл всем этим действиям, конечно, виновен в преступном намерении.
      VI. Инквизиторы допустили улику в деяниях и 30 сентября сообщили меднику результат, который был не что иное, как самый донос. Обвиняемый защищался теми же доводами, которые приводил раньше. Он установил анкету из пяти статей. Первые две клонились к доказательству его католичества, три других - к оправданию отвода обозначенных лиц, среди них и доносчицы, которая была прачкой и стала, по его словам, его заклятым врагом после сильной ссоры между ними, вследствие которой он перестал отдавать ей в стирку белье; кроме того, она пользовалась дурной репутацией и вообще было известно, что она имеет привычку обманывать и лгать. Он назвал нескольких лиц, могущих доказать правду его пяти статей. Но инквизиторы, узнав, что они принадлежат к новохристианам, отказались их допрашивать об основательности отвода со стороны оговоренного. Они приняли это решение, хотя немного ранее, а именно 31 мая того же года, верховный совет предписал противоположную меру.
      VII. Нужно, однако, сказать, что правило совета было новым средством нападения, направленным против обвиняемых, вместо того чтобы быть им благоприятным. Оно гласило, что будут выслушиваться свидетели, намеченные обвиняемым, чтобы доказать справедливость отвода с его стороны, и также те, кого он отведет, если они не давали показаний на предварительном следствии. Это решение было принято, поскольку предполагалось, что раз обвиняемый поименовывает или отводит свидетелей, они, вероятно, имеют нечто показать против него. Вот истинный мотив этого воображаемого милосердия, хвастать которым стоило так мало. Эта мера была возобновлена верховным советом 16 июня 1531 года под тем же видом мнимого интереса и благосклонного отношения к обвиняемым.
      VIII. 1 октября было разрешено Хуану вернуться в Бенавенте; этот город и его территорию ему назначили местом ссылки. Он доказал через показания шести свидетелей, что его поступки и обычное поведение были такими же, как у хорошего католика. Но он потерпел неудачу в отводе доносчиков, потому что свидетели, намеченные им, не были допрошены.
      IX. 18 марта 1530 года было постановлено, что Хуану будет угрожать пытка и что поэтому он будет заключен в застенок. Если он признает себя еретиком, следует пересмотреть процесс, а если будет упорствовать в отрицании всего, то должен быть наказан лишь легким денежным штрафом. Он был вызван на суд вторично и получил приказание отправиться в тюрьму святого трибунала. 31 августа страшная угроза пытки была приведена в исполнение. Для того чтобы ее действие сделать более верным, с него сняли всю одежду и привязали к кобыле [484]. Почтенный старец сохранил твердость и заявил, что не может сказать ничего другого, не солгав, и что все, что он прибавит, будет вырвано у него страхом мучений. Его удалили из этого места страданий и заключили в тюрьму. Наконец он был оттуда выведен, чтобы 18 декабря 1530 года появиться на публичном аутодафе со свечой в руке. Он услышал чтение своего приговора, гласившего, что он освобожден от суда, но что инквизиция присуждает его к уплате четырех дукатов судебных издержек за подозрение в ереси, к которой он был всегда предрасположен.
      X. Сущность и способ этого судопроизводства устрашают своей несправедливостью, и воображение не может представить себе суда, схожего с этим. Инквизиторы нарушили в этом случае все свои уставы. Но они умерли, и никто не заподозрил их в несправедливости. Хорошо было бы, если бы эта неполитическая тайна была предосторожностью, редко употребляемою. Но когда вспомнишь о почти бесчисленном множестве жертв инквизиции, можно ли думать, что злоупотребление тайною не было частым? 17 декабря 1537 года верховный совет постановил, что мориски не будут предаваться пытке, чтобы вынудить их признаться в воздержании от вина и свиного мяса, если не было других поступков, за которые было бы позволительно подвергать их пытке. Противопоставим этой позорной картине людской несправедливости любопытный акт чистосердечия и правосудия.

85

Статья пятая

МЕРЫ, ПРИНЯТЫЕ ДЛЯ ОБРАЩЕНИЯ МАВРОВ И МОРИСКОВ

      I.15 июля 1531 года папа адресовал дому Альфонсо Манрике (который был уже тогда кардиналом римской Церкви) бреве, в котором он говорил, что император просил его принять надлежащие меры к тому, чтобы с морисками королевства Арагон обращались как со старинными (коренными) христианами, вассалами дворян и баронов этой страны.
      Для того чтобы это понять, надобно знать, что в эпоху обращения морисков дворянам и баронам королевства дано было право получать начатки и десятины с продуктов, извлекаемых этим народом с земельных угодий, в возмещение аренд и доходов, потерянных через обращение их вассалов. Эта привилегия не вполне удовлетворила их; они требовали от морисков еще личных услуг или барщины, подати, известной под именем асофрас (azofras), и других повинностей, уплачивавшихся жителями до их обращения. Мориски, отягощенные оброками и исстрадавшиеся от стольких мучений, стали питать отвращение к христианской религии и вернулись к практике и обрядам магометанства, что требовало быстрого и энергичного врачевания. Вследствие этого папа поручил главному инквизитору принять на себя расследование этого дела. Если положение таково, как ему сообщили, пусть он прикажет дворянам и баронам получать с новохристиан, их вассалов, только то, что они получают со старинных (коренных) христиан, под угрозою отлучения и других канонических наказаний, апеллировать против коих им запрещается.
      II. Достоверно, что Карл V не нуждался в папской булле для прекращения злоупотреблений, на которые жаловались, особенно после того, как он (по обращении морисков Валенсии) обязался исполнить все, чего просили тогда для морисков. Но государь был рад пользоваться инквизицией, потому что не сомневался, что эта мера будет точно исполнена, если она будет поддержана страхом, который инквизиция так хорошо умела всем внушать.
      III. Гораздо меньше справедливости (несмотря на способ изложения) мы встречаем в другом бреве, от 13 декабря 1532 года, в котором папа говорит, что он узнал из донесений кардинала Манрике о плохом положении религии у морисков Арагона по вине епархиальных епископов, пренебрегших их наставлением. Вследствие этого он приказывает кардиналу-инквизитору построить и освятить церкви во всех епархиях и городах Арагона, где живут мориски; учредить при них приходы; наделить их десятинами, начатками и другими доходами; основать должности приходских настоятелей и викариев, бенефиции и капеллы; назначить туда лиц, способных занимать эти должности, и наблюдать, чтобы их главнейшей заботой было преподание морискам таинств и обучение их Катехизису.
      IV. Можно ли допустить, что все епископы небрежно относились к наставлению морисков, чтобы в результате без протеста лишиться естественных прав епископата, к стыду их личного сана? Этого нельзя думать. Истинной причиной возвращения морисков к культу магометанства была любовь к религии отцов, существовавшая в их душе, и ненависть к христианству, которое их насильно заставили принять. Папа признал справедливость жалоб епископов и 11 июня 1533 года объявил своим бреве, что поручение Манрике действительно только на один год и что оно отменяется в той части, которая касается устроения приходов и назначения пастырей. Вопреки этому решению римская курия новым бреве, от 26 ноября 1540 года, уполномочила кардинала, архиепископа Толедо дома Хуана Пардо де Таверу [485], преемника Манрике, продолжать начатое дело, которое смерть помешала выполнить.
      V. 12 января 1534 рода император запретил инквизиторам Валенсии постановлять конфискацию имущества осужденных ими морисков ввиду того, что было справедливо оставить его в пользовании их наследников {Маянс. Жизнь Хуана Луиса Вивеса, в начале сочинений Вивеса.}. Так как распоряжения, отданные государем на этот счет, были (или должны были быть) известны инквизиторам, может показаться удивительным, что пришлось напоминать их. Но это неведение не должно изумлять в новом инквизиторе, потому что обыкновенно новые не знали (или делали вид, что не знают) указов государя, предшествовавших их назначению и противоположных обычаям и принятому течению дел святого трибунала.
      VI. В начале 1535 года верховный совет положил правилом для инквизиторов никогда не присуждать морисков к релаксации, даже в случае вторичного впадения в ересь. Когда Карл V был в Алжире, он велел опубликовать, что испанцы-ренегаты в случае желания вернуться в Испанию и войти в лоно католической Церкви будут освобождены от преступления без суда и позора и восстановлены в правах имущества. Однако не видно было, чтобы обещание монарха побудило многих беглых испанцев к возврату в Испанию, потому что они не сомневались, что инквизиторы сумеют сделать тайно то, что открыто запрещалось государем.
      VII. В апреле 1543 года Карл велел опубликовать, что он даровал льготный срок морискам округов местечек Ольмедо и Аревало; если они попросят примирения с Церковью, оно будет тайным и они останутся владельцами своих угодий. Такая же декларация была сделана главным инквизитором 2 июля 1545 года для побуждения находившихся в Феце и Марокко вернуться в Испанию. Этот государь получил от Павла III [486] бреве от 2 августа 1546 года, гласившее, что мориски Гранады, даже несколько раз впадавшие в ересь, а равно их дети и потомки должны допускаться ко всем гражданским должностям и церковным бенефициям. Это бреве аннулировало все процессы, начатые против рецидивистов.
      VIII. В 1548 году Карл приказал главному инквизитору составить специальный регламент для морисков и установить, что они будут примиряемы с Церковью без публичных церемоний; каждый из них должен иметь свое жилье между двух домов старинных христиан; они не могут брать в качестве прислуги новообращенных; их сыновья должны жениться на дочерях христиан старинной расы; если мориска выйдет замуж за одного из старинных христиан, то, хотя бы имущество того лица, которое дало приданое, было конфисковано за преступление ереси, совершенное раньше, чем она была сосватана или отдана замуж, на нее не распространяется закон о конфискации; то же правило будет соблюдаться относительно мориска, принесшего имущество при браке в семейство старинных христиан, в случае когда будет постановлена конфискация у того, кто его дал; новохристиане удостоиваются того же погребения, что и остальные христиане.
      IX. Как бы мягки и сдержанны ни были эти новые правила, было замечено, что мориски продолжали эмигрировать в Африку. Филипп II, думая прекратить это зло установлением обычая тайных разрешений, получил от папы Павла IV [487] бреве от 23 июня 1556 года и другое, от Пия IV [488], от 6 ноября 1561 года, которыми духовники уполномочивались тайно разрешать морисков, в порядке внешнего суда и суда совести, безо всякого наказания или денежного штрафа, даже в случае, если отступничество происходило несколько раз, при условии, однако, что они явятся по собственному побуждению просить разрешения. Эта милость должна была длиться во все время службы главного инквизитора Вальдеса.
      X. Принятая система снисхождения не помешала Луису Альборасину, мориску из Альмуньекара, быть приговоренным к сожжению. Бежав в Африку, он вернулся с несколькими другими ренегатами в королевство Валенсия, чтобы побудить всех морисков к восстанию. Заговор был открыт и все заговорщики обезоружены. Луиса приговорили к сожжению в 1562 году. Однако гуманный план, который, по-видимому, преобладал, был удержан.
      XI. 6 сентября 1567 года папа выпустил бреве, согласное с предыдущим, в пользу морисков, уезжавших из королевства Валенсия. Все-таки мориски Гранады не воспользовались предложенным благодеянием. Они восстали во всех частях королевства и избрали королем дона Фернандо Валора, одного из потомков их прежних государей из династии Абенумейя [489]. Восстание длилось несколько времени, и Филипп II пытался усмирить его, опубликовав указы об амнистии даже за все проступки, подлежавшие ведению инквизиции. Морискам обещали амнистию при условии, что они явятся просить о ней. Некоторые, действительно, явились и не только в королевстве Гранада, но и в королевствах Мурсия и Валенсия. К сожалению, инквизиторы все испортили примерными наказаниями, которым подвергали нераскаянных рецидивистов.
      XII. 20 марта 1563 года инквизиторы Мурсии приговорили к позору публичного аутодафе и к получению ста ударов кнута, с угрозой четырех лет галер [490], мориска Хуана Уртадо. Все его преступление состояло в нарушении сделанного инквизиторами запрещения говорить по-арабски под угрозой штрафа в два дуката и в том, что он сказал, что инквизиторы грабят, налагая этот штраф. Новый пример, доказывающий (даже при допущении действительности факта), как наказания, налагаемые инквизицией, были непропорциональны проступкам.
      XIII. В 1560 году инквизиторы королевства Мурсия сожгли в изображении (фигурально) одного мориска семидесяти лет, который умер в тайной тюрьме. Он уже был однажды разрешен без наказания и покаяния, после сделанного им добровольно признания. Светский суд открыл случайно, что он читал арабские книги по религии Магомета. Инквизиторы, узнав об этом, велели его арестовать и начали процесс. Обвиняемый признал факт, но оспаривал данное ему толкование, чтобы доказать, что он не рецидивист. Он был присужден к релаксации, и верховный совет утвердил приговор. Мориск, заболевший в тюрьме, умер, не прося об исповеди. Поэтому сожгли его изображение на первом аутодафе, которое справляли. Там прочитали приговор. Он гласил, что его труп будет вырыт, чтобы быть преданным пламени; память будет объявлена лишенной чести, семья будет отмечена в реестре, а имущество конфисковано.
      XIV. На какие же результаты могли рассчитывать инквизиторы для чести религии от подобных мер и от еще худших? Как они не замечали, что эти меры годились только на возбуждение народа к восстанию и на то, чтобы вызвать стремление тысяч обитателей всей Испании избавиться от их жестокой политики путем эмиграции?
      XV. 6 августа 1574 года Григорий XIII дал в пользу морисков новое бреве того же свойства, что и предыдущие. Но эта попытка имела не большее значение, чем первые, вследствие влияния, которое постоянно оказывала инквизиционная система. Таким образом, многие мориски Гранады, удалившиеся в Старую Кастилию во время последних смут, явились к своим пастырям, чтобы исповедаться в качестве еретиков-магометан и получить разрешение; но священники впали в сомнение, имеют ли они полномочия, достаточные для разрешения их, потому что апостолические бреве никогда не опубликовывались, но быстро запрятывались в архивах инквизиции. Поэтому кастильское духовенство не имело об этом никакого понятия. Священники посоветовались с епархиальными епископами; те обратились к инквизиторам своих округов, которые предоставили этот вопрос на усмотрение Эспиносы [491]. Этот начальник после обсуждения в верховном совете опубликовал 30 января 1571 года указ, который поручал всем трибуналам инквизиции уведомить епископов, что главный инквизитор уполномочивает всех духовников давать каноническое разрешение морискам в течение года; в то же время он рекомендовал инквизиторам предоставлять верный отчет в последствиях этой новой резолюции.
      XVI. Значило ли это согласоваться с намерениями папы и короля и исполнять данные ими приказы? Почему кардинал Эспиноса ограничил судом совести действие власти разрешать кающихся, данной папой, и пользование этой властью годичным сроком? Какую выгоду извлекала религия из предосторожности слуг святого трибунала, с какою они скрывали римские бреве, предписывавшие противоположный образ действий? Разве не наступил наконец момент для отказа от этой системы устрашения и конфискации?
      XVII. В 1575 году эта система привела к роковому костру в городе Логроньо одну мориску, по имени Мария, которая, получив в 1571 году каноническое разрешение, была затем оговорена и заключена в секретную тюрьму. Она признала свое новое уклонение в ересь, но вскоре взяла назад свое признание, говоря, что только по безумию она могла заявить о том, чего не было в действительности, так как не после своего разрешения, а раньше его получения она впала в ересь. Инквизиторы сочли ее безумие притворным и присудили ее к релаксации. Приговор был утвержден верховным советом, и Мария погибла в пламени.
      XVIII. Эта система господствовала и приводила к одинаковым результатам в течение остальной части XVI века. Король получал из Рима бреве, одобряющие тайные разрешения при вступлении каждого нового папы на первосвященнический престол и при назначении преемника умершему главному инквизитору. Это причиняло расходы и денежные жертвы, которыми римская курия умела пользоваться.
      XIX. Король для воспрепятствования эмиграции давал амнистию присужденным к секвестру их имущества. Но инквизиторы всегда, оставаясь господами положения вследствие самой непроницаемой тайны их действий, делали ничего не значащими эти благодетельные распоряжения государя. Они не опубликовывали снисходительных бреве, даваемых римской курией, потому что хорошо знали, что множество вновь впавших в ересь пожелает просить разрешения для самих себя. Не используя права, о котором они ничего не знали, они были оговариваемы, судимы и присуждаемы к сожжению.
      XX. Примеры такой страшной жестокости увеличивали ужас морисков перед кровавым трибуналом, таким образом вершившим дела. Вместо того чтобы привязаться к христианству, как они сделали бы, если бы с ними обходились человечнее, они все более и более ненавидели религию, которую одно принуждение заставило их принять. Такова была причина мятежей, которые привели в 1609 году к совершенному изгнанию этого народа в количестве миллиона душ. Это была огромная потеря для Испании, кроме понесенных ею уже ранее. Таким образом, в сто тридцать девять лет инквизиция лишила испанскую монархию трех миллионов жителей евреев, мавров и морисков, потомство коих образовало бы прирост в девять миллионов душ ее населения.

86

Глава XIII

О ЗАПРЕЩЕНИИ КНИГ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРЕДМЕТОВ ЭТОГО РОДА


87

Статья первая

КНИГИ

      I. При пятом главном инквизиторе доме Альфонсо Манрике, кардинале и архиепископе Севильи, начали распространяться мнения Лютера, Цвингли [492], Эколампадия [493], Меланхтона [494], Кальвина [495] и Мюнцера [496]. Эти реформаторы обозначались именем протестантов со времени имперского сейма в Шпейере [497] в 1529 году.
      II. Лев X уже осудил как еретические некоторые тезисы Лютера. Это побудило Манрике воспротивиться проникновению нового учения в Испанию, и он установил суровые наказания против всякого, кто осмелился бы поддерживать это учение устно или посредством сочинений, благоприятных системе новаторов.
      III. Обращение книг - одно из вернейших средств пропаганды какого-либо учения. Поэтому в то время и в другие эпохи применялись различные меры с целью помешать этому. В этой главе я представлю общий обзор их.
      IV. В 1490 году в Севилье сожгли несколько еврейских Библий и разные книги, написанные евреями. В Саламанке подобную участь потерпели более шести тысяч томов по магии, колдовству и суеверию, имевшие то же происхождение. Фердинанд и Изабелла приказали 8 июля 1502 года председателям апелляционных судов в Вальядолиде и Сьюдад-Реале, архиепископам Толедо, Севильи и Гранады и епископам Бургоса, Саламанки и Саморы постановлять приговоры по всем делам, касающимся разбора, цензуры, печатания, ввоза и продажи книг. 21 марта 1521 года папа писал губернаторам провинций Кастилии во время отсутствия Карла V, рекомендуя им препятствовать ввозу сочинений Лютера в королевство. Кардинал Адриан в качестве главного инквизитора направил 7 апреля того же года к отдельным инквизиторам указ об аресте всех ввезенных произведений этого рода. Верный усвоенной им системе репрессий, кардинал возобновил в 1523 году изданный им указ и поручил губернатору Гипускоа оказывать всяческую помощь должностным лицам инквизиций, в которой они будут нуждаться при исполнении своих обязанностей.
      V. 11 августа 1530 года верховный совет снова предписал инквизиторам во время отсутствия кардинала Манрике быть готовыми к исполнению намеченных в указе мер, прибавляя, что ему стало известно, будто сочинения Лютера проникают в королевство или под ложными заголовками, или как произведения, совершенно отличающиеся от них и составленные католическими авторами; что, несомненно, заблуждения Лютера проскользнули в форме примечаний в разные католические труды с намерением выдать их за учение авторов; для подавления этого нетерпимого злоупотребления инквизиторы должны отправиться во все публичные библиотеки и произвести там внимательный поиск произведений, попорченных рукою новых сектантов, и присовокупить к ежегодному указу о доносах особую статью, чтобы обязать католиков доносить инквизиции на всех лиц, которые читали эти книги или хранили их у себя дома.
      VI. Верховный совет уже отнял у инквизиторов право разрешать печатание книг. Это обстоятельство, в связи с первым, показывает нам, что совет и инквизиторы пользовались властью, не полученною ими ни от папы, ни от короля. В то же время это доказывает, что в очень отдаленные эпохи существуют примеры домашних обысков, предпринимаемых для захвата запрещенных правительством книг. На самом деле совет приказал инквизиторам вести себя благоразумно и сдержанно. Но с 17 апреля 1531 года он уполномочил их поражать отлучением всякого, кто воспротивится мерам святого трибунала; всех, кто имеет эти книги в своих библиотеках или сознается, что имел их у себя, равно как и тех, кто, зная виновных, не донесет на них.
      VII. Суровость декрета простиралась даже на приходских священников, которые отказались бы читать в своих церквах указы инквизиции, касающиеся этого предмета. Мы видим, что их обнародовали в городах, в мертечках и в деревнях и что даже обратились к прелатам монашеских орденов, к духовникам и проповедникам, чтобы они в своих проповедях или при исповеди напоминали верным о наложенном на них обязательстве.
      VIII. Кардинал Манрике, считавший отыскание книг с новым учением делом величайшей важности для своего служения, послал инквизиторам в феврале 1535 года новый приказ, объявляя, что только что начавшийся Великий пост показался ему самым благоприятным временем для распространения этого приказа в народе. Действительно, я мог убедиться, занимая должность секретаря придворной инквизиции, что за одну пасхальную неделю число доносов бывало больше, чем в три других месяца года: неоспоримое доказательство старания духовников рекомендовать кающимся сообразоваться с этим законом.
      IX. Другим указом, от 15 июля того же года, главный инквизитор запретил излагать в университетах королевства, читать и даже продавать где бы то ни было Беседы ("Colloquia") Эразма. В 1538 году он поразил той же анафемой Похвалу Глупости, Нелепость (Moria) и Пересказ Нового Завета ("Paraphrasis") того же автора. Это доказывает, что он переменил мнение насчет роттердамского богослова [498], к которому он до сих пор имел особое пристрастие и которого даже защищал на собрании ученых, бывшем в Мадриде в 1527 году для рассмотрения его трудов.
      X. Эразма считали в Испании опорой католической веры против учения Лютера, и его врагами являлось меньшинство схоластических богословов, которые не знали ни еврейского, ни греческого языков, хорошо знакомых Эразму. Испанские богословы, письменно выступившие против него, были: Диего Лопес де Суньига и Санчо де Карранса, профессора богословия в университете в Алькала-де-Энаресе; брат Луис де Карбахал, францисканский монах; Эдуард Ли, посол английского короля, и Педро Витториа, богослов из Саламанки.
      XI. В результате первого нападения на Эразма Великим постом 1527 года два доминиканских монаха донесли, как на еретические, на несколько тезисов, почерпнутых из книг Эразма. Альфонсо Манрике (друг голландского богослова) не мог избавиться от представления тезисов на суд квалификаторов, но он назначил судьями самых просвещенных богословов королевства.
      XII. Будучи по праву председателем собрания, он заместил себя епископом Канарских островов, который был тогда в Испании, и написал 14 апреля множеству богословов из разных частей полуострова, чтобы они приехали в Мадрид в день Вознесения для присутствия на конференциях. Сандовал [499] уверяет, что их прибыло тридцать два человека. Я нахожу только одиннадцать, заслуживающих упоминания: Альфонсо Кордуанский, августинский монах, доктор Сорбонны [500], помощник профессора в Саламанке; Франсиско де Витториа, профессор в том же городе (брат Педро де Витториа, одного из противников Эразма); Альфонсо де Оропеса, профессор того же университета, бывший потом инквизитором; Хуан Мартинес Силисео, знаменитый богослов Саламанки, член великой коллегии св. Варфоломея (он был потом кардиналом и архиепископом Толедо); Педро де Лерма, также доктор Сорбонны, первый канцлер университета Алькалы, впоследствии ставший профессором в Париже, после того как он покинул родину, чтобы избежать тюрьмы святого трибунала и преследований некоторых школьных богословов, которые его не понимали; Педро Сируэло из Сорбонны, член королевской коллегии св. Ильдефонса [501] в Алькале, первый каноник-богослов Сеговии и каноник-преподаватель Саламанки; Альфонса Вирусе, бенедиктинский монах, который потом стал епископом Канарских островов и был жестоко преследуем инквизицией за то, что мужественно восстал против нее, как мы увидим это в статье о его процессе; Денис Васкез, августинский монах, доктор Сорбонны, профессор в университете Алькалы и папский проповедник (его смирение было так велико, что он отказался от сана архиепископа Мексики и епископа Паленсии); Николас Кастилъо, монах-францисканец; Луис Нуньес Коронель, учившийся в Париже, в коллегии Монтегю [502], доктор Сорбонны, проповедник Карла V, великий богослов, по суждению Эразма, который говорит о нем в своем Пересказе Евангелия от Матфея, опубликованном раньше этого времени; Мигуэль Карраско, доктор Алькалы, из королевской коллегии Св. Ильдефонса, духовник архиепископа Толедо; Луис Кавеса де Бака, один из учителей Карла V, тогда епископ Канарских островов и вице-председатель комиссии. Этот прелат был последовательно епископом Саламанки и Паленсии; последнюю кафедру он занимал, когда отказался от архиепископства в Сант-Яго. Все эти богословы были авторами разных произведений.
      XIII. Собрание этих докторов длилось два месяца. Чума, опустошившая тогда часть королевства, принудила их разъехаться раньше, чем они пришли к соглашению относительно приговора. Из многих писем видно, что Эразм писал в это время, что он надеется счастливо выпутаться из этого дела {Эразм. Письма 884,907 и 910.}. Но вышло не так. Верховный совет велел квалифицировать его Беседы, его Похвалу Глупости и его Пересказ, а затем было запрещено читать эти произведения. Во времена, более близкие к нашему, запрещение распространилось на многие другие книги того же автора, и инквизиция сочла долгом рекомендовать в своих указах читать в общем произведения Эразма с осторожностью, что предполагает, что они благоприятны для лютеранства, хотя он часто нападает на это учение с большой силой. "Как печальна моя судьба, - восклицает Эразм, - лютеране нападают на меня как на изобличенного в папизме, а католики как на сторонника Лютера. Вследствие какой фатальности нельзя жить спокойно, хладнокровно пристав к истине, которая находится посреди двух крайностей и которую бойцы двух лагерей не могут отыскать, будучи ослеплены ненавистью и взаимным раздражением? Я ищу истину, и я нахожу ее то в тезисах католиков, то в тезисах лютеран. Возможно ли, чтобы еретик постоянно ошибался?" "Какое безумие этому верить!" - говорил Хуан Луис Вивес [503] из Валенсии, друг Эразма.
      XIV. Император Карл V поручил университету Лувена составить список опасных книг; в 1539 году он получил папскую буллу, одобрявшую эту меру. Доктора Лувена окончили свой труд, и Индекс [504] в 1546 году был опубликован университетом во всех штатах Фландрии, шесть лет спустя после декрета государя, запрещавшего под страхом смерти иметь или читать сочинения Лютера {Сандовал. История Карла V. Кн. 24. 23.}. Эта мера никому на понравилась как слишком суровая.
      XV. Германские князья, открыто жаловавшиеся на это, предложили Карлу присоединиться к нему в войне, которую он собирался начать против турок, и помочь ему овладеть Константинополем, если он позволит народам пользоваться свободой мысли в деле религии. Карл V не обратил никакого внимания на протесты мелких германских государей. Эта дурная политика придала новые силы лютеранству, которое быстро распространилось. Князья, бывшие протестантами, подняли оружие против императора. Желание сбросить иго римских первосвященников, которое Карл V пытался удержать, заставило большую часть Германии принять учение Лютера.
      XVI. В 1549 году главный инквизитор, с одобрения верховного совета, прибавил несколько новых произведений к списку запрещенных книг и послал 27 августа провинциальным инквизиторам два указа. Первый из них предписывал не разрешать никому иметь запрещенные книги; второй указ формально запрещал юрисконсультам святого трибунала хранить или читать книги даже в том случае, если при исполнении предписанных мер некоторые из этих книг попадутся им в руки.
      XVII. В 1546 году император предписал университету Лувена опубликовать вторично, с дополнениями, список запрещенных книг, способных поддерживать вредные учения.
      Этот труд появился в 1550 году. Император велел передать его главному инквизитору, и список был напечатан, по приказу верховного совета, с дополнением, состоявшим из некоторых других книг, запрещенных в Испании. Несколько времени спустя совет составил другой индекс, рукописный, который был удостоверен секретарем.
      XVIII. Все инквизиции получили копию с него, а также с буллы Юлия III [505], которая возобновляла все запрещения и отменяла разрешения, противные новой булле. Папа поручал инквизиторам арестовывать как можно больше книг этого рода, публиковать указы о запрещении, сопровождаемые угрозами церковных наказаний, преследовать ослушников как подозреваемых в ереси и посылать в совет выметку книг, которые они читали и держали у себя.
      XIX. Папа прибавлял, что он узнал, будто большое число книг находится в руках книгопродавцев и частных лиц, между прочим испанские Библии, отмеченные в Индексе, а также служебник и Часослов, помещенные в дополнении. Библии, о которых здесь упомянуто, находятся в большом числе в списке запрещенных книг, который 20 мая 1583 года главный инквизитор дом Гаспар Кирога [506] велел напечатать в Мадриде у Альфонсо Гомеса и опубликовать.
      XX. В то время как испанская инквизиция употребляла самую активную бдительность против вторжения лютеранства, Тридентский собор [507], признав необходимость борьбы против еретических сочинений, поручил знаменитому Каррансе [508] заботу составить их список. Рассмотрев множество книг, собранных по приказу собора, он отправил в доминиканский монастырь города Триента [509] те, учение коих не заслуживало порицания, и велел сжечь другие или бросить их разорванные листы в волны реки Эч {Саласар де Мендоса. Жизнь дом Бартоломео Каррансы. Гл. 7.}. Карранса вскоре уехал в Англию с Филиппом II, который был тогда уже королем Неаполя, и не только обратил там множество лютеран, но и велел сжечь несколько Библий, переведенных на народный язык.
      XXI. Испанией управлял тогда, во время отсутствия Карла V, его сын Филипп Австрийский. Этот государь велел рассмотреть несколько Библий, ввезенных в королевство и не находившихся в списке запрещенных книг 1551 года. Некоторые были признаны опасными и запрещены 15 сентября особым декретом главного инквизитора, по соглашению с верховным советом. Было приказано провинциальным инквизиторам опубликовать новое запрещение, захватить все экземпляры этих произведений и употребить все строгие меры против ослушников нового декрета, даже если эти лица принадлежат к университетам, коллегиям, монастырям. Указы совета Кастилии, составленные по приказу короля и одобренные его величеством, появились в том же году. Они давали совету право разрешать печатание книг при условии их предварительного просмотра, если содержание их важно. Инквизиторы впутали свои интриги в это дело, и печать подчинена была самым суровым законам.
      XXII. Римская курия, недовольная Филиппом II, отменила несколько булл, благоприятствовавших видам этого государя, между прочим и буллу об испанском крестовом походе.
      Король решил посоветоваться с домом Мельхиором Кано, доминиканцем, епископом Канарских островов. Кано составил тогда и послал 15 ноября 1555 года Филиппу II докладную записку, в которой он принял на себя обязанность доказать между прочим, что папа не имел права отменять буллы без согласия государя, по изложенным им доводам. Павел IV, узнав об этом, приказал в 1556 году главному инквизитору Испании преследовать авторов этого учения как очевидно еретического и раскольнического. Филипп II запретил главному инквизитору использовать бреве. Тогда папа постановил, что Карл V и его сын Филипп II будут преданы суду и отлучены; что интердикт будет наложен на их государства и что будет принято решение, которое их образ действия делает неотложным. Карл V уже отрекся от короны. Филипп II, бывший тогда в Англии, писал 10 июля 1556 года принцессе Хуанне, которой было поручено управление государством, жалуясь на поведение папы. Тон письма, полный достоинства и энергии, так противоречит лицемерному и суеверному характеру государя, что это обстоятельство было бы невероятно, если бы само письмо Филиппа не делало этого факта неоспоримым {Кабрера. Жизнь Филиппа II. Кн. 1. Гл. 8 и 9.}. Таков был результат предприятия папы, что учение Мельхиора Кано избегло анафем римской курии.
      XXIII. Карл V и Филипп II приняли различные меры для упорядочения обращения книг в своих государствах в Америке. 29 сентября 1543 года было приказано вице-королям, судам и губернаторам препятствовать печатанию, ввозу и чтению рассказов и романов.
      XXTV. 5 сентября 1550 года новый декрет обязал председателя и членов торгового суда Севильи зарегистрировать все книги, предназначенные для колоний, составить подробный перечень и удостоверить, что они не запрещены.
      XXV. В 1556 году правительство запретило публикование всякого произведения, касающегося дел Америки, без разрешения совета Индий и продажу напечатанных, если они не были рассмотрены и одобрены, что обязывало всех, кто имел эти произведения, представить их в совет.
      XXVI. 9 октября служащие в таможнях Америки были обязаны принять на себя просмотр всех ввозимых книг, арестовывать запрещенные и передавать их архиепископам и епископам, которые в этом отношении обладали теми же полномочиями, что и инквизиторы Испании.
      XXVII. Наконец, 14 августа 1560 года Филипп II принял новые меры. Вследствие этого система надзора была поддерживаема в колониях Нового Света с такою же суровостью, как на полуострове.
      XXVIII. Хотя правительство Карла V и Филиппа II ничем не пренебрегало для воспрепятствования ввозу запрещенных книг в Испанское королевство, туда проникали тем не менее многие из них, благоприятствовавшие лютеранам. В 1558 году указ главного инквизитора, более суровый, чем предыдущие, установил новые наказания жителям, которые не сообразовались с указом 1551 года. Инквизитор в согласии с верховным советом составил новую инструкцию для инквизиторов.
      XXIX. Там было сказано, что все книги, внесенные в печатный список, должны быть арестованы; еретические поступят на аутодафе, а другие можно будет сохранить; схолии [510] и примечания, приписываемые Меланхтону, будут вычеркнуты во всех трактатах грамматики, где они существуют; Библии, отмеченные как подозрительные, будут подвергнуты просмотру; можно арестовывать только книги, занесенные в список; все книги, напечатанные в Германии с 1519 года без обозначения автора, года и места печати, должны быть тщательно просмотрены; перевод Феофилакта [511], исполненный Эколампадием, должен быть арестован везде, где его найдут; та же мера должна быть принята для некоторых томов творений св. Иоанна Златоуста, переведенных этим ересиархом и Вольфгангом Нускулом; комментарии еретиков, приложенные ко многим произведениям католиков, должны быть изъяты; медицинская книга, озаглавленная: Парадоксы Фукса [512], должна быть конфискована, хотя она и не находится в Индексе.
      XXX. Когда был опубликован указ, Франсиско Санчес, профессор богословия в университете Саламанки, написал верховному совету, что с давнего времени имеет поручение разыскивать и рассматривать опасные книги и, когда он ознакомился с новым указом, у него возникли некоторые сомнения, в которых он счел нужным дать отчет. Санчес выставил девять пунктов и изложил свое мнение относительно решения, которое следовало принять.
      XXXI. Верховный совет тогда нашел нужным приказать, чтобы университетские преподаватели богословия, изучавшие восточные языки, подчинились, как и другие лица, декрету, который обязывал, под угрозою отлучения, выдать комиссарам святого трибунала еврейские и греческие Библии, которые находились у них на руках; относительно книгопродавцев можно ограничиться мерою секвестра, чтобы воспрепятствовать их продаже; не следует тревожить владельцев еврейских, греческих и арабских книг, не внесенных в список; статья, касающаяся книг, напечатанных без имени автора и без обозначения года и места печати, должна иметь свое действие только относительно нестаринных книг и только в том случае, если они подозрительны. Не следует обращать никакого внимания на просьбу некоторых лиц о хранении Помпония Мелы [513] с комментариями Вадикано и некоторых других трудов под предлогом, что там нет ничего достойного порицания, и с обещанием вырвать все места, которые заставляли запретить эти книги; эти книги следует все изъять и отправить в совет, который их рассмотрит; что приказ о захвате всех книг, содержащих заблуждения, относится только к современным книгам; что свободно могут обращаться следующие книги: Закрепленный итог (Summa armata) Дюрана [514], сочинения Кайетана [515], Петра Ломбардского [516], Оригена, Феофилакта, Тертулиана, Лактанция [517], Лукиана [518], Аристотеля [519], Платона [520], Сенеки [521] и других авторов этого рода. Совет, узнав о существовании нескольких списков запрещенных книг, между прочим, изданных в Лувене и в Португалии и присланных святым трибуналом, а также римского списка, составленного по приказу его святейшества, в непродолжительном времени соединит их вместе, чтобы составить из них один общий каталог.
      XXXII. Главный инквизитор напоминал в своем указе буллу Павла III, который запрещал читать и держать у себя книги, которые содержали ереси или авторы коих были заподозрены в ереси, безо всякого исключения, даже архиепископам и епископам. 21 декабря 1558 года явилась новая запретительная булла Павла IV, которую Райнальди поместил в свое продолжение Летописи кардинала Барония.
      XXXIII. Я отмечу 1558 год как эпоху страшного закона Филиппа II относительно предмета этой части моей Истории. Он датирован 7-м числом сентября. Государь постановляет смертную казнь и конфискацию имущества для тех, кто будет продавать, покупать, хранить или читать книги, запрещенные святым трибуналом. Для того чтобы сделать более совершенным исполнение этого закона и отнять у народа всякий предлог неведения, он велит напечатать каталог, составленный главным инквизитором и верховным советом. В этом законе находятся и другие распоряжения, предмет коих один и тот же и размер коих не позволяет мне поместить их здесь{Кастильский сборник. Кн. 1. Отд. VII. 24-й закон.}.
      XXXIV. Я нахожу другую папскую буллу, от 6 января 1559 года, направленную против тех, кто держит у себя или читает запрещенные книги. В ней предписано духовникам тщательно выспрашивать кающихся по этому предмету и напоминать им обязательство доносить на виновных, под угрозою отлучения, разрешить которое может только главный инквизитор. Особая статья подвергает тому же наказанию духовников, которые не исполнили бы этого долга по отношению к кающемуся, причем их не может извинить звание кающегося, будь это епископ, архиепископ, патриарх, легат, кардинал, барон, маркиз, граф, герцог, принц и даже король или император, потому что другая булла, от 15 февраля предшествующего года, всех их включила как подвергающихся наказанию по обвинению в ереси.
      XXXV. Однако я замечу, что не замедлили внести некоторое смягчение в столь жестокий закон, так как кардинал Алессандрии [522] Микеле Гислерио, доминиканец, главный инквизитор Рима (впоследствии канонизованный, как папа, под именем св. Пия V) [523], опубликовал 14 июня 1561 года бреве, или декрет, который, по приказанию римской курии, был сообщен мадридскому двору для приведения в исполнение буллы. В этом декрете он объявил от имени папы Пия IV об упразднениях, которые должны быть произведены в каталоге запрещенных книг. Другим распоряжением, изложенным в декрете, было дано разрешение держать и читать некоторые запрещенные книги, особенно те, которые не содержали никакого еретического принципа и были запрещены только по их авторам, которые были еретиками, анонимные книги, Библии на народном языке, книги по медицине, физике, грамматике или на другие подобные темы.
      XXXVI. Главный инквизитор Вальдес тотчас предписал провинциальным инквизиторам приостановить публикацию указа до тех пор, пока будет получен приказ от короля, запрошенного на этот счет; он представил королю опасность меры, аннулирующей от имени папы отлучение в пользу виновных, которых прежние буллы подвергали этой угрозе. Но политика Вальдеса имела другое побуждение.
      XXXVII. Этот инквизитор опубликовал 17 августа 1559 года печатный каталог запрещенных книг, гораздо обширнее списка 1558 года, в котором он поместил, по совету Франсиско Санчеса, цензора Саламанки, все произведения, отмеченные в каталогах Рима, Лиссабона, Лувена и Испании в прежнюю эпоху. Он разделил их на шесть разрядов. Первый разряд содержал латинские книги, второй - книги на кастильском языке, третий - на голландском языке, четвертый - на немецком, пятый - на французском и шестой - на португальском. Вальдес уведомлял в примечании в конце своего индекса, что существует много других книг, подлежащих тому же запрещению, и что по мере их розыска они будут включены сюда. Он установил наказание отлучением и штраф в двести дукатов для тех, кто будет держать или читать какие-либо из этих книг, а в их числе было много таких, чтение коих было разрешено папою.
      XXXVIII. Вальдес поместил в каталоге несколько книг, которые не только слыли за католические, но и были на руках у всех как исполненные духа истинного благочестия. Их авторы, из коих одни умерли, а другие еще были живы, пользовались репутацией святости, что не предохранило их от строгостей инквизиции вследствие многих доносов, изобретенных предубеждением. Среди этих произведений назовем следующие:
      1. Нападение или католическое опровержение еретической книги, опубликованной в 1480 году в Севилье. Автором был дом Эрнандо де Талавера, епископ Авилы, потом бывший архиепископом Гранады. Я уже говорил о нем, о его процессе и об информации, собранной по его смерти для подготовки канонизации.
      2. Советы и христианские правила касательно слов Давида: "Слыши, дщи" и проч., составленные достопочтенным учителем Хуаном д'Авилой, историю коего я предполагаю изложить подробно.
      3. Толкования на христианский Катехизис, составленные домом Барголомео Каррансой де Мирандой, архиепископом Толедо. Его процесс займет много места. Тогда я покажу, что это произведение явилось причиною всех мер, принятых Вальдесом.
      4. Цвет святых (Flos sanctorum), составленный братом Эрнандо де Вильегасом.
      5. Трактат о молитве и размышлении с Спутником грешников. Оба принадлежат достопочтенному брату Луису из Гранады, доминиканскому монаху, который также испытал преследование инквизиции.
      6. Подвиги христианина. На автора этой книги, св. Франсиско де Борху [524], поступил донос в инквизицию.
      XXXIX. Каталог Вальдеса содержал другие общие запрещения (постыдный результат варварства!), способные привести к падению хорошего вкуса в литературе и к установлению владычества схоластической философии и богословия, что и случилось в Испании как необходимое последствие принятой системы.
      XL. Эта новая проскрипция охватила все еврейские книги и книги на других языках, где шла речь о еврейских обрядах; книги арабов и других народов, говорившие о магометанской вере; произведения, составленные или переведенные еретиком или осужденным в качестве еретика святым трибуналом; трактаты, написанные по-кастильски или на народном языке, к которым еретик присоединил предисловие, послание, вступление, краткий обзор, примечания, приложения, пересказы, изъяснения, толкование и другие части в этом роде; все проповеди, писания, послания, беседы о христианской религии, ее таинствах и Священном Писании, если эти труды были неизданными рукописями.
      XLI. Наконец, то же запрещение было сделано относительно множества переводов Библии и других книг, которые не только были составлены людьми великого благочестия, но которые ценили как весьма годные к направлению душ на стезю добродетели. В этом числе были книги: Дионисия-картезианца; автора, известного под именем Идиот; епископа Рофенсе и многих других авторов, Позже это заставило св. Терезу Иисусову [525] сказать с тем чистосердечием, которое было ей так свойственно: "Когда велели изъять множество книг на испанском языке, чтобы воспрепятствовать их чтению, я была крайне огорчена, ибо в числе их были многие, которые являлись для меня источником утешения. Я не могла читать тех, которые были написаны по-латыни. Тогда Господь мне сказал: не тревожься, я дам тебе книгу жизни". Св. Тереза также была одной из жертв инквизиции.
      XLII. На восемнадцатом заседании Тридентского собора (которое началось 26 февраля 1562 года) епископы признали необходимость рассмотрения книг, оговоренных как подозрительные, потому что возникли жалобы по поводу запрещения множества произведений, которые, как уверяли, были некстати внесены в Индекс, установленный папою Павлом IV. Собор назначил комиссию, чтобы заняться этим делом. Члены комиссии сделали доклад об их работе на последнем заседании 24 декабря 1563 года. Они объявили, что составили список произведений, которые показались им заслуживающими запрещения. Решили отправить его к верховному первосвященнику, чтобы тот скрепил его. Пий V опубликовал его вместе со своей буллой от 24 марта 1564 года и присовокупил десять общих правил для разрешения могущих возникнуть затруднений. В этот новый список не вошло множество книг, которые были несправедливо осуждены главным инквизитором Вальдесом, и катехизис Каррансы был объявлен хорошим на собрании богословов, которому поручено было собором сделать просмотр его.
      XLIII. Доктор Гонсало де Ильескас напечатал в 1565 году первую часть Папской истории. Святой трибунал велел тотчас ее арестовать. Автор опубликовал в 1567 году вторую часть в Вальядолиде. Она подверглась той же участи. Несколько времени спустя сам Ильескас стал жертвою жестокого преследования. Оно было направлено инквизиторами Вальядолида, и этот историк смог остановить его дальнейший ход лишь согласием на упразднение своего труда и обещанием написать другую историю без статей, помещенных в первой и содержащих нападки на нескольких пап. Изуродованный таким образом труд появился в Саламанке в 1574 году. Несмотря на старания, приложенные святым трибуналом к уничтожению первого издания, Ильескас поместил его в свой индекс 1583 года, как будто бы еще оставались его экземпляры.
      XLIV. 9 октября 1567 года верховный совет приказал арестовать богословские произведения Джованни Феро, итальянского францисканца, напечатанные в Алькала-де-Энаресе с примечаниями и исправлениями Мигуэля де Медины, францисканца, а также толкования Феро на Евангелие от Иоанна, на его соборное послание и на Послание св. Павла к Римлянам, напечатанные в Италии и ввезенные в Испанию. То же произошло с Проблемами Священного Писания, изданными Франческе Джорджио, венецианцем.
      XLV. Все эти меры явились следствием процесса, возбужденного толедской инквизицией против Мигуэля де Медины, который печально окончил свою жизнь в тюрьме святого трибунала 1 мая 1578 года, до приговора. После его смерти внесли в запретительный Индекс 1583 года его Апологию Джованни Феро, труды коего также были запрещены до их исправления. Несчастия Медины заставили горевать много людей, которым этот монах внушал большое уважение, когда стоял во главе монастыря в Толедо и когда был принят в число членов Тридентского собора как богослов Филиппа II, доверие коего заслужил своей просвещенностью.
      XLVI. Декрет верховного совета от 15 июня 1568 года поручает всем служащим инквизиции иметь тщательное наблюдение за границами Гипускоа, Наварры, Арагона и Каталонии для противодействия ввозу запрещенных книг. Это решение было принято по совету инквизиторов Барселоны и по письму испанского посла в Париже. Инквизиторы писали, что их комиссар в Перпиньяне только что узнал от одного купца, что тот видел, как в Шартре [526] грузили множество лютеранских книг на кастильском языке, предназначенных в Испанию; посол уведомил короля Филиппа II, что отправляли даже из Парижа еретические книги в бочках из-под шампанского и бургонского вина и делали это так ловко, что служащие таможен не могли этого заметить, какими бы средствами они ни пользовались.
      XLVII. 21 июня 1568 года запретили произведения Пьера де Ремона, уроженца Вермандуа [527]; позднее эти книги были внесены в Индекс.
      XLVIII. 15 мая 1570 года совет наложил секвестр и запретил чтение произведения Иеронимо Олеастро о Пятикнижии и книги Малая служба, напечатанной в Париже у Гильома Мерлена в 1556 году. Единственным мотивом этого запрещения является то, что на фронтисписе были изображены крест, лебедь и слова: Сим победиши ("In hoc signo vinces") [528]. Та же суровая мера была предписана относительно всех книг, на которых были бы представлены подобные символы или другие аллегории в этом роде. Отсюда видно, что запрещение Малой службы было основано на употреблении буквы с вместо s в слове signo.
      XLIX. 19 января 1571 года инквизиторы постановили арестовать Библию на испанском языке, напечатанную в Базеле. Как будто их власть недостаточно простиралась для уничтожения всех книг, которые они хотели запретить, Филипп II предписал герцогу Альбе, губернатору Нидерландов, велеть составить для употребления фламандцев особый индекс, при помощи ученого Ариаса Монтана [529]. Последний был председателем богословской комиссии Нидерландов, которая сочла возможным поместить в индекс только латинские книги, запрещенные инквизицией или нуждавшиеся в исправлении.
      Эта мера была применена к трудам очень известных авторов как умерших, так и живых, но в особенности к трудам Эразма, так что можно было думать, будто его книга являлись главным предметом запрещения, а книги других авторов только вымышленным предлогом для скрытия цели повредить Эразму.
      L. Каталог был напечатан в Антверпене у Плантина [530], с предисловием Ариаса Монтана от 1 июня 1571 года. Королевский указ Филиппа II, на фламандском языке, обязывал каждого жителя сообразоваться с запретительным индексом, кроме того, был издан акт, или прокламация, герцога Альбы, с приказом точного исполнения всего. Этот каталог известен под именем Запретительного индекса герцога Альбы. Святой трибунал не участвовал совсем в этом деле, потому что народы Фландрии отказались признать его юрисдикцию.
      LI. В 1582 году главный инквизитор дом Гаспар де Кирога, кардинал и архиепископ Толедо, велел напечатать новый запретительный индекс, в который он включил почти все книги, отмеченные в предыдущих списках и запрещенные в силу позднейших декретов. Замечательно, что одним из трудов, внесенных в этот новый список, был Индекс, который его предшественник Вальдес составил и велел напечатать в 1559 году.
      LII. Индекс, опубликованный им в 1584 году, был составлен Хуаном де Марианой [531], который был гоним своими собратьями иезуитами [532] за то, что он не изъял из этого списка труда св. Франсиско Борха, или по другим мотивам, которые бесполезно излагать здесь. Я замечу, что Мариана несколько времени спустя увидал некоторые из своих собственных произведений включенными в индекс.
      LIII. В 1611 году появился новый каталог, редактированный при главном инквизиторе доме Бернардо де Рохас-и-Сандовале [533] братом Франсиско де Иесус-и-Ходаром, босым кармелитом [534]. Он был напечатан в 1612 году.
      LIV. Преемник Рохаса кардинал Сапата [535] в 1630 году принял новый расширенный Индекс, составленный иезуитом Пинедою. Им воспользовался в 1640 году преемник Сапаты дом Антонио де Сотомайор [536].
      LV. Это был первый индекс, который главные инквизиторы осмелились опубликовать собственной властью, не получи поручения от правительства. Дом Диего Сармиенто Вальядрес [537], главный инквизитор, в 1681 году начал его перепечатку добавлениями; перепечатка была окончена домом Видалем Марине [538], который опубликовал каталог в 1707 году.
      LVI. Дом Франсиско Перес дель Прадо [539], другой главный инквизитор, поручил в 1747 году иезуитам Касани и Карраско составить новый индекс. Хотя эти монахи не получили никакого полномочия и никакого запретительного декрета от верховного совета, они внесли туда по собственному побуждению все книги, которые, по их предположению, благоприятствовали взглядам янсенистов [540], Бая [541] и отца Кенеля [542], по заметкам, заимствованным ими из Янсенистской библиотеки отца Колонии.
      LVII. На такой образ действия в совет поступил донос от доминиканца Консины и некоторых других монахов. Иезуиты были допрошены и защищались. Совет не мог их одобрить, но решил все-таки не продолжать дела дальше. Тогда он чувствовал себя слишком слабым для поколебания кредита иезуита Франсиско Рабаго, духовника Фердинанда VI [543].
      LVIII. В числе книг, запрещенных ими, находились сочинения кардинала Нориса [544], августинца, пользовавшегося общим уважением ученых христианского мира. Бенедикт XIV послал в 1748 году бреве главному инквизитору, чтобы он тотчас же велел отменить это запрещение. Приказ не был исполнен. Тогда папа пожаловался королю. Так как духовник государя был иезуит, настояния верховного первосвященника остались безуспешными, пока Рабаго не перестал руководить совестью короля, что случилось через десять лет. Кардинал Портокарреро тогда достиг того, чего безуспешно добивался его господин.
      LIX. Индекс иезуитов содержал также несколько трактатов достопочтенного дома Хуана де Палафокс-и-Мендосы, епископа города Пуэбла-де-Лос-Анхелоса [545], архиепископа и вице-короля Мексики, а затем епископа Осмы. Впоследствии конгрегация обрядов [546] объявила, что в его сочинениях нет ни одного тезиса, который заслуживал бы богословского осуждения, и вследствие этого можно предпринять его канонизацию. Главный инквизитор был принужден отменить декрет о запрещении указом, который он велел расклеить и экземпляры коего были сорваны друзьями иезуитов. Перес дель Прадо был сам им предан, и благодаря этому он встал во главе инквизиции, когда иезуиты могли располагать всеми местами. Для того чтобы получить правильное понятие о критике этого прелата, достаточно знать, что он горько оплакивал несчастие своего века, говоря, что "некоторые люди простерли дерзость до омерзительной крайности, требуя разрешения читать Священное Писание на народном языке, не боясь найти там самый смертельный яд".
      LX. В недавнюю эпоху дом Агостино Рубин де Севальос [547], епископ Хаэна, главный инквизитор, поручил дому Хоакино Кастельогу, белому священнику, составить новый список книг, запрещенных или подлежащих пересмотру. Этот труд был исполнен в 1790 году и вышел в свет в 1792 году, без согласия и даже вопреки оппозиции верховного совета инквизиции. В 1782 году главный инквизитор дом Фелипе Бельтрандо [548], епископ Саламанки, запросил, по соглашению с советом, брата Франсиско Раймонда Махи (монаха ордена милосердия, а затем ставшего епископом Альмерии) о проекте нового списка. Этот ученый богослов отвечал 9 декабря, что лучший образчик представляет Индекс Бенедикта XIV и что в список следует вносить только действительные еретические книги, а не подозреваемые в ереси. Совет обсуждал это мнение вместе с тремя богословами и, одобрив его, поручил редакцию списка брату Махи. Когда преемником Бельтрандо в должности главного инквизитора стал Рубин де Севальос, все совершенно переменилось. Дом Хоакино Кастельог был капелланом мадридского женского монастыря Воплощения, более набожным, чем ученым, как я сам мог это заметить.
      LXI. Этот Индекс в силе в настоящее время. Однако запрещения с тех пор умножились так же, как и меры исправления, в силу особых резолюций. Они достаточно многочисленны, так что могут образовать целый том, если бы этот труд заинтересовал читающих историю.
      LXII. Можно было бы составить очень длинную историк скандальных распрей, которые породили дела Индекса между главными инквизиторами и королевским правительством Достаточно заметить, что инквизиторы простерли свою смелость до непризнания королевского авторитета и до претензии, что их власть исходит от Бога, вследствие самого свойства их обязанностей. Они говорили, что, если король не уничтожит трибунала, они не перестанут защищать права свято] инквизиции. Нельзя без негодования читать о том, что про исходило в совете Кастилии в 1696,1704,1724 и 1761 годах.
      В самое последнее время причиною раздора был формальный отказ главного инквизитора дома Мануэля Кинтан Бонифаса [549], архиепископа Фарсала [550], исполнить королевский указ от 8 августа, который предписывал остановить публикацию папского бреве, запрещавшего катехизис Мезагюи [551]. Король удалил от двора главного инквизитора и запретил впредь опубликовывать какую-либо папскую булл без предварительного разрешения королевского декрета; в то же время было предписано инквизиторам не публиковать никакого запрещения книг, не испросив и не получив королевского дозволения.
      LXIII. Запретительным декретам предшествует мера, называемая квалификацией, ведение которой принадлежит верховному совету. В его присутствии устраивается процесс, начинающийся или в служебном порядке, или по доносу, который сделан главному инквизитору. Так как донос чаще всего поступает к придворным инквизиторам, они обыкновенно избирают квалификаторов, которые производят оценку книги не только по оговоренным тезисам, но в объеме всего произведения, экземпляр коего к ним посылается вместе с копией доноса - первому квалификатору и затем второму с неподписанною копией первого ответа. Если они согласны на запрещение, инквизиторы посылают в совет протокол с их приговором. Если их мнения противоположны, передают третьему неподписанные копии двух мнений, книгу и донос, прежде чем отправить что-либо в совет.
      LXIV. Провинциальные трибуналы также имеют право получать доносы. Их инквизиторы в общем поступают подобно первым. Но совет почти никогда не пропускает случая поручить придворным инквизиторам снова квалифицировать оговоренные тезисы книги, потому что они более доверяют их квалификаторам, чем другим. Я мог убедиться, что этот мотив не всегда был неоснователен, хотя в большинстве случаев это были люди с предрассудками, без знания церковной истории, соборов и Отцов Церкви. Их образование ограничивалось тем, что они почерпнули из схоластического богословия. Так как живые католические авторы, на которых нападали, никогда не получали права защищаться сами и так как не разрешалось выступать на защиту умерших авторов, вопреки определенному распоряжению буллы Бенедикта XIV и указу Карла III, случалось, что, вопреки здравому смыслу и справедливости, цензура одерживала, верх над множеством произведений.
      LXV. Я вспоминаю о том, что произошло по поводу Науки законодательства кавалера Филанджьери [552]. Перевод этой книги был начат мадридским адвокатом. Вскоре после того, как половина труда была опубликована, к инквизиторам поступил донос на него. Те поручили оценку труда капуцину [553], миссионеру и проповеднику на перекрестках и публичных площадях Мадрида, который был известен в народе под малопочтенным прозвищем. Этот монах не изучал подлинного труда (языка коего он не знал) и, полагая, что достаточно прочесть первый том перевода, оценил произведение как отвратительное, полное ересей, проникнутое во всех статьях духом Антихриста, врага Евангелия, преподающее доктрину современных философов, что заставляло его запретить даже для тех, кто получил разрешение читать запрещенные книги. Инквизиторы ограничились этим заявлением капуцина в убеждении, что другая оценка бесполезна, потому что даже при предположении, что она благоприятна для произведения, она никогда не будет достаточна для полного ослабления доводов, мотивировавших первую. Те, кто знал первую часть первого тома итальянского подлинника, были сильно изумлены подобной оценкой. Я сам, прочтя его целиком, сказал декану инквизиторов дому Хуану Мартинесу де Нубле, что, если пожелают исполнить вышеупомянутые буллу и указ, я выставляю себя защитником книги, потому что автор ее спокойно живет в Неаполе, пользуется репутацией хорошего католика, - соглашаясь все-таки на исправление труда в той статье, где он нападает на инквизицию.
      Вместо того чтобы приветствовать интерес, который я принимал в человеке, несправедливо обиженном, он долго звал меня ироническим прозвищем Филанджьери. Я мог бы привести другие подобные факты, но достаточно этого, чтобы понять способ, которым инквизиция вносила в список книги, учения коих опасалась.
      LXVI. Подобные меры являются одним из доказательств, что святой трибунал был неполитичен, так как мы видим, что в разные эпохи он запретил превосходные произведения, составленные в защиту прав королевской власти, под предлогом, что в них отказывали папе в косвенной власти над государями и потому, что в них устанавливали, что ни инквизиторы, ни другие церковные судьи не могут пользоваться правом цензуры, когда речь идет о предметах вполне мирских. Эти два тезиса были осуждены как ошибочные, близкие к ереси и способные привести к ней. Ясно, к каким последствиям должен был привести этот принцип.
      LXVII. К различным средствам, употреблявшимся против обращения запрещенных книг, присоединили наконец в указе о доносах следующую статью: "Каждый житель обязуется объявить, если он знает или слышал, что кто-нибудь держал у себя или держит в настоящее время книги лютеранской секты или другие еретические книги, будут ли то Алкоран и другие сочинения по религии Магомета, или Библии на народном языке, или другие запрещенные сочинения".

88

Статья вторая

КАРТИНЫ И ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ

      I. Будучи убеждены, что все, способное благоприятствовать ереси, должно быть подчинено их юрисдикции, инквизиторы завладели правом осмотра и оценки всех произведений искусства, как будто картины, эстампы, медали и другие произведения этого рода были средствами для пропаганды учения [554].
      Самый старинный пример в этом роде, какой я знаю в истории испанской инквизиции, относится к 1571 году. Святому трибуналу донесли как на привезенные из-за границы на две картины на полотне и на серию из двенадцати эстампов. Одна из картин представляла распятие Иисуса Христа, с головою, окруженной сиянием; крест был помещен на престоле с двумя свечами; у подножия креста были поставлены слова Иеремии: "Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности" [555]. В алтаре близ престола стоял человек на коленях. Изо рта его выходила красная лента, оканчивающаяся сердцем, помещенным слева от распятия, со словами: "Бог есть дух, и поклоняющиеся ему должны поклоняться в духе и истине. Св. Иоанн, 4" [556].
      Под фигурой человека был другой текст: "Но время настало, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине. Иоанн, 4" [557]. Сзади был человек в богатой одежде, на коленях, в позе молящегося. Из его рта выходила следующая выдержка из Священного Писания: "Не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердце. Псалом 91 - вы не можете служить Господу" [558]. Наверху стояли слова: "Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня. Марк, 7" [559].
      II. Вторая картина изображала Святую Троицу с аллегориями. В верхней части картины виден был в сияющем круге Бог Отец под видом лысого старца, с руками, скрещенными на груди; дальше голубь и треугольник, в котором было нарисовано семь глаз с мечом внизу. На правой стороне юная дева указывает рукою на Бога Отца множеству людей, внимательно слушающих учение Премудрости, олицетворяемой этою женщиной. Внизу ее помещены слова: Евангелие, закон благодати. На левой стороне картины изображены три врага души: дьявол, мир и плоть, и смерть. Над фигурой смерти арабская надпись. Под фигурами людей семь смертных грехов с их атрибутами. Вверху картины видна луна в своем склонении в атмосфере, почти темной.
      III. Двенадцать эстампов изображали двенадцать сцен страстей и смерти Искупителя. Первый представлял Иисуса Христа в Иерусалиме, последний - сошествие в ад. Каждый эстамп имел подпись по-латыни и по-французски, объясняющую сюжет.
      IV. Совет инквизиции поручил пяти богословам квалифицировать эти произведения. Их мнение признавало необходимость запрещения их как отравленных заблуждениями Лютера. Картина с изображением Иисуса Христа подлежала запрещению потому, что все выдержки из Священного Писания, особенно о лицемерах, были помещены с намерением убедить, что лицемерие само по себе есть смертный грех; молитва в этом состоянии души сама является грехом и таким образом лицемеру не следует молиться. Картина с изображением Святой Троицы была лютеранскою потому, что она указывала, будто люди не обязаны совершать добрые дела, а только предаваться божественному созерцанию, так как Иисус Христос уничтожил смерть и грех, искупив их преступления своими страданиями и смертью. Эстампы должны быть также запрещены, потому что подписям был придан лютеранский смысл, и эти эстампы подходили под тот вид цензуры, которой были отмечены эстампы одной Библии, вырванные вследствие декрета. Все эти предметы были изъяты по приказу верховного совета, который формально запретил допускать что-либо подобное к ввозу в королевство.
      V. Этот случай побудил инквизиторов Сарагосы запросить верховный совет, чтобы узнать, следует ли им опубликовать указ против картин с обнаженными фигурами. Совет ответил, что запрещение может относиться к тем картинам, где нагота слишком бросается в глаза. Поразительный пример непоследовательности святого трибунала, который, с одной стороны, приказывал преследовать того, кто держал Венеру в своем доме, и арестовывать картины и гравюры в этом роде, а с другой - допускал существование в храмах многочисленных изображений детей, представляющих ангелов, у коих ничто не скрывало от глаз форм, приданных им художником со всем совершенством человеческой природы. Что мне сказать об изображениях Иисуса-младенца и св. Иоанна Крестителя, которых искусство так хорошо нарисовало для украшения церквей и женских монастырей?
      Позволительно думать, что духовники лучше меня могли бы выразиться на этот счет.
      VI. Севильская инквизиция написала совету, что она только что узнала, что лютеране выбили во Фландрии медаль, оскорбительную для верховного первосвященника. С одной стороны был представлен папа в образе дьявола, с подписью: "Злые вороны пастыри овец" ("Mmali corvi masculi ovium"), a на другой - кардинал святой римской Церкви в виде полоумного, и вокруг него слова: "Глупцы, когда-нибудь поумнейте" ("Stulti aliquando sapite"). Совет 15 ноября постановил изъять все предметы подобного рода везде, где можно их отыскать, и допросить их владельцев о происхождении, поводах и цели их приобретения и обо всех обстоятельствах, которые полезно знать святому трибуналу.
      VII. Между тем инквизиторы сочли удобным рассмотреть множество предметов, более или менее посторонних доктрине, с такой же суровостью, которую они применяли к книгам, и запретить или разрешить их по капризу, управлявшему их политикой. Поэтому веера, табакерки, зеркала и комнатная мебель часто причиняли большие хлопоты и сильные огорчения их владельцам, когда на них открывали какую-нибудь мифологическую фигуру, которая казалась слишком неприличной. Однако тогда редко запрещали столь многочисленные книги, где фанатизм, суеверие и ложь, казалось, были скомбинированы для обмана простодушных мужчин и легковерных женщин. Эти книги уверяли, что дается полное прощение всем грешникам за краткую молитву к святому или к святой, образ коих почитался в том или другом монастыре; за ношение нарамника (scapulaire), медали или реликвии, за целование кости, которую считали (без довода и без доказательства) коренным зубом св. Полонии [560], или кости от груди св. Агафии [561], или глаз св. Лукии [562], или чресл св. Раймонда [563], позвонка от спины св. Маргориты из Касии; [564] за целование монашеского одеяния; за одевание статуи какого-нибудь святого в церкви его монастыря и, наконец, в бесчисленном множестве других воображаемых милостей за ничтожные действия, которыми подменены подвиги степенного и разумного благочестия.
      VIII. Однако следует заметить, что изъяли некоторые девятидневки [565] и молитвы, приспособленные к этому виду суеверия, и даже некоторые книги, которые обманывали невежд рассказами о мнимых чудесах. Но число обращавшихся безнаказанно было непропорционально велико в сравнении с числом уничтоженных, потому что квалификаторы были все монахи, заинтересованные в покровительстве культу святых их монастырей. Пример такого положения легко отыскать в правиле французских монахов XII века, которые восхваляли (и называли благочестивым обманом - pia fraus) ложь и вымыслы, которые они и другие монахи распространяли в мире, чтобы расположить верующие души к большему почитанию святых их орденов и к щедрым пожертвованиям, что слишком часто было следствием этого почитания.
      IX. Если кто-нибудь осмеливался купить, держать у себя или читать запрещенные книги, тот в глазах инквизиторов становился заподозренным в ереси. Его считали заслужившим наказание верховного отлучения, провозглашенного запретительным указом. Трибунал начинал процесс, а в результате получалось условное оправдание, как будто он действительно заслужил наказание от Бога.
      X. В последние годы восемнадцатого столетия никого не сажали в секретную тюрьму за хранение или чтение запрещенных книг, если он в то же время не был изобличен в устном или письменном выставлении еретических тезисов или положений, противных духу инквизиции. Налагаемое наказание ограничивалось денежным штрафом и объявлением, что он заподозрен в ереси в малейшей степени. Надо даже сознаться, что эта квалификация опускалась, если находились поводы думать, что подсудимый погрешил из любознательности, а не по приверженности к вредному учению.
      XI. Однако все эти распоряжения произвольны, и инквизиторы были уполномочены уставом преследовать всех нарушителей закона как заподозренных в ереси. Из этого обстоятельства видно, как было опасно рассчитывать на снисходительность святого трибунала, в особенности если имели несчастие дурно отозваться о монахах-квалификаторах или посмеяться над их манерой жить и над монашескими обычаями. В этом крайне важном случае оговоренный рассматривался как лютеранин, и его участь предоставлялась мстительности священников.
      XII. Разрешение читать запрещенные книги делало недействительным всякое действие, направленное против того, кто хотел нарушить закон о запрещении. В Риме папа дозволял это за деньги, без всякого удостоверения в том, не способен ли проситель злоупотребить этим разрешением для отказа от католического культа. В Испании главный инквизитор действовал с большей предусмотрительностью. Он получал секретные осведомления о поведении просителя, об общественном мнении относительно его образа мыслей по вопросам религии и о точности в исполнении христианских обязанностей. Даже когда эти донесения были благоприятны, было трудно получить разрешение на чтение, а особенно на хранение запрещенных книг. Если инквизитор был благосклонно расположен к просителю чтения запрещенных книг, его приглашали изложить письменно цель испрошения этой привилегии, какого рода сочинение он предполагал прочесть, и поводы, побудившие его предпринять этот труд. Предполагая добросовестность с обеих сторон, привилегия давалась для известного количества книг, намеченных в том или другом роде литературы. Если разрешение было общим, в него всегда помещали исключение для книг, запрещенных указами даже для лиц, получивших привилегию. Таковы были книги, нападавшие открыто и намеренно на католичество, как целиком составленные с этой целью, так и те, в коих опасные тезисы были рассеяны в тексте.
      XIII. В этом смысле исключены были из всякой привилегии сочинения Жан-Жака Руссо, Монтескье, Мирабо, Дидро, Д'Аламбера, Вольтера и многих других современных неверующих философов, к числу которых сочли нужным присоединить Филанджьери. В последние годы инквизиции разрешения, даваемые римской курией, не защищали нарушителей указа от активности инквизиторов, и главный инквизитор разрешал пользование ими после многих хлопот, игнорируя совершенно те разрешения, которые выдавала римская курия!

89

Глава XIV

ЧАСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПО ПОДОЗРЕНИЮ В ЛЮТЕРАНСТВЕ И ПО НЕКОТОРЫМ ДРУГИМ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ

90

Статья первая

УКАЗЫ О ДОНОСАХ НА ЛЮТЕРАН, ИЛЛЮМИНАТОВ и т. д.

      I. Главный инквизитор, признавший необходимость вовремя задержать успехи лютеранства [566] в Испании [567], установил в согласии с советом инквизиции несколько новых пунктов в подтверждение ежегодного указа, возлагавшего на каждого жителя обязанность доносить на еретиков [568] под страхом смертного греха [569] и верховного отлучения от Церкви [570].
      II. Эти пункты гласили, что каждый христианин должен объявить, если он узнает или услышит, как кто-нибудь говорит, утверждает или думает, что секта [571] Лютера хороша и ее приверженцы стоят на добром пути, или же считает верными и одобряет некоторые из ее осужденных положений, например: что не нужно объявлять своих грехов священнику и достаточно исповедовать их Богу; что ни папа, ни священники не имеют власти отпускать грехи; что истинного тела Иисуса Христа нет в освященной гостии; [572] что не дозволено почитание святых и поклонение иконам [573] в церквах; что чистилища [574] нет и бесполезна молитва за усопших; что вера и крещение достаточны для спасения и добрые дела не суть необходимы; что каждый христианин, не будучи облечен саном священства, может принимать исповедь другого христианина и преподавать ему причастие под обоими видами хлеба и вина [575]; что папа не имеет действительной власти раздавать индульгенции [576] и отпущения; что священники, монахи и члены монашеских орденов [577] могут законно вступать в брак; что не должно быть ни монахов, ни монахинь, ни монастырей и что Бог не установлял монашеских духовных орденов; что брачное состояние лучше и совершеннее, чем жизнь священников и монахов, пребывающих в безбрачии [578], что не должно быть других праздников, кроме воскресного дня, и что не грех есть мясо в пятницу, в Великий пост и в другие дни воздержания [579]. Широкое толкование, данное указу о доносах, возлагало на католиков также обязанность объявлять, не знал ли или не слыхал ли христианин, как кто-нибудь поддерживал, считал верными и защищал другие положения Лютера и его учеников или не уехал ли кто-нибудь из королевства для принятия лютеранства за границей.
      III. Альфонсо Манрике [580] не ограничился прибавкой новых мер предупреждения к прежним постановлениям. В письмах к провинциальным инквизиторам [581] он позволял им присоединять к указу о доносах все, что им покажется подходящим для открытия лиц, совратившихся в ересь иллюминатов [582]. Эти люди, называемые также квиетистами [583], образовали секту, главой которой был, как говорят, Мюнцер [584], уже основавший секту анабаптистов [585].
      IV. Через некоторое время совет инквизиции добавил к вышеупомянутым предписаниям несколько пунктов, касающихся иллюминатов. По указу от 28 января 1558 года эти пункты были редактированы следующим образом:
      "Каждый христианин обязан заявить, если он знает или слышал, как кто-нибудь, живой или уже умерший [586], говорил или утверждал, что секта иллюминатов хороша; в особенности, что духовная молитва [587] есть божественное наставление и через нее исполняются все другие обязанности христианской жизни; что устная молитва есть таинство, скрытое под случайностями [588]; действенность этого таинства коренится в духовной молитве, а все остальное маловажно; что служители Божии не должны заниматься мирскими делами [589], что никто не обязан повиноваться ни своему отцу, ни другому старшему, если те препятствуют упражнению в духовной молитве Или в созерцании" [590].
      V. "Христианин должен также объявить, если он слышал, как кто-нибудь дурно отзывался о таинстве брака [591] или говорил, что никто не может научиться тайне добродетели, если не наставлен владеющими ею; что никто не спасется без употребления той молитвы, которую применяют и которой обучают эти учителя, и без общей исповеди [592] им своих грехов; что возбуждение, дрожание и обмороки, наблюдаемые у наставников этого учения и их лучших учеников, являются выражениями божественной любви; эти признаки возвещают о том, что, стало быть, они обрели благоволение в очах Божиих и обладают духом святым; что совершенные не нуждаются в приобретении заслуг добрыми делами [593]; что достигшие состояния совершенных видят существо Святой Троицы в земной жизни; что люди, возвысившиеся до этой степени, управляются непосредственно Святым Духом; что во всех своих поступках они руководствуются внушениями Духа Святого, которые они непосредственно получают; что надо закрывать глаза во время возношения гостии [594] священнослужителя; что достигший известной степени совершенства не может уже ни смотреть на иконы святых, ни слушать проповеди и беседы, имеющие своим предметом рассуждения о Боге; наконец, если этот христианин видел или слышал что-либо другое, имеющее отношение к вредному учению секты иллюминатов".
      VI. Я полагаю, что первыми испанцами, последовавшими за мнениями Лютера, были францисканские монахи, ибо папа Климент VII буллою [595] от 8 мая 1526 года разрешил генералу и провинциалам ордена миноритов св. Франциска Ассизского помиловать на эпитимийном суде [596] тех из монахов, которые приняли новое учение, но потом клятвенно обещали навсегда отказаться от него. Несколько других монахов того же ордена уже сделали папе представление, что, согласно привилегиям [597], дарованным им буллою Море великое ("Mare magnum") и подтвержденным другими декретами святого престола, никто посторонний не имеет права вмешиваться в их дела и они не признают другого судьи, кроме судьи - блюстителя их учреждения, даже в том случае, если бы речь шла о преступлении ереси или отступничества [598].
      VII. Манрике, которого притязания францисканцев, несомненно, стесняли в его службе, написал об этом папе. 3 апреля предыдущего 1525 года папа отправил бреве, которым было установлено, что главный инквизитор может расследовать дела этого рода, заменяя себя монахом по назначению орденского прелата, и что в случае апелляции на произнесенный приговор должно обращаться к самому папе. Так как при этих обстоятельствах главный инквизитор обыкновенно передавал власть инквизитору, папа приказал 16 июня 1525 года, чтобы апелляции такого рода направлялись к главному инквизитору, а не в Рим. Однако брат того же ордена Родриго д'Ороско получил 8 марта 1541 года отдельную буллу, которая давала ему отпущение и разрешала вступить в число каноников-монахов ордена св. Августина. Правда, его преступление состояло в том, что он сделался магометанином, а не лютеранином. Он признался, что, будучи иподиаконом [599], он снял с себя одежду своего ордена и отправился в Оран [600], где поступил в солдаты. Прибыв затем в Тремесен [601], он обратился в магометанство. Почувствовав отвращение к своему отступничеству, он решил вернуться в Испанию, где желал снова принять монашество, но только в братстве св. Франциска. Лицо, которому папская булла поручила дать отпущение брату Ороско, не могло этого исполнить без разрешения главного инквизитора, согласно известным распоряжениям папских булл и королевских указов как более ранних, так и указа от 2 мая 1527 года. Поэтому булла об Ороско и нашла себе место среди других булл святого трибунала.

91

Статья вторая

ПРОЦЕССЫ, ВЧИНЕННЫЕ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ ЛИЦ

      I. Со временем службы главного инквизитора Манрике связаны имена самых знаменитых и самых невинных жертв инквизиционного трибунала. Подозрение в принятии мнений Лютера бросило их в руки этого инквизитора. Такою жертвой в 1523 году стал достопочтенный Хуан д'Авила [602], беатификация коего в Риме ожидала решения и была бы закончена, если бы он был монахом, но он был простым белым священником [603]. Испания называла его апостолом Андалусии [604] за образцовую жизнь и великие подвиги милосердия, сопровождавшие его проповедь. Св. Тереза Иисусова [605] в своих сочинениях ярко очерчивает добродетель этого евангельского героя и сообщает, что для преуспеяния в духовной жизни она много воспользовалась его советами и учением. Он проповедовал Евангелие попросту для обращения грешников и не допускал в свои беседы вопросов, которые так постыдно волновали тогдашних школьных богословов. Поэтому завидовавшие ему монахи, раздраженные его уклонением от диспутов, соединились, чтобы замыслить его гибель. Они выдали инквизиционному суду некоторые из его предположений за лютеранские или склонные к лютеранству и к учению иллюминатов. В 1534 году приказ инквизиторов заточил Хуана д'Авилу в секретную тюрьму святого трибунала, хотя решение их не было сообщено ни верховному совету, под тем предлогом, что эта мера была указана только при разделении голосов, ни епархиальному епископу. Это было равносильно попранию уставов святого трибунала, королевских указов и даже распоряжений верховного совета, который, впрочем, игнорировал эти правонарушения и даже молчаливо одобрял их, так как никогда не порицал виновников. Этот властный поступок инквизиции, происшедший в Севилье, сильно затронул главного инквизитора: он занимал кафедру этого города и испытывал глубочайшее уважение к Хуану д'Авиле, которого почитал за святого. Эти обстоятельства оказались счастливыми для последнего, потому что хлопоты Манрике как главы инквизиции очень сильно содействовали доказательству его невиновности и посрамлению клеветы. Авила был оправдан и снова принялся за проповеди, которые он продолжал до самой смерти с тем же усердием и человеколюбием, как прежде. Если бы судопроизводство святого трибунала было публичным и имена доносчиков были известны, посмел ли бы кто-нибудь так часто клеветать?
      II. Год, о котором я говорю, был еще гибельнее для двух людей, знаменитых в литературной истории Испании, - Хуана де Вергары и его брата Бернардино де Товара. Они были арестованы по приказу толедской инквизиции и вышли из тюрем святого трибунала только после того, как их заставили произнести легкое отречение (de levi) от ереси Лютера, получить отпущение цензур с предупреждением (ad cautelam) и подвергнуться некоторым другим епитимьям. Хуан де Вергара был толедским каноником, секретарем кардинала Хименеса де Сиснероса [606] и его преемника на кафедре Толедо дома Альфонсо де Фонсеки. Николас Антонио [607] поместил в своей Библиотеке заметку о его литературных произведениях и отдал справедливость добродетелям и заслугам этого испанца. Его глубокие познания в еврейском и греческом языках были причиной его несчастия. Он указал на ошибки в переводе Вульгаты [608] и этим дал знак к преследованию себя завистливым монахам, знавшим только латынь и школьный жаргон. Однако толедский капитул почтил его память, приказав поместить на его могиле эпитафию [609], сохраненную цитированным мною автором. Вергара заслужил признательность своего братства, составив надписи, украшающие церковные хоры.
      III. Бернардино де Товар, его брат, менее известен. Однако, Педро Мартир д'Англериа [610] упоминает его среди знаменитостей XVI века. Хуан Луис Вивес [611], выдающийся ученый того времени, писал Эразму [612] 16 мая 1534 года: "Мы живем в очень тяжелое время; нельзя ни говорить, ни молчать без опасений. В Испании арестовали Вергару, его брата Товара и некоторых других ученых" {Маянс. Жизнь Хуана Луиса Вивеса, во введении к новому изданию его трудов.}.
      IV. В этом числе находился человек, о котором Вивес не мог дать особенной заметки; его заслуги и его история налагают на меня обязанность пополнить этот пробел. Я имею в виду Альфонсо Вируеса, бенедиктинца, родившегося в Оль-медо, одного из лучших богословов своего времени. Он был знатоком восточных языков и написал много произведений. Он был членом комиссии, получившей в 1527 году задание рассмотреть труды Эразма, и проповедником при Карле V [613], который слушал его с таким удовольствием, что брал с собой в последние путешествия в Германию и по возвращении в Испанию не хотел более слушать другого проповедника, кроме него. Эти отличия, столь почетные для Вируеса, возбудили зависть монахов, которые постарались его погубить. Они до некоторой степени успели в своем предприятии; они вложили в это дело такое рвение, что добились бы полного уничтожения Вируеса, если бы не стойкость и твердость, с которыми Карл V взялся ему покровительствовать. Поведение почетное для этого государя и редкое среди других.
      V. Заподозренный в благосклонности к мнениям Лютера, Вирусе был арестован и заключен в секретную тюрьму святого трибунала в Севилье. Император, не только хорошо знавший его по проповедям, но и находившийся с ним в личных отношениях, установившихся между ними во время путешествий в Германию, живо почувствовал нанесенный удар и ничуть не сомневался, что Вирусе стал жертвой интриги, которую главный инквизитор должен был предотвратить. Он изгнал Манрике, который принужден был вернуться на жительство в свою архиепархию в Севилье, где умер 28 сентября 1538 года. Карл не ограничился этим. Он поручил верховному совету направить во все трибуналы инквизиции указ от 18 июля 1534 года, который гласил, что в случае предварительного следствия, достаточно веского, чтобы мотивировать задержание монаха, инквизиторы отсрочат приказ о заключении; они пришлют в верховный совет полную и верную копию начатого судопроизводства и подождут указов, которые будут посланы после разбора документов. Таким образом, частное бедствие явилось источником общего блага. Начиная с этого времени инквизиторы не осмеливались более применять тюрьму с такой легкостью, как проделывали это до тех пор, даже раньше получения полуулик, требуемых уставом. Но нельзя обойтись без порицания авторов королевского указа или указа верховного совета за то, что они узаконили это только для монахов, как будто преступление, которое собирались карать, было тяжелее у женатых, и миряне менее священников имели интереса и права защищать свою свободу, жизнь и честь.
      VI. Несчастный Вируес тем не менее в течение четырех лет испытывал все ужасы тайной тюрьмы, в которой, как он писал потом Карлу V, ему "едва было позволено дышать и заниматься другим делом, кроме улик, ответов, показаний, защит, возражений, средств, актов (слова, которые нельзя слышать без ужаса - nomina, quae et ipso poene timenda sono), ересей, богохульств, заблуждения, анафем, расколов и тому подобных чудовищ, которых посредством подвигов, сравнимых с Геркулесовыми, я победил с помощью Иисуса Христа" так что я, наконец, оправдан благодаря покровительству Вашего Величества" {Вируес. Филиппики против Меланхтона. Посвящение антверпенского издания 1541 года.}.
      VII. Одним из средств, которые Вирусе употребил в свою защиту, было требование, чтобы суд обратил внимание на пункты учения, установленные и подготовленные им для нападок на Меланхтона [614] и других лютеран на Регенсбургском сейме, когда император привез его в Германию в качестве своего богослова. Вирусе прибавил, что эти статьи представляли изобилие доводов и католических авторитетов и что он воспользовался ими для борьбы с апологией лютеранства, обнародованной Меланхтоном, а также с исповеданиями веры, поданными этим апологетом и другими реформаторами в Аугсбурге [615] и Регенсбурге [616].
      VIII. Это требование нисколько не послужило на пользу Вируесу, имевшему намерение получить полное отпущение, потому что его враги доносили на предположения, которые теперь он сам гласно выставлял. Хотя, очевидно, они были весьма католическими, если их рассматривать в связи с самым текстом, но они беспрепятственно могли быть поражены богословской цензурой в той разобщенности, в какую их поставил донос. Вирусе принужден был произнести отречение от всех ересей, между прочим от ереси Лютера и его единомышленников, и специально от выставленных им предположений, которые заставили подозревать его в ереси. Окончательный приговор был произнесен в 1537 году: Вирусе был объявлен в подозрении относительно исповедания заблуждений Лютера; его присудили к отпущению цензур с предупреждением (условно, с оговорками, ad cautelam), к заключению на два года в монастыре и к запрещению проповедовать слово Божие в течение двух лет после выхода на свободу.
      IX. Я не видел доноса на Вируеса. Но известно, что шестое из его различных предположений, от которых он обязан был отречься в митрополичьей церкви в Севилье в день своего аутодафе [617], изложено так: "Состояние женатых более надежно для их спасения, чем состояние лиц, которые предпочли безбрачие". Седьмое: "Большее количество христиан спасается при условии брака, чем при других". Восьмое: "Деятельная жизнь имеет более заслуг, чем созерцательная" {Дон Фернандо Вельосильо, епископ города Луго. Схоластические заметки на блаженного Златоуста и четырех учителей церкви. 6-й разбор на десятый том Блаженного Августина. - С. 397. Столбец а. Издано в Алькале 1585 года, в лист.}.
      X. Император, осведомленный обо всем происшедшем, не мог убедить себя, чтобы Вирусе когда-нибудь выдвинул в своих проповедях предположения, противные католической догме; он пожаловался на это папе. Папа послал Вируесу 29 мая 1538 года бреве, которым он был избавлен от исполнения различных эпитимий, возложенных на него судебным приговором. Эта милость - самая полная и самая почетная, какую я знаю во всей истории инквизиции. Напомнив три статьи приговора, папа объявляет, что, в уважение просьб императора, он освобождает осужденного от всех эпитимий и цензур, наложенных на него, и от лишения сана, которым тот был поражен; приказывает возвратить ему свободу; снова облекает его полномочиями проповедника и заявляет, что все происшедшее не может служить для устранения его от какой-либо должности, даже от епископата. Если Альфонсо Вирусе станет в будущем ходатайствовать о какой-либо милости, Его Святейшество согласен, что не нужно будет упоминать об этом бреве оправдания и о причине его издания, принимая во внимание, что молчание о нем не может ни аннулировать его, ни дать места противоположению ему какого-либо средства тайного обмана, или замалчивания, или какого-нибудь другого смысла, ему противоположного. Наконец, папа запрещает инквизиторам беспокоить Вируеса в будущем под каким-нибудь предлогом и когда-либо хвастать, по какой бы то ни было причине, всем происшедшим. Эта булла была одна из тех, которые инквизиторы не очень старались бы исполнить, если бы опорой Вируеса не был император. Это послужило причиной, которая заставила их принять ее без особого сопротивления.
      XI. Изумительно, что дело Вируеса и много ему подобных не просветили Карла V насчет сущности инквизиции и, напротив того, он продолжал быть ее покровителем. Объясняется это тем ужасом, какой внушило императору лютеранство. Но дело его проповедника и некоторые другие неприятности, испытанные им в то время, вызвали отнятие Карлом V в 1535 году королевской юрисдикции у инквизиции - отнятие, которое продолжалось до 1545 года {Закон 5-й. Литера 7. Вторая книга последнего собрания. - 806.}.
      XII. Благоволение Карла V к Вируесу было так прочно, что он вскоре представил его папе в епископы Канарских островов. Но папа отказал ему в буллах под предлогом, что подозрения, возникшие против чистоты веры, не позволяют облечь его саном пастыря душ, хотя булла отпущения и признала его способным к епископату. Термины, употребленные папой, являлись простым снисхождением к Карлу V, и было решено помешать Вируесу когда-либо ими воспользоваться. Карл настаивал перед папой и дважды возобновлял свою просьбу, уверяя его, что он более полагается на Вируеса, чем на его врагов, так как познал благодетельные результаты его служения и чистоту его учения о догмате не только в его проповеди, но и в продолжительных частных беседах с ним. Папа сдался наконец на настойчивые ходатайства Карла V, и в 1540 году Вирусе стал епископом Канарским {Виейра в своих Заметках о Канарских островах полагает, что Вирус был назначен епископом Канарским только в 1542 году, но Вируес говорит уже как епископ в посвящении своих Филиппик и в изъявлениях благодарности Карлу V в 1541 году.}.
      XIII. Он тогда привел в порядок богословские статьи, приготовленные для защиты, и образовал из них двадцать рассуждений против лютеранских заблуждений. Они были напечатаны в Антверпене у Хуана Кринито в 1541 году под заглавием: Двадцать филиппик против лютеранских догматов, защищаемых Филиппом Меланхтоном. Вот что он говорит в девятнадцатом рассуждении о предмете моего сочинения: "Некоторые полагают, что должно обходиться с кротостью по отношению к еретикам и употреблять все средства, способные их обратить, прежде чем дойти до последних крайностей. Каковы эти средства? Это значит научать и убеждать их основательными размышлениями и словами, знакомя их с деяниями [Вселенских] соборов, свидетельствами Священного Писания и святых толковников, потому что все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, как говорит св. Павел в послании к Тимофею [618]. Но как это средство стало бы полезно, если бы его не употребляли в обстоятельствах, подобных тем, о которых говорит апостол? Я вижу, что многие усвоили правило, по которому позволительно оскорблять словесно и письменно еретиков, когда нельзя их ни уморить, ни замучить. Овладевши несчастным человеком, которого рассчитывают преследовать безнаказанно, они подвергают его позорящему приговору, так что, даже доказав свою невиновность и получив быстро оправдание, он навсегда остается заклейменным как преступник. Но если этот несчастный был обманут обхождением тех с кем водится, или, ставши жертвою их коварства и собственной непредусмотрительности, впал в какое-либо заблуждение, его не стараются вывести из заблуждения, объясняя истинное учение Церкви, не действуют средством кроткого убеждения или отеческого совета. Напротив, его судьи, вопреки свойству отцов [619], которое они придают себе, не щадят для него ни тюрьмы, ни кнута, ни цепей, ни топора; и, однако, таково действие этих ужасных средств, что никогда мучения, которые они заставляют испытывать тело, ничего не могут изменить в настроении души, которая желает обращения к истине только путем слова Божия, которое живо и действенно и острее меча обоюдоострого" [620]. Я не думаю, чтобы это место никогда не попало на глаза какому-нибудь монаху или фанатическому священнику: ведь творение Вируеса, где я нашел его, никогда не находилось в списке запрещенных инквизицией книг [621].
      XIV. Хотя мнения Лютера, уже осужденные римской курией [622], возбудили живое внимание инквизиторов, последние не ограничивали этим предметом хлопот своей службы. Они присвоили себе розыск и пресечение нескольких преступлений, к числу коих принадлежала содомия [623]. Королевский указ Фердинанда и Изабеллы от 22 августа 1497 года формально не поручал им принимать решение по этому виду преступления; но, по-видимому, он позволял это делать, так как, согласно одному из предписаний, к этому преступлению следовало применять ту же кару, как к преступлению ереси или оскорбления Величества [624]. В указе было только упомянуто, что имена свидетелей (обвинения) должны быть сообщены обвиняемым, чтобы ничего не было упущено в их защите, и что осуждение на сожжение с конфискацией имущества не может повлечь за собой отметки бесчестия на их детей и потомство. Как бы то ни было, инквизиторы Арагона были определенно уполномочены предпринять расследование этого преступления буллою от февраля 1524 года. Несколько времени спустя они встретили противодействие со стороны архиепископа Сарагосы, когда, приказав заключить в тюрьму инквизиции нескольких священников, обвиненных в этом преступлении, они готовились приступить к суду над ними. Прелат получил 16 января 1525 года папское бреве, отсылавшее подсудимых к юрисдикции епископа, которому принадлежало право расследования этих преступлений ввиду того, что инквизиторы должны ограничить свою службу процессами, вчиненными по делу ереси.
      XV. Это распоряжение было постановлено только в пользу священников, так как инквизиторы продолжали преследование судом дона Санчо де ла Кавальериа, сына вице-канцлера дона Альфонсо, о котором идет речь в этой истории и который был тестем доньи Хуанны Арагонской, близкой родственницы императора и сестры графа Рибагорсы. Обвиняемый получил 2 февраля 1525 года из Рима бреве, лишавшее инквизиторов Сарагосы расследования этого дела и передававшее его главному инквизитору. Несомненно, папа не знал бесполезности подобной меры, так как главные инквизиторы сносились насчет этого с провинциальными инквизиторами. Таково было в действительности решение, принятое домом Альфонсо Манрике. Сарагосские инквизиторы начали судопроизводство против дона Санчо. Последний апеллировал к папе, который вытребовал дело в апостолическую камеру [625] и направил затем к аббату св. Марии Херонской. Однако ловкость инквизиторов и сущность обстоятельств послужили причиной того, что дон Санчо вторично был предан сарагосским инквизиторам. В 1813 году я читал документы его процесса. Обвиняемый был оправдан за неимением достаточных улик и потому, что он сумел использовать, для избежания жестокости инквизиции, свое имя, свое богатство и свое влияние - три могущественных средства в процессах этого рода.
      XVI. В 1527 году вальядолидская инквизиция занялась одним делом, подробности которого я считаю нужным пересказать, чтобы дать справедливую оценку состраданию и снисхождению, которые постоянно возглашаются инквизиторами в их актах и других юридических формулах.
      XVII. Некий Диего Вальехо из деревни Дворцы Бедняков (Palacios de Meneses) в епархии Паленсии, будучи арестован по указу вальядолидской инквизиции по делу о богохульстве, заявил, между прочим, что два месяца тому назад, то есть 24 апреля 1526 года, два врача, Альфонсо Гарсия и Хуан де Салас, рассуждали между собой о медицине в присутствии его и его зятя Фернандо Рамиреса; Гарсия хотел опереть свое мнение на авторитет некоторых писателей; когда Салас высказался, что эти авторы ошибались, Гарсия возразил, что его понимание также доказывается текстом евангелистов. Это побудило Саласа сказать, что они солгали, как и другие. Фернандо Рамирес, зять доносчика (которым инквизиция также овладела как подозреваемым в иудаизме), был допрошен в тот же день. Его показание согласовалось с показанием его тестя; но он прибавил, что Салас пришел в себя несколько часов спустя и, вспоминая о происшедшем, произнес: "Какую глупость я сказал!" Покончив с Рамиресом и Вальехо, суд начал преследовать врача Хуана де Саласа.
      XVIII. Первым документом, которым суд воспользовался, была копия показаний Рамиреса и Вальехо. Как будто это условие было достаточным, инквизиторы (без содействия епархиального епископа, без юрисконсультов и квалификаторов, даже ничего не сообщая верховному совету) постановили задержание врача Хуана де Саласа, который на самом деле был заключен в тюрьму 14 февраля 1527 года. Ему даровали три заседания увещаний, которые происходили 20, 23 и 25 февраля. 26 февраля фискал представил свое обвинение, и 28 февраля Салас защищался. 8 марта ему сообщили показания двух свидетелей, не указывая их имен, а также времени, места и обстоятельств, которые помогли бы их открыть. Он отвечал, что дело происходило не так, как было рассказано. 4 апреля вызвали в суд другого врача, который заявил, что во время беседы с Саласом насчет евангелистов последний сказал, что некоторые из них солгали. На вопрос инквизитора, не упрекнул ли кто-нибудь Саласа за это предположение, Гарсия отвечал, будто через час он советовал Саласу отдаться самому в руки инквизиции, что тот обещал исполнить. Инквизитор спросил его затем, не противник ли он обвиняемого и не имели ли они взаимной ссоры. Свидетель ответил отрицательно. 16 апреля произошло утверждение приговора относительно Фернандо Рамиреса и Альфонсо Гарсии; в деле Вальехо не было такой уверенности. 6 мая обвиняемый представил две жалобы или средства защиты. В первой он возражал против всего, что было написано вопреки его заявлению, и указывал на несогласованность в показаниях свидетелей; вторая была опросным листом из тринадцати пунктов, из которых два клонились к доказательству его правоверия, а другие к оправданию мотивов отвода некоторых лиц, могущих быть призванными к даче показаний по его делу. Этот документ содержал на полях имена свидетелей, к которым можно было обратиться за справкой по каждому вопросу. Я замечу, что доносчик и два свидетеля были включены в число отводимых Хуаном Саласом. Заключенный, как видно, воспользовался выгодами, которые предоставлялись ему для защиты законами инквизиции. Инквизиторы, вместо того чтобы следовать предписаниям этих законов, вычеркнули имена нескольких лиц, обозначенных в списке обвиняемого как свидетели защиты, и не захотели их выслушать. Однако факты, изложенные в опросном листе, были доказаны четырнадцатью свидетелями, и 25 мая фискал [626] дал свои заключения.
      XIX. Факт, доложенный Фернандо Рамиресом; противоречия, представляемые показаниями двух свидетелей; разница между показанием каждого из них и показанием доносчика; важное преимущество для обвиняемого в оправдании отвода - в нахождении против него только двух свидетелей (которые были преданы суду - один в качестве богохульника а другой по делу об иудаизме) и даже в том, что предметом доноса явилось только предположение (которое могло вырваться в пылу диспута и было отвергнуто в тот же день); наконец, возможность, что обвиняемый мог позабыть о многом в течение года, - все эти обстоятельства были более чем достаточны, чтобы заставить каждого рассудительного человека предположить, что они побудят инквизиторов оправдать Хуана де Саласа или, по крайней мере (если они заподозрили, что обвиняемый отрицал вопреки истине то, в чем его опорочивали), удовлетвориться применением к нему наказания в виде легкого подозрения в ереси. Однако, вместо того чтобы ограничиться подобной мерой, инквизитор Морис, без участия его коллеги Альварадо, 14 июня вынес постановление подвергнуть пытке Хуана де Саласа как виновного в запирательстве. Этот акт содержит следующее распоряжение: "Мы приказываем, чтобы означенная пытка была употреблена таким образом и в течение такого времени, какие мы сочтем подходящими, возразив, как мы возражаем еще раз, чго в случае повреждения, смерти или поломки членов факт может быть приписан только промаху вышеречен-ного лиценциата Саласа". Указ Мориса возымел свое действие. Я дам здесь текст исполнительного протокола, чтобы познакомить потомков с этим инквизитором, который постановил решение об участи Медины, котельника из Бенавенте [627]. Вот документ: "В Вальядолиде, 21 июня 1527 года, сеньор лиценциат [628] Морис, инквизитор, вызвал в суд в своем присутствии лиценциата Хуана Саласа, которому был прочтен и явлен приговор суда. По окончании чтения означенный лиценциат Салас заявит, что он ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Означенный сеньор лиценциат Морис немедленно велел ввести его в камеру пыток. Там, по снятии всей одежды до рубашки, Салас был положен за плечи на пыточную кобылу [629], к которой палач Педро Поррас привязал его за руки и за ноги пеньковыми веревками, сделав одиннадцать оборотов на каждом члене. Саласу, пока означенный Педро обвязывал его, несколько раз было предложено сказать правду, на что он отвечал, что он никогда не высказывал того, в чем его обвиняют. Он прочитал символ Кто хочет ("Quicumque vult") и много раз благодарил Бога и Богоматерь. Когда означенный Салас был связан, как сказано, на лицо ему была наложена тонкая смоченная тряпка; из глиняного сосуда вместимостью в два литра, с дырой на дне, в ноздри и рот ему влита была вода в количестве пол-литра. Несмотря на это, означенный Салас настойчиво повторял, что он ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Тогда Педро Поррас сделал один поворот закрутня на правой ноге и влил вторую порцию воды, как он делал раньше. Второй поворот закрутня был сделан на той же ноге, и, несмотря на это, Хуан де Салас произнес, что он никогда не говорил ничего подобного. Принуждаемый несколько раз сказать правду, он заявил, что ничего не говорил из того, в чем его обвиняют. Тогда означенный сеньор лиценциат Морис, объявив, что пытка была начата, но не окончена, приказал прекратить пытку. Обвиняемый был снят с кобылы. При означенной экзекуции я присутствовал с начала до конца. Энрике Пас, секретарь суда".
      XX. Если эта экзекуция была только началом пытки, то как она должна была закончиться? Смертью осужденного? Для того чтобы хорошо понять только что прочтенное, полезно знать, что инструмент, обозначенный в документе кастильским словом эскалера (escalera), который также известен под именем бурро (burro) и который я перевел по-французски словом швале (chevalet), есть деревянное сооружение, изобретенное для пытки обвиняемых. Оно имеет форму водосточной трубы, годной для того, чтобы положить на нее человеческое тело; у нее нет другого основания, кроме пересекающего ее бревна, на котором тело, падающее назад, сжатое с боков, сгибается и искривляется действием механизма этого сооружения и принимает такое положение, что ноги находятся выше головы. Отсюда проистекает усиленное и мучительное дыхание, и появляются нестерпимые боли в боках, руках и ногах, где давление веревок так сильно, даже до применения закрутня, что их обороты проникают в мясо до костей, так что выступает кровь. Что произойдет, когда жилистая рука станет двигать и вращать роковую плаху? Если обратить внимание на способ, каким люди, перевозящие товары на спине мула или на тележках, при помощи палки затягивают веревки для удержания и безопасности тюков и узлов, то легко представить себе те мучения, какие эта часть пытки вызвала у несчастного Хуана де Саласа. Введение жидкости не менее способно убить того, кого инквизиторы подвергают пытке, и это случалось не раз. На самом деле, рот находится тогда в положении наименее благоприятном, какое только можно вообразить, для дыхания, так что спустя небольшое количество часов можно потерять жизнь. В рот вводят до глубины горла тонкую смоченную тряпку, на которую вода из глиняного сосуда падает так медленно, что требуется не менее часа, чтобы влить по каплям пол-литра, хотя вода выходит из сосуда беспрерывно. В этом положении осужденный не имеет промежутка для дыхания, так как смоченная тряпка препятствует этому. Каждое мгновение он делает усилие, чтобы проглотить воду, надеясь дать доступ струе воздуха; но вода в то же время входит через ноздри. Понятно, сколько эта новая комбинация доставляет трудностей для самой важной жизненной функции. Поэтому часто бывает, что по окончании пытки извлекают из глубины горла тряпку, пропитанную кровью от разрыва сосудов в легких или в соседних органах.
      XXI. Райнальдо Гонсалес де Монтес [630] (который в 1558 году имел счастье вырваться из тюрьмы севильской инквизиции) составил впоследствии латинскую книгу об инквизиции под вымышленным именем Регинальдус Гонсальвиус Монтанус {Регинальдус Гонсальвиус Монтанус. Несколько открытых приемов святой испанской инквизиции. Этот труд теперь очень редок. Он появился в формате осьмушки в Гейдельберге в 1567 году.}. Он сообщает нам, что обыкновенно делали восемь или десять поворотов веревки на ногах; их сделали одиннадцать на ногах Саласа, кроме поворотов закрутня. Можно себе представить человечность вальядолидской инквизиции, читая окончательный приговор, произнесенный без дальнейшей формальности лиценциатом Морисом и его коллегой, доктором Алварадо, после обсуждения (если следует им верить в этом случае) с лицами, достойными уважения за свои знания и добродетель, но (о чем не было и вопроса) без отсрочки, которая должна была предшествовать, и без участия епархиального епископа. Они объявили, что фискал не доказал вполне обвинения и что заключенный успел разрушить часть улик; тем не менее, ввиду подозрения, возникшего из процесса, они постановили, что Хуан де Салас подвергнется каре публичного аутодафе, в рубашке, без плаща, с обнаженной головой, со свечой в руке, и публично отречется от ереси; кроме того, он заплатит штраф в десять дукатов золотом за издержки инквизиции и отправит епитимью в указанной ему церкви. Из удостоверения, выданного впоследствии, видно, что Хуан де Салас подвергся аутодафе 24 июня 1528 года и что Амбросио Салас, его отец, присутствовал на его осуждении и уплатил штраф за сына. Этот процесс не представляет никакой другой особенности. Я спрашиваю, может ли существовать более неправильный способ судопроизводства, более яркая несправедливость и более возмутительное злоупотребление тайной, чем то, что мы узнали о поведении инквизитора Мориса? Это дело и много ему подобных побудили верховный совет издать декрет, запрещавший подвергать пытке какого бы то ни было обвиняемого без разрешения самого совета.
      XXII. Тот же лиценциат Морис оправдал несколько лучше свое поведение в качестве инквизитора в другом деле, которое он судил 18 марта 1532 года и также без участия своего коллеги и епархиального епископа. Предметом этого процесса было выкапывание из могилы, конфискация имущества и опочорение Констансии Ортис, которая была женою Хуана де Виберо (оба - жители Вальядолида). Она умерла в 1524 году, а ее процесс начался только 24 марта 1526 года после доноса Марии Ласарте, двадцатичетырехлетней девушки. Она показала, что была прислугой Констансии Ортис и думала, что эта дама умерла в заблуждениях иудаизма, потому что, будучи еврейского происхождения, она и после присоединения к Церкви продолжала воздерживаться от свиного мяса. Когда ей приносили мясо, она старательно удаляла кровь и жир и отрезала филейную часть из бараньей ноги; когда ставили тесто в ее доме, она пекла пирог на золе. Все это - обычаи, соблюдаемые евреями. 24 апреля Анна Ласарте, сестра доносчицы, явилась добровольно дать свое показание, тоже в качестве прислуги умершей. Третье показание шло от другой прислуги, по имени Марины де Сан-Мигуэль. По-видимому, по подстрекательству первой прислуги две остальные дали показания о тех же обстоятельствах. Обвинитель потребовал 25 октября J529 года, чтобы родственники обвиняемой были выслушаны для ее защиты. Предстали: Альфонсо Перес де Виберо, ее сын, и Элеонора де Виберо, ее дочь, жена Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов в Валья-долиде. (Я буду иметь случай говорить об этих двух лицах в истории знаменитого вальядолидского аутодафе, как и о докторе Касалье и детях доньи Элеоноры.) 2 декабря фискал прочел свой обвинительный акт против Констансии Ортис; кроме фактов, содержащихся в показаниях трех свидетелей, он подчеркнул как условие предания суду, что покойница обратилась добровольно в льготный срок, установленный законом при установлении инквизиции; что затем она снова впала в прежние заблуждения, была вновь присоединена к Церкви и подверглась публичной епитимье; вследствие этого он требовал, чтобы все эти факты были упомянуты на процессе в подтверждение улик, которые должны приписать еретическим чувствам действия, ставящиеся в упрек Констансии. Дети обвиняемой предприняли ее защиту и доказали, что их мать неоднократно исполняла обязанности, возложенные на католиков, до ее последней болезни, когда она опять удостоилась всех таинств. Дело пошло на обсуждение, и 12 марта 1532 года произошло собрание инквизиторов с епархиальным епископом и юрисконсультами, чтобы собрать голоса и приготовить окончательный приговор, согласующийся с мнениями членов собрания. Оно состояло из инквизитора Мориса и двух юрисконсультов; они были согласны освободить от суда память доньи Констансии Ортис. 18 марта Морис постановил приговор о ее участи, согласно мнению юрисконсультов, но не посоветовавшись со своим коллегой и ничего не сообщив епархиальному епископу. Педро Касалья был главным счетоводом королевских финансов и пользовался некоторым уважением при дворе - обстоятельство, которое Морис не мог обойти равнодушно. Участь его жены и сыновей была менее счастлива, как я буду иметь случай рассказать подробно в истории событий 1559 года.
      XXIII. Толедская [631] инквизиция приказала арестовать Мартина де ла Куадру, жителя Мединасели [632], по делу о богохульстве и жалобах против инквизиции. 30 августа 1525 года он был присужден к публичному аутодафе в одежде кающегося, с кляпом во рту, к уплате штрафа и к исполнению некоторых епитимий. Мартин был тогда серьезно болен. Как будто срочно нужно было объявить ему приговор, инквизиторы велели тотчас исполнить эту формальность, не беспокоясь нисколько о последствиях, которые она могла иметь. Они притворно проявили даже сострадание к нему, посоветовав секретарю суда скрыть от него обстоятельство наказания кляпом, чтобы не ухудшить состояния его здоровья, оставляя себе возможность ознакомить его со всеми частями приговора, когда он выздоровеет. Эта предосторожность была бесполезна: Мартин умер в своей тюрьме 30 сентября. Не основательно ли будет приписать смерть осужденного объявлению ему приговора, сделанному в таких малоподходящих обстоятельствах? Я не сомневаюсь, что оно должно было ухудшить его состояние, особенно если он мог заметить, что от него скрывают часть приговора. Несчастного сочли более опасным, чем еретика, за то, что он роптал против инквизиции. Какое преступление, подумаешь, жалобы на святой трибунал!

92

Статья третья

ГРАМОТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СУДОПРОИЗВОДСТВУ

      I. Злоупотребление, которое инквизиторы не переставали делать из тайны, заставило огромное количество лиц обращаться с жалобами к главному инквизитору. Последний обыкновенно представлял их в верховный совет, который во время службы Манрике разослал различные циркуляры в провинциальные трибуналы. Я полагаю, что следует познакомиться с главными из них. В одном таком документе от 14 марта 1528 года сказано: если обвиняемый на общем допросе сначала заявит, что ему нечего сказать ни о себе, ни о других, а затем, по вопросу о частном факте, ответит, что он ему известен, то (в случае если инквизиторы сочтут уместным составить акт второго заявления, чтобы воспользоваться им против третьего лица) инквизиторы обязаны поместить в том же протоколе первый допрос, сделанный обвиняемому, а также и его ответ, потому что они могут послужить для определения степени доверия к заявлениям обвиняемого.
      II. 16 марта 1530 года появилась новая инструкция совета. Она гласила: если свидетели доставляли факты в защиту обвиняемого, то о них следовало упомянуть как и о тех, которые клонились ко вреду обвиняемого. Что думать о суде, которому надо напоминать о подобной формальности? Однако, как ни оправдывалось появление подобной инструкции, она плохо соблюдалась: о ней никогда не говорилось в экстракте оглашения свидетельских показаний, сообщаемом обвиняемому и его защитнику. Следовательно, невозможно было извлечь выгоду из того, что было заявлено в пользу обвиняемого, для оспаривания улик свидетелей обвинения.
      III. Другой циркуляр, от 13 мая того же года, гласил: когда лицо, преданное суду, заявляет отвод против какого-нибудь свидетеля, последнего следует допросить по существу процесса, а именно: имело ли место инкриминируемое событие, так как у свидетеля, вероятно, имелись факты для показаний против обвиняемого. Какая жестокость!
      IV. 16 июня 1531 года совет написал трибуналам: если обвиняемый отводит различных людей в предположении, что они показали против него, то свидетели, вызванные им для доказательства фактов, побуждающих его в отводу, должны быть расспрошены о каждом из отводимых, хотя бы многие ничего не показали, - чтобы в момент опубликования показаний обвиняемый не сделал вывода из пропуска в показаниях (если он был), что одни дали показания, а другие не были вызваны или ничего не показали против него.
      V. Новая инструкция 13 мая 1532 года гласила: родственники обвиняемого не должны быть допущены в качестве свидетелей в доказательство отвода. Возмутительная несправедливость! Принимают для показаний против него клятвопреступников и отбросы общества и в то же время отказываются выслушать честных людей, если они хотят говорить в его защиту!
      VI. Другим постановлением совета, от 5 марта 1535 года, было приказано спрашивать у свидетелей, не было ли неприязни между ними и обвиняемым. Чистое лицемерие! Разве свидетели могли удержаться от отрицательного ответа, если бы они были даже смертельными врагами заключенного?
      VII. 20 июля совет обязал трибуналы инквизиции помещать в экстракт оглашения свидетельских показаний месяц, день и час, когда каждый свидетель дал свое показание. Эта мера давала большое преимущество подсудимому. Она помогала ему вспомнить обстоятельства мест и лиц. К сожалению, я никогда не видал, чтобы эта формальность исполнялась. Легко понять, что достаточно было ей быть полезной обвиняемому, чтобы она не соблюдалась.
      VIII. В марте 1525 года было постановлено, что при вручении обвиняемому экстракта оглашения свидетельских показаний следовало оставлять его в неведении, показал ли какой-нибудь свидетель, что объявляемый факт известен другим лицам, потому что, если они ничего не показали, об этом не стоило оповещать обвиняемого. Он понял бы отсюда, что кто-то говорил в его пользу наперекор факту, выдвигаемому против него, или, по крайней мере, заявил, что он ничего не знает. Что же! Разве это знание не было необходимо для уничтожения действия заявлений лжесвидетеля или того, кто плохо понял несчастного или дурно истолковал его действия и слова?
      IX. 14 марта 1528 года совет приказал помещать в экстракте оглашения свидетельских показаний отрицательные ответы на общие вопросы, если затем был дан положительный ответ на частный вопрос о тех же фактах или речах.
      X. Другое распоряжение, от 8 апреля 1533 года, запрещало инквизиторам сообщать обвиняемому экстракт оглашения свидетельских показаний до утверждения их. Я цитировал обстоятельства, доказывающие медлительность, с какой иногда судили обвиняемых ради исполнения этой формальности, когда свидетели предварительного следствия были в отлучке из королевства.
      XI. Совет счел нужным постановить 22 декабря 1536 года: если речь шла о факте, происшедшем в доме умершего в то время, как был еще у всех на виду труп, а его положение, внешность и другие обстоятельства могли помочь открытию, умер ли он еретиком или нет, - то следовало осведомить об имени умершего, его доме и других подробностях свидетелей, чтобы они вспомнили о событии и сумели лучше дать свои показания. Эта политика не удивительна со стороны инквизиторов. Когда идет речь о благоприятствовании открытию преступления несчастного, то нисколько не считаются с тайной. Наоборот, когда сообщение ее в интересах обвиняемого, чтобы дать ему возможность доказать свою невиновность, тогда исповедуют другие принципы и следуют совершенно иным законам.
      XII. 30 августа 1537 года совет постановил: место и время событий должны помещаться в экстракте оглашения свидетельских показаний, потому что эта мера имеет важное последствие в интересах обвиняемого; она должна применяться, даже при предположении, что следует опасаться, как бы через нее не было достигнуто распознание свидетелей. Это распоряжение было слишком противоположно инквизиционной системе, чтобы отказаться от поисков его происхождения и причины. Я нахожу эту причину в плохом мнении об инквизиции, которое возникло со времени процесса Альфонсо Вируеса и заставило Карла V лишить его королевской юрисдикции. Но хотя совет зарегистрировал 15 декабря 1537 года указ государя, тем не менее он же постановил 22 февраля 1538 года, что экстракт не должен содержать ни одной статьи, которая способствовала бы отгадке имен свидетелей. Это очевидно противоречило правилу, возложенному им на себя в прошлом году. В последние годы инквизиции в акте оглашения свидетельских показаний не обозначали ни времени, ни места.
      XIII. 13 июня 1537 года совет, запрошенный толедской инквизицией, приказал всем трибуналам в виде общей меры: 1) строго наказывать всякого, кто произнесет в спокойном состоянии богохульства: "Я отрицаю Бога, я отрекаюсь от Бога", ввиду того, что эти слова выявляют внутреннее отступничество; но не преследовать судом, если они вырвались в раздражении, так как можно предполагать, что они непроизвольны и что размышление в них не участвовало; 2) карать всякого христианина, обвиняемого в двоеженстве, если виновный полагал, что оно дозволено; в противном случае ничего не предпринимать против него; 3) если встретится обвинение в колдовстве, удостовериться, был ли договор с демоном [633] если договор существовал, инквизиция должна судить обвиняемого; в противном случае она должна предоставить дело светскому суду, как и предшествующее. Вторая и третья резолюции противоречат системе святого трибунала. Это приводит меня к мысли, что мгновенная опала и ссылка главного инквизитора Манрике много способствовали принятию этих резолюций советом в эпоху, когда он был лишен опоры. Эта умеренность не могла быть продолжительной. Под предлогом исследования, не возбуждает ли какое-нибудь обстоятельство подозрения в ереси в двух случаях, упомянутых выше, инквизиторы постоянно привлекали к суду виновников этих преступлений и приказывали их арестовывать. Тот же дух находим в другом распоряжении, от 19 февраля 1533 года. Оно обязывает инквизиторов принимать все бумаги, которые захотят им сообщить родственники обвиняемого. Совет обосновал эту меру тем соображением, что эти бумаги (хотя и бесполезные по существу процесса) смогут тем не менее несколько помочь открытию истины для пользы или осуждения обвиняемого.
      XIV. 10 мая 1531 года совет постановил, что в случае представления в инквизицию булл, освобождающих от употребления санбенито, тюрьмы и других епитимий, прокурор-фискал должен потребовать от трибунала их упразднения, равно как и булл, полученных детьми и внуками осужденных и объявленных инквизицией опозоренными. Совет подкреплял свою резолюцию относительно последнего случая ссылкою на известные всем из жизни факты, что дети и внуки всегда следуют примеру своих еретических отцов и дедов. Он прибавлял, что стыдно видеть, как они занимают почетные места, а некоторые из них, становясь судьями, несправедливо осуждают людей, причисляемых ими к своим врагам; что множество их, взявшись за профессию врачей, хирургов и аптекарей, уморили несколько старинных христиан отравленными лекарствами. Таким образом, совет воспрепятствовал действию булл, благоприятных для семейств осужденных. Но если мотивы, на которые он ссылался, были законны, то почему же главный инквизитор и верховный совет так часто даровали избавления и реабилитации?
      XV. 22 марта 1531 года совет писал провинциальным трибуналам, как заметил в одном процессе, будто некоторые бумаги были редактированы не в тех местах, где произошли события, из чего он заключал, что эти формальности были исполнены не в надлежащее время, но в момент приступа к судопроизводству. Он рекомендовал им избегать этого злоупотребления как противного инструкциям. Но указы совета не исполнялись, и мы видели, что та же неправильность возобновлялась и производила другую, более опасную, имевшую в мое время крайне важные последствия. Для дополнения того, что могло быть опущено в течение судопроизводства, решили писать каждый акт, заявление, показание или уведомление на отдельных листах бумаги. Так как в трибуналах инквизиции не употреблялась гербовая бумага и пагинация не соблюдалась на судебных документах, то бывало, что или уничтожали, или меняли те листы, которые хотели скрыть от ведения епархиального епископа, верховного совета и всякой другой заинтересованной стороны. В деле толедского архиепископа Каррансы [634] этот маневр был употреблен инквизиторами, и я сам видел, как были изменены некоторые удостоверения секретаря, потому что их требовали мадридские инквизиторы. Они не воспользовались этим приемом против обвиняемого, но природа злоупотребления позволяла это делать.
      XVI. Циркуляр 11 июля 1531 года более замечателен, и он имел больше успеха, чем предыдущие. Предписано было провинциальным инквизиторам направлять в верховный совет для испрошения указаний все приговоры, произнесенные без единомыслия инквизиторов, епископа и юрисконсультов, даже при отсутствии одного голоса. Впоследствии было приказано инквизиторам запрашивать совет о всех приговорах, которые надлежало вынести. Я должен признать к чести совета, что эта мера была чрезвычайно полезна, потому что в общем его решения были справедливее решений провинциальных трибуналов. При разногласии трибунал верховного совета составлялся из очень большого числа просвещеннейших судей, не имевших отношения к обвиняемым, их родственникам и друзьям. Несколько раз совет, увлекаемый, так сказать, злым духом, направлявшим его политику, принимал общие меры, противные благу. Но в частных случаях его поведение было различно, и его принципы в некотором роде ограничивались и смягчались при надобности в произнесении приговора.
      XVII. Совет доказал ту же любовь к справедливости, приказав 4 марта 1536 года наказывать денежными пенями, а не сожжением, осужденных, пользовавшихся для собственного употребления золотом, серебром, шелком, изящными одеждами и драгоценными камнями, хотя это им было запрещено под страхом выдачи светской власти.
      XVIII. Одним из общих декретов, наиболее противоречащих духу мудрости, который должен был бы одушевлять совет, был декрет 7 декабря 1532 года, которым было приказано каждой провинциальной инквизиции констатировать число и звание лиц, присужденных к различным карам в ее инстанции со времени ее основания, и выставить в церквах санбенито, которых еще там не было, не исключая и принадлежавших лицам, признавшимся и отбывшим свою епитимью в льготный срок. Это распоряжение было исполнено с суровостью, достойной инквизиции. В Толедо инквизиторы велели заменить новыми санбенито обветшавшие от времени и висевшие в средине собора. Их распределили по епархиальным приходам, откуда родом были осужденные. Действие этой меры вызвало разорение и исчезновение многих семейств, дети которых не могли устроиться соответственно тому уважению, которым они пользовались на родине, пока там не знали, что их предки были осуждены инквизицией и отбыли епитимьи в льготный срок или понесли кару публичных аутодафе. Эта неразумная мера могла быть продиктована только ошибочным принципом, что инквизиции полезно показать, как действенно ее усердие, выставив перед глазами народа доказательства такого большого числа приговоров и епитимий. Думали ли принести пользу религии этим возобновлением суровости? Можно ли насчитать много евреев, мавров и лютеран, обращенных инквизицией? Я не думаю, чтобы нашелся хотя бы один. Обращавшиеся перед смертной казнью делали это неискренне или были принуждены к этому только страхом. Видели ли когда-нибудь обращения, произведенные силою убеждения? Может быть, инквизиторы скажут, что цель их учреждения не проповедь для обращения людей путем рассуждения, а наказание виновных? Если таково их намерение, то зачем они соединяют средства светского суда с внутренними средствами суда совести, чтобы выпытать душевные тайны кающегося, заставляя его надеяться на милосердие, если он исповедует и свои и чужие грехи? Почему они не следуют обыкновенным законам и практике других уголовных судей, которые применяют лишь методы, установленные законами для констатирования преступлений? Какая это чудовищная система, принимающая как годные все средства, способные скомпрометировать участь обвиняемых, и не допускающая ни одного из тех, которые могли бы пристыдить клевету или невежество, имеющие часто пособниками фанатизм и суеверие! Совет инквизиции признал сам, хотя немного поздно, несправедливость санбенито по отношению к тем, кто подвергся епитимьям, добровольно отрекшись во время льготного срока, совет сам отменил свой собственный закон семь лет спустя, 13 ноября 1539 года. Но произошло страшное зло из-за любопытства, побудившего множество людей читать и копировать надписи на санбенито в церквах.
      XIX. Я не буду останавливаться на истории распрей и пререканий, которые при Манрике поселяли несогласие между инквизицией и гражданскими властями, несмотря на законы, указы и другие средства, употребленные для того, чтобы предупредить их. Я уже говорил, что они не прекращались в течение трех столетий с лишком, пока существовала инквизиция. Но я не могу, однако, опустить здесь скандальное предприятие верховного совета, который осмелился в 1531 году присудить председателя королевского апелляционного суда на Майорке [635] к испрошению прощения у святого трибунала, к присутствию (в качестве епитимьи) на мессе со свечой в руке и к получению отпущения цензур за защиту юрисдикции уголовного суда в деле нескольких обвиняемых, в числе коих находился некий Габриэль Невель, слуга пристава инквизиции. Как Карл V потерпел этот позор?
      XX. Я не удивляюсь, что папа не принимал никаких мер против инквизиторов за презрение, с каким они относились к его буллам, потому что римская курия уже получила деньги за их отправку и не была склонна тревожиться из-за того, что могло компрометировать ее достоинство. Впрочем, другие интересы примешивались к тем, о которых я говорю, и одни компенсировались другими. Климент VII был недоволен тем, что сарагосские инквизиторы завладели расследованием процесса о наследовании имущества архиепископа дома Хуана Арагонского в ущерб сборщику святого престола, под предлогом, что инквизитор Тристан Калбете был наследником его в силу фидеикомисса. Папа 18 февраля 1531 года предписал кардиналу Манрике распорядиться без проволочки о возмещении этого ущерба. Папа напоминал ему о правах на подчинение инквизиторов, которые он приобрел своей готовностью даровать им все, что они ни попросят.
      XXI. Происшествие 28 января 1533 года еще своеобразнее. Папа писал тому же великому инквизитору Манрике, что узнал, будто Клавдио Дей, негоциант, его соотечественник, задержан в секретной тюрьме инквизиции на Канарских островах; он был крайне изумлен этим, потому что никогда не было еретиков во Флоренции; [636] он надеется, что Манрике велит переправить подсудимого в Испанию для того, чтобы важной услугой. Здесь, по крайней папа называл себя общим отцом.

93

Глава XV

ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ КОЛДУНОВ, ЧЕРНОКНИЖНИКОВ, ВОЛШЕБНИКОВ, НЕКРОМАНТОВ И ДР.


94

Статья первая

КОЛДУНЫ НАВАРРЫ, БИСКАЙИ И АРАГОНА

      I. Во время службы главного инквизитора Альфонсо Манрике инквизиция занялась множеством дел своего ведения, в частности делами колдунов, о которых я не могу не упомянуть здесь.
      II. Папа Адриан VI (который раньше был главным инквизитором Испании) велел опубликовать 20 июля 1523 года буллу, в которой говорил, что со времени его предшественника Юлия II, то есть с 1503 до 1513 года, в Ломбардии [637] открыли секту, крайне многочисленную, приверженцы коей отрекались от христианской веры, попирая ногами и оскорбляя крест, злоупотребляя таинствами и сопровождающими их обрядами, особенно евхаристией. Эти сектанты признавали дьявола своим господином и покровителем; они обещали ему покорность и воздавали особенное служение. Они насылали болезни на животных и вредили плодам земли своими заклинаниями, чарами и другими преступными суевериями. Подчиненные власти демона, они совершали по его подстрекательству множество других преступлений. Когда инквизитор принялся их арестовывать и предавать суду, церковные и светские судьи этому воспротивились. Это побудило папу Юлия II заявить, что расследование преступлений этого рода должно принадлежать инквизиции, как дела о других ересях. Вследствие этого Адриан VI напоминал различным инквизициям их права на этот счет и обязанности, которые они должны исполнять.
      III. В Испании не было надобности в этой булле, так как инквизиторы Арагона расследовали все относящееся к магии, колдовству, некромантии и другим суевериям со времени понтификата Иоанна XXII [638]. Поэтому арагонцы просили Фердинанда V [639] (во время собрания кортесов в Монсоне в 1512 году), чтобы во всех делах, возникающих по преступлению некромантии, полномочия инквизиторов ограничивались случаями, определенными буллою папы Иоанна XXII Super illius specula.
      IV. Поклонники демона так же древни в мире, как мнение философов, которые предположили бытие двух вечных начал сущего, противоположных друг другу и занятых сохранением и управлением вселенной. Одно - начало добра, которое персы признавали под именем Ормузда; другое - начало зла, или Ариман [640]. Современные атеисты упрекают христиан в том, что они служат двум этим божествам: первому, которого мы называем Богом, для получения блага; второму, которого мы называем дьяволом, демоном, сатаною или Люцифером [641], для того чтобы он не причинял зла. Они прибавляют: хотя в своем спекулятивном богословии христиане отказывают второму в божественном происхождении и могуществе, однако почитают его на деле, доказывая своеобразными деяниями испытываемый христианами страх перед ним. Раз учение о двух началах появилось в мире, во все времена находились извращенные люди, которые поклонялись демону [642]. Но совершенная ложь, чтобы католики когда-либо это делали, так как все признают ересью верить и исповедывать, что демон равен Богу и что он участвовал в творении мира.
      V. Мне кажется не менее нелепым предположение, будто люди, открытые в Ломбардии при Юлии II, следовали такому пониманию, вопреки свидетельству инквизиторов, уверявших в этом. Легко обмануться на этот счет, и часто мнимые поклонники демона не что иное, как люди дурного поведения, преступление коих ограничивается суеверной практикой, в которой укоряли колдунов, чернокнижников и волшебников. Я очень далек от того, чтобы приписывать им действия, в которых упрекает их народ, хотя свидетели дерзали иногда удостоверять это, а обвиняемые сознавались перед инквизицией. Здравый смысл предписывает остерегаться заблуждений, окружающих подобный сюжет. Мне кажется, что первыми жертвами обмана в деле колдовства являются сами колдуны и чернокнижники; поэтому нечего удивляться, что другие были этим обмануты. Некоторые шарлатаны не обманываются иллюзией. Но так как цель их состоит во внушении к себе почтения, они притворяются, что исполняют, видят и знают то, чего они не делают, не видят и не знают. Достоверно, что по мере распространения просвещения в мире уменьшилось число шарлатанов, так что в настоящее время никто, даже среди народа, не доверяет их басням. Можно отметить, что эти мнимые агенты дьявола чаще встречались среди женщин, чем среди мужчин. Это не должно изумлять, если принять во внимание слабость их пола. Я замечу также, что эта склонность более заурядна среди женщин старых,
      безобразных, жалких и происходящих из низшего класса народа, как будто демону было противно иметь дело с юными созданиями, увлекающими своим происхождением, богатством и красотой.
      VI. Как бы то ни было, калаорская инквизиция сожгла, кажется, более тридцати женщин как ведьм и чернокнижниц. Эта казнь произошла в 1507 году. В 1527 году в Наварре открыли множество женщин, практиковавших колдовство. Дом Пруденте де Сандовал [643], бенедиктинский монах, епископ Туи, а затем Памплоны, рассказывает в своей Истории Карла V, что две девочки, одна одиннадцати лет, другая девяти, сами себя обвинили как колдуньи перед членами королевского совета Наварры. Они признались, что вступили в секту хоргин (jorguinas), то есть колдуний, и брались открыть всех женщин, состоявших в ней, если им будет дано помилование. Когда судьи обещали это, девочки заявили, что им стоит увидать чей-либо левый глаз, и они могут сказать, колдунья эта женщина или нет. Они указали место, где можно было найти множество этих женщин и где происходили их сборища. Совет поручил комиссару отправиться в эти места с двумя девочками в сопровождении пятидесяти всадников. Подъезжая к каждому местечку или деревне, запирали двух девочек в два отдельных дома, справлялись у властей, не было ли лиц, заподозренных в магии, приводили их в эти два дома и предъявляли двум девочкам, чтобы испытать указанный ими способ. В результате испытания женщины, отмеченные девочками как колдуньи, оказались действительно таковыми. Оказавшись в заключении, эти женщины заявили, что их более полутораста. Они рассказали, что женщине, появлявшейся для вступления в их сообщество, назначали, если она достигла половой зрелости, красивого и сильного юношу, с которым она вступала в половое общение. Ее заставляли отрекаться от Иисуса Христа и веры. В день церемонии среди круга появлялся совсем черный козел, несколько раз обходивший по окружности. Едва раздавался его хриплый голос, все колдуньи сбегались и бросались плясать при этом шуме, похожем на трубный звук. Все они целовали козла в зад и затем устраивали пирушку из хлеба, вина и сыра. По окончании пирушки каждая из женщин любилась со своим соседом, превращенным в козла, а потом, натерши тело экскрементами жабы, ворона и разных пресмыкающихся, они улетали по воздуху в те места, которым они намеревались вредить. По их собственному признанию, они отравляли ядом трех или четырех человек, повинуясь приказаниям сатаны, который вводил их в дома, открывая им окна и двери и запирая их по совершении "порчи". У них ночью накануне Пасхи и великих годичных праздников происходили общие собрания, на которых они совершали множество вещей, противных чести и религии. Присутствуя на мессе, они видели гостию черной; если они хотели отказаться от своих дьявольских навыков, она являлась им в своем естественном виде.
      VII. Историк, рассказ которого я привожу, прибавляет, что комиссар, желая увериться в истине фактов на собственном опыте, призвал одну старую колдунью, обещал ей помилование на условии, что она покажет перед ним все свои колдовские действия и ускользнет, если может, во время своего занятия. Старуха согласилась на предложение, попросила найденную при ней коробочку с мазью и вошла с комиссаром на башню, поместившись вместе с ним перед окном. Она начала, на виду у множества лиц, накладывать мазь на ладонь левой руки, на кисть, на сустав локтя, в подмышку, в пах и на левый бок. Затем она спросила громко: "Здесь ли ты?" Все зрители слышали в воздухе голос, отвечавший: "Да, я здесь". Тогда женщина начала спускаться вниз с башни, головою вниз, пользуясь ногами и руками на манер ящериц. Дойдя до половины высоты, она полетела по воздуху на глазах у присутствующих, которые перестали ее видеть только тогда, когда она скрылась за горизонтом. Это чрезвычайное происшествие повергло всех в удивление, и комиссар объявил во всеуслышание, что он даст значительную сумму денег тому, кто приведет к нему эту колдунью обратно. Через два дня ему передали, что она задержана пастухами. Комиссар спросил ее, почему она не улетела дальше, чтобы ускользнуть от искавших ее. На это она отвечала, что господин не захотел переносить ее на расстояние больше трех миль и покинул на поле, где ее и нашли пастухи {Сандовал. История Карла V. Кн. 16. п. 16.}.
      VIII. Когда светский судья высказался по делу о полутораста колдуньях, они были выданы инквизиции Эстельи. Ни мазь, ни дьявол не могли дать им крыльев, чтобы улететь от двухсот ударов кнута и нескольких годов тюремного заключения, которым они были подвергнуты {Инквизиция Эстельи существовала до тех пор, пока вся Наварра была подчинена юрисдикции инквизиции Калаоры; [644] впоследствии этот трибунал был перенесен в Логроньо.}.
      IX. Как бы ни был важен авторитет епископа Памплоны, я никогда не поверю ни движению колдуньи вдоль башни, ни ее полету в пространство, насколько хватает глаз. Я согласен, что было очень много процессов, в которых арестованные за это преступление признавались в совершении этих полетов и в вещах, еще более изумительных. Но я твердо верю, что их разум был поврежден силою иллюзии и что это умственное расстройство придавало реальность картинам, рисовавшимся в воображении. Печальное состояние человека, суетность которого искажает факты в ущерб собственному покою и находит меньшее зло в казни мученичества, чем в смиренном сознании своих заблуждений.
      X. Преступления, о которых я только что говорил, до такой степени увеличились в провинции Бискайя, что Карл V был принужден внести оздоровление. Разумно убежденный, что невежество, в котором служители культа оставляли народ, было одной из главных причин этих преступлений, он предписал епископу Калаоры и провинциалам доминиканских и францисканских монахов в декабре 1527 года набрать в их братствах большое число способных проповедников, чтобы преподать народу христианское учение и религиозные догматы по этому предмету. Но где можно было найти слуг Евангелия, могущих доказать легковерным умам, что в действиях колдунов существует одна иллюзия? Достигшие репутации ученых сами верили, как чародеи, в реальность этих воображаемых фактов.
      XI. В это время брат Мартин де Кастаньяга, францисканский монах, составил на испанском языке книгу под заглавием Трактат о суевериях и чарах. Я читал этот труд и признаюсь, что (если изъять несколько статей, где он показывает себя слишком легковерным), по моему мнению, было бы трудно даже теперь написать с большей умеренностью, рассудительностью и мудростью. Епископ Калаоры дом Альфонсо де Кастилья, прочтя этот трактат, велел его напечатать в формате четвертки и разослал приходским священникам своей епархии с пастырским наставлением 24 июля 1529 года. Он говорил, что "Испания до сих пор нуждалась в произведении подобного рода, важность коего неоспорима, если припомнить, что много духовных и других заслуженных лиц было предано суду и приговорено к различным епитимьям трибуналом инквизиции, потому что они не были достаточно просвещены насчет суеверий, относительно коих самые ученые люди не были согласны".
      XII. На самом деле, помнят еще в Калаорской епархии о приходском священнике Барготы, деревни, соседней с Вианой. Среди чудес его истории рассказывают, что в то время, как он усиленно занимался колдовством в местности Риоха в Наварре, ему захотелось совершить в несколько минут большие путешествия; что он видел знаменитые войны Фердинанда V в Италии, несколько войн Карла V и никогда не упускал случая оповестить в тот же день или даже накануне в Логроньо и Виане о только что одержанных победах, что всегда подтверждалось донесениями и депешами курьеров. Прибавляют, что однажды он обманул своего демона, чтобы спасти жизнь папе Александру VI [645] или папе Юлию II. Согласно неизданным частным мемуарам папа поддерживал скандальные сношения с одной дамой, муж которой занимал крупную должность у него и не осмеливался, следовательно, открыто жаловаться. Среди кардиналов и епископов были родственники его жены и члены семейства. Он, не оставляя желания отомстить за свою честь, вместе с несколькими доверенными лицами организовал заговор против жизни папы. Дьявол сообщил священнику, что папа умрет в эту самую ночь насильственной смертью. Священник решил помешать покушению и, ничего не говоря о своем намерении демону, предложил перенести себя в Рим, чтобы услыхать извещение об этой смерти, присутствовать при погребении папы и быть свидетелем того, что будут говорить о заговоре. Он прибыл со своим демоном в столицу христианского мира, лично явился в папский дворец, где после многих затруднений достиг того, что его ввели к папе как имеющего сообщить о весьма неотложных делах, которые он может открыть только самому папе. Священник рассказал папе все происшедшее между ним и дьяволом и в благодарность получил отпущение цензур, которые навлек на себя, причем дал обещание прервать навсегда общение с демоном. Приходский священник Барготы был затем предан в руки инквизиторов Логроньо лишь для соблюдения формальности, оправдан и выпущен на свободу. Пусть верит иудей Апелла! [646]
      ХIII. Сарагосская инквизиция также судила нескольких колдуний, составлявших часть сообщества наваррских ведьм или посланных в Арагон для насаждения там своего учения. Они признались в магии и колдовстве. Я не имею нужды говорить, что инквизиторы полагались на простые слухи и показания свидетелей, которые сами не видали колдуний, но только слышали разговоры об их действиях. Их признания нисколько не отвечали ожиданию судей, которые, со своей стороны, остерегались верить искренности их раскаяния. Окончательный приговор был постановлен в 1536 году. Инквизиторы, епископ и юрисконсульты не были в согласии.
      Большинство голосовало за смерть колдуний, другие подали голос за примирение с Церковью и вечное заключение в тюрьме. При этом различии голосов ничего другого не оставалось делать, как послать документы процесса в верховный совет и ожидать с его стороны заключения, если хотели сообразоваться с обычаями и предписанием уставов. Но подобный шаг не мог прийтись по вкусу провинциальным трибуналам, чувствовавшим, как важно для них обладать неограниченной властью над жизнью, честью и имуществом людей. Таким образом, решение жестокого большинства одержало верх для торжества сострадания и кротости святой инквизиции. Меньшинство отказалось от своего мнения в уважение мнения большинства, так что кара измождения плоти [647] была постановлена единогласно, причем не было исполнено ни одной формальности, какую следовало соблюдать в подобном случае из уважения к указам. Несчастные женщины погибли посреди пламени. Верховный совет был осведомлен одним из его членов, который узнал об этом от одного из сарагосских инквизиторов. Недовольный таким формальным нарушением статутов инквизиции, совет отправил 23 марта 1536 года во все трибуналы циркуляр, в котором говорилось, что сарагосский трибунал не исполнил своего долга, так как, констатировав разногласие, не позаботился спросить заключение совета и для получения единогласия пустил в ход инсинуации в отношении разномыслящих судей. К сожалению, эти жалобы и категорический декрет, напоминавший подчиненным трибуналам о формальностях, которые они должны выполнять, не вернули жизни жертвам, и инквизиторы должны были чувствовать удовлетворение оттого, что с пользой для себя посоветовали меньшинству отречься от своего мнения и показать пример самой пагубной слабости.
      XIV. Мы видели, что совет (в ответе от 12 июня 1537 года на запрос толедского трибунала) заявил, что обвиняемых следует передавать в ведение обыкновенного суда, если не будет доказано существование еретического договора с демоном. Подобного случая никогда не было, потому что инквизиторы всегда предполагали, что такой договор с демоном существовал в более или менее скрытом виде: виновные почитали его, признавали своим господином и владыкой, отрекаясь в то же время от Иисуса Христа.
      XV. Событие, только что описанное мною, напоминает другое, к которому имеет самое близкое отношение и которое я расскажу здесь, как бы на своем месте, хотя оно произошло в Мадриде, в эпоху гораздо менее древнюю, незадолго до того, как я был назначен на должность секретаря святого трибунала. Один ремесленник был арестован за то, что сказал в разговоре с кем-то, что нет ни демонов, ни дьяволов, ни какого-либо другого вида адских духов, способных становиться владыками человеческих душ. Он признался на первом заседании суда в том, что ему вменяли в вину, прибавив, что был тогда в этом убежден по причинам, которые изложил. Он заявил, что готов чистосердечно проклясть свое заблуждение, получить отпущение и исполнить епитимью, которая будет на него наложена. "Я испытал (говорил он в свое оправдание) такое множество несчастий личных, семейных, имущественных и деловых, что потерял терпение и в минуту отчаяния я позвал дьявола на помощь в затруднении, в котором находился, чтобы он отомстил за меня некоторым лицам, оскорбившим меня. Взамен я предложил самого себя и свою душу. Я возобновлял несколько раз в течение немногих дней свой призыв, но напрасно, ибо дьявол не пришел. Я обратился к одному бедному человеку, слывшему за колдуна, и сообщил ему о своем положении. Он обещал меня свести к одной женщине, более ловкой, чем он, в действиях колдовства. Я видел эту женщину. Она посоветовала мне провести три ночи подряд на холме, называемом Возвышенность св. Франциску и громко призывать Люцифера под именем ангела света [648], отвергая Бога и христианскую религию и предлагая ему свою душу. Я сделал все по совету этой женщины, но ничего не увидел. Тогда она велела мне снять четки, нарамник и другие знаки христианина, которые я обыкновенно носил, и отречься искренне и вседушевно от веры в Бога, чтобы стать приверженцем Люцифера, заявляя, что я признаю его божественность и могущество высшими, чем даже у Бога; затем, уверившись, что таково действительно мое намерение, повторить в течение других трех ночей то, что я делал в первый раз. Я точно исполнил предписания этой женщины, и, однако, ангел света мне не явился. Старуха посоветовала мне взять крови и написать ею на бумаге, что я вручаю свою душу Люциферу как моему владыке и господину, принести эту расписку туда, где я производил свои призывания, и, держа ее в руке, повторять прежние слова. Я сделал все, что она мне советовала, но без всякого успеха. Тогда, вспоминая все происшедшее, я стал рассуждать так: если бы дьяволы были и действительно хотели бы овладеть человеческими душами, невозможно было предоставить им более выгодный случай, чем этот, потому что я на самом деле желал отдать душу. Стало быть, неверно, что демоны существуют; колдун и колдунья не заключали никакого договора с дьяволом, и оба они только плуты и шарлатаны".
      XVI. Таковы в сущности были причины, приведшие к отступничеству ремесленника Хуана Переса, историю которого я передаю. Он изложил, откровенно исповедуя, свой грех. Затеяли доказать ему, что происшедшее ничего не говорит против существования демонов, но показывает только, что дьявол не явился на его призыв, так как Бог ему запретил, вознаграждая виновного за некоторые добрые дела, совершенные до впадения в отступничество. Он подчинился всему, чего от него хотели, получил отпущение, был приговорен к году тюремного заключения, к исповеди и причастию в праздники Рождества, Пасхи и Троицы в течение всей остальной жизни, под управлением священника, который был ему назначен в качестве духовного руководителя, к прочитыванию ряда молитв по четкам и к ежедневному упражнению в делах веры, надежды, любви и сокрушения. Ввиду того, что его поведение было смиренно, благоразумно и исправно с первого дня процесса, он вышел из этого опасного дела благополучнее, чем надеялся.
      XVII. Не так окончился несколько времени спустя другой процесс в том же роде, но в котором обвиняемый Педро Мартинес был достоин всей суровости инквизиции. Этот гнусный человек, хромой, был присужден к каре частного аутодафе в королевской церкви Св. Доминика в Мадриде. Он выдавал себя за колдуна, чтобы легче соблазнять слабых и доверчивых молодых женщин. Он убеждал их, что от него зависело покорить им сердце мужчин, которых они любили и желали иметь своими возлюбленными. Он требовал, чтобы они подчинились его руководству и делали, что он им прикажет. Многие были им одурачены и пали в его сети; историей процесса было доказано, что некоторые из них принадлежали к выдающимся фамилиям. Средства, употребляемые им, состояли:
      1) в том, что он заставлял их проглатывать с водой порошки, которые, по его словам, были приготовлены из костей, смежных с половыми органами молодого и крепкого висельника, и которые он продавал им за дорогую цену, потому что ради получения разрешения вырыть труп он будто бы истратил много денег, данных прислужникам церкви Св. Генесия; 2) в том, что они постоянно носили на себе частицу костей и несколько волос, принадлежащих, по его словам, тому же висельнику; 3) в том, что они брали в руки эти предметы, как только видели человека, которого хотели иметь, возлюбленным (чтобы делать это удобнее, они держали их в маленьком кошельке), и произносили некоторые слова, которые, по его уверению, он узнал от великого чародея из страны мавров, сообщившего их как превосходную формулу заклинания; 4) в том, что он требовал, чтобы ему было позволено пользоваться некоторыми вольностями, пока он произносит самые таинственные слова колдовства, и прибегать к этому, по крайней мере, трижды для уверенности в успехе действия. У этого презренного человека нашли кости и волосы, которыми он, по-видимому, пользовался, восковые фигурки мужчин и женщин и другие предметы, представлявшие половые органы тех и других. Он признался, что эти средства были мошенничеством, при помощи которого он собирал деньги и пользовался женщинами, и что он не был ни колдуном, ни волшебником, хотя и утверждал это для общего обмана. Он был приговорен к двумстам ударам кнута на мадридских улицах и к десятилетнему заключению в одной из африканских крепостей. Народ одобрил это постановление инквизиции. Но великий соблазн был в том, что это аутодафе торжественно справлялось в церкви женского монастыря, где каждый присутствующий слышал чтение экстракта процесса, полного самых непристойных подробностей и выражений. Надо быть фанатиком, невежественным и ослепленным предрассудками, чтобы не предвидеть зла, которое могло принести это отвратительное чтение монахиням. А среди них были сохранившие невинность, так как они с детства жили в монастыре среди других монахинь, большей частью их родственниц.
      XVIII. Пусть не воображают, что в документах подобного рода избегали старательно неприличных слов и подробностей. Напротив, читали самый текст обвинений, редактированных против осужденного. Достоверно, что этот текст был верным отображением всех деталей, всех обстоятельств, одним словом, всех свидетельских показаний, чтобы обвиняемый имел больше возможности вспомнить факты, в которых его обличали, и отвечать на них. Если прибавить к этой формальности сказанное мною о манере, которою прокурор-фискал формулировал обвинительный акт, станет очевидным, что один и тот же предмет, одно и то же действие непристойного характера передавалось в экстракте судопроизводства столько раз, сколько было свидетелей, если при рассказе об одном и том же факте свидетели допускали самую легкую, самую незначительную разницу. Разве в этом нет величайших эксцессов варварства, какое могли только совершить люди? Следовало ли этого ожидать от суда священников, собранных во имя религии?
      XIX. Изучение и практика магии сделали более или менее умалишенными интересовавшихся магией людей. Таков был дон Диего Фернандес де Эредиа, сеньор поместья Барболес, по жене предполагаемый наследник графа де Фуэнтеса, гранд Испании. 9 мая 1591 года на него поступил донос в сарагос-скую инквизицию по делу о некромантии. Его обвинили в том, что он имел арабские книги, приобретенные у одного мориска из деревни Лусеник, вассала его брата, графа. Сам мориск слыл среди народа за великого чернокнижника. Дон Диего сообщил о книгах другому мориску, по имени Франсиско де Маркина, родившемуся в Африке и устроившемуся в Каланде, где он составил себе репутацию ловкого волшебника. Он сказал дону Диего, что одна из этих книг повествует о магии и содержит заклинания для открытия запрятанных сокровищ. Так как он их читал и делал вид, что чувствует к ним большое доверие, дон Диего пригласил его к себе и удержал на некоторое время. В одну очень темную летнюю ночь дон Диего в сопровождении чернокнижника и нескольких других спутников отправился с книгой заклинаний в пустынь Матамала, в небольшом расстоянии от Эбро и деревни Кинто. Там, судя по тому, что стояло в книге, находился огромный клад золотых и серебряных монет. Некромант произнес заклинательную формулу. В то же время послышались сильные удары грома на холме, соседнем с пустынью. Чародей приблизился, вступил в переговоры с дьяволами, возвратился к поджидавшим его и велел копать под алтарем пустыни. Он вернулся на свой пост к дьяволам, пока те принимались за работу под наблюдением дона Диего. Действительно, нашли несколько глиняных черепков, но ничего похожего на клад. Дон Диего подошел тогда к чернокнижнику, поручил ему рассказать дьяволам, что произошло, и заставить их сказать правду. Происходит новое заклинание. Ответ гласит, что присутствие клада достоверно, но что он зарыт в землю глубже, на расстоянии от поверхности в семь или восемь человеческих ростов, и что в настоящее время невозможно добраться до него, потому что еще не истек срок, пока он должен оставаться скрытым в силу чар. Выбрали вторую ночь для повторения опыта в другом уединенном месте, между Велильей и Хельсой {Хельса (Xelsa) стоит на развалинах большого города, известного римлянам под именем Цельза (Celsa).}. Повторив прежние заклинания, стали копать в земле. Но за исключением нескольких глиняных горшков и некоторого количества золы и угля не нашли ничего. Дьяволы на обращенный к ним вопрос объяснили то же, что и в Матамале. Очевидно, африканец Маркина был обманщик, желавший позабавить безрассудного дона Диего обещаниями и надеждами. Было начато предварительное следствие против него за это преступление, а на следующий год за другое, именно за то, что он отправил лошадей во Францию.
      XX. В политике Филиппа II было важно [649] выдать этот род торговли за ересь, потому что лошади были предназначены для кальвинистов Беарна, государь которого (Генрих IV [650], король Франции и Наварры) рассматривался в Испании как еретик. Этот довод или, сказать по правде, этот предлог побудил Филиппа принять участие в гражданских войнах Франции в пользу Гизов [651], которые стояли во главе лиги [652]. Это двойное предварительное следствие было получено в святом трибунале только девять лет спустя после совершения заклинаний, потому что доносы были сделаны лишь в результате продолжительных и щекотливых ухищрений, которые инквизиция должна была предпринять в глубочайшей тайне, чтобы угодить маркизу Альменара. Последний действовал против дона Диего в силу тайных приказов Филиппа II, желавшего наказать этого сеньора за громкую защиту знаменитого Антонио Переса [653], первого государственного секретаря, задержанного тогда в Арагоне. Пользуясь вспышкою народных волнений, возникших в королевстве, Перес выбрался из тюрем инквизиции и укрылся в Беарне. Этот побег был причиной трагического конца дона Диего де Эредиа и нескольких других дворян, как я буду иметь случай изложить с большей подробностью в истории процесса этого знаменитого министра, в назидание людям, которые домогаются королевской милости.
      XXI. Главный инквизитор Манрике, осведомившись, что секта колдунов преуспевает в различных частях полуострова, велел прибавить к указу о доносах несколько пунктов. Они в сущности гласили, что "каждый христианин обязан заявить инквизиции:
      1) если он знал или слышал, что кто-нибудь имел приближенного демона и призывал демонов в кругах, спрашивая их и ожидая их ответов, как чернокнижник и в силу договора, формального или подразумеваемого; что он смешивал святые вещи религии с мирскими предметами и воздавал честь творению, принадлежащую лишь творцу;
      2) если кто-нибудь брался за астрологию для открытия будущего через наблюдение созвездий, бывших в соединении в момент зачатия или рождения кого-либо, или для возвещения, какое благо или зло должно произойти с людьми, бывшими предметом его занятий;
      3) если для осведомления о сокровенном и грядущем прибегал к геомантии, гидромантии, аэромантии, пиромантии, ономантии, некромантии [654] или к колдовству при помощи бобов, игральных костей и пшеничных зерен;
      4) если какой-либо христианин заключил формальный договор с демоном, производил чары магией при помощи инструментов, кругов, черт или дьявольских знаков; призывал и спрашивал дьяволов в надежде на ответ и с доверием; предлагал им ладан или курение благоуханными или зловонными веществами; приносил им жертвы; злоупотреблял таинствами или освященными предметами; обещал им повиновение и поклонялся или воздавал им внешнее почитание каким бы то ни было образом;
      5) если кто-нибудь устроил или достал себе зеркала, перстни, склянки или другую посуду для привлечения, заключения и сохранения какого-либо демона, который отвечал бы на его вопросы и помогал бы ему достигнуть желаемого; или старался открыть сокровенное или грядущее, вопрошая демонов в бесноватых; или пытался достигнуть этого, призывая дьявола под именем святого ангела или белого ангела и спрашивая его молитвенно и смиренно; совершал другие суеверные действия с помощью стеклянных ваз и пузырьков, на- я полненных водою и освященных свечой, или через осмотр ногтей и ладони, натертой уксусом; или пытался получить изображения предметов посредством призраков или чувствительных приборов, чтобы узнать сокровенное или еще не бывшее;
      6) если кто-нибудь читал и хранил или. читает и хранит в настоящее время книги или рукописи по этому предмету или относительно всякого другого вида гаданий, которые не совершались бы средствами материальными и естественными".

95

Статья вторая

ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАМЕНИТОГО ЧЕРНОКНИЖНИКА

      I. Несмотря на суровость указов и наказания, которым подвергали колдунов, они появлялись по временам в различных местностях Испании. Рассказывают особенно, как очень прославившуюся, историю колдуний долины Бастан в Наварре. Эти женщины, приведенные в логроньоскую инквизицию, исповедали величайшие нелепости, которые могли зародиться и бродить в головах слабых, расстроенных и безумных. Они были приговорены к казни аутодафе в 1610 году. Их история была опубликована в Мадриде в 1810 году испанским Мольером, - достойным лучшей участи, чем та, которую он испытал, - с весьма забавными примечаниями. Я не стану передавать множества этих подробностей, представляющих в совокупности скучное однообразие.
      II. Я не должен, однако, обойти молчанием историю доктора Эухенио Торальбы, врача города Куэнсы, потому что она представляет несколько особенностей, которые будет приятно узнать, и потому, что о ней упоминается в Истории знаменитого рыцаря Дон-Кихота Ламанчского [655]. Это лицо играет также большую роль в разных частях испанской поэмы Знаменитый Карл, составленной Луисом Сапатой, посвященной Филиппу II и напечатанной в Валенсии в 1566 году. Автор романа Дон-Кихот, говоря о путешествии, предпринятом знаменитым рыцарем по воздуху, чтобы разрушить наваждение, покрывшее бородою подбородки дам герцогского замка, представляет Дон-Кихота севшим на деревяшку с Санчо Пансой позади, причем у обоих была повязка на глазах. Оруженосцу хочется открыть глаза, чтобы узнать, прибыл ли он в огненную страну. Дон-Кихот говорит ему: "Берегись это делать и припомни истинную историю лиценциата Торальбы, которого дьяволы утащили в воздух верхом на тростинке с завязанными глазами и который прибыл в Рим через двенадцать часов и сошел на Башне девятого часа (Torre de popa), как называется одна улица этого города, откуда мог видеть весь грохот, поражение и смерть Бурбона. Утром на другой день он уже вернулся в Мадрид, где дал отчет во всем, что видел. Он рассказал также, что, когда он был в воздухе, дьявол велел ему открыть глаза; сделав это, он увидал себя так близко от лунного диска, что мог бы его коснуться рукою, но не дерзнул обратить свои взоры к земле из боязни упасть в обморок". {История Дон-Кихота Ламанчского. Ч. II. Гл. 41.}
      III. Выгода, извлеченная Сервантесом и Сапатой из этой истории, побуждает меня войти в некоторые подробности насчет Торальбы, который сам рассказал свою жизнь на заседаниях инквизиторов Куэнсы. Он был заключен в тюрьму в январе 1528 года, а приговор над ним был произнесен 6 марта 1531 года. Верность всех чудесных фактов его истории имеет порукой его собственную исповедь и отчеты свидетелей, которых он заставил верить своим рассказам. В восьми показаниях, сделанных в течение процесса, Торальба постарался ссылаться только на умерших, кроме одного свидетеля, который решился донести на него инквизиции по своей совестливости, хотя был тесно связан с ним дружбой, как вскоре увидят. Я должен был отметить это обстоятельство, чтобы можно было судить, какую степень доверия можно иметь к некоторым пунктам его рассказа.
      IV. Доктор Эухенио Торальба родился в городе Куэнсе. Он поведал на допросе, что в пятнадцатилетнем возрасте отправился в Рим, где находился в качестве пажа при доме Франче-ско Содерини, епископе Вольтерры, который был назначен кардиналом 31 мая 1503 года. Он изучал в Риме философию и медицину у врача Чипионе и учителей Марианы, Авансело и Махера. Получив степень доктора медицины, он провел несколько горячих дискуссий с этими учеными о бессмертии души, которое они оспаривали такими сильными доводами, что, хотя он и не мог подавить в душе религиозные принципы, вдолбленные в него в детстве, впал, однако, в скептицизм и стал все подвергать сомнению. Торальба стал уже врачом около 1501 года, когда он сделался интимным другом учителя Альфонсе из Рима, отрекшегося от Моисеева закона для магометанства, а затем оставившего его, чтобы принять христианство, которому он, наконец, предпочел естественную религию. Альфонсо говорил ему, что Иисус был только простым человеком, и подкреплял это многими аргументами, выводы из которых уничтожали несколько членов веры о признании божественности Христа. Хотя учение Альфонсо не могло погасить в разуме Торальбы веру, принятую им от его предков, он, однако, впал в сомнение и не знал более, на чьей стороне находится истина.
      V. Среди друзей, приобретенных Торальбой в Риме, был какой-то монах ордена св. Доминика, по имени брат Пьетро. Он однажды сказал Торальбе, что ему служит ангел из разряда добрых духов, по имени Зекиель, настолько могущественный в познании будущего и сокровенного, что никто другой не сравнится с ним. Природа его столь необыкновенна, что вместо того, чтобы обязывать людей к договору до сообщения им сведений, он считал отвратительным это средство. Он хотел оставаться постоянно независимым и служить только из дружбы к тому, кто питал к нему доверие. Он позволял монаху даже сообщать другим его тайны. Но всякое принуждение, употребленное для получения от него ответов, навсегда оттолкнет его от общения с человеком, к которому он будет привязан. Брат Пьетро спросил Торальбу, будет ли он рад иметь слугою и другом Зекиеля, прибавив, что может ему доставить это преимущество ввиду связывающей их обоих дружбы. Торальба изъявил величайшую готовность свести знакомство с духом, о котором говорил брат Пьетро.
      VI. Зекиель показался в виде белого и белокурого юноши, одетого в платье телесного цвета и в черную верхнюю одежду. Он сказал Торальбе: "Я буду в твоем распоряжении все время, пока ты будешь жив, и последую за тобою повсюду, куда ты будешь обязан идти". Со времени этого обещания Зекиель показывался Торальбе в разные фазисы луны, и всякий раз, когда ему приходилось отправляться из одного места в другое, в виде то путешественника, то пустынника, Зекиель никогда ничего не говорил против христианской религии; никогда не внушал никакого преступного правила и не подталкивал ни к какому преступному действию. Напротив, упрекал, когда ему приходилось совершать какой-либо проступок, и присутствовал вместе с ним в церкви за божественной службой. Все эти обстоятельства заставили Торальбу поверить, что Зекиель был добрый ангел: ведь если бы он не был ангелом, его поведение было бы совсем другим. Он говорил с Торальбой постоянно по-латыни и по-итальянски; будучи с ним в Испании, Франции и Турции, он никогда не употреблял для разговора с ним языков этих стран. Он продолжал посещать его в тюрьме, но редко, и не открывал ему более ни одной тайны. Торальба желал, чтобы дух удалился, потому что он причинял ему волнение и бессонницу. Это не мешало ему, однако, приходить и рассказывать вещи, вызывавшие скуку.
      VII. Торальба прибыл в Испанию около 1502 года. Несколько времени спустя он посетил всю Италию. Основавшись в Риме под покровительством кардинала Вольтерры, он приобрел себе репутацию умелого врача и пользовался милостью нескольких кардиналов. Прочтя несколько книг по хиромантии, он пожелал изучить это искусство по первоисточникам и достиг хорошего понимания, так что внушал доверие лицам, желавшим спросить о будущем и показывавшим знаки и метки на своих руках. Зекиель открыл Торальбе тайные свойства некоторых растений, годных для лечения разных болезней. Употребление этих лекарств доставило деньги Торальбе. Зекиель упрекнул его, говоря, что эти средства не стоили ему ни хлопот, ни труда и что он должен был, следовательно, раздавать их безвозмездно.
      VIII. Однажды Торальба опечалился, потому что у него не было денег. Ангел сказал ему: "Почему ты печален без денег?" Несколько времени спустя Торальба нашел шесть дукатов в своей комнате. Это повторялось несколько раз впоследствии. все это заставило его думать, что деньги приносил Зекиель, хотя последний отрицал это, когда к нему обращались с вопросом.
      IX. Большинство предвещаний, сделанных Зекиелем, относилось к политическим делам. Так, Торальба, вернувшись в Испанию в 1510 году и находясь при дворе короля Фердинанда Католического, узнал от Зекиеля, что государь вскоре получит неприятное известие. Торальба поспешил сообщить об этом толедскому архиепископу Хименесу де Сиснеросу (который был потом кардиналом и главным инквизитором) и главнокомандующему Гонсальво Фернандесу Кордовскому [656]. В тот же день курьер привез письма из Африки, извещавшие о неуспехе экспедиции, предпринятой против мавров, и о смерти дона Гарсии Толедского, сына герцога Альбы, который командовал войсками.
      X. Хименес де Сиснерос, узнав, что кардинал Вольтерры видел Зекиеля, также захотел его видеть и узнать природу и качество этого духа. Желая угодить архиепископу, Торальба умолял ангела показаться ему в человеческом образе, который ему подходил лучше всего. Но Зекиель не счел удобным появиться; для смягчения суровости отказа он поручил Торальбе сказать Хименесу де Сиснеросу, что он достигнет положения короля. Это оправдалось на деле, так как Хименес был абсолютным правителем всей Испании и обеих Индий.
      XI. В другой раз, во время пребывания в Риме, ангел сказал Торальбе, что Пьетро Маргано потеряет жизнь, если выйдет из города. Торальба не мог вовремя известить своего друга. Маргано вышел и был убит.
      XII. Зекиель объявил Торальбе, что кардинал Сиенский [657] трагически окончит свою жизнь. Это оправдалось в 1517 году, когда Лев X заставил вынести приговор против него.
      XIII. По возвращении в Рим в 1513 году Торальба возымел крайнее желание видеть своего близкого друга Томаса де Бекара, который был тогда в Венеции. Зекиель, узнав об этом желании, переправил туда Торальбу и вернул его в Рим в такой короткий срок, что лица, составлявшие его обыкновенное общество, не заметили его отсутствия.
      XIV. Кардинал Санта-Круса [658] Бернардино де Карбахал поручил Торальбе в 1516 году провести одну ночь вместе с доктором Моралесом, его врачом, в доме одной испанки, по имени Росалес, чтобы узнать, следует ли верить тому, что эта дама рассказывала о появлении привидения, которое каждую ночь являлось смущать ее покой под видом убитого человека. Хотя доктор Моралес поджидал там привидение целую ночь, он ничего не заметил в момент, когда испанка объявила о его присутствии. Кардинал надеялся узнать об этом лучше через Торальбу. Они отправились вместе. В час пополуночи женщина издала тревожный крик. Моралес не видел ничего. Но Торальба заметил фигуру мертвеца, сзади которого показывалась фигура другого привидения, имевшего черты женщины. Торальба спросил твердым голосом: "Чего ты ищешь здесь?" Призрак ответил: "Клад" и тотчас исчез. Зекиель на вопрос об этом явлении отвечал, что на самом деле под домом находился труп человека, убитого кинжалом.
      XV. В 1519 году Торальба вернулся в Испанию в сопровождении своего близкого друга Диего Суньиги, родственника герцога Бехара и брата дона Антонио, великого приора Кастилии, члена ордена св. Иоанна [659]. С ними произошли некоторые странности в путешествии. В Барселоннете, близ Турина [660], в то время, когда они прогуливались с секретарем Асеведо (который был генерал-майором в Италии и Савойе), обоим спутникам Торальбы показалось, что сбоку Торальбы шло что-то такое, чего они не могли определить. Торальба сообщил им, что это его ангел Зекиель, который подошел к нему для беседы. Суньига горячо пожелал видеть его, но Зекиель не захотел показаться вопреки всем настояниям.
      XVI. В Барселоне [661] Эухенио Торальба увидал в доме каноника Хуана Гарсии книгу по хиромантии и по нескольким заметкам в книге понял прием для выигрыша денег в игре. Суньига выразил желание научиться этому. Торальба скопировал буквы, предупредил своего друга, что должен сам написать их на бумаге кровью летучей мыши, в среду, в день, посвященный Меркурию [662], и иметь их на себе во время игры.
      XVII. В 1520 году, будучи в Вальядолиде, Торальба сказал дону Диего, что хотел бы вернуться в Рим, так как у него есть средство прибыть туда в короткий срок на палочке верхом, причем огненное облако укажет ему путь в воздухе. Торальба на самом деле не замедлил прибыть в этот город, где кардинал Вольтерры и великий приор ордена св. Иоанна просили его уступить им своего приближенного демона [663]. Торальба предложил это Зекиелю и настоятельно просил его согласиться, но безуспешно.
      XVIII. В 1525 году ангел сказал ему, что он поступит хорошо, вернувшись в Испанию, потому что получит должность врача инфанты Элеоноры [664], вдовствующей королевы Португалии, а потом жены Франциска I [665], короля Франции. Наш доктор сообщил об этом деле герцогу Бехару и Эстевану Мануэлю Мерино, архиепископу Бари [666] (вскоре назначенному кардиналом): они исходатайствовали ему место, которого он добивался, и последнее было даровано ему в следующем году.
      XIX. Наконец, 5 мая того же года Зекиель сказал доктору, что на другой день Рим будет взят войсками императора. Торальба (имевший сильное желание видеть это событие, столь важное для города, на который он смотрел как на свою вторую родину) просил ангела доставить его в Рим, чтобы быть свидетелем происходящего. Зекиель обещал, и они отправились вместе из Вальядолида в одиннадцать часов вечера как бы на прогулку. Они были еще не так далеко от города, когда ангел вручил Торальбе палку с узлами и сказал: "Закрой глаза, не бойся; возьми палку в руку, с тобой не случится никакой неприятности". Когда пришло время открыть глаза, он увидел себя так близко от моря, что мог коснуться его рукою. Окружавшее его черное облако тотчас уступило место яркому свету, который испугал Торальбу опасностью сгореть. Зекиель, заметив это, сказал: "Успокойся, дурачок". Торальба снова закрыл глаза и через некоторое время почувствовал, что они опустились на землю. Зекиель разрешил ему открыть глаза и затем спросил, узнает ли он, где находится. Доктор, осмотревшись вокруг себя, узнал, что он находится в Риме на Башне девятого часа. Они услыхали, как часы замка Св. Ангела пробили пять часов ночи (то есть полночь по испанской манере считать). Отсюда вытекало, что они менее чем в один час совершили это путешествие. Торальба обозрел город с Зекиелем и затем увидел разграбление Рима. Он проник в дом епископа Кописа, немца, который был в башне Св. Инессы; видел, как умирал коннетабль Франции Шарль Бурбон и как папа заперся в замке Св. Ангела [667], наконец, другие события этого страшного дня. Через полтора часа он вернулся в Вальядолид, где Зекиель покинул его со словами: "Впредь ты должен верить всему, что я скажу". Торальба рассказал о том, что видел. Так как при дворе не замедлило распространиться известие об этих событиях, то о Торальбе (он тогда был врачом адмирала Кастилии) говорили как о великом и истинном некроманте, чародее и чернокнижнике.
      XX. Эта молва вызвала донос, и он был арестован в Куэнсе слугами инквизиции в начале 1528 года. 6 марта 1531 года он потерпел кару публичного общего аутодафе, проведя более трех лет в тюрьме святого трибунала. По обычаю был прочтен экстракт его процесса, и это дело произвело больше сенсации в Испании, чем дела других трибуналов, взятые вместе, в течение того же года.
      XXI. Можно предположить, что было множество донесений, адресованных в Мадрид, настолько различных друг от друга, насколько различались их авторы своим положением или личными мнениями. Я приписываю этой причине и предоставленной поэтам привилегии украшать историю фикциями то обстоятельство, что Луис Сапата многое прибавил или изменил при описании дела Торальбы в своей поэме Знаменитый Карл, написанной тридцать лет спустя после приговора над Торальбой. Точно так же те детали, которые Сервантес счел удобным вложить в уста Дон-Кихота восемьдесят лет спустя после дела Торальбы, находят объяснение в этом. Однако в интересах истории следует отметить, что является творением, быть может, только их поэтического гения и что бесспорно принадлежит области истины. Это и побудило меня включить сюда только что изложенные подробности. Они почерпнуты из документов процесса Торальбы; из него же я считаю необходимым присоединить сюда заметку по поводу предшествующего.
      XXII. Доносчиком доктора Эухенио Торальбы был дон Диего де Суньига, его друг и доверенный свидетель расска